Григорий Подольский

"Снег выпал только в январе …"

 

Редкое и удивительное  зрелище – снегопад в Иерусалиме.

Соломон мохнатой щеткой стряхнул с деревянного кресла тяжелый, мокрый сугроб. Выдвинув кресло  на середину балкона, он уселся в нем, уютно укутавшись в теплое верблюжье одеяло.

Влажные, разлапистые белые  хлопья опускались на непокрытую голову сидящего в кресле уже немолодого, седоволосого  человека. Угадывающийся сквозь облака закат странным, не сказать противоестественным образом освещал усеченную верхушку рукотворной горы Иродион, создавая над нею какой-то  особый, фиолетовый нимб. А вокруг, по темнеющим  склонам Иудейских гор, маячили тут и там зеленые подсветки минаретов окрестных арабских деревень, обрамленные жёлтыми гирляндами светящихся  окон Вифлеема.

Еще немного, и муэдзины затянут на арабском языке протяжное: «Аллах велик! Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха. Идите на молитву. Ищите спасения». И усиленные динамиками, перекликаясь между собой,  поплывут над минаретами и верхушками гор молитвы, пробиваясь сквозь  снегопад и сумерки Иудейской пустыни -  аж до самого Мертвого моря. А пока – почти девственная тишина.

Соломон достал из кармана купленную на Канарах сигару. Не "Гавана", конечно, но тоже отнюдь не дурна.

Глубоко вдохнув вязкий, ароматный дым, выпустил его колечками в заснеженный воздух. Белые кольца, зажив своей жизнью, неспешно растворялись в таком же белом безмолвии.

Во внутреннем кармане завибрировал телефон. Звонила жена.

- Да, Таня.

- Сёма, ты уже дома? Я застряла в пробке у светофора в Пате.

- Я понял.

- Сёма, ты звонил дочери? Не забыл, что у нее сегодня день рождения?

- Нет, не забыл. Но у нее весь день телефон занят.

- Всё, пробка, кажется, сдвинулась. Бай!

Короткие гудки.

Соломон набрал номер дочери. Длинный зуммер сменился шепотом в трубке:

- Да, папа.

- Дочка, с днем рождения тебя! Желаю …

Шепот с раздражением:

- Папа, я сейчас не могу говорить. У меня эксперимент идет. Я потом позвоню.

Короткие гудки.

Слава Богу, дочь заканчивает обучение на вторую степень по фармацевтике в Еврейском университете. Соломон и сам полжизни посвятил науке. Уж он-то знал, как это важно – эксперимент.

***

 "Зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе. На третье в ночь …" . Почти так всё тогда и было. Дочь родилась "в ночь" на третье января. Только вот первый в том году снегопад начался  еще с утра второго.

Служебная "Нива", подъехавшая за Соломоном Яковлевичем, оказалась как нельзя кстати. Лифт по обыкновению не работал. Водитель Ашот с одной стороны, Соломон с другой, поддерживали Татьяну, пока та спускалась с девятого этажа к машине, обняв ладонями огромный живот.

- Осторожненько, Ашот, не гони на ухабах, а то она в машине родит.

Областная больница – в 5 минутах езды. Толстая нянечка приоткрыла перед Татьяной двери родильного отделения, и даже не дав будущему папаше попрощаться с женой, тут же их и захлопнула – прямо перед его носом.

Весь день он названивал в справочную акушерского корпуса, но один и тот же голос неизменно коротко отвечал:

- Еще не родила.

Вечером снегопад усилился.  Ашота это не смущало нисколько. Он гнал "Ниву" по сугробам как на пожар.

- Не гони, Ашот, мы успеваем, - рассеянно увещевал водителя Соломон.

Вечерний "круглый стол" на телевидении, куда уже не впервые приглашали Соломона, известного в области архитектора, вела пышноволосая теледива, по совместительству супруга руководителя телеканала. Ничем не примечательная тема, ничем не примечательная дискуссия. Соломон, как ему потом рассказали, выглядел в кадре несколько рассеянным, погруженным в свои мысли.

Сразу по окончании эфира он вскочил с кресла и заспешил домой.

Снег уже валил сплошной, почти непроглядной стеной.

Как и больница, телестудия находилась недалеко  от его панельной "девятиэтажки".

Буквально ворвавшись в квартиру, Соломон схватил телефонную трубку и в который уже раз за день набрал номер справочной. Женский голос бесстрастно констатировал:

 - У Вас родилась дочь.

Соломон почувствовал себя счастливым. Стоя на заснеженном балконе 9-го этажа, он смотрел вниз на падающий в свете уличного фонаря снег и курил одну сигарету за другой. Белая снежная стена плотно скрывала за собой  окна акушерского корпуса "Александровской больницы", где спит, наверное, его новорожденная дочь.  Фиолетовые огоньки стоящей напротив телебашни будто подмигивали ему в ночи: что, мол, близко окошко, а не заглянуть.

 Через несколько дней Соломон забирал жену и дочь из роддома. Также шел снег. Татьяна, уже "без живота", но с "конвертом" на руках была бережно пристроена на заднем сиденье белой "Нивы". Ашот вел машину непривычно осторожно, аккуратно объезжая сугробы и заледеневшие буераки.

Не успев в суете коридорных поцелуев, цветов и шоколадных конфет нянечкам, взглянуть на дочь в больнице, Соломон ерзал на переднем сиденье, чтобы разглядеть личико, спрятанное в одеяльцах и рюшечках. Но как не пытался, видел только красную часть детской щеки.

Жена что-то рассказывала о том, как она два часа прождала врача, замерзая в приемнике, и всё из-за пересменки в отделении, как восхищены Соломоном ее соседки по палате, видевшие по телевизору "круглый стол", а она, жаль,  не видела - рожала.

Выйдя из машины, Соломон взял дочку на руки. Починенный накануне старый лифт с лязганьем поднял их на девятый этаж. Войдя в открытую дверь квартиры, он прошел в комнату, сбросил на пол зачем-то разложенную посреди кровати кроличью шубу, и осторожно положил невесомый  "конверт" с дочерью на покрывало.

Вбежавшая в комнату Танина бабушка заохала:

- На шубу надо лОжить, на шубу, а то богатой не будет.

Соломон, не слушая, открыл скрывающий лицо дочери угол одеяла.

Боже, какая красавица!

 ***

Огромные хлопья влажного снега всё падали и падали из надумавшего прохудиться иерусалимского неба.

Пододвинув кресло еще ближе к прутьям балконной решетки, Соломон Яковлевич курил свою "долгоиграющую" сигару и вглядывался в разноцветные огни далекого Вифлеема, как будто хотел рассмотреть там что-то важное.

"Аллах велик!" – заголосили невидимые муэдзины из динамиков.

На дороге показались огни фар автомобиля, проезжавшего недалеко от бетонного забора безопасности. Подумалось: мало кто из иерусалимцев разъезжает по улицам в снегопад. Разве что вынужденно, припозднившись с работы. Или просто так – погонять по редко выпадающему снегу на мощных "кроссоверах".

Из машины доносилась громкая арабская музыка. Вдруг из опустившихся до половины окон послышался автоматный треск и по обе стороны дороги веером рассыпались огоньки трассирующих пуль.

 ***

Татьяна позвонила в дверь. Сёма не ответил, не вышел ее встречать. Порывшись в сумочке, она нашла ключи и открыла входную "пладелет. "

В квартире было темно. Дверь на балкон была чуть приоткрыта и оттуда тянуло могильным холодом.

- Сёма, - позвала она, увидев за стеклом седую голову сидящего в кресле мужа. Подойдя к нему, тронула за плечо:

- Сёма, тебе не холодно?

Татьяна обошла кресло, взглянула на лицо мужа. Глаза Соломона смотрели сквозь нее. Переносица была испачкана чем-то черным, и тоненькая струйка этой черноты стекала от его носа к щеке.

А голоса муэдзинов, усиленные динамиками, всё призывали и призывали правоверных к вечерней молитве:

"Аллах велик! Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха. Идите на молитву. Ищите спасения".

Иерусалим медленно окутывал первый январский снег …