14. ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА С ПЕРЕСОМ ЗА ГРАНИЦУ
    С такими же тщательнейшими проверками всех и каждого мне пришлось столкнуться неделей позже, во время поездки Переса в Брюссель для подписания торгового договора с Общим рынком и переговоров с ведущими политиками Европейской Ассамблеи. Эти проверки были настолько драконовскими, что Шимон Шифер в шутку призвал всех журналистов избегать в своих репортажах сакраментальной фразы «визит сопровождался экстраординарными мерами безопасности». Никто, конечно, не выполнил просьбы Шифера, тем более что отныне жизнь журналистов в самолете премьер-министра значительно осложнилась. Впервые салон главы правительства оказался наглухо закрыт для доступа прессы. Мои попытки проникнуть в него были тут же пресечены двумя дюжими молодцами, вежливо, но напористо преградившими путь.
    Впервые нам не позволили сфотографировать премьера спускающимся по трапу самолета. Обычно теле- и фоторепортеров выпускали через дверь в хвосте самолета, и мы успевали, опередив премьера, оказаться у трапа, возле которого стояли встречающие. На этот раз нас вывели через дверь в хвосте, усадили в автобус и повезли в штаб-квартиру Общего рынка. А кавалькада машин, ожидавшая Переса, все еще стояла возле самолета. По возвращении в Израиль порядок был ровно противоположным: журналистов держали в самолете до тех пор, пока Перес не уехал. Служба безопасности больше рисковать не собиралась.
    Со сменой премьера сменилась и команда телохранителей. На их лицах было ясно выражено недоумение и даже некоторая растерянность, когда Перес, спустя несколько часов после взлета, вышел в салон к журналистам. В узком проходе между кресел возникла давка. Телохранителей смели в сторону, ослепили юпитерами видеокамер. В отличие от Рабина, который во время таких «выходов в прессу» ограничивался формальным рукопожатием и максимум одной-двумя фразами, Перес ответил на все вопросы всех желающих. Путь от начала до конца нашего салона занял у него около полутора часов. Перес не выражал никакого недовольства или раздражения, когда журналисты из разных изданий задавали одни и те же вопросы. Держался он раскованно и свободно, шутил, улыбался, вопросы и ответы порой переходили в обычную беседу, и Перес из интервьюируемого превращался в интервьюера. Когда он подошел к Льву Меламиду, заместителю главного редактора газеты «Вести», то сразу же после того, как Лева представился, Перес резко спросил: «Так это правда, что ваша газета придерживается крайне правых взглядов?» Лева опешил от такой информированности и попытался что-то объяснить, но Перес его почти не слушал — он доверял мнению своих советников.
    Убийство Рабина подкосило, сломало что-то в Шимоне Пересе. На ночной пресс-конференции в генштабе, состоявшейся через несколько часов после выстрелов на площади Царей Израилевых, Перес выглядел постаревшим на десять лет, лицо его потемнело и стало землистым. И это не была поза: что-то в нем изменилось — и навсегда. По словам его ближайших сотрудников, после 4 ноября 1995 года это был уже другой Перес — более спокойный, менее уверенный, сомневающийся при принятии решений. Двадцать лет ожесточенной борьбы с Рабином на внутрипартийной и государственной арене не прошли даром — Перес привык, что рядом с ним находился человек, игравший роль этакого тормоза, сдерживавший безудержный полет его фантазии.
    Но в одном, даже после гибели своего заклятого друга, Перес оставался по прежнему абсолютно уверен — в правильности своего пути, в абсолютной пользе для Израиля ословских соглашений. Он неоднократно говорил, что лучшим увековечиванием памяти Рабина будет еще более широкое развертывание мирного процесса. Поэтому как раз в том, что имело отношение к ословскому процессу, Перес сделался еще более оторванным от реальности, не слышал недовольства в народе (чему в немалой мере способствовали меры безопасности, окружавшие его) и превратился в раба собственных иллюзий.
    Одной из таких иллюзий была идея, что президент Сирии Асад готов будто бы пойти на подписание полномасштабного мирного соглашения, стоит только Израилю согласиться на отступление с Голанских высот. Эта иллюзия обошлась Пересу чрезвычайно дорого и в конечном счете стоила кресла премьер-министра. Если бы Перес, как того требовали лидеры Рабочей партии, принял решение о проведении досрочных выборов сразу же или несколько месяцев спустя после убийства Рабина, он с легкостью одержал бы победу над Нетаниягу. Но Перес тянул время — он рассчитывал, что сумеет подписать мирный договор с Сирией и победит на выборах не в качестве бледной тени злодейски убитого друга-соперника, а за счет собственных достижений. Лишь в начале февраля 1996-го ему стало понятно, что Асад не готов не только на подписание мирного соглашения, но даже на встречу с главой израильского правительства. Перес объявил о досрочных выборах, но победный момент уже был безвозвратно упущен: за это время Нетаниягу удалось сократить разрыв в рейтинге с 25 до 10 процентов.
    Но тогда, по пути в Брюссель, Перес все еще рассчитывал на Асада. Я намеревался задать ему ряд вопросов о перспективах и возможности переговоров с Сирией, но Перес начал разговор первым, произнеся по-русски: «Доброе утро, я понимаю по-русски». Я был приятно удивлен — оказывается, Перес запомнил меня. Впрочем, это не помешало мне все же задать ему несколько острых вопросов.
    >— Господин премьер-министр, похоже, вы собираетесь сосредоточить свои усилия на сирийском направлении. Считаете ли вы, что Асад принял стратегическое решение о достижении мира с Израилем и речь, по существу, идет только о тактических вопросах?
    — Да, Асад принял такое стратегическое решение.
    — Есть ли у «русской» партии шансы пройти в Кнессет?
    — По опыту прошлых лет хорошо известно: когда объявляют о создании репатриантской партии, то данные первых опросов общественного мнения просто великолепны. Но результаты выборов всегда страшно разочаровывают. Поэтому я бы посоветовал организаторам такой партии вести себя крайне осторожно и не строить воздушных замков. Сегодня для преодоления электорального барьера требуется 60 тысяч голосов. Это очень много.
    — Вы постоянно говорите о том, что следует предпринять шаги по созданию доверия в отношениях с Сирией. А какие шаги вы собираетесь предпринять для создания доверия между вашим правительством и новыми репатриантами?
    — Как вы можете сравнивать сирийцев с новыми репатриантами?
    — Но, господин премьер-министр, партия Авода наобещала им перед выборами золотые горы — и до сих пор ничего не сделала!
    — Это неверно. Сделано многое. В первую очередь — уменьшилась безработица среди репатриантов. Правда, не все пока работают по специальности. Решается и жилищная проблема. Предыдущее правительство селило репатриантов в караваны, а мы расформировываем караванные городки. Конечно, обществу намного легче абсорбировать алию, чем репатриантам абсорбироваться. Это было справедливо для всех волн алии. Они все абсорбировали сами себя. Я думаю, что по отношению к «русской» алии произошла страшная несправедливость. Причем скорей не в материальном, а в духовном, я бы даже сказал, психологическом аспекте. Израильское общество еще не отдает себе отчета в том огромном вкладе, который уже внесла «русская» алия в изменение израильской действительности. Мы должны сказать во весь голос: «Добро пожаловать, дорогие друзья! Вы вовсе не обуза для страны, не еще одна статья расхода в государственном бюджете. Вы вносите весомый вклад в израильское общество, в его культуру, его экономику, в создание более светлого и уверенного будущего!» Я думаю, что очень многие репатрианты чувствуют себя ущемленными не из-за величины корзины абсорбции, а из-за отношения к ним в нашем обществе. То есть проблема не в размере зарплаты, а в характере отношения. И я очень постараюсь это отношение улучшить.
    — Собираетесь ли вы исправить ситуацию и по отношению к религиозной части населения? После убийства Рабина против религиозных ведется атака, беспрецедентная по напору, масштабности и, я бы даже сказал, злобе. Обвиняют всех и вся, уже чуть ли не готовы отдавать под суд раввинов. Долго ли будет продолжаться этот шабаш?
    — Правительство не собирается раскалывать народ. Могут и должны быть политические споры, но с точки зрения религии мы не можем быть разделены на два народа. Рабочая партия всегда выступала за сохранение статус-кво в отношениях между светскими и религиозными. Мы против как религиозного принуждения, так и антирелигиозного насилия. Я за диалог с религиозной частью населения — в том числе и на правительственном уровне.
    — Это правда, что в детстве у вас был период религиозности? Вы даже сломали радиотранзистор из-за того, что родители слушали его в субботу?
    — Правда. Но тогда еще не было транзисторных приемников, работающих на батарейках. Тот аппарат был стационарным и работал от электрической сети.
    
    Через час после завершения интервью самолет приземлился на военной базе, в одном из пригородов Брюсселя. Следует отметить, что, хотя визит был краткосрочным (мы находились в Брюсселе всего пять часов, зато летели туда и обратно около десяти часов), журналистский салон был набит до отказа. Целью поездки — подписанием торгово-экономического соглашения с Общим рынком — никто особо не интересовался, и по этому поводу Пересу не задали ни одного вопроса. Но сам визит вызывал огромный интерес — ведь это был первый выезд за рубеж Шимона Переса в качестве премьер-министра. Всем хотелось не только получить от него ответы по вопросам актуальной политики нового правительства и его дальнейших планов, но еще и посмотреть на стиль поведения Переса.
    На мой взгляд, столь явное пренебрежение договором между Израилем и ЕЭС было несправедливым. Договор имел огромное значение: в соответствии с ним Израиль превратился в ассоциированного члена Общего рынка, то есть стал полноправным финансовым и торговым партнером Европы.
    Церемония в штаб-квартире ЕЭС была краткой, но торжественной. С приветственными речами выступили министр иностранных дел Испании — дежурный председатель Европейской Ассамблеи — и сам Перес. Оба выразили надежду, что договор послужит еще более успешному развитию мирного процесса на Ближнем Востоке. Перес подчеркнул, что двадцать два года Израиль был прилежным учеником Общего рынка и довольствовался хоть и благоприятными для него, но все же достаточно ограниченными условиями торговли и культурного сотрудничества с Общим рынком. «Сегодня мы переходим в старший класс», — сказал Перес, подписывая договор.
    Затем на сцену один за другим поднялись министры иностранных дел пятнадцати стран — членов ЕЭС и поставили свои подписи в двух объемистых кожаных гроссбухах, содержащих полный текст соглашения. Все это время Перес в странной позе сидел на трибуне, установленной в центре сцены, — прижав к груди обе руки и практически не двигаясь. Такая поза никак не вписывалась в торжественный и чопорный церемониал, но Перес не обращал на это никакого внимания. Может быть, он думал о том, какие возможности договор открывает перед Израилем? А может, мечтал о соединении Нового Ближнего Востока и Европейского рынка? Его лицо было задумчиво-отстраненным, отдаленным от зала, в котором он находился. Скорей всего, Перес витал в одном из своих воздушных замков.
    Завершилась церемония кратким «лехаим» — Перес и руководство ЕЭС подняли бокалы за успешное внедрение нового члена Сообщества в европейскую экономику и культуру. Интересно, подумал я, а вино, которое подали Пересу — кошерное? Менахем Бегин, например, всегда требовал соблюдения кашрута. Во время переговоров в Кэмп-Дэвиде американцы были вынуждены доставить на президентскую дачу не только продукты, но и специальную команду поваров-евреев. Рабин никогда таких условий не ставил и ел все, что ему подавали. Более того, он никогда не заботился о кошерной пище для своей свиты и уж тем более для журналистов. Умудренные опытом, мы брали еду с собой. Но когда в Киеве у меня куда-то запропастился пакет с едой (его нашли потом в другом номере), мне пришлось поститься тридцать шесть часов.
    В Брюсселе о нуждах религиозных членов делегации проявили просто беспрецедентную заботу, накрыв столы в одном из залов штаб-квартиры ЕЭС. Один стол предназначался для соблюдающих кашрут и был накрыт в соответствии со всеми требованиями религиозного законодательства: пища с печатями местного раввината, удостоверяющими ее кошерность, и даже пластмассовая посуда. Тогда мне это показалось не случайностью, а скорей проявлением курса Переса на сближение с религиозной частью населения. Перес хотел стать премьером не только левых радикалов и приверженцев Рабочей партии, поэтому он ввел в состав кабинета раввина Авиталя, заигрывал с партией «Агудат Исраэль», выделив ей финансовую поддержку и дав разрешение на строительство 15 тысяч квартир для малоимущих ультраортодоксов. Отныне во всех заграничных поездках Переса сопровождали несколько представителей ультрарелигиозных газет, и однажды он даже позволил одному из них, не успевавшему переслать репортаж к закрытию номера, передать его прямо из кабины пилота. Но все усилия Переса оказались безуспешными. Впрочем, и кошерной едой журналистов кормили только один раз, в Брюсселе, что, скорей всего, было инициативой местного посольства, а вовсе не проявлением некоей глобальной политической линии Переса.
    В борьбе за голоса религиозных премьеру подложил свинью партнер по коалиции — блок МЕРЕЦ. Высказывания его трех министров — Сарида, Алони и Цабана пылали такой непримиримостью, что, по существу, торпедировали все старания Переса. МЕРЕЦ отчасти испортил Пересу и игру на «русской улице». Министр просвещения Амнон Рубинштейн, этакий рафинированный интеллигент, рьяно пекущийся о свободе слова и демонстраций — когда дело касается арабов и «Шалом ахшав», после убийства Рабина немедленно разослал по школам указание — стучать! Учителям — на учеников, ученикам — на учителей. И всем вместе — на родителей. Того, кто будет заподозрен в приверженности к экстремистской идеологии, следует немедленно выявить и вверить попечительству наших доблестных правоохранительных органов. «Я очень благодарен Амнону Рубинштейну, — признался один мой знакомый, отказник со стажем, хлебнувший лиха в СССР за подпольную сионистскую деятельность. — Когда мой сын пришел из школы и рассказал о предписаниях Рубинштейна, то впервые за восемь лет жизни в Израиле я наконец почувствовал себя полностью дома».
    В предвыборном штабе Аводы рассчитывали, что 15 процентов ультраортодоксов и 50 процентов «русских» поддержат Переса. Но 30 июня 1996 года подавляющее большинство религиозных и 73 процента «русских» отдали свои голоса Биньямину Нетаниягу.