Инна Рикун

 Михаил (Мендель) Моисеевич Иглицкий[*]

 

М.М.Иглицкий родился в 1968 г. В «Списке студентов и постоянных слушателей Императорского Новороссийского университета…» (1894) указана другая дата – июнь 1876 г. Там же указано и место рождения – село Боймер Лебединского уезда Екатеринославской губернии. Однако Лебединский уезд находился в Харьковской губернии на границе с Екатеринославской, а старинное село носило и носит название Буймер (ныне Тростянецкий район Сумской области).

Часть публикаций, появившихся в одесской прессе в феврале 1912 г. в связи с трагической смертью Иглицкого, собраны в книге «Хочу, чтоб они жили…» (М., 2002), написанной его внуком Е.С.Иглицким. Они дают возможность установить некоторые факты биографии Михаила Моисеевича. Газета «Одесская почта» (1912. – 2 февр.) писала: «Первое образование он получил в ешиботе, где изучал талмуд и еврейское богословие. И только на двадцать пятом году он начинает заниматься по общим предметам. Через два года он выдерживает экзамен на аттестат зрелости при екатеринославской гимназии». Этим сведениям противоречат сведения, приведенные в публикациях газеты «Одесские новости» (1912. – 2 февр.), не вошедших в книгу. Приведем отрывок из, выражаясь современным языком, интервью С.О.Шатуновского:

«Товарищу покойного нынешнему прив.-доценту Кагану, одновременно окончившему с Иглицким гимназию, посчастливилось получить золотую медаль, открывшую ему дверь в университет. Прошло немало лет, и Каган, соученик Иглицкого, успел уже получить приват-доцентуру, а Иглицкий все еще пробивался уроками… В качестве учителя какого-то училища, покойный обратил на себя внимание тогдашнего директора народных училищ (кажется, Формаковского), который восхищался преподаванием покойного. …[Он] принял в его судьбе живое участие и, представив о нем блестящую аттестацию, ходатайствовал о зачислении его в университет сверх нормы. Ходатайство увенчалось успехом. Начались голодные студенческие годы. Еще будучи студентом, он женился, и положение его стало еще ужаснее. В занятиях покойного был небольшой промежуток, когда в связи с болезнью, он временно оставил университет и переехал в Москву. По возвращении в Одессу, он с величайшими материальными затруднениями и моральными страданиями окончил университет».

Итак, Иглицкий учился в екатеринославской гимназии вместе с В.Ф.Каганом. Он уже в старших классах занимался репетиторством и окончил гимназию в 1887 г. Именно в этом году была введена процентная норма  для евреев при поступлении в средние и высшие учебные заведения, подчинявшиеся Министерству просвещения. Иглицкий, в отличие от Кагана, золотой медали не получил, и путь в университет ему был закрыт. В Екатеринославе он жил на мизерный заработок от частных уроков.

Его отец был бедным музыкантом, игравшим на свадьбах. Видимо от него Иглицкий унаследовал музыкальные способности, играл на флейте, «которую очень любил, и неоднократно даже выступал в качестве любителя на концертах. Провинциальная жизнь угнетала его; он рвался неоднократно в большой город… Наконец ему удалось переехать в Одессу».

Скорее всего, училище, о котором упоминает С. О. Шатуновский, было Одесским казенным еврейским девичьим училищем, в котором Иглицкий с мизерным содержанием в 150 рублей преподавал с 1890 г. по крайней мере, по 1900 г. Кроме того, он преподавал в училище для «детей неимущих классов», открытом в 1893 г. доктором Я.В.Зильбербергом. В статье «На могиле убитого сына» читаем его воспоминания: «Помню, как теперь, к нам явился убого одетый, скромный студент и просил о принятии его на должность учителя… Студент оказался прекрасным педагогом, любящим как свое дело, так и детей» (Одесские новости. - 1912. – 2 февр.).

Иглицкий поступил в университет в 1894 г., ему было двадцать шесть лет. Обычный возраст окончания гимназии и поступления в высшее учебное заведение – восемнадцать, возможно, чтобы поступить в университет, Иглицкому пришлось указать другой год рождения.

Он окончил университет в 1898 г. с дипломом 1-й степени и поступил преподавателем математики и физики в коммерческое училище  Х.И.Гохмана, преподавал также в Общественной семиклассной торговой школе. «Одесская почта» писала 2 февраля 1912 г.: «Вскоре Иглицкий как бывший экстерн, хорошо знавший, как трудно дается гимназический курс экстерну, учреждает вместе с инспектором училища Гохмана Рапопортом курсы для взрослых по русскому языку, математике и физике». В «Южной мысли» за тот же день находим дополнительные сведения о курсах: «Курсы эти были великолепно поставлены и пользовались громадной популярностью среди одесской и провинциальной молодежи. Сотнями приезжали еврейские юноши из далеких углов черты оседлости, лишенные возможности получить среднее образование в правительственных и частных гимназиях, и поступали на эти курсы, чтобы удовлетворить свою жажду знаний». В 1904 г. М.М.Иглицкий открыл 8-классное мужское училище второго разряда, которое через год было преобразовано в гимназию. Это была первая в российской империи еврейская гимназия с правами, т.е. окончившие её имели право поступать в университет. Иглицкому удалось добиться разрешения на открытие гимназии в конце 1905 г., в самый разгар первой русской революции. Из дневника его старшего сына Ильи, которому  в том году исполнилось13 лет, мы узнаем, что Иглицкий был в Петербурге дважды: с 6 по 24 ноября, затем – с 3 по 9 декабря. Вернувшись из последней поездки, он сообщил о пока еще неофициальном получении прав, 22 декабря пришел пакет с официальным разрешением открыть гимназию.

Репутация этого заведения была безупречна: «Преподавание в гимназии поставлено идеально. Все классы гимназии переполнены, и контингент учащихся достигает теперь 400 человек. Материальные дела гимназии в блестящем состоянии».

Состав преподавателей в гимназии был исключительно сильным. Математику преподавали уже тогда крупные ученые - И.В.Слешинский, В.Ф.Каган, С.О.Шатуновский, Е.Л.Буницкий, и те, кому еще предстояло ими стать - Ю.Г.Рабинович и Г.М.Фихтенгольц, русский язык и литературу – Л.Р.Коган, К.Б.Бархин, латинский язык – приват-доцент Новороссийского университета М.И.Мандес, физику – сам Иглицкий, затем - Г.Д.Фудим, естествознание – М.И.Левин, автор учебников по естествознанию и природоведению, историю – Г.Н.Вандрачек. Курс математики, литературы и классических дисциплин был расширен. «Это делалось, имея в виду, что еврейские мальчики будут потом пытаться поступить в университет, несмотря на процентную норму, будут сдавать экзамены, поэтому нас старались как можно больше вооружить знаниями, больше, чем предусматривалось программами казенных учебных заведений», - вспоминал бывший ученик гимназии В.Б.Рейзман. Ему вторит еще один выпускник гимназии – Л.Тумерман: «…Педагогический коллектив нашей гимназии был подобран из людей высокообразованных, умелых, а иногда и талантливых педагогов. Почти все они считали  задачи нашего воспитания и обучения основным содержанием своей жизни. Они не ограничивались формальными уроками и отдавали нам бесконечно много внимания и заботы… В старших классах многие учителя создавали кружки, в которых мы во внеучебное время подготавливали и читали рефераты на темы, далеко выходящие за рамки обязательной программы. Как я теперь понимаю, в этих кружках наши учителя стремились дать каждому из нас возможность самоопределиться, осознать и осмыслить подлинный круг своих интересов и наметить свой путь в жизни».

Великолепно знавший историю Г.Н. Вандрачек, преподавал также в Коммерческом училище имени Николая I . У него учился и с ним дружил И. Э. Бабель. К.Б.Бархин был известен в Одессе как поэт, переводчик, журналист (псевдоним Иновин). В 1925 г., по приглашению В.Ф.Кагана, переехал в Москву, был сначала ученым секретарем, затем заместителем главного редактора отдела литературы, языка и искусств первого издания Большой Советской Энциклопедии. Сейчас он наиболее известен как педагог, внесший большой вклад в методику преподавания русского языка. Л.Р.Коган с конца 1920-х гг. жил в Ленинграде, плодотворно работал в области истории литературы и библиотековедения. Г.Д.Фудим преподавал физику в одесских вузах, погиб во время Холокоста.

Руководство гимназией требовало от Иглицкого больших усилий, постоянных поездок в Петербург, общения с чиновниками Одесского учебного округа. «При приближении экзаменов дирекция гимназии сообщала в учебный округ их расписание, и на эти экзамены направлялись представители казенных гимназий, депутатов от учебного округа. Причем разные были депутаты. Были депутаты, которые вели себя абсолютно лояльно, а были депутаты, которые себя вели по-антисемитски… старались «срезать» наших учеников, задавали особенно каверзные вопросы, старались умалить наши знания».

Иглицкий следил за успеваемостью, посещал занятия, лично помогал учащимся по математике и физике. Начиная с шестого класса, в гимназии проходили математические олимпиады, часто в присутствии депутата от учебного округа.

Иглицкий помогал нуждающимся ученикам, хлопотал о субсидиях, давал отсрочку, а иногда и вовсе освобождал от платы. Он пользовался глубоким уважением и непререкаемым авторитетом.

Несмотря на огромную загруженность делами гимназии, Иглицкий очень ответственно относился к своим обязанностям как сотрудника издательства «Матезис». Он участвовал в заседаниях членов товарищества, на которых обсуждались и решались не только научные, но и организационные, и финансовые вопросы. Он, вместе с Ф.А.Бабичевым, занимался составлением каталогов издательства, которые в сокращенном виде помещались в конце каждой книги, напечатанной   «Матезисом», а отдельными книжками выходили ежегодно с 1908 по 1914 гг. Удалось найти только одну книжку за 1914 г., но и этого достаточно, чтобы понять, какого большого труда требовало их  составление. Каталог иллюстрирован портретами авторов, к каждой книге подобраны рецензии из периодических изданий. Записи в дневнике Иглицкого свидетельствуют о том, что он также принимал участие в редактировании книг, в частности, «Курса электричества и магнетизма» Г.Ми.

По свидетельству одного из ближайших друзей Иглицкого, Якова Шатуновского, накануне своей смерти он говорил с ним не только о делах гимназии, но и о «Матезисе».

Иглицкий покончил жизнь самоубийством 1 февраля 1912 г. Причиной была гибель сына Ильи, который в 1910 г., окончив 2-ую гимназию с золотой медалью, поступил в Новороссийский университет.

Обстановка в университете была очень сложной. Ректор С.В.Левашов был активным учасником национально-монархического движения, членом Главного совета Союза русского народа, он пользовался полным доверием и поддержкой градоначальника генерал-майора И.Н.Толмачева – покровителя Черной сотни в Одессе. Левашов был назначен ректором в 1907 г., когда против первого демократически избранного ректора И.М.Занчевского и проректора  Е.В.Васьковского возбудили судебное дело, обвинив ихв том, что в годы первой русской революции он не предпринял решительных действий против революционного студенчества. В 1909 г. состоялся суд, Занчевский и Васьковский были осуждены, их лишили права работать на государственной службе.

Ректор Левашов ввел в университете полицейский режим, переодетые городовые и сыщики установили слежку за студентами. В Совете университета было создано реакционное большинство, которое поддерживали студенты «союзники» и «академисты». Основная масса студентов протестовала, устраивались демонстрации и сходки. Коалиционный студенческий совет выдвинул требования немедленной очистки университета от агентов полиции, отставки Левашова, новых свободных выборов ректоров.

8 декабря 1910 г. в Большой химической аудитории университета состоялась сходка, на которой присутствовали около 300 студентов. «Чтобы сорвать сходку, в аудиторию проникла большая группа вооруженных «академистов-союзников» во главе с махровым черносотенцем студентом Чарторыжским…». Началась стрельба, Илья Иглицкий был смертельно ранен в голову. Он умер 22 декабря. Через два дня «Одесская почта» писала: «Вчера хоронили студента Илью Иглицкого, умершего от раны, полученной во время студенческих беспорядков. Гроб его сопровождала тысячная толпа, состоявшая преимущественно из учащейся молодежи. У гимназии Иглицкого, у синагоги на Екатерининской ул. были отслужены краткие заупокойные моления, сопровождавшиеся громкими рыданиями родителей, родственников и друзей. Прах Иглицкого похоронен на Втором еврейском кладбище рядом с братской могилой. На гроб покойного возложена масса венков. порядок на похоронах поддерживался нарядом конной и пешей полиции».

В память о сыне Иглицкий на собственные средства основал начальное училище на 40 бедных еврейских мальчиков.

Однако причиной самоубийства М.М.Иглицкого была не только смерть горячо любимого сына. В статье «Памяти друга» Яков Шатуновский задает вопрос: «…Как мог человек с такой большой выдержкой, прошедший такую тяжелую школу борьбы и лишений, как мог педагог Божьей милостью, создавший одну из лучших в России гимназий и горячо любивший свое дело, и, наконец, как мог семьянин, имевший жену и еще троих детей – детей одаренных в лучшем смысле этого слова, - как мог он не превозмочь мысли о погибшем сыне?».

Дело в том, что, несмотря на огромный общественный резонанс, на запрос правительству в Государственной Думе об одесских событиях, на следствие, которое велось более года виновные не были названы и не были наказаны.

«…Следствие было прекращено… И тяжелым камнем навис над ним вопрос, который он так часто задавал мне: «Как же убийцы не найдены, когда все знают, кто стрелял в Илюшу?»… Он видел в этом поругание своей святыни и чувствовал всем существом, что прав. Годовщина смерти сына, панихида, запросы в Гос. Думе – все это снова его взбудоражило…

А в последнее время он часто говорил:

-Так тихо на кладбище… спокойно, мирно, хорошо… Мне трудно возвращаться оттуда… Нужно там остаться… Пойти к Илюше».

Свое решение Иглицкий привел в исполнение через 14 месяцев после смерти сына, выстрелив себе в сердце на его могиле. Смерть Иглицкого, как и смерть его сына, расценивалась обществом как событие политическое. Популярный тогда журналист и критик Петр Пильский писал: «Иглицкие – не только имена людей. «Иглицкие» - это глава российской истории. Они – не только покойники, они наши современники, от нас, нашим безволием и всем нашим покорным и позорным прошлым посланные на тот свет… Их кровь вопиет к небу о многом и быть может, раньше всего и прежде, и впереди всего об исцелении нашем от сна и безразличия…» (Южная мысль. – 1912. – 2 февр.).

Все одесские газеты откликнулись на смерть Иглицкого, публикуя некрологи, воспоминания друзей и сотрудников, некоторые биографические данные, подробности гибели, описание похорон.

«Уже давно одесситы не видали таких торжественных похорон, как похороны трагически погибшего известного общественного деятеля Михаила Моисеевича Иглицкого… Вчера с утра Успенская ул. приняла необыкновенный вид. Сюда со всех сторон стали стекаться ученики, друзья и знакомые покойного. Толпа росла ежеминутно, и к двум часам огромный квартал между Александровским проспектом и Екатерининской ул. представлял собой сплошное море голов… Для поддержания порядка свыше тысячи учащихся и юношей образовали живую цепь… Народу было свыше 10000 человек…» (Одес. слово. – 1912. – 3 февр.).

Иглицкий был похоронен рядом с могилой сына. На его похоронах так же, как на похоронах сына, присутствовала пешая и конная полиция, доступ на кладбище был ограничен, речи на могиле запрещены. Единственную речь произнес В.Ф.Каган:

«Среди глубокой тишины к могиле приблизился старый друг покойного приват-доцент В.Ф.Каган и, став вблизи неутешной вдовы, прерывающимся от душевных его рыданий голосом произнес «последнее прости» своему безвременно погибшему другу:

«Ушел человек, с которым я 35 лет прожил вместе… 35 лет! Сколько горя, сколько страданий нам пришлось пережить за этот долгий период жизни. Холод… голод, всевозможные лишения и нужда сопровождали нас с юных лет… Только ценою неимоверных усилий, ценою тяжких трудов и лишений, одушевленные надеждой на лучшее будущее, мы, преследуя одну только идею, добились её осуществления. Все эти годы были годами печали: ни одной радости. Наконец наступило время, когда, казалось, можно было уже несколько отдохнуть… Но вот эта могила Илюши (здесь В.Ф.Каган указывает на соседнюю могилу сына покойного Иглицкого, причем г-жа Иглицкая начинает истерически рыдать, восклицая «Илюша, за что?»). Но вот эта могила вновь вернула нас к периоду страданий. Он был для него дороже семьи, с ним он делился своими печалями!..»

В это время старый друг Иглицкого не в силах продолжать и начинает сам громко рыдать. Полицейский чиновник предлагает ему прекратить речь.

- Я не буду касаться этой катастрофы, - сказал, очнувшись, В.Ф., - она слишком хорошо известна всем. Тебе, дорогой друг, эта могила нанесла более тяжкое поранение, тебя она совершенно подкосила, ты не мог вынести разлуки со своим любимым сыном, на которого мы возлагали все свои надежды, все свои упования… Мы сочувствовали твоему горю, мы страдали вместе с тобой, мы пытались рассеять твою тоску, твои мрачные мысли, мы берегли тебя. Прости нас, Миша, за то, что мы не смогли тебя уберечь, и ты ушел от нас, ушел навсегда…».

Памяти Иглицкого было посвящено общее собрание членов Общества взаимного вспомоществования учителей-евреев, «которое привлекло большое число членов общества… Открывая собрание, председатель [В.Ф.Каган] ознакомил участников с интересной биографией М.М.Иглицкого, и характеризовал покойного как мягкого и отзывчивого на все хорошее человека. Собрание почтило память покойного вставанием и постановило присвоить лечебному капиталу, учрежденному в обществе для оказания помощи тяжко заболевшим членам, имя М.М.Иглицкого» (Эхо Одессы. – 1912. – 13 февр.).

«Семья покойного Иглицкого – вдова Софья Федоровна Иглицкая (урожденная Бердман) и трое детей: дочери Ольга и Евгения 14 и 13 лет и сын Александр 11 лет – в это трудное для нее время получила большую поддержку со стороны администрации и преподавателей гимназии и прежде всего – Вениамина Федоровича Кагана, остававшегося близким другом семьи до конца своих дней…» (Эхо Одессы. – 1912. – 13 февр.).

После смерти Иглицкого будущее гимназии, в создание которой он вложил столько сил, обсуждалось одесской прессой: «Трудно сказать, что ожидает гимназию и её учащихся; думаю, однако, что друзья покойного в связи с лестным отношением учебного начальства к гимназии, удастся добиться благоприятного выхода из создавшегося критического положения. Лишь недавно покойный говорил, что гимназия нуждается в заместителе, который в разных случаях мог бы заменять его настоящего владельца. Самым подходящим для этого лицом покойный считал своего любимого друга приват-доцента Кагана. Недавно покойным было даже возбуждено ходатайство о допущении г. Кагана в качестве совладельца гимназии, но министерство ответило, что решение вопроса зависит от местного начальства. На этом дело затормозилось» (Одес. новости. – 1912. – 2 февр.).

В заметке «К судьбе гимназии М.М.Иглицкого» читаем:

«Товарищ председателя педагогического совета гимназии покойного Иглицкого прив.-доц. В.Ф.Каган и вдова М.М.Иглицкого вчера представлялись попечителю одес. учеб. округа проф. А.И.Щербакову и возбудили некоторые вопросы, связанные с дальнейшей судьбой этого учеб. заведения. Попечитель округа благосклонно и внимательно отнесся к затронутым В.Ф.Каганом вопросам и дал соответствующие разъяснения, касающиеся сохранения гимназии. До конца текущего учеб. года гимназия будет функционировать в таком виде, в каком она существовала до сих пор. Так как покойный Иглицкий неоднократно выражал желание видеть В.Ф.Кагана своим заместителем, то ему, вероятно, придется войти с ходатайством перед попечителем округа о разрешении ему открыть гимназию наподобие Гимназии Иглицкого и просить при этом, ввиду смерти учредителя, о разрешении перехода воспитанников к нему в гимназию» (Одес. новости. – 1912. – 2 февр.).

Казалось бы, эти сведения подтверждаются следующим сообщением: «В Одессе открывается еврейская гимназия с правами для учащихся. Учредителем гимназии является приват-доцент В.Ф.Каган» (Вестн. евр. просвещения. – 1916. - № 47-48. – С. 96). Однако, как известно, своей гимназии Каган не открыл.

Новым владельцем и директором стал И.Р.Рапопорт. Он сумел сохранить гимназию в трудной обстановке, не поступившись ни её интеллектуальным уровнем, ни её либеральным духом.

В здании гимназии Иглицкого сейчас находится школа № 92.

В 1975 г., в связи с уничтожением Второго еврейского кладбища, захоронения отца и сына Иглицких были перенесены на Третье еврейское кладбище.