К изданию готовится новая книга известной журналистки Полины Капшеевой (Лиоры Ган). С любезного разрешения автора мы публикуем некоторые главы. Рисунки Анат Ор Лев.

 

МОЁ ЗАЭФИРЬЕ

 Многолетняя работа на радио и в газетах, три сборника интервью -   уморительные курьезы и забавные истории, которые остались за кадром, off the record, за кулисами,  ЗА ЭФИРОМ. В общем, с названием книги определились: «Заэфирье». Любой радиопередаче, как  и письменной продукции, не достаёт красок. Попробуем раскрасить, разрисовать воспоминания? Необходимо добавить,  я нежно люблю всех своих героев. Как сказала Римма Казакова:

«Ты меня любишь, лепишь, творишь, малюешь!»

Поехали? Пристегните ремни!

 

КРЕДО (вместо вступления).

В прошлом веке, году в семьдесят шестом, мы с мамой поехали в Москву – походить по театрам. Стояла холодная зима, было ветрено и промозгло. Выходить из теплой квартиры не хотелось, но манили спектакли. У меня, почти профессионального «стреляльщика» лишних билетов, имелась униформа: толстые красные (штопанные чёрными нитками - под джинсами не видно) колготки, собственно джинсы, сапоги, свитер, шуба, теплая бордовая в цветах шаль. До спектакля – часа два с половиной; пора на промысел. Мечусь по квартире в поисках «театральных» колгот – не нахожу. Чертыхаясь, распечатываю новую пару (на выход!), натягиваю, сверху – джинсы-сапоги-свитер-шуба-шаль.  Благополучно «отстреливаю» два билета в Ленком на Янковского (исполняет роль актера, исполняющего роль В.И.Ленина в спектакле по пьесе М.Шатрова «Синие кони на красной траве»). Появляется мама;  занимаем вполне пристойные места в партере. Антракт. Как водится, гуляем в фойе, рассматриваем портреты актеров театра. Ловлю на себе пристальные взгляды, приосаниваюсь, выпрямляю спину. В какой-то момент нахожу,  что взгляды, при всей моей неземной красоте, уж больно пристальны.  «Мама, - говорю, - я отойду, а ты меня осмотри». Отхожу, ищу глазами маму и нахожу не сразу: буквально сползая по стене, она хохочет на корточках. Подбираюсь к зеркалу… Зацепившись внутри за джинсы, павлиньим хвостом, королевским шлейфом за мной гордо волочатся  красные штопаные колготки.  С тех пор в минуты самовосторга  оглядываюсь. Или - подхожу к зеркалу. 

 

А СЕЙЧАС – РАСКРАСКИ.

 «Я РИСУЮ, Я ТЕБЯ РИСУЮ, Я ТЕБЯ РИСУЮ, СИДЯ У ОКНА…»  

1.       «ШАГРИР САША»

Благодарю Судьбу, что свела меня с Александром Бовиным – после восстановления дипломатических отношений первым и последним советским (в течение недели), первым российским (в течение пяти с половиной лет) послом в Израиле.

 Давным-давно, в прошлом столетии, мы с издателем юмористической газеты Марком Галесником проводили в Израиле Международный фестиваль юмора. Приехали российские юмористы, присоединились наши, все были молоды, все были живы. Закрытие фестиваля бурно отпраздновали в резиденции посла. Шло время, Бовина сменили. Он написал книжку «Записки ненастоящего посла». Читаю: «В октябре 1994 состоялся фестиваль «Вокруг смеха». Организатор – неутомимый Марк Галесник, держатель и издатель юмористического журнала «Беседер». Смехачи все наши (А. Иванов, И. Иртеньев, В. Вишневский, В. Шендерович, Е. Шифрин) и уже ихний, но непременный Губерман. Стартовал фестиваль в Беэр-Шеве. Из газеты: «Открывали вечер очаровательная Лиора Ган и ее потрясающие ноги, о которых г-н Бовин в перерыве мне скажет: «Из всего того, что я видел в первом отделении, особенно взволновали меня ноги ведущей». Фестиваль закрывался в Савьоне. Поскольку публики не было, все смеялись сами над собой. Лиора Ган (она же – гражданка Пистолетова) обнажила не только ноги и прыгнула в бассейн. Желающие спасать образовали очередь». Издательство "Захаров", 2004.

Лиора Ган (она же – гражданка Пистолетова, по паспорту – Полина Капшеева, в девичестве - Коган) –  это я. Работаю на израильской государственной радиостанции, говорящей по-русски. Еще в 195-каком-то  году ведущим русского отдела израильского радио было велено взять псевдонимы: вещали на Союз, звали евреев в Израиль, у советских родственников-однофамильцев могли возникнуть проблемы. Я попала на радио в 1991, когда все эти сионистские формальности актуальность потеряли. Из чисто эстетических соображений я обрезала (у евреев, кстати, принято) девичью фамилию Коган, но ПолиНА ГАН – слишком воинственно, посему я стала Лиорой. «Лиора» на иврите - «мне  свет», «Ган» - «сад». Такая апельсиновая рощица, еще более оранжевая от солнечного света… От израильской военщины, тем не менее, далеко уйти не удалось.

Пригласила Бовина в развлекательную  программу «Подвал». Явился в павлиньей сине-бирюзовой «ковбойке», на выпуск, в сандалиях;  ворча, поднялся по лестнице. Эфир. «Александр Евгеньевич, как чувствует себя посол великой державы, спустившись в «Подвал»?» - «Гражданка Пистолетова, я в ваш «Подвал» алию (восхождение – ивр.) совершил» - «?» - «Во-первых, я не спускался, а поднимался, а у вас здесь крутые ступеньки. Во-вторых, «ган» только на иврите – сад, на английском же – «ружье». Так что, вы - гражданка Пистолетова».

А банкет, о котором писал Бовин, состоялся в его резиденции в Савьоне – это такой городок с резиденциями послов и других - очень богатых - людей. Дорогая «спальня» Тель-Авива, тихое зеленое место, между домами – большие расстояния: там, в отличие от других израильских городов, землю не экономят…

Года полтора назад до описываемых событий я ехала в автобусе в Тель-Авив брать интервью у Бовина. Автобус, как водится, застрял в пробке, сотовых телефонов тогда не было. Выскочив на нужной остановке, мчусь к телефонной будке: «Александр Евгеньевич, извините, опаздываю минут на пять» - «Я – уже на месте и вас жду. Почему вы цените свое время больше моего? Если вашу страну что-то приведет к краху, это будет всеобщее разгильдяйство. Запомните». Я запомнила..

Итак, везу артистов из Иерусалима в Савьон. Наш автобус – моими молитвами - прибыл ровно на час раньше времени. Деваться было некуда, пришлось гулять по городку взад-вперед. Каково же было удивление «простых» савьонцев, выводящих на прогулки породистых псов, при встрече с толпой, громко галдящей по-русски!  

Бовин называл себя «ненастоящим послом», но, думаю, немного кокетничал. В то время, когда отношения между нашими странами только налаживались, Союзу – России нужен был именно такой посол: - человек, вызывающий всеобщую любовь. Закончилась его каденция, отшумели бурные проводы, Бовин уехал. Вскоре приехал и дал интервью нашим «русским» СМИ. И вдруг - цитирую: 

«Вот, скажем, если Лиору Ган, «гражданку Пистолетову», как я ее называю, сделать министром радио и телевидения... Прекрасный была бы министр».

Александр Бовин, газета «Вести», «В Израиле все будет хорошо», 23 июля, 2001.

«Ну, - говорит, - Пистолетова, как я вас пропиарил?»

Он немного понимал на иврите. Однажды ехал с друзьями с неформального мероприятия, превысили скорость,  машину с дипломатическими номерами остановил полицейский. С Бовиным ехали люди, владеющие ивритом, но он перехватил инициативу: «Ани - шагрир, ани -  шагрир (я -  посол  – (ивр.)». Полицейский отпустил без штрафа. С тех пор Бовин представлялся мне по телефону: «Говорит шагрир Саша».

В 1996 году состоялась презентация моей книги «Обнаженная натура». Мы с дочкой каждому гостю придумали подарки. Бовину – детские джинсовые шорты (он все жаловался, что супруга запрещает шорты надевать, поэтому кожа не дышит). Песню сочинил брат, Семен Коган (на мотив «Товарищ, время!»):

Я часто вспоминаю эту пору,

Когда мой друг, всегда немногословен,

Мне прокричал почти по «Ревизору»:

«К нам едет Бовин! К нам едет Бовин!»

В посольство к вам идут потоком люди.

И  я уверен, это не случайно:

Все дело в том, что мы вас просто любим.

Не полномочно, но чрезвычайно.

Давайте ж церемонии отбросим,

Давайте протокол отправим к черту!

Дышите полной грудью, мы вас просим.

Товарищ Бовин, наденьте шорты!   

А Александр Евгеньевич тоже заготовил стихи на выход моей книжки:

Лиора – мастер обнажать,

Затем – нажать, прижать, дожать,

Чтоб выжать все.

И выжимает…

За что деньжата получает.

Увы! Я как-то зазевался,

В сеть Пистолетовой попался.

Был обнажен,

Допрошен,

Выжат как лимон

С тех пор пошел иной отсчет –

Хочу, чтоб все наоборот.

Но сколько можно маяться?

Она не обнажается.

Или – скромная девица,

Или – критики боится.

Или – очень уж я стар,

Иль – не нравится мой дар.

Но молчит Лиора Ган,

А в руке ее – наган.

 Я взяла у Бовина несколько интервью.  Отрывок из одного процитирую:

«- Вы раскрыли секрет вашего здоровья: нужно хорошо закусывать и нельзя опохмеляться...

- Да, так было раньше. Теперь же почти не пью, так что и закусывать незачем. А вот опохмеляться действительно не приходилось никогда. Ну, компотику с удовольствием мог выпить, кваску, молочка холодного - это пожалуйста.  

- В новогодней радиопрограмме вы поделились с израильскими радиослушателями собственным рецептом холодца из - страшно сказать! - свиных ножек. Что за цинизм?

- Минуточку, я в эти игры не играю: к религии никакого отношения не имею. Нет у меня контактов с Б-гом, и прошу меня в это не впутывать. Не хочет человек есть свинину - его личное дело. Конечно, если буду принимать религиозных гостей, то не кошерными блюдами их угощать не стану: законы гостеприимства - дело святое. А холодец я люблю... И, уверяю вас, те, кто слушал по радио мои гастрономические откровения, таки ничего против не имеют...

- Да поделитесь же, в конце концов, рецептом!

- Ничего особо сложного. Берешь ножки, моешь, опаливаешь над газом, кладешь в кастрюлю, ставишь на огонь... Они долго и нудно там булькают. Когда уже отделяются косточки, я все это вываливаю, косточки убираю, а остальное крошу-крошу-крошу... Потом в специально предназначенный противень кладу слой вот этих - страшно сказать! - ножек, подливаю немножко водички, сверху кладу кусочки лимончика, крутого яйца, посыпаю укропом и чесноком; солю, перчу. Даю застыть - и только после этого кладу еще один слой. Таких слоев может быть столько, насколько хватит терпения. А дальше наступает Новый год... Петровна моя часов в одиннадцать отправляется спать, а я ставлю перед собой этот противень и шампанское. Смотрю по телевизору всякую муру, выпиваю две бутылки и съедаю, сколько могу, холодца. Прямо из противня. Возясь с этим блюдом, я никуда не спешу: для меня важно предвкушение ощущений. Таким образом, сам себе доставляю удовольствие».

Смотрела телепередачу, где Бовин показывал «авоську», в которой деньги носит (кошельки не любит). Еще он там прихвастнул: «Я – катастрофически здоровый человек!». Тут же перезвонила в Москву: «Саша Евгеньевич, нельзя говорить такие вещи!» - «Оставьте, Пистолетова, я – материалист!»

29 апреля 2004 года, его не стало. Именно мне выпала доля (миссия?) объявить израильским слушателям об этом, таком раннем уходе в своей радиопрограмме.

 Каждый год, 9 августа, в день его рождения, звоню вдове, Лене Петровне. Иногда дозваниваюсь, чаще – нет: она, как все москвичи, в это время уезжает на дачу.  Как все москвичи, фрукты-овощи на зиму заготавливает.

 

1.       ФЕСТИВАЛЬ ЮМОРА

Еще немного – о том фестивале «Вокруг смеха». Со звукооператором поехали в аэропорт – москвичей встречать. Первым выходит Иванов. Длинный, тонкий, прямой, как карандаш, голова в облаке тонет (в ноябре и у нас дожди бывают). «Добро пожаловать, Сан Саныч! Какое первое чувство вы испытали, ступив на израильскую землю?» - «Чувство сожаления: нашу Танцовщицу не впустили». А характерная Танцовщица – «гвоздь» фестиваля. Ну, думаю, шутит. По привычке. Подходит Семён Фарада. Майка сиреневая (опять же, в ноябре), камера через плечо. Уно, словом,  моменто. «Семен, как настроение?» - «Отвратительное: Танцовщицу не впустили». Уже не смешно. Тут и Шендерович в легкомысленных бежевых бриджах – та же песня, танец, то есть… Танцовщица, как выяснилось,  действительно не приехала: какая-то путаница с иностранным паспортом произошла. И открытие фестиваля в Беэр-Шеве состоялось без нее. Пока шло выступление,  Бовин за кулисами нажимал по телефону на какие-то только ему известные рычаги, и, наконец, сообщил: на рассвете нужно встретить самолет. После концерта все отправились ужинать в ресторан, дальше мы с Галесником и его женой Леной привезли артистов в гостиницу в Иерусалим и прямиком отправились в аэропорт. Благополучно встретили Танцовщицу, но, к нашему удивлению, не одну: с ней, роскошной, в немыслимом чем-то длинном, чёрном, в полоску и клетку, прибыл не заявленный ранее гитарист. Мы обреченно повезли их в гостиницу. На рассвете, как уже было сказано. Номер, понятно, был забронирован один, больше свободных в наличии не оказалось. После бурной истерики, водевильно закатанной Танцовщицей, гитарист любезно согласился разместиться в предбаннике номера. Танцовщица успокоилась и попросила позвонить ее мужу – сообщить, что благополучно доехала. Сотовых телефонов тогда все еще не было. Мы поехали к Галесникам - поспать пару часов. Пока мы с Леной заваривали чай, Марик прорвался к телефону. «Здравствуйте! Привет вам от жены. Они с гитаристом долетели благополучно. Правда, пришлось поселить их в одном номере»… 

А последнее из пяти фестивальных выступлений состоялось в Иерусалиме. Свои обязанности пресс-секретаря и конферансье я совмещала с должностью цепного пса: объявляя выступающих, буквально стаскивала со сцены предыдущего и выпускала следующего, ропщущего на своего предварительно разговорившегося коллегу. Как только очередной оказывался на сцене, он забывал с нее уйти. Концерт затянулся. Последней выступала Клара Новикова. Спустилась в зал, облюбовала мужичка, вывела на сцену: «Милый, давай говорить друг другу хорошие слова!». Уложила его на предварительно расстеленную на сцене простыню, улеглась рядом. Действо – в разгаре, ко мне за кулисами, подходит местный работник, предупреждает на иврите: «Ваше время истекло, нужно закрывать зал. Через пять минут выключаю свет и вырубаю звук». Начинаю объяснять: знаменитая актриса, зрители любят – ничего не помогает. Выскакиваю на сцену: «Кларочка, закругляйся, сейчас выключат свет» - «Лиорочка, зачем нам свет? В темноте даже лучше. Ложись с нами!» Ложусь. «И звук сейчас отключат» А Клара – в образе: «И звук нам ни к чему».

И в кромешной тьме без микрофона объявляю закрытие Международного фестиваля юмора…    

2.       «ЗА СБЫЧУ МЕЧТ!»

Владимиру Вольфовичу мешают камеры. Дело не только в том, что именно перед ними он поливает оппонентов апельсиновым соком или оттаскивает за волосы. Дело еще в том, что господина Жириновского камеры портят. В жизни он - красавец. Глаза такого оттенка василькового цвета я не встречала никогда. А какая у него одежда, обувь!.. Впрочем, обо всём - по порядку.

В качестве собеседников меня никогда не привлекали политические деятели. Было одно исключение: мечтала поговорить с Жириновским. И тут – радость: он приезжает в Израиль. Мечта сбывается! Какие-то русские люди, приехавшие на период выборов из Испании, решили создать у нас, в Израиле, партию по образу и подобию ЛДПР. Кого же пригласить зазывалой? Он, говорят, здесь у предвыборных штабов доллары разбрасывал, потом – наши кровные шекели, дальше, вероятно, дело до рублей дошло… В общем, сообщают время и место пресс-конференции. А я эти мероприятия жутко не люблю: как кот, предпочитаю гулять сама по себе. Тем не менее, нацепляю короткую юбку, выбираю самую длинную курительную трубку, книжку свою - под мышку. Отправляюсь на пресс-конференцию. «Кто, - говорю, - тут допускает к телу?» Отзывается Алексей Митрофанов. Я ему в нос дымом попахиваю и объясняю, книжку предъявив, что следующая без «папы» выйти просто не может. А она уже, рассказываю,  – в наборе. Митрофанов кивает и обещает интервью с Жириновским обеспечить. Сую визитку, книгу, еще раз выпускаю на прощанье табачный дым и эффектно ухожу.

 Первый телефонный звонок раздался в два часа ночи. От Митрофанова. «Мы только что вернулись. Было много встреч. Можете приехать в гостиницу?» Объясняю, что – замужем и вообще не шляюсь по ночам и по гостиницам. Договариваемся созвониться в другое время.

Митрофанов оказался очень верен своему слову... В последний раз меня выдернули из прямого эфира – «Звонят от Жириновского». Свидание назначили там же, в гостинице, но в нормальное время – в полдень. Памятуя пресловутый апельсиновый сок, беру с собой «фотографа» - приятеля-боксера.

Владимир Вольфович – душка. Нарядная белая сорочка из прекрасной ткани, хороший костюм, дорогие мягкие туфли. Никакой агрессии: нежное и пушистое чудо. Правда, времени, говорит, у него в обрез: спешит на самолет, дабы встретиться с Ясиром Арафатом.

Он, конечно же, заболтался. Бритоголовые охранники буквально отрывали нас друг от друга. Ниже – просто выдержки из того интервью. Без комментариев.

«Как ни жалко мне было, когда мать умерла, но одновременно я  испытал и какое-то облегчение: надо мной никого нет. Пока она жила, я испытывал сильную моральную ответственность: понимал, что мои неуспехи отражаются на ней. А сейчас сам даю себе оценку, один я знаю: успех-неуспех. Поэтому детям легче без родителей. Выгодно: родители опекают, спрашивают, контролируют, мешают.  Я стараюсь своим детям не мешать, но прекрасно понимаю, что они морально ко мне привязаны. Могу оценить их плохо, а это им неприятно. Кто еще имеет право их ценить? Только родители».

Ещё:

«В конкурсе красоты побеждает красивая девушка – она одна. Так и мне улыбнулась удача: я достиг большего успеха, чем все остальные. Демократы, как обезьяны, взяли пример с Запада, а я – самородок, поэтому и большего успеха достиг. Легче верить тому, кто сам что-то делает. «Кто у вас имиджмейкер?» - спрашивают. Да никакого имиджмейкера, я – сам! Кому-то подтяжки цепляют, манеру говорить режиссируют, руку поднимать… Человек, выступая, вспоминает советы и пытается это изобразить – фальшь, не то. А у меня – все мое! Наслаждаюсь тем, что миллионы людей знают меня. Плачут, когда я говорю, смеются – как пожелаю. На «Голубой огонек» зовут!  Я могу без них, а журналисты без меня не могут.  Согласен, что они тоже нужны: журналисты, избиратели, люди. Но не я их зову, а они меня. Они на меня внимание обратили, а не я на них, они за меня голосовали, а не я за них. То есть, я все равно в стороне и над ними. Я ждал этого сорок лет. Попробуйте сорок лет мучиться, думать об этом, а час придет – вам еще удача нужна».

И - последнее:

«Хочется иметь хороший дом у моря, машины – я не аскет, который может довольствоваться кусочком хлеба и железной кроватью. Мебель люблю менять, каждый год менял бы жену, мебель, машину, квартиру. Новый год, заезжаешь в новый дом – там новая мебель, новая женщина… Какие женщины? Разные. Черные, желтые, европейки – под цвет мебели, как угодно. Собаки тоже пускай будут разные, но не рядом – не люблю, а во дворе. У  меня есть свинья, лошадь была, медведи, индюк, гусь, утка, куры, козы…»

Вив ля Жириновский! Дали занавес, зал опустел, погасли свечи… Снята маска клоуна – Жириновский уходит из политики. Навсегда ли? И кто же будет потешать народ? Одно утешение: без маски – мужчина красавец. Глаза такого оттенка василькового цвета я не встречала никогда.