Александр Карабчиевский

 

Два авторских импульса художественной литературы

 

 

    У журнала «Артикль» есть редактор – Яков Шехтер. И вот он говорит мне: «Сашок...» Он, когда в хорошем расположении духа, называет меня «Сашок», а когда в плохом – никак не называет, и вообще мы с ним разговариваем редко, у обоих много повседневных дел, так, глядишь, и жизнь проходит только в повседневных делах, ничего гениального, и хотя он иногда называет меня «Сашок», а не «Ваше величество», как следовало бы, или хотя бы «Ваше превосходительство», всё равно я не могу понять, зачем ему заниматься бесплатным интернет-журналом, в котором его собственные тексты занимают сравнительно небольшую часть, и подозреваю, что он за это что-то ценное получает, но не говорит, от кого, и вот он говорит мне: «Сашок, я твои три статьи поместил в «Артикле», давай-ка напиши для нас ещё что-нибудь...»  А вы ведь знаете Якова Шехтера, он если говорит, то к нему следует прислушаться, человек солидный, влиятельный, интеллигентный. Зарабатывает хорошо. Отец семейства. Короче, я ему на минутку позавидовал. Хотя, догадываюсь, проблем у него не меньше, чем у меня. Но уж если он говорит «надо» - тут нельзя быть свиньёй. Он ведь не всякому предложит.

А я вообще-то в книжном магазине работаю в Тель-Авиве. Наёмным продавцом, причём единственным. Работа у меня литературная, но страшная. Магазинчик, по московским понятиям, маленький. Владелец, пройдоха, от долгов в Москву сбежал, ему очень деньги нужны. Снабжение ужасное. Идёт оно через оптового книготорговца, который живёт в Америке, а поставки из Москвы делает. Мне, чтобы сохранить работу, приходится удовлетворять каждого клиента по максимуму, а заказывать книги в наибольшем количестве и ассортименте по минимальной цене. На сайте оптовика – прайс-листы сорока издательств и книготорговых фирм; в самом обширном – более тридцати тысяч позиций, то есть наименований книжек, в самом маленьком – около пятисот. И вот, пока заказ сформируешь, - вся современная литература как на ладони. Только ладонь огромной должна быть. И художественный вкус пришлось навсегда заменить чутьём – какая книжка немедленно понравится покупателю. По этому поводу я в беседах с клиентами цитирую искажённо Дейла Карнеги из книги «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей»: «Я люблю ловить рыбу, и ещё я люблю малиновое варенье. А червяков я терпеть не могу. Но на крючок я насаживаю не малиновое варенье, которое люблю я, а червяка, которого любит рыба. Если я намажу на крючок малиновое варенье, то ничего не поймаю. Приходится насаживать червяка, хотя я их терпеть не могу».

Есть в магазинчике несколько полочек, занятых произведениями израильских авторов. Эти книжки здесь же, в Израиле и напечатаны. Если их не читать, то выглядят они вполне как литературные произведения. В то, чтобы отпечатать эти книжки, их авторы вложили в сумме такие средства, которых хватило бы, чтобы выкупить весь книжный магазин, или чтобы мне  просуществовать безбедно до пенсии. Теперь значительная часть тиражей лежит у авторов в шкафах или под кроватями, а по одной книжке – на наших полках. Когда я гляжу на эти полочки, возникает впечатление, будто есть две разных литературы. Одна  находится где-то в большом мире, в издательствах, в книжных магазинах, в учебниках. Другая – в местных литобъединениях, и только за свой счёт. Ну, у Ильфа и Петрова что-то такое было: о большом мире и маленьком, «в котором изобретена игрушка «уйди-уйди».

У писателей можно выделить два основных импульса, побуждающих авторов к работе. Первый - это стремление высказать то, что необходимо; то, что они считают важным; то, что они высказывали бы даже при опасности для жизни. Назовём его условно – побудительный, или импульс правды. И второй импульс – нужда работать; стремление отразить то, что заказано, или то, что, по мнению автора, требуется аудитории, или хотя бы то, что будет оплачено, если автор нуждается в средствах. Назовём условно этот импульс нуждой, или  рыночным импульсом. Таковы две крайние линии, между которыми автор выкладывает готовое произведение. Для пояснения приведу пример – перескажу своими словами фрагмент написанной в эмиграции книги Марка Алданова о французской революции. Книгу я быстро продал, а фрагмент запомнился. В те времена жили два приятеля-художника: Фрагонар и Юбер Робер. Фрагонар при королевской власти был успешен, его картины покупали задорого; когда грянула революция, его объявили ненужным и все его доходы прекратились, он обнищал. У Юбера Робера был собственный домик, тоже небогатый. Фрагонар приходил к своему другу, они пили чай, а потом вместе шли на этюды. Юбер Робер брал с собой бумагу, уголь, другие материалы для рисования, а Фрагонар не брал. И на вопрос друга: почему он не рисует, отвечал: «А зачем? Или я дурак, или все - дураки».

А подите-ка теперь дёшево купите картины Фрагонара! На лучших аукционах мира их выставляют. Но вот вам пример временного полного погашения первого импульса, математическим языком говоря – обнуления импульса.

Другой пример, образец выбивания первого импульса в крайнее максимальное положение, рассказала мне киевский врач «скорой помощи» Елена Ивановна Москаленко. Она ещё при советской власти работала на шоковой бригаде. Вызов: женщина-самоубийца, повешение. Примчались, реанимация – на груди пациентки под платьем пакет бумаг, заклеенный. Посмертное письмо. Пакет в сторону, реанимация! Зрачковых рефлексов нет. Искусственное дыхание, кислородный аппарат, адреналин внутрисердечно!.. Безуспешно, смерть до прибытия. Тут уже немножко и «на публику» идёт работа: там семья была, дети лет 18-20, кажется, ещё какие-то родственники. Мужа не было. «Контра мортис нон хербе ин ортис» - против смерти нет травы в садах. Ну, если труп у бригады – так позвонили, милицию ждём. Пришёл участковый милиционер, по-видимому, ближе всех оказался, его и направили. Пакет, не вскрывая, ему передали. Карточку  вызова скоропомощную заполняли со слов родственников: фамилия там, имя отчество покойной, место работы? Место работы – главный бухгалтер. Посмертное письмо – невскрытое у участкового. И последствия нам неизвестны. Уж сколько там участковый с начальника покойной за это предсмертное письмо взял – история умалчивает. А что, думаете, не взял? И тётка просто так на груди перед смертью пакет чистых бумажек спрятала? Это вряд ли.

Не знаю, насколько литературным было предсмертное произведение того бухгалтера, я его не читал. Но и многих других книг я тоже не читал – а они, несомненно, литературны по виду своему. И знаю ещё, что должна существовать формула, позволяющая соотнести между собой соотношения и силу обоих импульсов, имеющих направленную, векторную природу. Обратите внимание: в эту формулу не следует вводить понятий таланта, мастерства, стиля и подобных формальных или оценочных критериев, поскольку изучаемые импульсы представлены в любой художественной работе, вне зависимости от её итоговых качеств. Вот и я сейчас, удовлетворяя второй импульс, пробуждённый Яковом Шехтером, беспокоюсь и о первом, пытаясь высказать нечто для меня важное, хотя самое важное ещё не сформулировано.

Пока же воспользуюсь случаем изъяснить вот что: книга как часть литературы выполняет множество различных функций. Её можно читать, можно запоминать из неё цитаты, можно поставить на неё горячую сковородку, чтобы не испортить стол, или положить книгу под неровную ножку стола, чтобы тот не качался. В доме книги – предмет интерьера, а в книжном магазине они выполняют ещё одну существенную функцию: служат фоном для той книги, которую вы покупаете. Сколько бы книг вы не унесли из книжного магазина – всё равно там останется больше. А сколько книг привезли с собой в Израиль репатрианты – это подумать страшно! Причём набор у приехавших из разных городов был практически один и тот же: что выпускали советские издательства, то и привозили. В основном собрания сочинений и некоторые произведения в стиле социалистического реализма; другого тогда и не было. Но если книги загромождают вашу квартиру, то напомню о работе нашего проекта «Вторая жизнь книги», в рамках которого можно отдать ваши старые книжки в тель-авивский магазин «Книжная ярмарка» (на 4-м этаже Центральной автостанции, помещение 4310, тел. 0544-573991) и получить взамен меньшее число новых книг. А ещё у нас действует проект «Сохранение наследия», совместный с Союзом писателей Израиля; так что если вы выпустили в Израиле книгу – мы передадим её в крупнейшие мировые библиотеки.  И такая книга будет сохранена для человечества навечно, в отличие от социалистического строя и всей его литературы. Я ещё помню определение социалистического реализма, вычитанное в самиздате: «Соцреализм – это восхваление деятельности руководителей коммунистической партии понятным им способом». То есть недостаточно было их хвалить, нужно было ещё, чтобы им понравилась эта похвала.

Для иллюстрации действия второго импульса расскажу вам небольшую историю, связанную с литературой. Это история из моей собственной жизни, но, может быть, у многих в жизни случалось нечто подобное. Вы помните, как выглядит новый репатриант (на иврите «оле хадаш»)? Это такой же человек, как мы с вами, только гораздо более удивлённый окружающей его реальностью. Так вот, в 1992 году я ещё был новым репатриантом. Мой младший брат учился тогда в Тель-Авивском университете на факультете кино и телевидения, а я по ночам работал мойщиком посуды в ресторане и думал, куда бы применить свои литературные способности и образование в стране невыученного языка. Однажды брат пришёл домой и принёс довольно толстую рукопись, страниц в шестьдесят. На русском языке. Эту рукопись дала ему какая-то говорящая на иврите тётка, которая работала где-то на израильской телестудии и одновременно выступала в качестве представителя в Израиле какой-то скандинавской телекомпании, то ли датской, то ли шведской – сейчас уже и неважно. Так вот, эту тётку как представителя скандинавской телекомпании разыскал другой новый репатриант. Очень энергичный. Он не говорил ни по-английски, ни на иврите, и уж не знаю, как они с этой тёткой объяснились, но он пообещал ей сценарий, - грандиозный, по его словам, сценарий, - после съемок которого скандинавская компания сразу разбогатеет. И этот сценарий ей принёс. А она по-русски не читает. А там шестьдесят страниц. И она отловила говорящего по-русски студента, моего брата, и дала ему рукопись с задачей: изложить суть сценария на двух страничках, перевести их на иврит и записать на магнитофонную кассету. А она, пока будет ехать на свою работу из своей престижной квартиры на своей дорогой машине, эту кассету прослушает – и решит, что с этим грандиозным сценарием делать. Перевести на иврит и на кассету наговорить – это мой брат мог без особых усилий, а вот что именно переводить, то есть из шестидесяти страниц две сделать – это предстояло мне.

Прочитав  сценарий, я установил, что он написан человеком, которому очень нужны деньги. В русском языке есть такое слово «оголтелый», пока не знаю его перевода на иврит, так вот из текста явственно торчала оголтелость автора. В сценарии действовали, конечно же, новые репатрианты, так же удивлённые жизнью, как автор. Суть была такой: американский миллионер, владелец фабрики игрушек,  приезжает в Израиль и влюбляется – в кого бы вы думали? – в новую репатриантку. И ведёт её не в отель, не в ресторан, а на местный рынок за продуктами – потому что он же миллионер, он может себе позволить. Причём пешком, потому что автор иначе не передвигается. Шестьдесят страниц с затаённой мечтой стать женщиной и уехать в богатую Америку на спине миллионера! И хэппи энд.

И вот у меня возник вопрос: что с этим делать? Я тоже новый репатриант, мне тоже нужны деньги. Если я изложу суть сценария как она есть – работа на этом и закончится. Если я постараюсь сделать текст таким, чтобы эта тётка захотела его купить – нужно сильно напрячься и вложить в сценарий то, чего там не было; ввести авантюрный элемент, например. До сих пор не знаю, правильно ли я тогда поступил. Не знаю, как бы на моём месте поступили вы. Но остановило меня то, что если я возьмусь за улучшение сценария, мне придётся рано или поздно общаться с его автором, а он – совершенно оголтелый, ему деньги нужны. И я написал две странички, а брат за десять минут наговорил их на иврите на кассету. И тогда впервые в моей жизни ко мне домой приехал посыльный! – и забрал и кассету, и сценарий, и две моих странички. Через неделю брат принёс домой две бумажки по 50 шекелей (кто не помнит, это примерно как сегодня две по 100). Одна мне, одна ему. Автор грандиозного сценария не получил ничего. Вот на этом примере вы можете на секундочку увидеть, кто делает литературу, и кто на ней зарабатывает.

Ещё один милый случай, иллюстрирующий обнуление импульса, но уже не первого, а второго, был рассказан мне продавщицей книжного магазина, который уже закрылся навсегда. Но, когда он ещё работал, к моей знакомой подошла покупательница и говорит: «Вон тот дядечка, он, кажется, книги ворует». Дядечка с сумкой матерчатой возле полок тёрся. Продавщица подошла к нему и увидела: он не с полки книги берет, а из сумки достаёт – и на полку ставит. Оказалось – это его собственные книги, им написанные и за его счёт отпечатанные. И он их пытался тайком на магазинную полку поставить. 

Возможно, он идиот. Возможно. Но какими-то же побуждениями он руководствовался.

Интересно, насколько его побуждения совпадают с моими?..