43. ДВА БЕРЕГА ОДНОЙ РЕКИ
    В бытность пресс-секретарем парламентской фракции Исраэль ба-алия мне приходилось очень часто сталкиваться с Ариком – комнаты наших фракций оказались расположенными дверь в дверь, а глава оппозиции Ариэль Шарон старался не пропустить ни одного дня работы Кнессета. Приход его я нызывал явлением Арика народу – он появлялся около полудня, когда пятый этаж Кнессета, на котором расположены комнаты фракций, был уже заполнен журналистами, парламентскими помощниками и депутатами. Арик – грузный, всегда в черном костюме,с высоко поднятой седой головой, быстро, несмотря на возраст и вес, шел по коридору, рассекая толпу, окруженнный телохранителями и свитой. Он никогда не останавливался, лишь кивком головы отвечая на приветствия, не задерживался возле журналистов, как с удовольствием делали многие депутаты, для которых разговор с представителем СМИ – причем на любую тему – зачастую является главной целью появления в Кнессете.
    Арик всегда спешил, будто бы впереди его ожидало какое-то важное событие, хотя, в начале каденции Эхуда Барака, когда, всем казалось, что премьер от Рабочей партии пришел к власти на добрые восемь лет, какие уж такие важные дела могли быть у лидера потерпевшего сокрушительное поражение Ликуда? Спешить ему, действительно, было некуда, просто такой уж характер у Шарона – он все делает решительно, с уверенностью в том, что нынешняя задача – самая важная и решить ее надлежит быстро и эффективно. День за днем наблюдая за Ариком - не только, естественно, за его проходами по корридорам Кнессета, но и в парламентской работе: на заседаниях комиссий, выступлениях с трибуны, участии в прениях, я не мог не отдать должное этой уверености, этому отсутствию – конечно же внешнему – сомнений в том, что дело, которое ты делаешь сегодня – главное, в отсутствии колебаний и сантиментов. Мне казалось, что кличка, прилепленная Шарону - «бульдозер», действительно как нельзя лучше отражает его характер – этакая стальная машина, в любых условиях , невзирая ни на что, прущая к поставленной цели. И вот однажды, декабрьским вечером 1999 года, когда в зале заседаний Кнессета шло последнее обсуждение госбюджета на следующий год, передо мной предстал совершенно другой Арик.
     Парламентская фракция Исраэль ба-алия отказалась поддержать бюджет, что было грубейшим нарушением коалиционной дисциплины. Но иначе поступить мы не могли – после многочасовых переговоров с тогдашним министром финансов Байгой Шохатом и самим премьером Бараком, бюджет министерства абсорбции был все таки урезан на 70 миллионов шекелей. Причем урезан именно в параграфах, касавшихся деятельности репатриантских общественных организаций и помощи частным бизнесам новых граждан страны. Депутаты Исраэль ба-алия, как представители людей, по которым наносился этот удар, сочли совершенно неприемлемым поддержать такой бюджет и в знак протеста решили не участвовать в голосовании по нему.
    Вся фракция демонстративно уселась в депутатском буфете и мирно ужинала, не обращая внимания на бурные дебаты, шедшие в соседнем зале. Мы сдвинули два столика и удобно расположились в самом центре буфета. Спустя несколько минут к нам подсела депутат от Рабочей партии Яэль Даян – дочь Моше Даяна. В тот момент она испытывал к мятежной фракции самые теплые чувства, ведь пост министра абсорбции занимала Юлия Тамир – политический соперник Яэль, также претендовавшая на роль первой дамы Рабочей партии. Наша критика бюджета касалась и Тамир, не сумевшей – да и не очень-то стремившейся – отстоять репатриантские организации. А любой афронт по отношению к Тамир играл, естественно, на руку Даян. Мы вели с ней светскую беседу, и она уже явно начала искать повод, чтобы откланяться, как тут в буфете появился Арик, стремительно подошел к нашему столику и уселся на свободное место рядом со мной.
     Я, честно говоря, ожидал, что появление Арика станет для Яэль тем самым поводом: одно дело выражать симпатии к хоть и фрондерствующей, но все же коалиционной фракции, и совсем, совсем другое – оказаться в компании с лидером опозиции, да еще таким, как Шарон. Но к моему великому удивлению Яэль не только не ушла, а завела самую что ни на есть душевную беседу с Ариком, быстро перешедшую в обмен воспоминаниями. Оказалось, что они вместе воевали в войну Судного дня, провели чуть ли не в одном танке несколько недель в Синае и Арик подробно описал, какой замечательный ужин приготовила Яэль буквально из ничего в один из самых тяжелых дней войны. «Она буквально спасла нас от голодной смерти»,- прочувствованно сказал Арик.
     Я смотрел на двух этих людей, которые с нескрываемой нежностью вспоминали совместное прошлое - битвы, споры, общих друзей и не верил собственным ушам. А когда Арик рассказал, что был свидетелем на свадьбе у Яэль, удивления не скрыл даже обычно сдержанный Щаранский. Еще бы: в израильском Кнессете не было двух больших антиподов – крайне правый Арик и крайне левая Даян. Он не желал отдать арабам даже одного сантиметра земли, она – неистовово добивалась немедленного мира с палестинцами и передачи им всей Иудеи с Самарией. Он при каждом удобном случае повторял, что Арафат – это враг, более того - военный преступник. А она при первой же возможности шастала в гости к главарю автономии. Арик – примерный семьянин и однолюб, Яэль – рупор гомиков и лесбиянок, притаскивавшая эту братию в Кнессет. И вот эти люди, которых, как мне казалось, разделяла пропасть, имели, оказывается и общее прошлое и многочисленных общих знакомых и явно испытывали друг к другу глубокое уважение!
     Я понял в тот вечер, как все же много общего у израильтян, принадлежащих к самым противоположным политическим лагерям, денно и нощно проклинающим друг друга. Собственно, великой мудрости в столь нехитром выводе не содержалось, но одно дело – понимать это абстрактно, а другое – убедиться лично, да еще на таком примере! Беседа Шарона с Даян продемонстрировала мне, что клей, скрепляющий израильское общество, разрываемое внутренними конфликтами и распрями, на самом деле очень крепок, и рассчеты врагов разорвать нас изнутри обречены на провал. И еще я понял, как все же толератны коренные жители страны. Ведь мы, вновь прибывшие не имеем этого общего прошлого, общих поражений и побед. Мы должны быть для них чужими и, если быть до конца честными – по большому счету чужими и являемся. И все же они принимают нас, пусть не всегда на равных, но принимают в свой круг, не давая в большинстве случаев почувствовать этой чужести.
     В тот вечер Арик и Яэль – соль земли Израиля, разговаривали с нами, политическими представителями новых репатриантов, на равных, как со своими. И, кстати, не только в тот вечер. Но тогда, в буфете Кнессета все утверждения о ксенофобии израильтян, об их неприязни к новеньким были еще раз – и решительно! - опровергнуты на моих глазах.