Михаэль  Шерб

 

потому что война

  Алексею Королеву

 

Потому что война, и цена нашей жизни - копейки,

Подороже бобов, но дешевле, чем мясо индейки,

Нашей смерти цена - так и вовсе дешевле перловки,

Я умру в коридоре, а не повезёт – так в кладовке.

 

В коридоре светло и сквозняк, и, пожалуй, почище,

А в кладовке темно, и от химии разной вонища,

Мне б из труб коридорных - да в норы нездешних тонелей,

Чем в кладовке царапать в агонии пластик панелей.

 

Я умру в коридоре, неважно, сейчас или скоро,

Потому что война – это темная часть коридора,

Потому что солдатам обещаны райские кущи:

Нежный запах тюльпанов и свет, как от яблонь цветущих.

 

варенье

 

На рассвете во двор выбегает отлить Фома,

По бурьяну струя хлещет прямой наводкой.

И под градом полива расцветает цветок-чума:

В колокольчатой чашечке плещется царская водка.

 

Сгнили звезды, как вишни, и горизонт померк.

Скошен стебель под горло и травы пошли на силос.

Лишь цветок-чума вызревает в ягоду-смерть.

Как же много её в этот год для нас уродилось!

 

Собирать урожай выйдут бабы за край села,

«ВЁтре буйний»,- споют, да прошепчут: «Кохаю, любий!»,

Похоронят надежду,- скорее б она взошла,

И наварят варенья, чтоб мертвым помазать губы.

 

реквием

 

Хрустела земля под мертвым песком,

С неба сыпалась мгла,

Когда накрывали плотным платком

Спятившего щегла.

 

Он пел, раскрашенный иудей,

Про черное солнце - пурим,

Про то, как блуждал в лесу кораблей

Державный подросток Рим.

 

Всё, что на свете щегол повидал,-

Ему представлялось сном.

Из глотки его ледяная вода

Мёдом текла и вином.

 

В точке всегда замолкает глагол,-

Речи положен предел.

Воздуха нет под платком, но щегол

Кричал, трепыхался, пел.

 

скрепка

 

Телевышкой пейзаж городской прикреплён,

Словно скрепкой, к бесхозному полю.

И диктует стене засыхающий клён

Завещанья последнюю волю.

 

Здесь скрывает навеки слепой дерматин

Язвы ниш и дверные фрамуги,

И жильцы, проживая дома до руин,

Из бетона возводят лачуги.

 

Симфонический дождь поливает сады,

Утомлен бесконечным вступленьем.

Мерно шлепают плоские ступни воды

Босиком по холодным ступеням.

 

Извиваясь от спазма, на площадь блюёт

Репродуктор военные сводки.

На гниющих столбах год от года растёт

Паутина наружной проводки.

 

 

элегия для Андрея Грицмана

„Поезд ночной на лету уже миновал Бологое"

 

Поезд на Лету давно миновал Бологое,

Сердце стучит не на стыках теперь, а на стансах.

Странно ли то, что чем ближе к ночному покою,

Тем неизбеж... невозможнее нам расставаться?

 

Новые люди уж слишком пестры, многолики.

Целятся в вечность попасть, подбирают калибры...

Как называются эти забавные блики,

Те, что в тумане мелькают? Кометы? Колибри?

 

Холодно ныне, но сколько позёмке ни виться,

Хлынет весна – перед нею легко оправдаться...

В клетках прощальных вокзалов - хрустальные птицы,

На полустанках - корзины цветущих акаций.

 

знал ли кто...

 

Знал ли кто? Да ты же сам

Видел, как под вспышки молний

По ступеням к небесам

Ковыляла колокольня!

 

Как мелькал среди стволов

Свет, как бились листья в кронах.

Круглый звон колоколов

Прыгал мячиком по склонам.

 

И пустой фабричный остов,-

Тот, что выгорел дотла,-

Пил прозрачный стылый воздух,

Словно водку из горлà.

 

Знал ли кто? Да ты же сам

Видел, как терзали глину

Под трамвайные смешки

Озверевшие машины,

 

Видел в светлых небесах

Острых крыльев голубиных

Осторожные стежки...

 

a-dam

 

В тесных сетях кварталов

Бьется живая твердь.

Стылая нефть каналов

Гуще, чем кровь и смерть.

 

Город на тонких сваях

Башни держать устал.

Нехотя отрывает

Небо от тверди сталь.

 

Наскоро синь заштопав,

Снова кроит покров:

Ножницы самолётов,

Лезвия катеров.

 

Ветер поджарый, жадный,

Лижет сухой гранит.

Словно доспехи Жанны

Площадь в огне горит.

 

Сладкий дымок солярки,

Полупрозрачный смог.

 

Белые звёзды сварки

Сыплются на песок.

 

точка

 

Тяжелый сон вытягивает нить

Дыхания, мотает на катушку.

Пусть хлынет ливень - нужно много пить

Проросшим зёрнам. В желтые макушки

Пшеничный бог уже целует их.

 

Пшеничный бог растит своих зверят

В сырой земле, пока законы спят.

 

Перевернись, спеши взглянуть назад,

На фабрику темнеющего сада:

Кристаллы соли на зубах скрипят,

Возводится беззвучная ограда,

И капли света по стеклу стучат.

 

И по воде,- по кровле жестяной,

И по земле,- бесплодной и немой.

 

Мой тёмный сад собрался у окна

На новый сход, а на изнанке сна

Свободный человек,– ловец и зодчий,-

Возводит стены и ломает лёд,

Пока горит, и бьётся, и поёт

В его груди проколотая точка.

 

А птицы набирают высоту,

А птицы изчезают на лету,

Распахивают клювы цвета клюквы,

И песня заливает пустоту,

И я на полыхающем свету

По трафарету вырезаю буквы.

 

возрождение

 

Сотворенный из света спускался во тьму,

Лечь на влажные листья и травы.

И река распахнула навстречу ему

Оба берега – левый и правый.

 

Он сошел в камыши, словно в жаркую рожь,

На лишайники, в мягкие лапы,

Под прозрачную воду, где нежную дрожь

Выдыхают надменные карпы.

 

Где молока густых облаков и икра

Мелких звезд, и туманные тени

Истекают росою в истоме песка,

Ноют птичьей поилкой в коленях.

 

Сотворенный касался плодов и корней,

Тонких веток и сладостных клубней.

Несмолкаемый стон комариный звенел

В паутинах каштановой лютни.

 

И шумел водопад, словно сдавленный смех

Из речного зажатого горла.

Сотворенный из света карабкался вверх

Изнутри, опираясь на рёбра.

 

теплый ветер

 

По квадратам выгоревших пятен

Ткань намокшей шторы теребя,

Пряный запах потемневших прядей

Испугавшись, прячешь от себя.

 

А потом нагнешься к изголовью,

И пригубишь жаркий шёлк щеки,

Для того чтоб мельком, исподлобья

Посмотреть в крахмальные белки.

 

Вспомнишь ли взметнувшиеся крылья

Над полоской светло-голубой?

Только рай внезапного бессилья,

Только тёплый ветер над губой...

 

венское

 

Удержи, покидать отсоветуй,

Не захлопывай вновь переплет:

Умываюсь из плошки рассвета,

И из рук твоих сердце клюёт.

 

Разбегаются дни, словно мыши,

Колосится озимая тишь.

Я – обуза и радость, подкидыш,

А тебя вот ни с чем не сравнишь.

 

Гаснут искры в небесных стаканах,

Западнёю становится кров:

И стеклом застывает дыханье,

И густеет замазкою кровь.

 

Удержи! Ничего, что лукавишь,

Всё ведь правда, когда vis-à-vis.

По веревочной лестнице клавиш

Поднимается город к любви,

 

В желтой дымке осенних пожаров

Задыхается, полураздет,

И мохнатые лапы бульваров

Обнимают его силуэт.

 

частица

 

Мне снится, словно я уже не я.

Там, под землей (мне это только снится!),

Система кровеносная моя

Теперь багровой разрослась грибницей.

 

Я жив, но протекает сквозь меня

Чужая жизнь, и никуда не деться

От ярого напора бытия,

Теперь моё над садом бьется сердце.

 

В солоноватых солнечных лучах

Всё - щебет, треск, чириканье и клёкот

В кленовой кроне гладкой, краснощёкой.

Там воробьи, скворцы, дрозды, синицы,

Стрекочут, сыплют, цокают, кричат:

Зарю встречает суетная рать,

Подрагивают ветви, как ресницы.

О, ветер в лёгких – и легко дышать!

 

Я жив, пока проходит сквозь меня

Чужая жизнь, теперь я только дверца,

И бьется над растущим садом сердце.

По пальцам – по ветвям -

Струится свет,

(И от него листвой не заслониться),

И капля каждая, и каждая частица

Насквозь пронзая, оставляет след.

 

magic hour

 

Кружат лиственные стаи

Над притихшею травой.

Стены дома зарастают

Серебристой чешуей.

 

Зёрна гравия белеют,

Блики бисером в окне.

Нежным звоном над аллеей -

Колокольчики огней.

 

Там прохлада, покачнувшись,

Поднимается, пьяна.

Там гудит над черной глушью

Проводами тишина.

 

Зазевавшихся прохожих

Заливает лунный мёд,

И акация, как лошадь,

Пышной гривою трясет.

жить

 

Потёками по стенам – чьи-то сны,

Пока живём, и странно нам, что живы.

Никто не любит ядерной войны,

Но каждый хочет поглазеть на взрывы.

 

А дрожи нет, у тьмы – огромный стаж,

Любой порез подчеркнут старым шрамом.

Уныние, мой подконвойный страж,

Из глаз бежит безумным мандельштамом.

 

Что пыли пласт и паутины вязь?

Что ненависти наши и приязни?

В такие дни благословенна грязь:

Используй шанс - в густой земле увязни.

 

две души

 

И вот, две души у меня:

Одна – это вербный куст,

В котором и солнце, и ветер,

Обрезаны ветки, и счастье на свет сквозь кору

Янтарными каплями, словно смола,

Проступает.

 

Другая же,– птица,-

Непрочное свила гнездо

Из сора, из грязи,

Из выпавших собственных перьев.

Так хочется петь ей!

Но страшно – ведь куст по весне

Распахнут ветрам, ненадёжен:

И слаб, и прозрачен.

 

И вот, две души у меня,

Два тусклых, прохладных огня,

Но верба, когда отцветёт,

Густеющей кроной прикроет дрожащее сердце напева,

Горячие звуки растопят смолу, словно мёд,

И темная кровь по ветвям – краснотал – потечёт,

И в небо по солнечным нитям взлетит птицедрево.