Глава третья

     Бени Холем
    
    
          Пограничное состояние. Как просто теперь одним движением разорвать магический круг жизни. Казалось бы, просто - последний толчок, последнее сжатие мышц, последний вздох. Нет. Невозможно. Нет тела. Нет упругой реакции на мысленный импульс. Да и мыслей самих тоже нет, только ощущение воздушной легкости. Значит, тело все-таки есть, ведь это оно ощущает. Не себя само, потому что лежит будто бы отдельно, и нет веса ни в руках, ни в ногах. Может быть, душу, которая не в силах ожидать дольше ищет свой путь к свободе. Дуальность - не простая штука. Почувствовать и осознать ее возможно только в процессе разделения. Но Бени напился снотворного вовсе не по этой причине.
    
     * * *
     - Доктор, скажите мне... Скажите мне правду! Он будет жить?!
     - Его состояние стабильно. К сожалению, он еще не приходил в себя и, если это положение продлится достаточно долго, то шансы на выздоровление будут невелики. Видимо, дело не только в таблетках... Мне кажется, он перенес тяжелый нервный срыв. Поговорите с ним, расскажите ему что-нибудь. Он должен проснуться.
     - Бедный маленький Бенци. Ицхак, ты же слышал, что доктор сказал. Побольше разговаривать. Почему ты молчишь? Бедный мой сыночек пришел домой отдохнуть, а ты затеял этот дурацкий разговор о политике. Он очень устает на работе. Он там главный специалист. И по доброте своей старается за других. Люди такие эгоисты. Кому это знать, как не тебе, Ицик? Хотел отоспаться как следует, и таблетки принял. Что тут такого? Может он по рассеянности и от усталости...
     - Не плачь, Рахель. Не плач. Бог даст, все будет хорошо.
     - Коленки поджал и с головой укрылся, как маленький. Ты помнишь, Ицхак, я его всегда ругала, боялась, что задохнется. Почему, ты думаешь, он это сделал?
     - Что сделал?
     - Выпил семь таблеток снотворного!!!
     - Не надо кричать. Успокойся, моя милая.
     - Он вырос далеким от нас, и с тех пор, как развелся с этой девицей, был так одинок. Ты знаешь, у него нет друзей. У него даже нет записной книжки. Некому позвонить, чтобы заглянули.
     - Наверное, он все номера помнит наизусть. У Бенци необычайная память на числа.
     - Наш сыночек необычайный и, как все гении, странный. Ну, просыпайся скорее, мамина умничка, мамин красавчик, мамин любимец.
     - Может, он потому и напился таблеток, что никакой он не гений, а ты всю жизнь требовала от него слишком многого.
     - Как ты смеешь говорить такое при сыне! Ты думаешь, он уже не слышит!? Я, значит, во всем виновата!?
     - Ты никогда не хотела его понять. Не хотела принять его таким, как он есть. Я тоже виноват, что он замкнулся в себе.
     - Глупости ты говоришь, Ицхак. И психолог твой только зря голову морочил столько лет. Вот чего вы добились! А я чувствую Бени своим сердцем. Он очень нежный, чистый и ранимый. Он страдает от жестокости, которая везде. Это мешает раскрыться, расцвести его таланту. Но я знаю, когда-нибудь он станет знаменитым. О нем будут писать все газеты. Тогда и сам Бени, и все остальные поймут, что я была права и помянут добрым словом, если не доживу.
    
    
     * * *
     Родители ушли к себе рано и долго не могли уснуть, переглядываясь тревожно и молчаливо. Неожиданная радость сыновнего визита, отразившись от непроницаемой, невидимой стены, постепенно затухала, перерастая в беспокойство и досаду.
     Отец много лет подозревал Бени в гомосексуальных наклонностях. Для Ицхака, выросшего в маленьком американском городке 50-х годов, понятия странный и голубой были практически тождественны. В школьные годы сына стены детской украшали плакаты с изображениями героев фэнтези - полуголых мужчин с ярко выраженной мускулатурой. В то же время, культ тела и физической силы был Бени явно чужд. Он и утренней зарядки-то никогда не делал.
     За годы учебы в университете Бени ни разу не был даже на вечеринке, не говоря уже о свиданиях с девушками. Он ходил только к некому Шанти, якобы готовиться к экзаменам. Ицхак хмуро качал головой и вздыхал, внутренне смирившись с выпавшим на его долю испытанием, как вдруг Бени заявил, что женится на красавице блондинке. Ицхак радовался и пожимал плечами. Кто же такой его сын и почему ведет себя, будто прилетел с другой планеты?
     Мать Бени смотрела совсем с иной стороны. Великолепный аттестат в классе для особо одаренных детей. Поступление в университет в 16 лет, и досрочное окончание факультета математики и компьютеров со средним баллом 93. Армейская служба в престижнейшем отделе компьютерных разработок ВВС. Приз главы правительства за проект, написанный Бени в одиночку, хотя формально его получил весь отдел, все бездельники и прихлебатели. Женитьба на куколке из прекрасной семьи. Стремительный развод. Ну и что. Бывает. Не всякая способна жить с гением. Он учится и много работает. Вторая степень, докторат. Он очень устает. Он иногда неделями не разговаривает даже с собственной матерью. Он плохо понимает людей. Все его мысли загружены знаками и расчетами. Бедный Бенци. Бедная его мама.
     Родители потушили свет, а Бени продолжал наблюдать, за беззвучной перепалкой политиков, потом хлынула реклама, переливаясь каскадом лишенных смысла изображений. Бени поспорил с отцом, потому что ненавидел политику, и потому что хотелось возражать. Постепенно спор иссяк, потому что Бени перестал отвечать, будто перестал реагировать на окружающую реальность. Он внезапно и совершенно ясно до немого ужаса, до холодного пота, понял, что не может открыться родителям и дочери тоже и вообще никому. Он одинок.
     Он сидел в полутемной комнате, зябко прикрываясь пледом от набегавших волн пульсирующей пустоты. Тоскливые мысли сползали в мутную густеющую безысходность.
     "Почему она это сделала? Это моя вина. Я плохой отец. Я неудачный сын. Я никудышный муж. Бывший. На работе меня не уважают. Называют фраером, потому что я не бегаю за начальством. Называют придурком, потому что я боюсь людей. Я, говорят - особый случай, поэтому у меня нет друзей. У меня нет даже собственного "я". О, боже мой, как тяжело жить на свете! Гадость, как трясина. Почему, малышка? Почему, котенок? Тебе не с кем было поговорить? Ты хотела играть по взрослому? Опасная игра. Я попробовал. Стоило ввязаться, и всплыло желание причинить боль. Принцип наименьшего зла на практике теряет ясность. Все зыбко, все перевернуто. Предательство на предательстве. Шпик меня предал, и собственная дочь теперь на стороне Тьмы. Я думал, любит. Надо было с ней помягче. Теперь она со мной не разговаривает. Я - проклятый. У меня никогда не было врагов. Я - новичок в этом мире. Пушечное мясо. И меня уничтожат, растерзают, сотрут в порошок. Люди всегда враждебны. Что бы они ни сделали, жди подвоха. С самого начала чувствовал, что Шпик навредит. Но он предлагал правильные вещи. Защитить дочь и наказать негодяя. Что может быть более справедливым? Почему Бог сам не занимается этим? Почему только через нас. Искушение? Воспитание? Почему я родился? Трагическая ошибка. Я же не готов ко всему этому. Я видел, как малышка Шели разговаривала с этим ублюдком. Я видел стенограмму записи. Шпик меня обманул? Нет. Я почувствовал, что это была она. Наверное, они встретились. Нет. Страшный сон. Сейчас же оборвать. Я помогал Шпику. Благими намерениями устлан путь в ад. Наверное, я уже в аду. Пока бесы наблюдают, взвешивают на глаз, но скоро набросятся и будут жарить на медленном огне. Шпик выдал все секреты. Я голый. Теперь не могу разговаривать. Где притаились зловредные карлики с огромными ушами? Я их чувствую. Они везде. Если я буду говорить сам с собой, то сойду с ума. Скоро психиатр - садист в погонах, начнет меня медленно выворачивать наизнанку, дойдет до самой моей сути, которой сам не знаю. Как страшно. Розенфельдовы адвокаты устроят мне публичную казнь. Судилище. Любопытные старухи. Это может продолжаться годами. Нет. Не выйдет. Я их обману. Я лягу спать под теплым одеялом. И буду спать очень-очень долго. Туманная тропа межреальности. Сладкий сон перед рождением. Я пока что лишний в этом мире".
     Бени разыскал у матери в аптечке таблетки снотворного и, улыбаясь, выпил их одну за другой. Потом он выключил телевизор и пошел в спальню. Приятно было заткнуть уши ватой, тихонько улечься и свернуться калачиком, покачиваясь на легкой, теплой волне.
    
     * * *
     Поведение Бени, с точки зрение коллег по работе, в последнее время мало изменилось. Он по-прежнему был хмур и молчалив, отвечал на вопросы невпопад, посылал в соседние комнаты электронную почту, и никогда не уходил с работы раньше 9 часов вечера.
     До недавнего времени в компании по вечерам было весьма оживленно. В качестве одного из множества способов поощрения работников, начальство позволяло вечером сидеть в Интернете за счет фирмы и при этом получать зарплату за все проведенные в здании компании часы.
     Кто играл с компьютером в шахматы, кто рассматривал голых баб на далеких пляжах Рио-де-Жанейро, а кое-кто от скуки, и в соответствии с тайными надеждами руководства, начинал работать, пользуясь возможностью сосредоточится в относительной тишине.
     Теперь лучшие дни компьютерной индустрии, остались позади, и только Бени, работавший в дневные часы за пятерых, сохранил привилегию вечернего Интернета.
     После восьми стало тихо, как на спокойном кладбище. Никаких Интернет-зомби, если кто и оставался, то по срочной служебной необходимости. Поболтать к Бени никто не заглядывал. С ним, вообще, невозможно было поболтать, разве что - через сеть. Там у него было множество более или менее постоянных собеседников, но последние две недели "Мастер сумерек" в пространстве паутины не появлялся. Нельзя было не только разговаривать и выходить в сеть, нельзя было даже оставлять компьютер включенным. Бени считал, что специальным электрическим импульсом возможно вызвать взрыв или пожар определенного электроприбора, так было написано в одной книге про шпионов.
     "Днем они себе этого не позволят, но вечером... Кто знает? Несчастный случай. Он слишком много знал". - Бени дирижировал симфонией мрака и полутьмы, нетвердой рукой лаская воздух, перед невидимым световым сенсором, спрятанным в стене над его креслом.
     В голове звучали растревоженные голоса собеседников. Они безобразили, накладываясь друг на друга, меняясь тембрами, шепча и выкрикивая каждый свое. Пальцы Бени ощупывали клавиатуру, губы его беззвучно шевелились. Он плакал, не сводя красных потухших глаз с холодного экрана монитора.
    
    
     * * *
     Секретно.
     Для внутреннего пользования.
    
    
     Стенограмма заседания специальной комиссии по расследованию деятельности отдела 28Х (зафиксировано 6\4\2000).
     Переговоры абонента bholem@zahav.net.il по системе ICQ (зафиксировано 15\8\99).
     Зачитывает адвокат Рон Кессельман. Присутствуют судья Эльягу Гринберг и юридический советник Эдна Цимес.
    
     - Привет, сладенький! Как поживаешь?
     - Почему тебя не было на прошлой неделе? Я тебя ждал.
     - Почему ты не называешь меня по имени?
     - А как тебя зовут?
     - Ты забыл мое имя! Ты врешь!!
     - Не кричи. Я буду звать тебя - Мицци.
     - Меня зовут - Шелли.
     - Ты врешь. Знаешь, что бывает с теми, кто мне врет?
     - Почему ты думаешь, что я вру?
     - Все маленькие девочки вруньи.
     - Я не маленькая.
     - А, может быть, ты и не девочка?
     - Что ты имеешь в виду?
     - Скажи мне, кто твой любимый киногерой?
     - Сер Энтони Хопкинс.
     - Почему он?
     - Он джентльмен. Он съедает плохих людей, а симпатичным девочкам помогает.
     - Кто тебе еще нравится?
     - Мне нравится граф Дракула.
     - Почему?
     - У него есть харизма. Мне нравятся мужчины с характером.
     - Тебе не мешает, что он пьет кровь?
     - Ну и что? Моя мамаша тоже пьет кровь.
     - А отец у тебя есть?
     - Он живет отдельно.
     - У него сильный характер?
     - А кто твои любимые киногерои?
     - Самый любимый - Фредди Крюгер.
     - Надеюсь, ты красивее.
     - Да. Я высокий. С большим лбом. Похож на Франкенштейна.
     - Перестань. Скажи мне правду.
     - Мне нравится Аль-Пачино. Мне нравится, как он играет дьявола. И еще в фильме "Лицо со шрамом".
     - А у тебя есть шрам?
     - У меня шрам на сердце.
     - От чего?
     - Одна девочка оставила мне его на память.
     - Как ее звали?
     - Я теперь зову ее Мицци. Я всех маленьких девчонок теперь зову Мицци.
     - Почему?
     - Потому, что они, как кошки: то ластятся, то царапаются.
     - А ты ее за хвост не дергал?
     - Я брал ее за шкирку.
     - Коты так делают с кошками, когда занимаются сексом.
     - Ты уже подсматриваешь за кошками. Сколько тебе лет?
     - Четырнадцать. А тебе?
     - Тридцать восемь.
     - Врешь.
     - И ты врешь.
     - Я никогда не вру.
     - Я тоже.
     - А у тебя есть жена?
     - Есть.
     - Не сладко тебе, наверное, живется.
     - Почему ты так думаешь?
     - Когда мой отец был женат, ему было плохо.
     - Сколько времени он был женат?
     - Четыре месяца.
     - И все! Только один раз?
     - И одного раза хватило.
     - Почему так случилось?
     - До свадьбы она все улыбалась, таяла, как мороженное. А потом стала скандалы закатывать, издеваться. Вот папочка и сбежал.
     - А ты откуда все знаешь?
     - Он мне рассказал.
     - Да, не повезло. Противная была.
     - Почему была? Она жива. Но не совсем здорова, как мне кажется.
     - Да, прости. Ты же с ней живешь. Красивая она?
     - Красивая. И я тоже.
     - Какая ты?
     - Рост 168, вес 55, шатенка, волосы прямые, глаза зеленые. Подходит?
     - Что ты имеешь в виду?
     - А ты?
     - Тебя вообще не смущает наша разница в возрасте?
     - У тебя есть дочка?
     - У меня нет детей.
     - Поэтому ты разговариваешь со мной?
     - Нет. Ты меня интересуешь, как женщина.
     - А что вы делали с Мицци?
     - Много чего.
     - И почему вы расстались?
     - Подружки подговорили ее против меня. У тебя есть подружки?
     - Есть. Я нормальная девочка.
     - Немедленно избавься от них.
     - Почему?
     - Они тебя предадут.
     - А что они сказали Мицци? Что ты старый?
     - Они сказали, чтобы она пошла в полицию и заявила об изнасиловании, или взяла у меня деньги.
     - Ты ее изнасиловал?
     - Нет.
     - У тебя много денег?
     - Очень.
     - Чем ты занимаешься?
     - У меня несколько собственных фирм.
     - Значит, ты - воротила. Это хорошо.
     - Почему?
     - Значит ты - харизматическая личность.
     - Не как твой отец. Ему надо было всыпать твоей мамочке. И вы бы жили дружно.
     - А что стало с Мицци?
     - Ты думаешь, я ее убил?
     - Ты сделал ей больно?
     - Я дал ей денег.
     - Ей полагалось наказание за предательство.
     - Она не виновата. Она была глупая.
     - А я не глупая?
     - Извини. Пришла жена. Если хочешь, на будущей неделе в это же время.
    
     Э. Цимес: Это настоящее признание в преступлении!
     Э. Гринберг: Подобная запись не имеет юридической ценности. Возможно, все это вымысел. Мы даже не можем сказать, кто с кем говорит.
     Э. Цимес: Это Шелли Холем и Давид Розенфельд. Все это зафиксировано.
     Р. Кессельман: Переговоры велись между компьютерами Холема и Розенфельда, но кто именно говорил, доказать очень трудно. Розенфельд утверждает, что все сомнительные переговоры вел его уборщик, который, кстати, признался. А Шелли Холем, вообще, была с матерью за границей в день, когда была сделана данная запись.
     Э. Цимес: Что это значит?
     Э. Гринберг: Давайте заслушаем следующую запись.
    
     Переговоры абонента bholem@zahav.net.il по системе ICQ (зафиксировано 22\8\99).
     - Кто ты?
     - Здравствуй, малышка. Я по тебе скучал.
     - Как тебя зовут?
     - Зови меня Дани.
     - Что ты делаешь, Дани?
     - Пытаюсь представить твои зеленые глаза.
     - Откуда ты знаешь?
     - Мицци, не играй со мной.
     - Сам ты Мицци!!
     - Хорошо. Шелли. Не надо кричать.
     - Кто ты?
     - Я твой друг.
     - Друг по пятницам?
     - Если ты хочешь, мы можем разговаривать чаще.
     - Мы не должны были разговаривать. Это случайно.
     - Ты хочешь бросить меня, Мицци?
     - Не называй меня этим дурацким именем.
     - Ты должна это заслужить.
     - Как?
     - Скажи мне, во что ты одета.
     - Дани!
     - Что?
     - Ты извращенец.
     - МИЦЦИ, МИЦЦИ, МИЦЦИ ...
     - Хватит!
     - ВО ЧТО ТЫ ОДЕТА?
     - Майка зеленая и шорты.
     - У тебя длинные ноги?
     - Длинные.
     - Длинные для четырнадцати лет, или вообще?
     - Ты друг моего отца?
     - Я твой друг.
     - Ты меня не знаешь.
     - Давай поближе познакомимся.
     - Я не могу сейчас.
     - Почему?
     - Ты можешь завтра днем в двенадцать?
     - Да.
    
     Э. Цимес: Это его дочка с тем же собеседником. Она не знала, с кем разговаривала. Несчастная девочка, надеюсь с ней не случилось ничего плохого.
     Р. Кессельман: Возможно, вся эта история просто блеф, ширма для экономических преступлений. Розенфельд утверждает, что его прослушивали именно с целью получения конфиденциальной бизнес-информации.
     Э. Гринберг: Представлена ли запись э... Состоялся ли следующий разговор 23\8\99 в двенадцать часов?
     Р. Кессельман: Такой записи нет. В сопроводительной записке, составленной работником отдела 28Х Хаимом Шпиком сказано, что данный разговор не состоялся.
     Э. Гринберг: Что там еще в папке?
     Р. Кессельман: Разговоры абонента Холема с другими абонентами. И абонента Розенфельда...
     Э. Гринберг: Давайте закончим с Холемом. Он недавно заявил, что сотрудничал с отделом 28Х.
     Р. Кессельман: Если уборщик тоже даст подобные показания, то будут все основания говорить о необоснованном преследовании Розенфельда.
     Э. Гринберг: Да, то, что касается спецслужб, всегда носит чрезвычайно запутанный характер.
     Э. Цимес: Мне лично очень жаль, что расследование ведется по иску Розенфельда, а не против него. Нельзя все смешивать в одну кучу. Возможно, кому-то было выгодно прослушивать Розенфельда по экономическим, или даже политическим соображениям. Но эти отношения с несовершеннолетними должны стать отдельным поводом для расследования. Если я не ошибаюсь, существуют и другие записи подобных разговоров с его участием?
     Э. Гринберг: Мы прослушаем их на следующем заседании. Неофициальное расследование уже было проведено, и никаких поводов для обвинений против Розенфельда нет. Пострадавшая сторона, если такая имеется, ничем себя не обнаружила. Таким образом, можно предположить, что состав преступления отсутствует.
     Э. Цимес: Я думаю, не было сделано достаточно, чтобы разыскать тех девочек, с которыми у него были контакты.
     Э. Гринберг: Мы еще побеседуем об этом, а теперь, Рон, зачитайте нам, пожалуйста, следующую запись.
     Р. Кессельман: Какую именно?
     Э. Гринберг: Читайте подряд то, что есть в папке.
    
     Переговоры абонента bholem@zahav.net.il по системе ICQ (зафиксировано 14\8\99).
     Зачитывает адвокат Рон Кессельман. Присутствуют судья Эльягу Гринберг и юридический советник Эдна Цимес.
    
     - Привет, Руби.
     - Привет, Бенци.
     - Ты получил мои файлы?
     - Да, классные.
     - Я думаю сиськи настоящие.
     - А Сандра уже объявила на весь Голливуд, что приделанные.
     - Это она так, скромняжку изображает. Даже готова признаться что сиськи маленькие, только бы не смотрели.
     - Ей подходит быть скромняжкой, у нее рожица такая добренькая, сладенькая. Мне такие больше нравятся, чем вампирши.
     - Тогда тебе Клавдия должна больше нравиться, чем Синди.
     - Синди тоже сладкая. Ты помнишь рекламу милки?
     - Ты про нашу Синди говоришь?
     - Про Синди Бар. А ты про какую?
     - Синди Кроуфорд.
     - Да ну ее.
     - Правильно, мне наша тоже больше нравится.
     - Ты помнишь, как в рекламе милки она наклонялась вперед?
     - Классные сиськи.
     - Вот если бы помазать их милки и слизывать.
     - Крем на Синди и шоколад на Яэль.
     - Для чего?
     - Для контраста.
     - Ну чего, прочел "Воины Гора".
     - Ага.
     - Ну и как?
     - Ты "Мастер сумерек" - инфантильный извращенец садомазохистской направленности. Вот.
     - Я же не про себя, а про книгу спрашиваю. Стоит ли ее читать?
     - Так ты что, не читал? Ну ничего, хитрая задница, я тебе это припомню.
    
     Э. Цимес: Достаточно. Кто это разговаривает?
     Р. Кессельман: Это абонент Холема с абонентом, данные которого не выяснялись по причине отсутствия в переговорах важной информации. Так написано в сопроводительной записке.
     Э. Цимес: У Холема есть сын?
     Р. Кессельман: Нет. Он живет один. Только дочь иногда к нему приходит на уикенды.
     Э. Цимес: Кто же это тогда говорил?
     Р. Кессельман: Запись сделана около 12 часов ночи. В такое время вряд ли кто-нибудь из посторонних присутствовал в квартире Холема. Записей подобного стиля, между прочим, тут несколько. Все они сделаны в позднее время суток. Теоретически допустимо, что управление компьютером осуществляется дистанционно...
     Э. Гринберг: Оставьте, Рон, не будем рассматривать маловероятные технические аспекты.
     Р. Кессельман: Такая возможность вовсе не исключена, особенно в случае Розенфельда, ведь у него в квартире есть спутниковая антенна и две телефонных линии, не считая сотовой связи.
     Э. Гринберг: Зачитайте нам еще что-нибудь отличного образца, если такое имеется.
     Р. Кессельман: Пожалуйста.
    
     Переговоры абонента bholem@zahav.net.il по системе ICQ (зафиксировано 13\8\99).
     Зачитывает адвокат Рон Кессельман. Присутствуют судья Эльягу Гринберг, юридический советник Эдна Цимес.
    
     - Керен, можно с тобой поговорить?
     - Да, здравствуй. Мне одиноко, и я рада любому собеседнику. Как тебя зовут?
     - Меня зовут Тали. Я смотрела чат, и, когда все ушли, решила с тобой поговорить наедине. Ты мне понравилась.
     - Ты сейчас одна?
     - Да. Я была замужем, но он ушел.
     - Давно?
     - Иногда мне кажется, что это случилось только вчера.
     - Ты должна его забыть, как он тебя забыл.
     - Почему ты думаешь, что он забыл меня?
     - В памяти, может, и нет, но в сердце - забыл. У мужчин сердце из другого материала. А у некоторых его вообще нет.
     - Все говорят: я хорошо выгляжу, но на душе у меня тяжело. Может быть, это я виновата в том, что он ушел?
     - Оставь это, Тали. Не терзай себя. Что толку?
     - Я знаю, что он не женат.
     - Еще не нагулялся, наверное.
     - Нет, он совсем другой.
     - Какой?
     - Инфантильный, что ли. Кроме работы его по настоящему интересовали только какие-то сказочки с принцами и чудовищами. Это меня раздражало.
     - Ты хотела сказать, был эгоистичен, как ребенок.
     - Он был чувствительный и мягкий. Я думаю, он любил меня, хотя кто его знает. Он всегда был астронавтом. То ли он рядом, то ли в космосе.
     - Такого никто не выдержит. Пусть с инопланетянками встречается, раз он астронавт.
     - Керен, не обижай его. Нельзя было его обижать, нельзя было на него кричать. Это только казалось, что ему на все наплевать.
     - Найди себе другого. Более подходящего по характеру. На каждую кастрюлю есть крышка. Об этом бог заботится.
     - У меня дочка. Она любит отца.
     - Глупая ты, Талька. Ну а в постели он хоть ничего был?
     - С этим, как раз, все в порядке было. Когда бы мне ни захотелось и сколько, он все делал. Только разговаривал мало.
     - Понятно. Я таких называю "Ниагара". Наполнился бачок, можешь жать на педаль. Наполнился - нажала, наполнился - нажала. Скучно так.
     - Он просто робкий был и неопытный. Но бывают и похуже бачка.
     - Мужики - все дрянь.
    
     Э. Гринберг: Спасибо, Рон. Я думаю, достаточно.
     Э. Цимес: В котором часу сделана запись? Возможно его жена... Как ее зовут?
     Р. Кессельман: Думаю, ее зовут Талли. Любопытная деталь. Разговоры девочек по четвергам, мальчиков по средам, женщин по вторникам.
     Э. Гринберг: Значит, по понедельникам будут мужские разговоры.
     Э. Цимес: Он что, прокат на дому организует?
     Р. Кессельман: Это называется интернет-кафе.
     Э. Гринберг: Ну, что у нас там по понедельникам?
     Р. Кессельман: Нечто весьма своеобразное.
     Э. Гринберг: Читайте, читайте. Мы, наконец, должны разобраться в этом деле.
    
     Переговоры абонента bholem@zahav.net.il по системе ICQ (зафиксировано 12\8\99).
     Зачитывает адвокат Рон Кессельман. Присутствуют судья Эльягу Гринберг, юридический советник Эдна Цимес.
    
     - Я долго ждал, пока ты освободишься. Выслушай меня.
     - На интерактивный режим всегда есть очередь.
     - Всему виной техника?
     - Век машин сделал общение более доступным, но снизил его эффективность. Я больше не хочу пользоваться образами.
     - Почему?
     - Прямое общение вышло из моды. Лучшее доказательство - наш разговор.
     - Но разве не ты всегда задавал моду?
     - Нет. Я стараюсь не обращать внимания на внешнюю сторону вещей.
     - Многие из тех, кто по-прежнему видит образы, называют Интернет исчадием ада. Почему ты появляешься в нем?
     - Они не любят новшеств. Это небольшой грех. Все люди несут его частицу в своей душе. Но если они отрицают возможность каждого человека самостоятельно разговаривать со мной, - это уже гордыня. Провайдер не должен превышать свои полномочия.
     - Скажи мне, почему я так несчастен и одинок? У меня была семья - она распалась. У меня есть работа, которую я люблю, но все из-за этого считают меня занудой и придурком. У меня есть дочка - самое дорогое на этом свете, но она не открывает передо мной свою душу.
     - Вы все разные, по крайней мере, так вам кажется, отсюда и ощущение одиночества. Смотрите на вещи шире, и все изменится.
     - Сейчас - век узкой специализации. Мы разучились широко смотреть на вещи.
     - Ты правильно делаешь, что разговариваешь с людьми, пытаясь угадать их сущность. Когда-нибудь ты, как и все остальные, поймешь, что личность состоит из множества частей, из отражений, из рассеянных и бесконечно повторяющихся компонентов, и это даст тебе ощущение целого. Ты спрашивал, почему я благословляю Интернет, ставший прибежищем невиданного доселе порока, своим присутствием? Я поступаю так, потому что он помогает увидеть, услышать и почувствовать весь мир, найти по разные стороны границ отражение собственных мыслей и чувств, дать человеку ощущение целого. Когда-нибудь придет и техническое решение этой проблемы, но внешней стороне вещей не следует придавать слишком большого значения.
     - А ты знаешь, что в Интернете рядом с чертежами бомб выставили новое доказательство того, что тебя, в сущности, нет.
     - Не было еще во вселенной такого, чего нельзя было бы использовать во зло. Механизм самоуничтожения связан с идеей вечного обновления. Мой противник и апологеты идеи цикличности считают, что и мне не миновать подобной судьбы. Ну, расскажи, каково их новое доказательство.
     - Предположим, что есть всеобъемлющая система, в которой действуют определенные универсальные законы. Если ты часть этой системы, то законы действуют и на тебя. Значит, они стоят выше тебя. Но это невозможно, потому что ты всесилен. Значит, тебя в системе нет. Если взять системой весь мир, то тебе нигде не останется места.
     - Слушай, Бенци! Разве тебе так важно: есть я, или нет? Этот вопрос неразрешим. Ответа нельзя достичь так же, как нельзя достичь абсолютной истины. Для этого есть вера. Тебе нужно с кем-то общаться, тебе нужно во что-то верить, вот ты и дожидаешься неделями, чтобы я с тобой поговорил.
     - А вдруг ты - зло? Твой Интернет засасывает не хуже карт и рулетки. Беззаконие, ложь и разврат царят в нем.
     - Также как и везде. Интернет - всего лишь новый дизайн старого здания.
     - Твой Интернет, как наркотик - средство покинуть реальный мир.
     - Иногда, глядя из мира наркотического, замечаешь ранее скрытые от тебя детали повседневности. Выбрать что-то, или отказаться, - личное дело каждого. К мудрости и счастью есть множество путей. Главное - выбрать правильное направление; приближаться, а не удаляться.
     - И как ты думаешь, я на правильном пути? Я не сойду с ума, пытаясь нащупать основу собственной личности?
     - Безумие приходит из царства страха, где живут совесть, трусость и безволие. Уничтожь их, и ты превратишься в чудовище. Отдай им власть, и ты сойдешь с ума. Избегай крайностей. Серединный путь - всегда самый лучший. Откажись от абонемента без ограничения времени. Получишь парочку солидных счетов, и страсть твоя постепенно остынет.
     - Я сильно в этом сомневаюсь. Скорее, я разорюсь, и, когда уже не смогу выйти в сеть, покончу с собой.
     - Ты знаешь, что я всегда был против подобных поступков. Самоубийство - это трусость. Бегство от самого себя, бегство от меня. Бегство в никуда тщетно, потому что его не существует.
     - А что существует? Все чаще я слышу, что все вокруг - иллюзия.
     - Роскошные восточные одежды, скроенные из пустоты, вновь входят в моду. Это внешняя сторона вещей, неважно, реальных или мнимых, потому что разделение между ними условно. Мои мысли становятся для вас реальностью, и никакой другой просто нет. Мне глубоко безразличен вопрос - реальны ли мои мысли. В определенной точке времени такое случится и с вами.
     - Пожалуйста, подумай обо мне что-нибудь хорошее.
     - Я думаю, тебе нужно больше времени уделять своей дочери. Без присмотра она может попасть в плохую компанию.
     - Какую компанию?
     - Не знаю, я еще об этом не думал. Извини, меня ждет другой человек.
     - Спасибо, ты говорил со мной сегодня очень долго.
     - Мне показалось, прошло лишь мгновение. Ну ладно, до свидания, Бенци.
    
     Э. Цимес: Что это?
     Э. Гринберг: Я думаю, полковник Модан был прав в своей оценке личности этого Холема. Видимо, мы имеем дело с психически не здоровым человеком. Это, кстати, подмывает ваши, Рон, построения по поводу его причастности к спецслужбам.
     Р Кессельман: Этот ваш безумец пятнадцать лет работает программистом. В армии его отдел получил госпремию за разработку не имеющей аналогов в мировой практике системы распознавания целей. В компании "Скайнет" он считается ведущим специалистом и консультантом в области поисковых интернет-систем. Он заявил, что по причине своей личной заинтересованности в этом деле согласился на предложение Шпика создать специальную минисистему слежения на сервере его компании, через которую, как известно, Розенфельд вел все свои переговоры. На мой взгляд, эти утверждения вполне логичны.
     Э. Гринберг: А Шпик с Моданом называют его сумасшедшим. И передают нам эти материалы. Да. Запутанное дело.
     Э. Цимес: В рамках предварительного расследования кто-нибудь беседовал с дочерью Холема?
     Э. Гринберг: Насколько мне известно, - нет.
     Р. Кессельман: Напомню, что дело против Давида Розенфельда закрыто в связи с отсутствием состава преступления, и цель нашей комиссии: выявить должностные нарушения в отделе 28Х, а не продолжать бессмысленное вторжение в чужую частную жизнь.
     Э. Цимес: А пока что Розенфельд ведет невинные беседы еще с какой-нибудь девочкой, и, кто знает, чем это для нее закончится.
     Э. Гринберг: После всех последних событий, я думаю, он никаких бесед не ведет.
     Р. Кессельман: Нельзя наклеивать на человека ярлык, даже если его поведение не совсем соответствует общественной норме. При отсутствии нарушения закона каждый имеет право на частную жизнь, включая и этого Бени Холема. Мне очень неприятно копаться в его грязном белье, которого имеется тут еще предостаточно. Он представлялся и гомосексуалистом, и женщиной-рабыней, и тенью Ицхака Рабина. Я не шучу. Все это зафиксировано.
     Э. Гринберг: Ладно, я думаю, картина ясна. В дальнейшем, если будут найдены соответствующие юридические основания, нужно отправить Холема на психиатрическую экспертизу.
    
    
    
     * * *
    
    
     Бени впервые вкусил от щедрот Интернета в далеком 1990 году, когда широкие массы еще брели во тьме неведения. По сути Интернета как такового тогда еще не существовало, но его непосредственные предки - сетевые почтовые серверы, уже всплыли на гражданскую поверхность с первородных военных глубин.
     Окончив службу в армии, Бени отыскал маленькую компанию, которую бы теперь назвали "старт-ап", с мало претенциозным названием "Фэнтези геймз". Товарищи по выпуску, естественно, сказали, что он сумасшедший.
     Бени впервые в жизни чувствовал себя счастливым. Он проектировал компьютерную анимацию мира, в котором и раньше с удовольствием гостило его воображение. Он самостоятельно создавал и сюжеты игр, и внешний дизайн имиджей героев - участников.
     Его новая уютная фирмочка помещалась на вилле генерального директора, куда Бени постепенно перебрался жить, работая по 18 часов в сутки. Вскоре он стал научным руководителем и вторым лицом в компании, состоявшей, впрочем, из 5 человек.
     Хозяин Фирмы Эдвин Шмуленсон имел, по его словам, диплом Массачусетского университета и обширные связи в Америке. Страна самых инфантильных и самых технически оснащенных потребителей уже поглотила две компьютерных игры, и рынок по мнению Эдвина только и ждал, чтобы пришли лучшие из лучших, то есть израильтяне, и сгребли все доллары к себе в карман.
     Пожимая плечами и улыбаясь, Бени приобрел у Эдвина 49% акций компании, вложив в эту многообещающую сделку все сбережения.
     Эра персональных компьютеров еще только вступала в свои права, но Бени был твердо уверен, что воцарение ее будет стремительным. Пунктирный "Тетрис" и марсиане в виде треугольников остались в прошлом. Да здравствует графическая среда! Тысячи оттенков цвета, сверхреалистичная мультипликация, мышиная интерактивность. Теперь не стыдно создавать миры. От игры теперь палкой не отгонишь.
     Около года Бени и два его помощника создавали новую игру под названием - "Мастер Времени". Игра состояла из десяти уровней сложности. Поток игры вел героя от самого рождения через множество испытаний вверх к водопаду времени. Остров, море, дельта реки, гладкое течение, горные пороги, уступы, водопад, радуга, пещера истока, и в окончании пути - зеркальный зал смерти. Вход на каждый последующий уровень сопровождался мультипликацией с описанием правил, которые появлялись в виде магических огненных знаков на камне, воде или прямо в воздухе.
     Последний уровень был, естественно, самым сложным. Герою предстоял поединок со смертью в зеркальном зале, пол которого представлял собой нечто похожее на шахматную доску со множеством скрытых ловушек. Каждая ошибка увеличивала число отражений смерти в зеркалах. С потолка свисало несколько стеклянных шаров, похожих на елочные игрушки, заняв правильную позицию можно было в них отразиться и увеличить число своих жизней. Смерть всячески мешала маневрам, ловко работая своей косой. Встреча с ней приводила к потере всех жизней. Все это было бы не слишком интересно, если бы не последняя ловушка. Завладев всеми отражениями и победив смерть, герой оказывался у двери с надписью "вперед". Тот, кто пытался пройти сквозь нее, проваливался в черную пустоту. Огненная надпись гласила: "Ты не смог стать Мастером времени. Время - есть водопад,
     низвергающийся в прошлое. Впереди ничто. Конец игры".
     Единственным правильным решением был выход через дверь, служившую входом на 10 уровень, с надписью "назад". Такой маневр не был описан в правилах, игрок должен был сообразить это самостоятельно. В случаи успеха огненная надпись приветствовала: "Славься новый Мастер времени. Начинается процесс омоложения. Если ты пройдешь все уровни сверху вниз и родишься вновь, твое имя будет навечно занесено в скрижали этого мира".
     Несколько более легких трюков, подобных двери на 10-м уровне, встречались и на более низких ступенях. Например, спастись от надвигающегося чудовища можно было только пройдя сквозь водопад. На другом уровне следовало спрыгнуть с радуги, а не идти по ней до конца.
     Шмуленсон всячески хвалил игу и называл Бени гением. На заседании совета директоров в кафе "Апропо" Эдвин попросил согласия и подписи Бени на решение перевести 50000 долларов американским партнерам на нужды рекламной кампании. Бени очень обрадовался, что Эдвин верит в успех предприятия и не боится вкладывать деньги.
     Бени и сам иногда общался с американцами, которые учились в Сиэтле в каком-то колледже и знали все о компьютерных играх, Интернете, хакерстве и маркетинге.
     Через пару месяцев Эдвин поехал в Сиэтл с драгоценным грузом, спрессованным на пяти дискетах. Бени хотел отправиться с ним, но Эдвин резонно заметил, что кто-то должен присматривать за делами в его отсутствие.
     Ожидая Эдвина, Бени томился бездельем и переписывался в юном Интернете с любителями поиграть и пофантазировать, коих было предостаточно в прогрессивных университетах мира. Связь обеспечивала внушительных размеров тарелка, посматривающая с крыши на спутник.
     Из Америки Шмуленсон не вернулся. Через месяц он позвонил и заявил, что рекламная кампания провалилась и деятельность "Фэнтези геймз" временно приостанавливается, что все наемные работники уволены, а Бени может поступать по своему усмотрению. На многочисленные вопросы он отвечал коротко и неприязненно. "Нас обманули. Все пропало. Компания разорилась".
     Мать Бени сходила к адвокату, а тот пожал плечами и сказал, что бизнес - дело рискованное. Сам Бени три недели пролежал в молчаливой депрессии, и только попытка матери его госпитализировать принесла перемену к лучшему. "Не нужно, я здоров", - сказал Бени, побрился и согласился принять немного пищи.
     Чтобы Бени не мыкался без дела, упиваясь своим горем, мать убедила его продолжить учебу на вторую степень. Бени согласился, потому что привык выполнять желания матери и потому что в университете наверняка можно было открыть электронный почтовый ящик.
     Бени учился хорошо, время от времени производя своими учебными проектами переполох в узком кругу знатоков. После первого года его уже ожидало несколько потенциальных приглашений на докторат.
     Теневая сторона тоже давала о себе знать. Вести упражнения для первокурсников Бени не смог, испугавшись многоголового дракона, пыхтевшего за спиной. Проверять письменные работы у него тоже не получалось. От скуки он быстро терял нить чужого задания и начинал писать кодировку собственных мыслей сбоку или прямо поверх мучительных потуг своих молодых собратьев. Терновым венцом его учительской карьеры стал случай с потерянным пакетом, содержавшим работы целой группы, представленные на зачет. Опасность остаться без средств на пропитание Бени, впрочем, не грозила. Один из его преподавателей профессор Штейнберг позвал Бени к себе в фирму, разрабатывающую технологии беспроволочной связи, с весьма солидным окладом.
     Друзей, которым необходимо было бы говорить: "Как дела", задавать какие-то вопросы и что-то отвечать, имея при этом необходимое выражение лица, у Бени по-прежнему не было. Он стал членом международного клуба программистов - любителей компьютерных игр. Клуб именовал себя " Сектой создателей миров". По правилам "секты" ее членом мог стать каждый, кто прислал собственную или не залицензированную игру, получая при этом множество других, не известных широкой публике, совершенно бесплатно. Вступительным билетом Бени стал его "Мастер времени".
     Среди сектантов Бени обнаружил множество интересных личностей, некоторые даже были, по их словам, неземного происхождения. Бени с ними переписывался, посылая иногда в качестве своего рода открыток анимацию собственного производства.
     Бени называл себя "Мастер Сумерек", потому что мир ему виделся окрашенным в тысячи оттенков серого цвета и внезапных белых пятен, пеленой дождя с редкими проблесками солнца, нечто подобное, угрюмое и даже зловещее, пропитанное вспышками магической энергии, он создавал в своих оживших видениях. Никто из братьев не критиковал его за подобный подход в самой либеральной на свете секте, где Бени был далеко не самым странным представителем. В течение многих лет Бени сохранил связь с "Мастером Света" из любопытства к его полярно противоположному мироощущению и с "Тем, кто один, но имеет множество имен".
     С достижением скорости обмена информацией, позволившей ввести интерактивный режим общения, Бени, своим скромным вкладом приближавший этот день, принялся без устали болтать со всеми встречными и поперечными, словно прервав многолетний обет молчания. Было время, когда он платил по несколько тысяч за телефонную линию, сменил работу, чтобы получить более свободный доступ в сеть в дневные часы. Он мог забыть пообедать, но не мог прожить и дня без путешествия в паутине, с наслаждением предаваясь фантазиям или осторожно заглядывая в зеркало сокровенных воспоминаний.
    
     Повинуясь едва заметному жесту, заклинание умчалось со скоростью света. Странствовать без движения. Новый скачок, и неведомый мир плавно проступает лабиринтом диковинных очертаний. Он далек от совершенства. У ворот что-то наивно продают и что-то высокомерно предлагают. Где вход? Волшебство неведомых знаков - рунная магия, отворяет портал гиперпространства. Где карта нового мира? Где его скрижали? Где информационные поля? Нетрудно заблудиться в чужом краю. Кто правит в этом мире?
     Приветствую тебя, мой гость, кем бы ты ни был. Я - госпожа виртуального мира - принцесса Иллюзия. Я благодарна тебе за то, что ты, входя, задел заколдованный невидимый колокольчик. Это значит, еще одна душа шевельнулась в паутине, а больше мне ничего и не надо. Все остальное - удел торговцев и всякого рода энтузиастов. Если странствовать достаточно долго, ты найдешь у них все, что пожелаешь. Не счесть алмазов в сплетениях моей сети, как солнечных искр на поверхности моря. Но помни - ничто на свете не сравнится со звоном моего колокольчика. Кто услышал его однажды, будет приходить вновь и вновь. До встречи в иных мирах, мой храбрый странник.
     Разговаривать без страха быть узнанным. Голос без тела - нематериальная форма жизни. Способность перевоплощения ограничена лишь фантазией. Вот оно - начало виртуальной реальности. Здесь сбываются мечты. Простые черно-белые мечты. Быть таким, как тебе хочется. Сбросить с плеч всю тяжесть предыдущей жизни. Быть понятым и принятым. Привет, я - "Мастер Сумерек". Я не люблю сайтов яркого фона. Мне нравится наблюдать, как первый свет забрезжит над плодородной тьмой экрана, готовой разродиться любой фантазией, любой идеей. У меня светлые волосы и темные, как ночь, глаза. Я люблю восточную философию и фантастику, особенно фэнтези. Кто ждет меня на перекрестке миров?
    
    
     * * *
     Бени всегда был физически слаб и отличался резко бросавшейся в глаза худобой. При росте 165 сантиметров он весил 43 килограмма. Специальный отдел компьютерных разработок ВВС давно уже следил за успехами Бени, и место его службы в армии было определено заранее. Но вот незадача - на призывном пункте Бени решили признать негодным. Причина - недостаток веса в 2 кг, или выражаясь медицинским языком - общая дистрофия.
     Начальник отдела компьютерных разработок, узнав о случившемся, испытал сильнейшее разочарование. На призывной пункт был срочно откомандирован энергичный и солидный офицер в звании майора с особым заданием: обуздать недальновидную бюрократию, лишавшую "ЦАХАЛ" ценных кадров.
     Майор немедленно вступил в борьбу, в душе едва надеясь на положительный исход, ибо нет в армии ничего более почитаемого, можно даже сказать - священного, чем нормативы и стандарты. "ЦАХАЛ" - не армия гномов, поэтому в ней не может служить индивидуум легче 45 кг. Кому нужны такие солдаты?
     После долгих препирательств акт взвешивания был признан недействительным. Майор ВВС следовал за Бени неотступной тенью, то забегая вперед, то чуть задерживаясь, в зависимости от направления угрозы, исходящей из очередного, заваленного серыми папками, кабинета. В свободные минуты ожидания он вдохновенно произносил патриотические речи, о том что Родина, окруженная врагами, уповает только на интеллектуальное превосходство своих сынов, и что она отчаянно нуждается в талантливых юношах вроде Бениамина Холема.
     Бени симпатизировал своему избавителю от нелепой суеты последних дней, и поэтому верил каждому его слову. Мечтая о тихом кабинете, спрятанном глубоко под землей от разных помех и вредоносных влияний, о новеньком суперкомпьютере и сверхзвуковых самолетах, которым ничего не стоит решить проблемы его детства, Бени согласился плотно перекусить и, пройдя соответствующий инструктаж, напился воды перед повторной проверкой. Ему также, на всякий случай, были выданы особые ботинки с утяжеленной железом подошвой.
     На медицинской проверке Бени заставили раздеться. Сидя в очереди, он весь сжался под глумливо-любопытными взглядами, беспардонно шарившими по торчащим ребрам, тощей шее и безобразно оттопыренному животу.
     Майор, немедленно оценив обстановку, привел все вокруг в лихорадочное асимметричное движение. Сначала он пытался одеть всех призывников и выставить их в коридор, затем, столкнувшись с упорным сопротивлением, вывел из комнаты Бени. "Будем взвешиваться отдельно в полуодетом виде, то есть без ботинок, слишком уж подозрительно они тащатся отдельно от хозяина". - Пояснил он.
     Ждать пришлось около часа. Бени попросился в туалет. Майор взглянул на него так, словно несчастный допризывник собирался сдать врагу знамя и все военные тайны, вместе взятые.
     Бени устыдился. Он тихо вздыхал и, сжав ноги, героически терпел, а в решительный момент продемонстрировал достоинства, необходимые и достаточные для армейской службы.
     Коллеги из компьютерного отдела Бени сразу невзлюбили. Он явно считал себя самым умным, постоянно изменяя чужие программы на свой лад. Разрешения на модификацию он, естественно, не спрашивал и на гневные претензии отвечал примерно следующее: "Теперь программа работает в 16.7 раза быстрее. Объем кода уменьшился в 2.7 раза".
     Однажды на совещании после долгой и цветистой речи руководителя проекта, упомянувшего три года усилий и приближающийся момент финального тестирования системы, Бени, в числе других работников, был задан вопрос: "Не желает ли он предложить какие-либо рационализации?" Бени ответил, что уже несколько недель проводит самостоятельное тестирование и выводы его таковы:
     Он неловко развернул бумажку, которую все заседание мусолил в руках.
     а) Система нестабильна. При запуске различных компонентов они вступают в конфликт и приводят к общему краху.
     б) Найдено 27 серьезных ошибок. Некоторые из них затрагивают базовые элементы системы.
     с) Быстродействие не соответствует требованиям реального времени выполнения. Большинство компонентов создано без всякого учета быстродействия.
     Выводы: С учетом перечисленного, предлагаю - переписать систему снова на более высоком качественном уровне. Примерное время реализации задачи для одного программиста - 6-8 месяцев".
     После того, как Бени закончил, в комнате несколько минут царила полная тишина. Все, кроме него, по привычке изучавшего потолок, уставились на начальника проекта, который готов был расплакаться от обиды, вспомнив как в детстве маленький пузатый хулиган топтал его великолепный песочный замок. Постепенно он взял себя в руки и прошептал: "Все свободны".
     Секретаршам Бени тоже не нравился. Он не подмигивал, не рассказывал анекдотов, не здоровался и, вообще, с ними не разговаривал. В отместку девчонки придумывали для него клички: "Зомби", "Скелет марсианский", "Сусон гавнунон" и т. д., последнее прозвище, между прочим, в переводе с иврита означало - "Конек - горбунок".
     Бени от прозвищ не страдал, потому что не прислушивался к чужим разговорам и сам почти ни с кем не общался. Тем временем начальник прежнего проекта решил от Бени избавиться и передал его под опеку майора Вайса, того самого энергичного офицера, притащившего Бени в армию буквально на себе. Майор сделал недовольный вид, потому что по правилам военного искусства не рекомендуется показывать своих истинных чувств. На самом деле Вайс давно ждал этой минуты. Бывший боевой пилот, он был решителен, быстр и сметлив. Впервые увидев, как Бени чуть наклонив голову в сторону рассматривает голую стену, Вайс подумал, что если и существуют на свете гении, то они, наверное, все ведут себя подобным образом. Они видят сквозь стены, обходя препятствия по соседним, непонятным для обычного человека измерениям; глядя на гладкую и ровную поверхность, они замечают, что пространство несколько кривовато; а может быть стена для них просто экран, как белая простыня в старом кинотеатре, на котором они смотрят фильмы из собственного воображения. С таким человеком нужно обращаться бережно, как с особо ценным прибором, не забивать ему голову всякой ерундой, доверяя самые важные и трудно разрешимые задачи. Все гении, вольно или невольно, - индивидуалисты, поэтому им не нужны настоящие партнеры по работе, но переводчики, то есть люди, осуществляющие связь с внешним миром, для них необходимы.
     Вайс предложил Бени выбрать себе из числа сослуживцев любого помощника, далее вопрос перевода был уже делом техники. Бени выбрал молчуна шахматиста Шперлинга, который часто и надолго исчезал. Шперлинга отдали без боя, и сам он не сопротивлялся, узнав, что количество поездок на соревнования ограничено не будет.
     Вайс часами объяснял Бени, какой должна быть новая электронная система обнаружения целей. Предстояло связать воедино цепь американских спутников, неторопливым караваном проплывающих над Ближним Востоком, наземные радарные установки и находящиеся в воздухе боевые самолеты. После отладки координации действий и разработки базового алгоритма связи начинался второй этап, разделявшийся на два направления: ПВО и наступательная стратегия. Работы хватало всему отделу на несколько лет вперед. Бени должен был заложить основы, устойчивые и гибкие, универсальную базу для дальнейших работ. Обычно подобные задания доверяли только людям с большим опытом, но Вайс мечтал о кардинально новых подходах, надеясь на оригинальное мышление своего нового подопечного.
     В случае удачи Вайс мог бы присвоить себе все главные идеи и продвинуться далеко наверх, но и в случае провала ничего страшного бы не произошло. Пока что величие проекта разжигало только амбиции Вайса и ласкало воображение Бени, а назывался он простенько: "Учебная система симуляции воздушного боя" и стать чем-то большим ему еще только предстояло.
     Вайс откармливал Бени, каждый день забирая его с собой на обед в маленький ресторанчик напротив генерального штаба. Там и происходил основной обмен мнениями, в процессе которого Бени незаметно для себя поглощал огромную ресторанную порцию шашлыков, или жареных сосисок.
     На службе, во время долгих автобусных путешествий, и даже в уборной Бени чертил и записывал кривые строчки на всем, что попадалось под руку. Для большинства людей и множества профессионалов существовало только два вида программ - работающие и неработающие. Бени принадлежал к меньшинству, он ощущал красоту каскада алгоритмов, слышал нечто напоминающее легкий и чистый хрустальный звон, приближаясь к ясной, стройной, лишенной бремени излишеств, логике совершенства. Переписать пять раз, десять раз, лишь бы снова услышать незабываемый райский звук.
     Быстро пролетали дни, а работа двигалась медленно. Проект был сложен и объемен настолько, что все его аспекты не умещались у Бени в голове. Локаторов и радиоволн Бени не боялся. На крыше его дома в пригороде Иерусалима стояла довольно внушительная тарелка спутникового телевидения, с которой он в свое время вдоволь наигрался. Английский спутник вел себя по-джентльменски, неотступно сопровождая землю в ее каждодневном вращении. Программа вещания не была круглосуточной, но довольно четко выполнялась, так что на крышу стоило лазить в основном для развлечения.
     Американские спутники вели себя гораздо хуже, хотя, как военные, должны были бы отличаться хорошей дисциплиной. Они создавали так называемые окна тени, когда один уже ушел, а другой еще не появился, причем интервалы времени между этими темными участками были различны. "Тьма просто так не сдается. Решение на линии сумерек". - Бормотал Бени, выводя алгоритм оптимизации.
     Постепенно решения были найдены, но сумеречная линия очень тонкая и скользкая, если не сказать иллюзорная, совсем не подходящая для основы чего-либо. Однажды Вайс очень грустно сообщил Бени, что в случае войны спутники могут быть переориентированы без согласия Израиля, а это превращает всю систему в игрушку, какой она, собственно, и замышлялась. Оставалась лишь одна надежда, милая сердцу Вайса с его неистребимым оптимизмом "Когда-нибудь у нас будет собственная сеть спутников, и наша система получит вторую жизнь, уже в рамках глобальной противоракетной обороны". - Обещал он Бени, мечтательно и глупо улыбаясь.
     Сняв с разработки никому не нужной системы, Бени посадили за картографию местности, которая вошла в моду с появлением самонаводящихся крылатых ракет. Незаметно протекли полтора года службы. Бени по-прежнему обедал с Вайсом, который питал уже новые надежды. Бени теперь весил 56 кг, за что и получил новые прозвища: "Выкормыш" и "Гадкий утенок".
     "Гадким утенком" называла его, между прочим, Тали Зеэви - первая красавица подземелья, секретарша самого начальника компьютерной части. До призыва Тали вела богемный образ жизни, без устали слоняясь по Тель-Авивским ночным клубам. Она мечтала служить на радиостанции "Галей Цахал", но отец, в прошлом боевой летчик, а ныне - кандидат в меры одного крупного города, от греха подальше, определил ее прямиком в элитный департамент ВВС, известный консервативностью нравов.
     В один прекрасный день Бени вдруг обнаружил в своей внутренней армейской почте странную записку с картинкой:
     "Семь раз подумай и один раз передумай.
     Тали " и очкастый человечек, обхвативший большую голову маленькими ручками.
     Затем пришла вторая:
     "Пролетарии умственного труда, объединяйтесь!
     Тали" и голова Эйнштейна с красным флагом за ухом. О пролетариате Тали знала необычайно много для девушки ее воспитания и социального круга. Дело в том, что один ее друг из дискоклуба "Губка" считал себя марксистом, а у Тали была отличная память на всякие россказни, пусть даже совершенно с ее точки зрения бессмысленные.
     Странные записки приходили по три-четыре раза в неделю. Бени не понимал их сути и считал, что они предназначены кому-то другому. Почему их все время суют к нему в почту? Выяснять было неохота, однако подпись "Тали" он запомнил. Однажды его вызвали к начальнику части, но выяснилось, что тот уехал и задерживается. Пришлось ждать в приемной, где он впервые увидел ту самую Тали. Она почему-то спросила: "Как дела?", будто они старые знакомые.
     Имя, низкий, проникающий голос, лучистые янтарные глаза, непонятные записки, закрутились в тревожном водовороте, и Бени неожиданно, как бы со стороны, услышал самого себя. Он, правда, не нашел ничего лучше, чем пожаловаться, что в его почту кладут чужие записки. Сказал, что очень приятно познакомится, и принялся сновать по кабинету, обо все спотыкаясь и крутя головой.
     Тали, удовлетворенная первой встречей, продолжала посылать записки, пока не пришел ответ:
     "Майор Вайс просил передать приглашение на обед в ресторанчик "Апенди" (через дорогу от нас). Зайду в половине первого. Бени Холем"
     "На первое свидание он пришел с майором", - пробормотала Тали и ухмыльнулась.
     Бени рассказал все Вайсу, не в силах совладать с охватившим его в последние недели беспокойством. Если бы Бени хоть немного разбирался в людях, если бы умел читать эмоции по выражениям лиц, то он бы очень удивился, заметив как Вайс расстроен и озадачен.
     Майор, повидавший всякого за свои 42 года, предчувствовал, что ничего хорошего для Бени из намечающейся интрижки не выйдет. В лучшем случае, вся эта история - затянувшийся розыгрыш, а в худшем - первый акт трагедии, которая не замедлит развернуться. В любом случае, для профилактических мер было уже слишком поздно. Устранить источник неприятностей тоже не представлялось возможным. Если бы Тали была секретаршей Вайса, он бы не раздумывая ее куда-нибудь сплавил, но она состояла при полковнике. В данном случае сначала пришлось бы убрать самого полковника. Пока об этом не могло быть и речи. Оставалась надежда проконтролировать ситуацию и попытаться направить процесс в нужное русло. "Посмотрим, с чем мы имеем дело" - подумал Вайс, и подал Бени идею насчет обеда. Бени неопределенно кивнул головой.
     На следующий день с утра Бени попросил Шперлинга лично доставить почту для полковника, пояснив, что там содержится нечто особо ценное и срочное. Шперлинг сначала возражал, предлагая Бени прогуляться самому, тем более, что он не Шмерлинг, как Бени почему-то его назвал, но вдруг, будто спохватившись, стал добродушным и согласился. До обеда Бени вертел головой как пропеллером, каждые 30-40 секунд поглядывая на стенные часы и сравнивая их показания с наручными.
     Тали вела себя прилично и, словно соблюдая субординацию, разговаривала больше с Вайсом, чем с Бени. Так, с ее точки зрения, было и проще и правильней в плане стратегии построения дальнейших отношений. Она понимала, что Бени во всем слушается Вайса, и стоит заполучить расположение одного, другому просто некуда будет деваться. Так же она вела себя и на виду у сослуживцев, побуждая их распространять выгодные для себя слухи.
     "Тали положила глаз на Вайса" - эта новость стабильно держалась в первой десятке хит-парада сплетен подземелья. Впрочем, на счет истинных отношений членов триумвирата, заседавшего в "Апенди", мнения разошлись. Большинство экспертов, терзаемых черной завистью, отводило Вайсу роль коварного шовиниста, принуждающего бедняжку Тали к неприятным для нее встречам посредством какого-то невиданного подлого шантажа. Меньшинство, соблюдавшее лицемерный нейтралитет, называло Вайса очередной жертвой маньячки-нимфоманки и предвкушало его бесславный конец. Для Бени все, кроме Шперлинга, отводили роль домашней собаки, которая во время обеда, в соответствии с должностью, должна занимать свое место под столом, а Шперлинг, подписавшийся на бороду ( сноска: получил официальное право не бриться), в нее и усмехался.
     - Скажи мне, Ярон, - спрашивал Бени у Вайса, - Почему Тали ходит с нами обедать?
     - Она хочет дружить, - отвечал Вайс и невесело усмехался.
     - Она посылает мне записки, - Бени наморщил лоб и пробормотал, - "Маленький зайчик забыл закрыть окошко и простудился. Не повторяй чужих ошибок". Что это значит? Или о каком-то противном утенке, который родился из большого яйца.
     - Бени, - Вайс укоризненно покачал головой, - разве мама не пела тебе в детстве песенок, не читала тебе сказок?
     - Может быть и читала, но я не запомнил. Мне было неинтересно, - Бени тоскливо поежился.
     - Чтобы почувствовать интерес, воспринимай эти записки, как загадки. Выясни, кто этот, как ты сказал, "противный утенок", и ты многое поймешь, - веселые огоньки, похожие на затухающие блестки салюта, заиграли в темных глазах майора Вайса.
     Общественность была потрясена узнав, что однажды известное трио превратилось в дуэт, оставив Ярона Вайса в ресторанчике "Апенди" наедине с запахом жареного мяса. Майор не обижался, он сам благословил молодых, на все, что у них вместе может получиться. В конце концов, как он уже выяснил на своем опыте, вовсе не армия, а именно женщина делает мальчика мужчиной. Закончив свой первый одинокий за последний год обед, майор выпил два бокала вина и, грустно глядя на стул, где обычно сидел Бени, пробормотал: "Давай, малыш, может быть лебеди тебя и подберут. Если они существуют".
     Тали всюду таскала Бени за собой. Она пробиралась по замысловатому обманчивому переплетению улиц старого Тель-Авива с уверенностью опытного проводника, неожиданно ныряя то в магазин, похожий на галерею, то в галерею, притворившуюся кафе. Бени, как зачарованный, бродил по странному, будто дремавшему в дневные часы городу, стараясь быть внимательным, чтобы не отстать и не заблудиться. Окружающая реальность, обычно скрытая от него матовой пеленой безразличия, теперь проступала яркими живописными картинами, похожими на открытки с видами далеких островов памяти. Ласковый летний ветерок раздувал паруса счастья, а тающий аромат воздушного следа указывал верный путь.
     Вечером - танцующие огни дискотек, лукавые язычки свечей на столиках кафе и шумный хрустящий полумрак кинозалов - все это бесцельно, волнующе, загадочно, как сама Тали, как ее ловкие движения, как ее пристальные желтые глаза.
     - Ярон, почему она со мной встречается? - недоумевал Бени.
     - Видишь ли, Бенци, женщины обычно играют в игру, правила которой известны только им, к тому же эти правила постоянно меняются. Не думай об этом. Работаешь ты даже лучше обычного. Выглядишь замечательно. Если тебе хорошо, зачем задавать лишние вопросы?
     Тали снимала квартиру с двумя товарками на Эвен Гвироль. Туда она уже не раз приводила Бени, угощая его кофе и предлагая на время покинуть тело, расслабившись и помедитировав под настоящую буддийскую музыку, с кассет недавно привезенных старым знакомым прямо из Индии...
     Попробуй расслабиться, когда она сидит в полуметре с голым животом и грудь ее поднимается в такт шепоту заклинания, которое щекочет и сжимает мужские внутренности. Лишь однажды ему удалось сосредоточиться и подумать о работе, но разве это медитация?
     В тот день, оказавшийся для Бени очень важным, Тали потащила его в театр, оттуда - на ужин в какую-то забегаловку под светящимся номером 25, а потом к себе на диван. Бени стало тепло и уютно в мягкой полутьме. Он сладко зевнул. Тали подобрала ноги под себя и принялась гладить его мягкие темные волосы, приговаривая: "Мой маленький утенок. Если будешь себя хорошо вести, скоро превратишься в красивого белого лебедя. Станешь миллионером, как Билли Гейтс, и все будут тебе завидовать".
     " Я уже сам себе завидую", - Бени улыбнулся ей доброй и наивной детской улыбкой, как улыбался во сне много лет назад, когда еще был совсем мал. Она аккуратно положила его на диван и стала раздевать. Бени обмяк, и только случайная нежная щекотка несколько раз заставила его вздрогнуть.
     Закончив процедуру раздевания, Тали ухмыльнулась и прижала Бени своим телом. Она сделала все сама, ловко и быстро. Он несколько раз всхлипнул и затих, поджав ноги. Где-то рядом в теплой и влажной тишине гипнотически звучал стук ее сердца. Оцепенев от блаженства, он складывал удары, пропуская через себя их глухой звук, пока сон не принял его в желанные объятия.
     Бени огорчался, когда его любовь на время исчезала. Как слепой кутенок, он тыкался в чужую запертую дверь, в равнодушно гудевшую трубку телефона и вспоминал слова майора Вайса о том, что женщин не поймешь, и не стоит.
     Исключая непродолжительные полосы тени, Бени чувствовал себя счастливым и полным сил. Его проект близился к благополучному завершению, обещая, по словам Вайса, как минимум - благодарность командующего ВВС.
    
    
     - Знаешь мама, я хочу познакомить тебя и папу со своей невестой, - Бени виновато потупился.
     - Это та девушка, от которой ты иногда звонишь посреди ночи?
     - Ее зовут Тали.
     - Давно пора. Только не называй ее невестой. Это слишком официально, на мой взгляд.
     - Мы должны пожениться как можно скорее, - Бени вскочил с кресла и завертелся по комнате.
     - Ты что? Зачем такая спешка? - мать растерянно провожала его взглядом.
     - Ее отец был против... И ей пришлось... Нам пришлось... - Бени неожиданно сел и обхватил голову руками.
     - Что пришлось? - мать затаила дыхание.
     - Она беременна, - Бени уставился в потолок.
     - На каком месяце? - быстро спросила мать.
     - Не знаю. Расскажи мне, пожалуйста, как женятся, - Бени зажмурился.
     - Ничего я тебе не расскажу. Я поеду и привезу отца. Опять пошел играть в шахматы. Не знает, что у него под носом творится.
     Первые несколько дней после того памятного разговора с Тали в рыбном ресторане старого Яффо, где соленый запах моря и неверные далекие огни, проступавшие сквозь ночь, навсегда сомкнулись в недрах магического шара нестираемых воспоминаний, Бени купался в теплых волнах радости, поражаясь, как быстро, естественно и легко зарождается новая жизнь. Однако, постепенно в оболочке светлого мира появились червоточины, из которых сочился дым беспокойства.
     Теперь все вокруг были озабочены и требовали от Бени множества бессмысленных, на его взгляд, поступков и манипуляций. Тали стала нервной. Иногда она посматривала на Бени так, что лучше бы ему не видеть этих взглядов.
     Родителям Бени Тали понравилась заочно, когда Бени пробормотал, что ее отец то ли мер Герцлии, то ли депутат кнессета. При встрече мать Бени принялась расточать Тали комплименты, подытожив замечанием, что сын выбрал себе достойную невесту. Отец громко смеялся, выпячивал грудь и втягивал живот, недвусмысленно демонстрируя, что вступил в группу поддержки Тали и готов к выполнению любых поручений.
     Громкая свадьба не намечалась, потому что мать Тали называла ее поступок "дикой выходкой", а отец и вовсе с ней не разговаривал. Все это продолжалось, впрочем, до официального заключения брака в рабануте. Затем отец Тали по привычке решил взять бразды правления в свои руки. Он позвонил Бени по телефону прямо на службу и пригласил в свой личный офис для знакомства.
     Бени прибыл раньше указанного срока, предварительно причесавшись и на всякий случай почистив зубы. Отец Тали, грузный и мордастый мужчина, неожиданно вышел из кабинета и увлек Бени в кафетерий.
     - Скажу тебе честно, парень, я не знаю, почему моя дочь выбрала тебя, и в данный момент меня это уже не интересует. Я всегда думаю о будущем, - Рафи Зеэви удрученно уставился на хлипкого зятька.
     - Я буду стараться, - пробормотал Бени потупившись. Эта фраза постоянно крутилась у него в голове. Ничего лучшего он не придумал ни по дороге в такси, ни во время ожидания в приемной и, как бесхитростный игрок, решил сразу выложить на стол свой единственный козырь.
     - Не сомневаюсь, - кивнул Рафи, - Говорят ты силен в компьютерах. Это перспективная отрасль. Тали в ее положении служить больше не будет. Я считаю, что тебе тоже следует освободиться вместе с ней. Я помогу тебе создать собственную фирму.
     - Как же? Недавно приз главы правительства нам вручили. Как же уйти? - Бени пожал плечами.
     - Для начала попробуй решить эту проблему сам. Я слышал, сейчас многие используют психическую статью. Ты ведь не собираешься заняться политикой. Если тебе понадобится моя помощь, сообщи. Меня волнует другой вопрос несколько деликатного свойства, - Рафи некоторое время разглядывал свою кофейную чашечку, гадая говорить, или промолчать. Решившись, он продолжил уверено и веско, - Видишь ли, Бениамин, ты должен следить, чтобы Тали тебе не изменяла. Если она будет продолжать гулять направо и налево, как это было до сих пор, то твое существование, как зятя потеряет для меня всякий смысл.
     Бени молчал, моргая часто-часто. Мысли застряли, будто повисли в невесомости, медленно охватывавшей область живота. Чувство это было противным, но Бени бороться с ним не хотел, с ужасом предчувствуя, что волна, идущая следом, окажется еще более отвратительной. Рафи, тем временем, посчитав, что недостаточно ясно обрисовал ситуацию, решил пояснить:
     - Тали - моя единственная дочь, и она обожает путаться с разными сомнительными личностями. Мне это стоило не мало денег, но главное - нервов. Я старею, и она боится меня все меньше и меньше. Теперь вот задумала замуж выйти и ребенка родить. Я боюсь, что все это ширма для нас с матерью. Может быть, я ошибаюсь. Может быть, она тебя любит. Тогда ты сможешь на нее повлиять. Пожалуйста, не давай ей безобразить. Я все для тебя сделаю, - Рафи неожиданно протянул руку и коснулся Бени своими толстыми волосатыми пальцами.
     Бени вскочил как ошпаренный и, буркнув какие-то извинения, бросился к туалету. Там его несколько раз стошнило. Посидев немного на полу, он отдышался и умылся, потом посмотрел на часы и бросился по служебной лестнице вон из здания, опасаясь, что его будут искать.
     По дороге в Иерусалим он забился на заднее сидение полупустого автобуса, и подогнув под себя ноги постарался сосредоточиться. Запах рвоты всплыл в стоячем душном воздухе вслед за тошнотворными мыслями.
     "Она не любит. Она обманывает. Ее губ, ее тела касаются другие. Я отец, я муж. Мы теперь в союзе перед богом. Все это - подделка? Нет. Так не бывает. Он обманывает и оговаривает. Собственную дочь. Нет. Так не бывает. Я должен ее беречь. Я должен в нее верить, как она верит в меня. Она - лебедь. Это не легко. Белое пачкается. Мы будем жить вместе. Мы должны держаться друг за друга".
     Тали понимала, что теперь она замужем, и без особого восторга была вынуждена согласится снять совместно с Бени квартиру. Апартаменты на улице Дизенгоф оплатил ее отец.
     Пока оформлялись необходимые для освобождения от службы бумаги, Тали продолжала ненадолго появляться на прежнем рабочем месте. Днем она забирала Бени на обед, а в пять уводила домой. Вечером Холемы гуляли по набережной, или в парке, перед сном смотрели телевизор. Когда Тали перестало тошнить, она с головой нырнула в шум дискотек, продолжавшихся иногда до самого утра. Бени всюду таскался за ней, хотя она не раз пыталась отправить его домой, поясняя, что он все равно танцевать не умеет, а спать за столом неудобно. Бени с тревогой замечал, что у Тали много знакомых парней и они как ни в чем не бывало, чмокают ее в щечку при встрече. Дома Бени даже спрашивал: "Кто это был", но обычно не запоминал ни имени, ни истории, с ним связанной. Чтобы показать себя с лучшей стороны и отнять хоть немного неразумной энергии у своей гибкой и сильной женушки, Бени почти каждый день изъявлял желание исполнить свой супружеский долг.
     Сначала Тали как будто одобряла его порывы, открыв для себя секс без презерватива, но весьма быстро такое поведение стало ее раздражать. После сокращения Бени получил два дня, которых вскоре тоже лишился. Тали стала на него кричать, выгоняя в магазины одного, уходила со службы в середине дня, ссылаясь на плохое самочувствие, а по вечерам надолго запиралась в ванной. Однажды Бени проснулся в два часа ночи и обнаружил, что жены рядом нет. Он лихорадочно обыскал всю квартиру и выскочил на лестницу в одних трусах. На улице было светло и людно, своего рода ночной час пик. Он понимал, что должен совершить какой-то решительный поступок. Мысли тревожно метались в темной бессмысленной пустоте, как стая растревоженных пещерных тварей. Он сел, стараясь сосредоточится, и ощутил странное бессилие, тяжесть в ногах, гудение в затылке. Сердце билось так сильно, что каждый его удар, казалось, способен разрушить хрупкие кости грудной клетки. Незаметно для себя Бени лег в кровать и провел тяжелую бессонную ночь, ворочаясь с боку на бок.
     В 7.30 утра Тали вернулась и, сняв мини-юбку, сообщила что почувствовала себя плохо и отправилась в больницу, а Бени будить не хотела, потому что машину он водить не умеет и только зря бы болтался хвостом.
     Когда Тали освободилась из армии, контролировать ее стало совершенно невозможно. Телефон в квартире почти всегда молчал. Бени пытался ее упрекать, но она беспечно отвечала, что часто ложится спать и телефон отключает.
     Однажды Бени, разозлившись, пришел посреди дня и, отперев дверь собственным ключом, обнаружил следующую картину: его жена совершенно голая в каких-то цветочных бусах сидела в кресле, закрыв глаза, а вокруг нее на коленках ползал какой-то бритый наголо мужик в желто-оранжевых тряпках и втыкал в ее нежное тело длинные тонкие иголки. Бени зажмурился, постоял несколько секунд, и снова открыл глаза. Все осталось по-прежнему, только мужик строго смотрел на него, приложив палец к губам.
     Бени вышел из квартиры и уехал к родителям в Иерусалим. Он решил развестись с Тали. Он был растерян и опустошен. Он даже не мог понять, изменяет ему жена, или нет, знал что никогда не сможет сказать наверняка, и это ощущение, как черная дыра, поглотила остатки сияния, которое появилось в мире с рождением его любви.
     Тали звонила и приходила к проходной базы, потому что внутрь ее уже не пускали. Она шутила и извинялась, улыбалась и хмурила бровки, кричала и ругалась, плакала и бросалась вещами. У Бени произошел нервный срыв. Он согласился пролежать три недели в психоневрологическом диспансере, чтобы собраться с силами. Его вещи забрал майор Вайс. С Тали он виделся только в суде, но не разговаривал. Следующий раз они встретились через три года, когда Бени стал навещать свою дочь.
     * * *
    
     Семья Холемов жила весьма обеспеченно, имея виллу в окрестностях Иерусалима. Отец Бени, Моше Холем, по натуре человек молчаливый и мягкий, работал инженером в крупной строительной компании. Мать обожала единственного сына, называя его не иначе как "мамин красавчик", "мамина гордость" и "мамин гений". Активная и энергичная до трудно переносимой степени, она проследила, чтобы Бени был принят в класс для особо одаренных детей с расширенной программой в области математики и физики.
     Новое очкастое и худосочное окружение к величайшему удовлетворению Бени было тихим и необременительным. Насыщенная программа давалась ему легко, и оставшееся свободное время он с удовольствием тратил на свою внезапно зародившуюся после случайного отцовского подарка страсть - сбор авиамоделей.
     Мать немного ревновала его к самолетикам, которыми были завалены все столы и стулья, увешаны стены и заставлены полки, но втайне надеялась, что сын станет великим конструктором, или хотя бы знаменитым летчиком. Самолеты заменяли Бени друзей и подруг, собеседников и кумиров, с ними наедине он проводил тяжелые и радостные часы, их изображения выставлял в рамках и расклеивал по стенам, читал о них и мечтал, что когда-нибудь полетит сам.
     Отец помогал ему собирать наиболее сложные модели, некоторые из них, управляемые по радио, даже летали. В четырнадцать лет Бени собрал свой самый большой самолет с мощным моторчиком и полутораметровым размахом крыльев. Самолет, названный "Скай", мощно жужжал и летал отлично, побивая один за другим собственные рекорды. Бени наблюдал за ним, взобравшись на крышу дома или вершину холма, заслонявшего поселок от восходящего солнца.
     Часто во сне Бени летал, поднимаясь за облака, касаясь рукой их пушистой белой дымки, скользил над предрассветным оранжевым морем далеких широт, парил над ледяными просторами и мчался на перегонки с восходом. Он не ощущал, как его руки и ноги становились крыльями, как они мощно резали воздух, как за ними захлопывалась сверхзвуковая ловушка, как их ласкали нежные влажные облака. Он мечтал найти дорогу в страну тихого бесконечного счастья, где ритмично набегают теплые волны радости и не надо думать ни о чем, потому что все естественно, как сама жизнь.
     Просыпаясь, он порою плакал, понимая, что радостное откровение сна неудержимо ускользает, растворяясь в серой реальности утра. Однажды в сознании его, случилось ли то во сне, или наяву, он не помнил, зародилась идея: пустить "Ская" на перегонки с рассветом. Возможно, где-то там в самом начале дня, на границе света и тени, существует проход в другую вселенную, смещенную по времени, а за ней еще одна дверь, и еще. Счастье - это всего лишь миг - игольное ушко, сквозь его отражение или повторение, возможно, открывается проход в теплую глубину волшебной страны.
     Во сне он не раз летел быстрее солнечного света, но как исполнить это наяву? Бени тщательно обдумывал план небывалого эксперимента. "Солнце восходит из-за холма так, что фронт тени устремиться ему навстречу. Если встать на вершине, то на границе рассвета будет заметна тень фигуры. Это и есть точка слияние и великолепный ориентир для "Ская". Он стартует с крыши вслед за тенью и теоретически может ее догнать. Только бы не подвел мотор".
     Полет мечты обрывается при переходе в состояние реальности. Причиной тому - множество обременительных деталей, бесполезных для человеческого мозга, мыслящего абстрактными образами.
     Бени не учел, что тень движется с переменной скоростью. "Скай" метался на линии рассвета то обгоняя, то отставая от нее. Бени с досады все крутил головой да подпрыгивал, пока не споткнулся и не покатился вниз с холма. "Скай" сломал крыло, а Бени соответственно сломал ногу и два ребра.
     "С самолетами покончено", - заявил отец, и сложил все модели и картинки в подвале. Бени два месяца не посещал школу из-за переломов и глубокой депрессии. Вновь обрести интерес к жизни ему помогли красочные книги фэнтези, где полеты и переход в другие измерения были обычными магическими буднями.
     Психолог, которого Бени посещал с четырехлетнего возраста, одобрил его новое увлечение. Во всяком случае, авиамоделизм казался доктору Штерну занятием более инфантильным и менее полезным для процесса социализации личности, чем сказки для взрослых, раскрывающие, пусть даже опосредованно, множество этических и социально-психологических аспектов человеческих взаимоотношений.
     Бени всего этого не знал, потому что не считал интересным. У него вообще была поразительная особенность игнорировать всякую бесполезную, или как он сам выражался "скучную" информацию. Фэнтези нравилась ему идеей множественности миров, которую он и сам давно уже открыл интуитивно, и магией, помогающей выйти за рамки тяжелой гнетущей повседневности.
     Учебу в университете и в особенности необходимость посещать лекции Бени воспринимал как бессмысленную досадную формальность, своего рода оброк в пользу видимой реальности. Знания казались ему потенциально полезными для возможного перехода в мир справедливости и счастья, но физическое присутствие, участие, соприкосновение приносило только холод разочарования, напоминая о нелепой, столь трудно исправимой ошибке.
     Его одиночество было естественным, почти уютным. Шестнадцатилетний, тощий, бессловесный Бени среди ребят и девушек в большинстве своем окончивших армейскую службу, выглядел уродцем, не человеком, а созданием, многие считали, что он дефектный от рождения. Обнаружив, что Бени отличник, некоторые девчонки пытались наладить с ним контакт, чтобы списывать упражнения, но, озадаченные его неадекватной реакцией, быстро отступились. Парни с ним вообще не заговаривали, сторонясь равнодушно или брезгливо.
     Только Шанти, который иногда попадал на те же лекции, что и Бени, не ощущал над ним своего превосходства. Шанти был полным, энергичным мальчиком, разъезжавшим по кампусу на самоходном инвалидом кресле. Будучи великим вруном и любителем выступать перед аудиторией, он каждый день по-новому рассказывал о том, как и когда с ним произошло несчастье. История эта, одна из многих, сама по себе была практически бесконечна, поэтому визгливые речи Шанти, перемещаясь в пространстве практически не смолкали. Создавалось впечатление, что Шанти вездесущ. При этом дружить с ним никто не собирался.
     Бени стал его приятелем, потому что Шанти рассказал ему о себе правду. На самом деле Шанти был здоров, даже здоровее обычного человека. И ни какой он не Шанти Глюкер, а наследный принц Амбера, скрывающийся до поры до времени на земном отражении. Бени тоже искренне признался, что он в этом мире временно, по ошибке, и стал ходить к Шанти в гости. Заперевшись в комнате, они путешествовали в бесконечности миров, мечтая, что когда-нибудь создадут свои собственные.
    
    
    
     * * *
     У Бени с первых месяцев жизни был очень умный взгляд и весьма не стандартное поведение, поэтому родители, не долго думая, решили, что их сын гений.
     В детском саду, не без помощи считавшей себя остроумной воспитательницы, Бени прозвали астронавтом. Во время хорового исполнения жизнеутверждающих и патриотических песен он покачивался вместе со всеми в такт музыке, но при этом губ не разжимал и смотрел в потолок. На неоднократные вопросы, что он там такое рассматривает, Бени всегда отвечал одинаково коротко: "Небо".
     Дети его не любили за непохожесть, или, как принято говорить в среде взрослых, инакомыслие. Во время исполнения поздравительных песенок и считалок по случаю дня рождения согруппников, он обычно начинал горько плакать, порой вгоняя в депрессию весь коллектив. При всеобщем ликовании по поводу дополнительной прогулки, он хмурил брови, а в ответ на угрозу оставить его одного, если он будет копаться и задерживать всех - улыбался.
     Разговаривал Бени хорошо, правильно и обычно имел при этом серьезное выражение лица. И все же повод для беспокойства был и весьма значительный, потому что Бени разговаривал только с родителями, воспитательницей, и охранявшими детский сад солдатами, которые сменялись каждую неделю. На вопрос детского психолога, которому родители отдавали не малую часть своей зарплаты: "Почему ты не разговариваешь с детьми?" Бени невозмутимо отвечал: "Им не интересно то, что я говорю. Иногда они злятся. Мне это не нравится".
     "Нарисуй мне, пожалуйста, семью" - просил психолог.
     Бени рисовал человечков, как попало, в виде зеленых закорючек, не обращая внимания на остальные шестнадцать цветов в роскошном наборе - мечте малолетнего каракулиста.
     - Расскажи мне, пожалуйста, что ты нарисовал.
     - Семью, - убежденно отвечал Бени.
     - А почему все человечки зеленого цвета и выглядят одинаково?
     - Не важно.
     - Разве твой папа похож на маму?
     - Это не мои мама с папой. Это не моя семья.
     - Чья же это семья?
     - Не важно. Их трое.
     - Тогда нарисуй мне, пожалуйста, свою семью.
     Бени хмурился и виновато отвечал:
     - Я не умею.
     - А чем твоя семья отличается от той, что ты нарисовал?
     - Не знаю, - Бени начинал плакать.
     Вердикт психолога, между прочим, косвенно подтверждавший мнение родителей о необычайных способностях сына, был не ясен и не прост:
     " Мальчик с трудом адаптируется к меняющейся обстановке из-за своей принципиальности и неумения сопоставить собственное видение мира с объективной реальностью. Отсюда и трудности в общении. Мальчику легче контактировать с людьми, действия которых отвечают определенной схеме, чем с партнерами, требующими полновесного эмоционального контакта".
     "Я тоже был в детстве неразговорчив. Это пройдет". - Пожал плечами отец.
     " Предпринимайте все, что вы считаете нужным. Мы тоже пытаемся его разговорить, но Бени слишком умен для нас. Ему будет интересно беседовать только с таким интеллигентным и развитым человеком, как вы. Работайте с нашим сыном. Мы не пожалеем средств". - Пообещала мать.
     Психолог вздохнул и согласился. Такой сложный и интересный случай встречался ему впервые, и в конце воображаемого тернистого пути вдруг заманчиво заблестело признание, ласкающее профессиональную гордость, плавно выливающееся в издание книг, и приобретение ученых степеней.
     Подход доктора Штерна был очень прост и, на первый взгляд, логически верен. Он предложил Бени ролевую игру, в которой на первом этапе представлялся различными типами возможных собеседников, пытаясь таким образом разработать определенные схемы общения, а на втором - проверить, научился ли его юный пациент адекватно воспринимать разнообразие человеческих характеров и эмоций, предлагая ему самому выбирать для себя роль.
     - Скажи мне, Бени, у тебя в саду в группе есть девочки? Или только мальчики? - интересовался доктор Штерн.
     - Есть три девочки. Яэль, Яфит и Вики, - точно отвечал Бени.
     - Предположим, что я - это Яэль. Хорошо? - доктор Штерн усмехнулся, чтобы серьезный Бени не подумал, что у него не все дома.
     - Хорошо, - пожал плечами Бени, соглашаясь с тем фактом, что взрослые тоже имеют право на собственные причуды.
     - У тебя новые туфли? Они мне нравятся, - пропищал доктор тоненьким голоском и выжидательно уставился на Бени.
     - Не похоже, - Бени покачал головой.
     - Голос не похож, - усмехнулся доктор.
     - Голос может быть... Не знаю, не обращал внимания. Яэль со мной никогда не говорит, - Бени уставился на стенку и принялся разглядывать диплом доктора Штерна, словно сомневаясь в его компетенции.
     - А мальчики, - не сдавался Штерн, - они к тебе обращаются?
     - Иногда хотят забрать игрушку, - Бени зевнул.
     - Отлично, - доктор оживился, - Ты им сразу не отдавай, предлагай обменяться.
     - Морди меня ударит, - недовольно покачал головой Бени.
     - Как это - ударит? А куда воспитательница смотрит?
     - Не знаю. Она всегда занята. Она тоже не любит детей, - Бени потупился.
     - Как Морди? - уточнил доктор.
     - Как я, - Бени удрученно уставился в потолок.
     Только не сдаваться. Только не сдаваться. Твердил себе доктор Штерн.
     Бени. между тем, жил своей обычной тихой мечтательной жизнью. Хождение к психологу казалось ему не более бессмысленной затеей взрослых, чем обучение шахматам с международным мастером, отцовским приятелем. "Гений должен уметь многое даже в четыре года", - поясняла мать, и Бени, кивая, плелся в указанном направлении, добиваясь незаметно для себя весьма значительных успехов.
     Любимым его занятием было складывание всевозможных мозаик из цветных кусочков картона и фигурок из кубиков, тогда как его согруппники использовали все эти предметы в качестве равнозначных строительных единиц для сооружения башен и прочих высотных объектов неопределенного вида и назначения.
     Начисто лишенный всяческой амбициозности, Бени не мог понять, почему коренастый настырный мальчик Мордехай Леви, которого уменьшительно называли Морди, старался построить максимально высокую башню, уговаривая отдать, или отнимая при этом кубики у всех остальных детей. Впоследствии, уже в школе, выслушав историю о Вавилонской Башне, Бени понял, что гордыня и глупость великолепно дополняют друг друга. Еще в ту пору он пообещал себе создать механизм, моментально переводящий на все языки мира, чтобы люди не раскаивались за то, что какой-то древний Морди заставил их строить бесполезную башню до небес. " Если бы это было что-то красивое и полезное, Всевышний бы не возражал", - подумал Бени.
     В младших классах под воздействием соответствующих предметов Бени часто размышлял на философско-религиозные темы, которые в его светской семье практически не затрагивались, но постепенно полностью запутался и в растерянности отступил.
    
    
     * * *
     Бени Холем не хотел рождаться на свет. Невольно причиняя матери сильный дискомфорт в течение четырнадцати часов, Бени хотел только одного, чтобы его оставили в покое. При первом дыхании крик недовольства был настолько силен, что родильная сестра чуть не выронила несчастного маленького страдальца.
     "Я его понимаю", - устало усмехнулся врач, отчетливо осознававший, насколько приятней пребывать в утробе матери, чем работать, к примеру, гинекологом. Это, пожалуй, был первый и последний человек на жизненном пути Бени, который правильно понимал мотивацию его поступков.