Михаил Юдсон

  

ВОЗНЕСЕНИЕ НЕВЫНОСИМОГО

 

(Эдуард Капитайкин. Преодоление. – Иерусалим – Санкт-Петербург, 2013. – 468 с. ISBN 978-965-555-705-3)

 

 

            В книгу Эдуарда Капитайкина (1937-1992) входят статьи, эссе, очерки, написанные им в период эмиграции – с 1977 по 1992 год. Дополняют изящно-увесистый том воспоминания друзей и близких.

            Был Эдуард Самойлович Капитайкин талантливым театроведом и критиком, коренным ленинградцем, типичным питерским интеллигентом. Трудился старшим научным сотрудником и ученым секретарем в Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии, защитил диссертацию, регулярно публиковал статьи в «Лениградской правде», «Вечернем Ленинграде», журнале «Театр». Жена – Таня Лившиц, дочь известного литературоведа Льва Лившица, народившийся ребенок Лева – жизнь удалась!

            Но все это благополучие длилось лишь до сорока лет: в 1977 году Капитайкин с семьей уезжает в Израиль. Позднее он с горечью напишет: «Не буду объяснять причины отъезда – это долго, сложно и, вообще, на мой взгляд, требует процедуры судебного процесса, где я сам себе – прокурор, судья, свидетель, но только не защитник».

            Итак, мягкий петербургский еврей (прирожденный русский литератор!), эдакая птица-секретарь в больших роговых очках – попадает в шумную, буйную, орущую израильскую действительность, с туземной музыкой и дымом шуарменных. Знакомая до слез картина! Да подумаешь, хмыкнем из сегодняшнего далека, напугал голой правдой!.. Ну понятно уже, что нахлынув волной, оказались мы в жолтозвездном (как сказал бы Блок) местечке – и сроду не переделать эту Касриловку в Егупец! Ну, попросту, «Верхняя Галилея с ракетами» – а что вы таки хотите, иначе кровожадные соседи сожрут и не поморщатся. Ну, нету тут никакого местного театра с синема, а есть ярмарочный балаган с киношкой, серые, аки хумус – ну и ладушки... Переживем и это ярмо, пережуем фалафельно... Не нравится – не ешь, самобранкой дорога, чемодан – бен-гурион – Санкт-Петербург... Уже вечером – снежные пирамиды, мясо в горшочках, беседа со сфинксом на набережной...

            Но это – нынче. А тогда, в эпоху театра «железного занавеса», Эдуарду Капитайкину (и еще многим и многим, тому же знатно одаренному Анатолию Якобсону) мнилось, что якобы – навсегда, навсегда, безвременно, безвременно, из тюрьм выходят иногда, из заграницы – никогда... Сразу вспоминается такая очень русская поговорка: «хозяин – барин», только ее до конца редко произносят: «хочет – живет, хочет – удавится»... По принципу принца – умереть, уснуть, уснуть и видеть сны... И ложился Эдуард на хлипкую сохнутовскую кушетку лицом к стене и впадал в ступор, и начинались нелады с психикой – «девять месяцев из первого года пребывания в стране я провел в больнице с тяжелой нервной депрессией». Фрустрация, крушение надежд, пустота помыслов, вышибанье почвы из-под мыслей, исчезновение смысла бытия-жития... Боренья, как раздвоенно отмечал Борис Леонидович, с самим собой, с самим собой...

            А вокруг расстилался Иерусалим – «реальный, сумрачный, подозрительный и деловой». Приземленно-земной, а не наднебесно-духовный. Холодно он принял театроведа Капитайкина, не ведая ни сном ни духом о такой профессии. «Я еще, на беду свою – театровед. Я пока не встречал в Израиле человека – от чиновника Сохнута до профессора университета, – который знал бы, что это такое. Никто не может поверить, что существует целый институт, сотрудники которого за государственный счет пишут книги и статьи об искусстве».

            Немного очухавшись и оклемавшись, Эдуард все же «пришел в себя и попытался приспособиться к объективной реальности». Он опубликовал в русскоязычном журнале «Круг» грустную статью «Ищу место сторожа», где описал свои репатриантские мытарства и сохнутовские хождения по мукам, деликатно посетовав, что не задумываясь поменял бы израильское прозябание «на ночной разговор после очередной премьеры Эфроса или Любимова, на лекцию в городе Владимире, где меня ждал полный зрительный зал местного народа, на очень и очень многое, что составляло содержание моей жизни и что здесь, в переводе на лиры, мало кому понятно».

В ответ получил, конечно, кучу сочувственных читательских отзывов: «исповедь Иуды», «опасно доверять пост сторожа врагу государства» и проч. «лишить гражданства и поставить к Стенке плача» и проч. В общем, привычный набор трескотни («лишить гражданства и поставить к Стенке плача!»), за треть века в ментальности народной ни копья не изменилось, разве что звон лиры сменился шорохом шекелей... Хоты нет, главное, радостно радикальное забыл – ты теперь в любой момент можешь вернуться, отмотать время назад, умотать на доисторическую родину – к ионическим колоннам и грибоедовским каналам, в рыбий жир фонарей империи-левиафана... И это утешает любую мятущуюся душу. Без шуток, не иронизирую – нам повезло, счастье привалило!

А что до трудной дороги судьбы Эдуарда Капитайкина, то все естественно, постепенно загрунтовалось, обустроилось (Господь пугает, но не карает) – его наконец оценили и взяли тружеником эфира на руссковещающее радио «Голос Израиля». Так появился журналист Эди Капит – он писал и рассказывал о театре и кино, о художественных выставках и выходящих книгах. Писал не в час по чайной ложечке, а много, заинтересованно и интересно, зачастую даже чуток азартно – чутья профессионального ему было не занимать.

Вот навскидку из его рецензии на автохтонную постановку пьесы «Тень», по Евгению Шварцу: «С грустью и жалостью я смотрю на молодых и не очень молодых актеров... Какая ужасающая бедность угадывается за их костюмами и декорацией! Как беспомощно они двигаются и говорят! На каком, из ряда вон провинциальном, доисторическом уровне пребывает режиссура спектакля – вернее, она полностью отсутствует... какая духовная бедность видится за всем этим зрелищем, превратившим мудрую и печальную сказку Шварца в развеселый, пошлый и плоский розыгрыш!»

Да уж, здешней бедноте после смака БДТ да цимеса Льва Додина – куды!.. А ведь с тех пор в наших передовых палестинах, так все и застыло, словно на заднике, в тени бесплодных смоковниц. Ну, может где и смастырили порой подмостки побогаче, раскрасили помодерновей фанерку, упрочили карьерку... Эх, Капитайкина на них нет!

Эдуард изо всех сил тащил читателя и приобщал слушателя уж к тому, что есть, что Бог послал – к «культурной жизни Израиля» (не зря жена Таня была микробиологом – навыки передались и мужу). Испытав на своем горбу сизифовы прелести репатриации, Капитайкин в результате уяснил: если не можешь поднять – попробуй вознести. Если нельзя принять, вытерпеть, надо превратить свою боль – в творение. Вознесение невыносимого!

Кстати, в 1988 году наш герой побывал в Ленинграде – и совсем успокоился: «Я не поеду умирать на Васильевский остров», к тому же и сам Бродский молвил: «Нельзя войти в одну реку дважды, даже если это такая великая река, как Нева».

Да, эпопея Капитайкина шла своей чередой, он потихоньку вжился в Израиль, и хотя не нажил капиталов, однако рос сын, родилась дочь, славно работалось на радио, уже отвыклось обитать среди неевреев, но веер судьбы раскрывался все туже и заржавленней – Эдуард развелся с женой Татьяной, а через шесть лет, после тяжелого приступа сердечной аритмии, умер. Случилось это 29 декабря 1992 года.

В своих воспоминаниях «Несчастливая любовь» Татьяна Лившиц-Азаз пишет: «С его могилы на Масличной горе открывается захватывающий дыхание вид Старого города, библейский простор. И всегда, когда я бываю там с детьми, над нами стоит высокое синее небо. Эдик, говорю я, прости, я лбила тебя, как могла, пока хватало сил. Мне было очень трудно. Тяжело было и твоей душе в этом мире. Уверена, сейчас она свободно и легко парит в этой сини...»

Данная книга составлена и выпущена в свет именно Татьяной – и с истинной любовью. О, снежнорусская возвышенность родной речи! Прилежно сотканное и нежно вылепленное «собрание пестрых глав». Издать подобное – будто добыть волшебное снадобье, воссоздающее, воскрешающее образ автора, Эдуарда Капитайкина.

И обложка работы Галины Блейх замечательная: уютное арочное окно, на подоконнике изящная фарфоровая чашка с надписью «Санкт-Петербург», а снаружи – гортанное квохтанье хаоса, клокотанье стихий, грохочущее отделение земли обетованной от воды потопа – словом, Страна Израиля, возникающая из пены пустынь, во всей своей красе невъепенной! О, Нева, где ты – увы, увы! Невыносимо же для кровеносной системы, если сердцем там, а телом – тут. Чашку эту мимо пронеси!..

Я со вниманием и удовольствием прочел «Преодоление» от корки до корки – и корпус текстов Капитайкина, и воспоминания о нем. Это на самом деле – своеобразный роман об эмиграции, и лично мне, бедолаге, близка усмешливая рефлексия автора-героя, его качели отчаяния и надежды. Те, кому довелось пройти насквозь безысходный хаос Исхода, кто готов внести свое лыко в строки апокрифа-агады «Эксодус и Танатос» – меня поймут. Тоннель репатриации навылет – до конечного света, последней станции-таханы!

Хорошо написал про Эдуарда хороший поэт Александр Верник: «Восток отскакивал от него целлулоидным шариком. Хумус и тхину не терпел как метафору, фигуру речи». Перехвачу подачу, перейду в отступление, вернодавкно тявкну: точняк-медуяк, по себе знаю – никак не перезастегнуть язык, чтоб мололось справа налево. И никакой Миласурей насильно мил не будет – ну, очередной скитальческий пуп-полис, Альаксандрия. А вот зубцы заснеженных елей по-прежнему шумны в моем сердце...

Как придуманная фолкнеровская Йокнапатофа, так и заветная страна Капитайкина, земля Израиля водуховленная, соединяла бы в себе реальность с фантазией – неустанный театр военных действий странным образом не мешал театру как искусству, сабра братался бы с усредненным Абрамом Эфросом, народ не размахивал базарно верхними конечностями, а чинно гулял по фойе... Воплощенная мечта, счастливое местечко!

Напослед, для пущего оптимизма еще цитата из Татьяны Лившиц-Азаз: «Мы преодолевали собственные страхи и сомнения, ностальгию и конфликты с собой, культурные барьеры и привычные штампы восприятия, несостоятельность и незрелость наших ожиданий. Ряд этот можно расширять долго, включая пересмотр застарелых обид и чувства вины».

Да и что наша жизнь снизу доверху – от Пулковских высот до Масличной горы? Преодоление.        ;