|
Сергей А. Кузнецов Memento mortuis…
Одно только и остаётся – «роскошь человеческого общения». Вчера снова часа два проболтали с Эзрой. Казалось бы, о чём мне, сыну учителя, внуку раввина, доценту Педагогического института, рассуждать с простым кузнецом, необразованным, словно дитя природы, к тому ж на 22 года меня старше – а в нашу пору и десять лет целую эпоху составляли. Когда говорю «старше», имею, конечно, в виду тамошний год рождения. Здесь-то все мы – молодцы удалые, кому тридцать, кому сорок, а некоторым дамочкам так и по шестнадцать: кто с каким возрастом себя отождествляет. Что касается Эзры - и знать-то я его никогда не знал, даже не подозревал о его существовании. А вот поди ж ты, прилепились друг к дружке не на шутку: вызывают нас всегда вместе, да вроде как и не чужие мы теперь. И вовсе не таким он оказался простачком, как прикидывался. Пусть у Эзры всего только два класса хедера, и по-русски говорит - обхохочешься: путает, например, «дверь» и «зверь», потому что на идиш тоже похоже, «тюр» и «тир». Но смекалки у него, или, по-нынешнему выражаясь, интеллекта – хоть отбавляй. Mыслит Эзра интуитивно, зaчастую прогнозы его – насчёт той, верхней жизни (впрочем, вполне возможно, как раз наоборот, нижней) – так вот, его предсказания сбываются чаще, чем мои собственные. Особенно в вопросах, касающихся евреев и Израиля: он свято чтит Тору, помнит наизусть длинные отрывки, и черпает оттуда свои ответы. Впрочем, у него и впечатления посвежее: он хоть и родился раньше меня, а скончался семью годами позже… Контроля над нами никакого, общайся вволю, с кем душа пожелает – ежели, конечно, удостоят. Вот поделиться хочу: в позапрошлый приход случилось одно из важнейших событий… чуть не сказал – моей жизни… нет, не жизни, конечно, но всё равно, выдающееся событие! Удостоился аудиенции у самого Льва Николаевича Толстого! Святой человек, всех желающих принимает, в порядке живой, если можно так выразиться, очереди. Ужасно я волновался, намного сильнее, чем тогда, давно, в Ясной Поляне, когда входил в комнату, под сводами которой писались «Война и Мир», или стоял у дивана, на котором Толстой умер. Но Лев Николаевич так по-доброму меня приветствовал, ласково так успокоил… и проговорили мы с ним всё время моё, покуда не подошла мне пора уходить... не от него уходить - совсем, в чёрный туман… Сам-то Лев Николаевич никогда не уходит, потому что в любой момент кто-нибудь найдётся там, наверху, который о нём думает, книги его читает. Вступаешь в его пределы, и открывается такая картина: сидит Толстой в серебристо-голубой дымке, словно сам Господь Бог на облаке, с длиннющей белой бородой, весь в морщинах… видимо, самого себя стариком ощущает. Захватывающе интересно побеседовали, много о чём расспросить его удалось, особенно насчёт моей любимой «Крейцеровой сонаты». Потом перешли на вопросы, обоих нас горячо волнующие: воспитание подростков, выбор супруга, выбор профессии. Лев Николаевич интересовался моими научными работами! Господи, какой чести я удостоился! Напоследок рассказал ему, как папу моего побили в местечке за то, что читал на чердаке «Анну Каренину» по-русски. Лев Николаевич очень смеялся! Снова заглядывать приглашал… К глубокому моему изумлению, очередь к Толстому была не очень долгая. Воистину, иные времена, другие кумиры! Самая длинная очередь стоит к одному… не поверите, гитаристу… мне называли фамилию, Высотский. Но к нему-то как раз новички стремятся, которых здесь тьма-тьмущая, потому что их каждый день пока ещё вспоминают. А нас, старожилов, всё меньше приходит… Некоторые давние мои собеседники по нескольку лет уж не показываются… Верно, дети их, или кто ещё о них думал, сами уже здесь, некому больше вспомнить. Грустно делается, господа… А ещё длиннющие очереди к вождям: кто к Ленину норовит попасть, кто к Сталину. Однако у этих приёма удостоиться – дело нелёгкое. Ленин, - тот, говорят, одних только членов партии принимает, кто партийного стажа больше имеет - вперёд идёт. У Сталина интересы пошире… ну да мне с ним толковать не о чем… Мне и того хватило, что недавно, совершенно случайно, со следователем своим столкнулся… который в 1948-м ещё допрашивал… незадолго до того, как я… как меня… нет, не буду об этом, больно… Лучше уж о весёлом, тут у нас такое случается, животики надорвёшь. Недавно, например, явился в шкурах один, кроманьонец. Бегает со своим копьём, ото всех шарахается, по углам прячется, ни расспросить, ни объяснить ничего - невозможно. Кто, откуда? Долго выясняли, наконец, выяснили. Раскапывали в Тюрингии одну пещеру, откопали кремниевые орудия. В музей поместили, честь честью. Посетитель к витрине подходит, наконечниками этими любуется и думает: «Что за человек такое смастерил?» И вызывает этого кроманьонца, и топчется тот, бедолага, среди нас безо всякого толку. Хорошо, сей лучший мир не без добрых людей: отыскали другого похожего – из Китая, правда, и лет на тысячу помоложе. Но что значат, по тем временам, одна тысяча лет или пять тысяч вёрст? – общаются теперь вовсю, не знаю уж, на каком диалекте… один от другого не отходит. Ну, заговорился… А ведь нам с Эзрой выходить скоро! В Бостоне вечер наступает, пора, стало быть, нашему внуку за стол садиться. Андрюшенька наш любимый, доченьки моей и Эзриного сына сынок… после меня уже дети встретились. Мальчик он добрый… это ничего, что за обедом – по три рюмки. Конечно, еврейское ли дело – каждый день водку? Зато первой рюмкой непременно предков покойных помянет: нас с Эзрой, и Фанечку с Рахилью. Вроде ритуалa у него, Эзра говорит – вместо молитвы! Вот мы все и выходим… Супруга Андрюшеньку пилит, чтоб вредную привычку бросал и навсегда с алкоголем завязывал. Так-то оно так, трезвым лучше будет нашему мальчику, здоровее… только мы с Эзрой гадаем: часто ль он тогда о нас вспомнит? Ну что ж… что ж… раньше ли, позже, а уходить нам всем в чёрный туман… уже без возврата… Сергей А. Кузнецов
Джэй Джэй
- Одни вы с мамой Женей меня зовёте, - сказал Женя, - а все другие люди Джэй Джэем! Почему вы меня «Джэй Джэй» назвали? - Это само так получилось, - сказал Семён. – Видишь ли, мама называла Филю, а тебя называл я. Такой был уговор. Ну а я тебя назвал, как и положено: в честь дедушек, которые умерли давно. Твоих прадедушек. Одного звали Ирма, это искажённое Иеремия, по-английски – Джэреми. Другого звали Иосиф, по-английски Джозеф. Вот ты и получился: Джэреми Джозеф… я и не думал, что выйдет: Джэй Джэй. - А почему не наоборот, не Джозеф Джэреми? - Я сперва так и хотел! Всё-таки, дедушка Ирма долгую жизнь прожил и сам умер, своей смертью. А дедушку Иосифа убили, – ты знаешь. И дедушка Иосиф много жизней спас. Но, видишь ли, для нас, для русских… то есть – советских… ну, в смысле, - которые из бывшего СССР, для нас имя «Иосиф» в значительной степени скомпрометировано… - Не понимаю. Что такое «скомпро-метировано»? Семён начал объяснять: сначала, что значит это слово, потом, увлёкшись, про Сталина…
* * *
- Пап, - Женя ворвался домой после школы, - а Крайст тоже Джэй Джэй был! - Во-первых, по-русски не «Крайст», а «Христос»! А, во-вторых, с чего это ты взял, что он - Джэй Джэй? - А помнишь, ты нам про отчества объяснял? Тогда Христос выходит - Джизус Джозефович! Его папу Джозеф звали, он был плотник! - Ну, согласно официальной версии, папу его звали Святой Дух! Или, может, Господь, я в этих тонкостях плохо разбираюсь. Чего вдруг ты вообще про Христа-то вспомнил? - Так Кристмас же скоро, вы подарки нам дарить будете! - Во-первых, не «Кристмас», а «Рождество»! А, во-вторых, мы Рождество не справляем. Подарки вам будут, конечно - только не на Рождество. Хотите – на Хануку. Или можно, как в Советском Союзе, как нам с мамой дарили, – на Новый год. - А друзьям моим на Рождество дарят… Почему всё-таки нам Рождество праздновать нельзя? Крайст… то есть Христос, - он ведь еврей был, правильно? И он очень знаменитый, правда? Разве плохо, если еврей - самый знаменитый во всём мире? Ведь он был хороший? - Это, Жень, вопрос сложный. Сам-то Христос, по-видимому, был хорошим, - и он, без сомнения, был евреем. Раввином. Но, понимаешь, последователи его, именем его, убили и замучили сотни тысяч, может, миллионы, евреев! Слушай, давай не будем, что ли, в эти проблемы углубляться. Скажи лучше, что тебе подарить-то? - А у меня список есть! Я робота строю! Детали разные нужны! Только ты… - Женя замялся, - ты не сумеешь. Ты, пап, знаешь что… подари мне лучше сто долларов – и отвези в магазин, я сам выберу, какие нужно.
* * *
С работы, где его называли Саймоном, он спешил домой, чтоб снова стать Семёном. Вечер выдался холодный и влажный, снега ещё не было, в этих краях редко случается «белое Рождество». Шесть вечера – а уже совсем стемнело. Во тьме особенно ярко сияла праздничная иллюминация: почти каждый дом на маленьких улочках, которыми он шёл от метро, был украшен узорами из ламп. Разноцветные гирлянды опутывали деревья, карнизы и ставни, огни мерцали, вспыхивая и угасая, меняли цвет. Перед некоторыми домами стояли, а иногда и медленно двигались, целые композиции: коричневые олени, везущие белобородого Санту, группы восторженных волхвов, окруживших новорождённого Иисуса, всевозможных размеров снеговики, пингвины, а то и Мики-Маусы, не вполне к делу относящиеся, но услаждавшие слух знаменитой, старой песенкой:
Jingle bells, jingle bells,
O what fun it is to ride В воздухе пахло праздником: всего день остался до Рождества, а для американцев, что ни говори, - это главный праздник в году! - Сами справлять, конечно, не будем, - размышлял Семён, ускоряя ход, - но подарки пусть всё-таки получат, незачем ребятам обделёнными себя чувствовать! – Левой рукой, свободной от портфеля, он нащупывал в кармане, под курткой, пачечку двадцатидолларовых купюр, снятых утром с банковского счёта. - А Машка им игры какие-то электронные прикупила. Скажем, подарки - к Новому году, пускай мальчишки радуются! От метро до дома была ровно миля, двадцать минут пешком. Они с женой когда-то специально так выбирали: хочешь не хочешь, а пару миль в день отшагаешь, лишь бы не торчать в бесконечных пробках! Семён подошёл к Норбеку – единственной большой, со светофорами, улице, пересекавшей дорогу домой. Нажал на сигнал перехода. В обычные дни тут коптила воздух бесконечная толчея машин, но сегодня, предпраздничным вечером, улица была пустынна. Семён, тем не менее, дождался зелёного: ему ли, отцу семейства, совершать рискованные поступки? Поглядел налево, занёс ногу над мостовой… - Excuse me, - неожиданно послышался громкий, хрипловатый голос за его спиной, - couldn’t we talk for just a moment?** Семён оглянулся. Высокий, худой старик быстро нагонял его со стороны метро. Лицо старика трудно было разглядеть под тёмным капюшоном, тускло поблескивали очки. Откуда он взялся, ни души не было на улице! - That’s very urgent!*** - в голосе незнакомца промелькнуло волнение. Стремительно приблизившись, - Семён даже испугаться не успел, - старик крепко ухватил его за локоть. И в тот же миг на страшной скорости, прямо под красными огнями светофора, нарушая все мыслимые правила движения, мимо промчалась ярко освещённая, серебристая Тойота… прогремела и затихла громкая музыка… не иначе, кто-то раньше срока начал веселиться… Семён застыл на краю тротуара, с бешено колотящимся сердцем… ещё мгновение, и его бы размазало по асфальту! Если б не этот старик… куда же тот, чёрт возьми, подевался? – Семён огляделся. Старик был уже далеко, большими шагами удаляясь по направлению к метро…
* * *
Сердце почти совсем успокоилось, когда Семён подошёл к своему дому. Ярко горели окна, мигали гирлянды. Он отворил дверь. - Эй, мальчишки! Набежали мальчишки. - Только имейте в виду: даём вам подарки сейчас, но они – к Новому году! - Спасибо, пап! – Филя обнял его за шею. - Спасибо, пап! – сказал Женя. – Я тебя люблю! Больше, чем ты меня! - Ну, это навряд ли, - сказал Семён. - Пап, - сказал Женя, а на мой birthday… - День рожденья! – перевёл Семён, - дОма – по-русски! - А на мой день рожденья, когда мне десять исполнится, - ты ещё сто долларов подаришь? Ужасно умный робот получается… он всякие интересные штуки делать будет… только нужно много разных деталей! - Подарю, конечно, - согласился Семён. - В кого только ты у нас такой технически одарённый уродился? Вроде, гуманитарии одни в семье… - Джэй Джэй, - сказал Филя, - пошли старый фильм смотреть! Ты обещал! - О’кей, Фил! Сегодня я выбираю. Или “Back to the future” или “Time cop”. - Джэй Джэй, - заныл Филя, - не хочу “Time cop”… It's boring! - Он скучный! – не сдавался Семён, - говорите же по-русски! - А мне не скучный! Забыл, что ли, чем я в жизни больше всего интересуюсь? Time travel! - Путешествиями во времени, - сказал Семён. _____________________
*Динь-дилень,
динь-дилень -
** Извините, нельзя ли с вами поговорить, - буквально минуту? *** Это очень срочно!
Тель-Авивский клуб литераторов
Объявления: |