Оксана Стомина
Любовь не перестает
У меня от него...
Он был, вроде бы, самым
обыкновенным.
Одно его выдавало – взгляд.
У меня от него - вино по
венам,
А временами - яд.
У меня от него - такое
сердцебиение
И такая в груди весна, и...
У меня от него …будет
стихотворение.
Нет, он пока не знает.
Я не осмелюсь сразу в
глаза...
Я не осмелюсь сразу в глаза,
а буду смотреть на ворот,
На пуговицу… Решусь сказать.
А после – впущу в свой город!
Я буду водить тебя день за
днем по самым красивым улицам,
Которые только бывают в нем.
Мы будем от счастья жмуриться.
Мы будем, как дети и дураки,
- такими же бесшабашными.
Ты будешь касаться моей руки
(ты знаешь, как это важно!) и...
Город - прозрачен и невесом -
полюбит нас каждым двориком!
И мы познакомимся с милым
псом и мудрым, как Будда, дворником!
И, все понимающе, фонари, на
тысячи лун похожие,
Нам будут подмигивать до
зари... Как вежливые прохожие,
Кивнут нам макушками тополя,
а елки расправят платьица.
И будет вращаться для нас
Земля! И все непременно сладится!
Ты – щедр на любовь. Совпадем
резьбой – дай Бог нам на это смелости!
А что, если правда, и мы с
тобой – как две половинки целости?!
Отжившие чувства пустив на
слом, мы честное счастье выстроим.
Мы выберем самый красивый дом
у самой красивой пристани.
Я буду заваривать утром чай и
делать жаркое к ужину…
Я скоро найдусь! А пока –
скучай, тоскуй обо мне, мой суженый!
Он пытался понять
Он пытался понять. А она
любовалась им,
Принимала игру и
выплескивалась наружу.
Он сцеловывал с тела ее
безупречный грим,
А она, вместе с плотью, свою
обнажала душу.
Он не верил. Боялся ее
потерять. Она
Не перечила – просто роняла с
себя одежды.
Он ее пригублял, а затем
выпивал до дна,
Понимал, что познать ее всю –
никакой надежды,
Изнывал от бессилия, бился в
сомненьях, мял
Ее хрупкое тело. Вжимаясь
губами в плечи,
Поверял ей секреты. А после
всего – менял
Ее – самую лучшую просто на
первых встречных.
А потом возвращался, скулил
ей в колени ложь
И терзал себя ревностью –
дикой и беспричинной.
А она отпускала грехи, унимая
дрожь,
И тихонько жалела его –
своего мужчину
Волчонок
Он, как волчонок, которого
подобрали в лесу,
Маленького, больного.
Я его, думала, выкормлю и
спасу,
Но прогневила Бога,
Видно, забрав его из
привычных бед,
Жизни его дремучей.
Я же потом и пришлась ему на
обед,
Как только выпал случай.
Знаю, мой хищник этого не
хотел,
Преданный, как собака.
Но уж таков был и мой, и его
удел:
Он меня ел и плакал.
В общем, решайся!
Что ты так долго возишься
там, у входа,
То есть, у выхода? Ищешь к
дверям отмычки?
Хочешь свободы? Будет тебе
свобода!
Двери не заперты – нету такой
привычки!
Лгать во спасение – это
довольно глупо!
Хочешь, сегодня выйдем из
счастья вместе?!
Путь на свободу часто лежит
по трупам.
Но и свободный будет распят
на месте!
Ты мне не веришь?? Я это знаю
точно!
Лучше не спрашивай – скулы от
боли сводит!
Это не так уж просто –
поставить точку!
Но многоточие мне не совсем
подходит!
В общем, решайся! Я тебя жду
в столовой.
Только быстрее – греется
водка с перцем!..
...........................................................
...Вечер. В густом обмане
повисло слово.
Честное, на котором
держалось сердце.
. Ты привел меня к этой
Лестнице...
Ты привел меня к этой
Лестнице в Облака.
Мы шагнули на первую из
десяти ступеней,
А потом, подхватив, ты
вознес на своих руках
К Небесам, по дороге целуя
мои колени.
И ладони. И грудь. И живот.
Ты стремился ввысь,
Задыхаясь, боясь не успеть на
раздачу Счастья.
И на этом пути мне казалось,
что мы срослись,
Что навечно спаялись в пылу
раскаленной страсти.
Но когда наверху, на вершине
моей Мечты
Мы стояли, обнявшись, взирая
на наше Чудо,
Ничего не сказав и не глядя в
глаза мне, ты
Ни с того, ни с сего просто
взял и столкнул оттуда…
Не помню точно
Она пришла из другого времени
или мира,
Спустилась с неба, сошла с
известного всем портрета.
На бренность жизни ее душа
источала мирру,
А за спиной у нее всегда
расцветало лето.
Она всегда поступала странно:
глупила мудро,
Играла честно, прощала
быстро, грустила тонко.
Она бывала то Жаркой ночью,
то Добрым утром,
То зыбкой тенью, то страстной
женщиной, то ребенком.
Она жила очень близко: над
или, может, между.
И, как ни странно, имела
мужа, имела дочку.
Имела имя. Соседи звали ее
Надеждой.
Или Любовью. А, может, Верой.
Не помню точно