Боришполец Елена

 

Караси

 

Отче, как там на небеси?

В белом ли хор,

Горлицы на плечах?

Отче, ты меня попроси,

Я тебе все, что в моих руках.

 

Мир еще держится на оси,

Но переломит ось.

Отче, мне снилось, как караси,

Думают про полет.

 

Моют блестящую чешую

В хлористой H2O.

Верят, что чистым взаймы дают

Маленькое крыло.

 

Что рыбам займы, когда блесна

Падает прямо в рот?

Отче, такого не помню сна:

Рыба летит-плывет.

 

Ветер по берегу колесит,

Пьет на воде круги.

Жарятся свежие караси

Не накопив долги.

Отче, ты себя береги,

Ты себя береги.

 

 

 

Ковш

 

А медведица все рожала,

То поэта, то пилигрима,

А под нею луна бежала

От Покровских ворот до Крыма.

 

А под ней растекались реки,

Надевала Елена лапти,

Зина жарила чебуреки

У холодной своей кровати.

 

А в медведице жили стрелы

И кусали под сердцем блохи,

А  она себе, знай – горела

Над блокадой своей эпохи.

 

У медведицы гнили лапы,

Ей не слало гусей спасенье.

В море черном шептались крабы,

Раки пили за новоселье.

 

И дракон собирал конклавы

И по-братски дышал ей в спину.

Пирожков захотела Клава,

Ковш катила по магазину.

 

И ждала ее дома Гала,

Марсельеза, счета и сало,

А медведица, все рожала

На небесное покрывало.

 

За

 

Булдыга, булдыга За,

В чистом поле стоит коза

И никто ее не подоит,

От слезы заросли глаза.

 

Ей ни клевера, ни воды,

Не дают в чистый рот зады,

Ей не радостно

За жидкие свои плоды.

 

Ей веревка поет во мху:

Даже пузико на меху,

Даже нет на тебе греха,

Даже муха щекочет ухо.

 

А коза все слепей слепых,

А коза все мертвей живых,

Уменьшается в росте,

На ножках своих кривых.

 

Где веревка покрыта мхом,

Где водой обдает паром,

У меня все сухо,

Кроме глаз, и в росе и в гром.

 

Видно запил Захар опять,

Видно вечно мне тут стоять,

Лучше б померли в один день,

Чем, так медленно умирать.

 

Лунный свет

 

Поле мое.

То ли лунный свет,

То ли серп в груди.

Мне рожать в этом поле.

То ли девку заморскую,

Солдата царского то ли,

Не поймешь в ночи,

Целый день еще впереди.

 

А чертята мне гладят пузо,

Зеленку на кожу льют.

Не бойся, говорят и тихо так

Улюлюкают.

Пятки мои хвостиками

Убаюкивают.

 

Не будем ждать вечера,

Не будем тебя томить.

В нем не будет духа человечьего,

Зачем так долго его родить?

 

Как не будет, какой же в нем

Будет дух?

Кажется сплю,

Но говорю им вслух.

А черту что? Он языкат, но глух.

 

Суетятся над слабым телом моим,

Поют

И на руки свои плюют.

Что не будет, все наше,

Все наше, баю-баю.

Так написано всем,

Кто рожает на этом поле, баю-баю.

 

Всем, да не всем.

Не хочу заморскую девку

И шиш передайте царю!

Поднимаюсь и в свете луны стою.

 

Пролог

 

Степь меня просит ударить ритмичным брасом.

Степь меня, степь меня, степь меня, степь возьми!

Кроткой учительницей младших послушных классов,

Тихой наездницей высокой твоей ширины.

 

Здесь, в синеве, что сжигает ковыль и лопух под утро,

Я нашла себе пару телячьих закисших глаз

И накрасила их этой синью словно или как будто,

У коровы теперь выпускной, тот самый, – десятый класс.

 

Ходит в степи моей женщина, ищет себе источник,

Блуд у нее раздвоился на две посторонних души.

На тебе, милая: перышко, дом, подстрочник,

Выбери себе что-нибудь, а после, – вся-вся греши.

 

Вишни без косточек спелые, но чужие вишни,

Что покатаешь после таких, перед сном во рту?

Как бы чего без косточек боком в степи не вышло,

Как бы не вылез ячмень, на попутном косом ветру.

 

Падает семечка в холку раскисшего чернозема,

Женщина тащит в синей ночи потрепанного гуся.

Выросла быстро семечка, выбрала дар, кулёма,

Красит теперь коровушкам вместе со мной глаза.

 

 

 

Крылья

 

Я отблеск птичьего крыла:

Русалки, женщины, колдуньи.

Я пылью стертая метла,

Нога поломанной ходули.

 

Я волшебство и леса пар

И абрикосовая брага,

Невидящий крови комар

И мухи преданной отвага.

 

Усевшись на небесный край,

Вяжу носки из мериноса

И косы лезут в каравай

И из него плетутся косы.

 

Просоленный столетний сом

Лежит и ждет свою сомиху,

Ведут слова в усатый дом

И воблы ходят в омут тихий.

                                       

А мне дают стакан всего,

Такого терпкого с горчинкой.

Перетекая в существо,

Он небо делает с овчинку.

 

И места нет моим годам

На этой смоченной краюхе,

Несущей поднебесный хлам,

Как золото в цыганском ухе.

 

А крылья машут от земли,

Без подтверждения породы.

Одно короткое: живи.

И в небе сом глотает воду.