Михаил Сипер
Что могло утонуть – не сгорело
* * *
Пусть кто-то на ошибках учится,
Но я себя не обвиню.
Давайте, чтобы впредь не мучиться,
Я вас построчно сочиню.
Сирень вокруг возникнет залпами,
Мелькнут стрижи на вираже…
Давайте встретимся внезапно мы
И не расстанемся уже.
Меня ведь сразу не осудите
За то, что ваш прославил лик?
Давайте вы всё время будете,
Не пропадая ни на миг.
С собою так непросто справиться,
Особенно при свете дня…
Давайте я вам буду нравиться
И вы полюбите меня!
* * *
Горит неугасимо
Луна в глухой зиме.
Мы - дети Фукусимы,
Мы светимся во тьме.
Беспечно излучаем
Себя в застывший мрак.
Угрюм и нескончаем
В ночи Большой Дурак.
Им заняты все троны:
«Молчи-ка и старей!»
Но быстрые нейтроны
Всех дураков быстрей.
Препоны одолимы,
И несмолкаем глас.
Мы – дети Фукусимы.
Вам не исправить нас.
* * *
Ах, какой чудесный мостик есть на канале Грибоедова
Над стальной полоской узенькой возле Спаса на Крови!
По нему идти не хочется, по нему влечёт проследовать,
Запахнувшись в шубу с бобриком, как недавно по TV.
А потом, пройдя парадное, вознестись в каморку стылую,
Кровь-любовь и тайны прочие выдать чистому листу…
Как светло, сплетясь в объятиях с неземной какой-то силою,
Задыхаясь, целоваться нам белой ночью на мосту!
* * *
В нашем доме - вор на воре,
Рожи – Лукас, ох, Кранах…
«Сидит заяц на заборе
В алюминиевых штанах…»
Это время – непростое,
Лишь застой, а с ним – отстой.
Наше дело холостое –
Попроситься на постой.
Ну, а там – куда потащит,
Ну, а там – как понесёт,
То ли в гору, то ли в ящик,
То ли крошки, то ли всё.
Непривычно, нелогично
Виснет говор городской,
Хоть вполне академично
И с дворянскою тоской.
«Я, блин, он, блин, вы, блин, ты, блин…» -
Где-то спорят, где-то бьют.
Не спешите, meine lieben,
Сберегите свой уют.
Все кружится по спирали,
А спираль уходит в круг.
Вам сегодня недодали?
Вот и славно, милый друг.
За окном мрачнеют зори,
Скучно на похоронах…
«Сидит заяц на заборе
В алюминиевых штанах».
ВОЗЛЕ ЯУЗЫ (песня)
Это было на спаде жары,
Синеву замело белизною,
И листвой, запредельно резною,
Завалило пустые дворы.
До ближайшего ливня тогда
Надо только свернуть в переулок,
Стали липы черны и сутулы,
И опять нас тянуло сюда.
ПРИПЕВ:
Возле Яузы, возле Яузы
Мы с тобою не делали паузы,
Целовались мы как дураки
Возле Яузы возле реки.
В речке плавал изломанный шпиль
Удивительно стройной высотки,
Били волны в моторные лодки -
Современный технический стиль.
Мы стояли с тобой вне времён,
Не причастны какой-либо дате,
Был в речных неподвижен объятьях
Пожелтевший московский район.
ПРИПЕВ:
Возле Яузы, возле Яузы
Не страшны ни угрозы, ни кляузы,
Были мысли чисты и легки
Возле Яузы возле реки.
Ах, как долго рассвет не идёт!
Лужи скованы белым корсетом.
Вот и осень ушла вслед за летом,
Вот и Яузу ветрами бьёт.
На пороге щемящей зимы
Закрывается памяти книга -
Умерла в нашей пьесе интрига,
Это были, наверно, не мы.
ПРИПЕВ:
Возле Яузы, возле Яузы
Где кирпичные стынут пакгаузы,
Столько места теперь для тоски
Возле Яузы возле реки.
МАРКУ ФРЕЙДКИНУ
Жизнь долго не длится, словно грома раскат,
Когда-нибудь надоедает свое тело таскать.
В шуршащих часах - явно излишек песка.
Красные и белые тельца плывут наперегонки
В быстром течении единственной той реки,
Чей бег плотиной не укротили большевики.
Покрывается кожа лица параллелями,
А может – меридианами, кустами, аллеями.
Мы машем рукой на то, что раньше лелеяли.
Волос седеет, редеет и выпадает,
От движений расчески безудержно пропадает.
И это в то время, когда Африка голодает!
Еще ползут по шершавой бумаге строчки,
Откровения выползают из оболочки,
Но уже ощутимо приближение точки.
Весь мир съеживается до картинки в окне.
Ноль семь цикуты – это что, всё мне?
Доволен ли я собою? Вполне, вполне, вполне.
* * *
Переулок, пропахший котами,
Мусор в чёрных пузатых мешках...
Жизнь бросала меня на татами
Не по-честному, исподтишка.
Лодка шла неожиданным галсом -
Из меня никудышный матрос...
Всё равно я упрямо держался,
Утирая расквашенный нос.
Что могло утонуть – не сгорело,
Кто был люмпен – пробился в князья…
Предавали друзья между делом,
Как меня предавали друзья!
Я менял за квартирой квартиру,
Чтоб себя от невзгод упасти,
Честным быть пред собою и миром,
Ну а там – хоть трава не расти.
И в январской промёрзшей пустыне,
И в июньском летящем дожде
Я надеялся: козыри вини,
Хоть давно были крести везде.
Исхлестало порывистым ветром
Занавесок тяжелую плоть.
Город. Стены. Квадратные метры.
Что-то ты недодумал, Господь.
* * *
Поэт – математик слабый,
Он не тот, кто «сложил да вычел».
Он берет обыкновенную бабу
И лепит из неё Беатриче.
Он берет мордатую тетку
Со взглядом нетрезво-сизым,
Улыбчивую идиотку -
И делает Мону Лизу.
Все ахают, охают: «Как же он?
Так смело и так красиво!»
А поэт, устав от чужих жён,
Сидит и тянет пиво.
Глаза слезятся от выпитого,
Рубашка в разводах соли...
Дерево лепестками осыплет его,
А он тому и доволен.
Слова в теплом воздухе кружатся,
Предлоги, глаголы, наречья,
На столе высыхает лужица,
Отражая луну и вечер.
Нужно беречь эту речь,
Стать родником этой речи,
Дать ей безудержно течь
Кровью в глубинах предплечий.
И в этот момент не надо ему
Ни суеты, ни давки.
Приятно, млея под взглядами,
Дремать на дощатой лавке,
Неважно - лежа ли, сидя ли.
Волосы не убрать от лица,
А то бы люди сразу увидели
Шрамики от венца.
* * *
Народом не забита пристань,
Корабль уходит в тишине.
Я никакой не Монте-Кристо
И знаю – истина в вине.
Куда нам? Но уже столетья
Ответа нет на сей вопрос.
На полубаке сохнут сети,
А день улова не принёс.
От бурной молодости кашель
Остался. Кончились срока.
Уходим тихо. И не машет
Прощально женская рука.
Устав сражаться за туманы,
За эфемерный свет в ночи,
Бросаем за борт ятаганы,
Ломаем старые мечи.
В каюте дверь скрипит надрывно,
На ручке – грязные следы...
Сдаваться – это не спортивно,
Вот и сбегаем от беды.
Промеж страниц цветок засушен,
И аромат в тот день поплыл,
Когда был март великодушен
И барабанщик весел был.
СТАТУЭТКА
Чугунный Дон Кихот, читающий роман!
Я на тебя гляжу, держа в руке стакан.
Я пью до дна за твой неукротимый взор,
И за твою родню – оград простой узор.
Пустили в мир тебя умельцы из Каслей,
Чтоб стал наш грустный дом немного веселей,
Чтоб книга и копье, и таз, и худоба
Не дали нам пойти тропинкою жлоба.
Я чту тебя, старик, хотя сомнений нет -
Постарше буду я на добрых десять лет.
Скажу как на духу, чтобы не портить стих:
Я часто уходил от мельниц ветряных
И трусил, пряча стыд, сбегая в чёрный ход.
Что делать, не герой. Совсем не Дон Кихот.
Но иногда смотрю на твой чугунный лик,
И понимаю – я, хоть мелок, но велик!
И жизнь свою назло толпящимся годам
Не сдам и не продам. И точно – не предам.