|
Илья Рейдерман
И в тех глубинах — мы едины…
* * * Пусть жизнь ведёт себя, как сводня, и торжествует свальный грех, - не то, что сказано сегодня, должно быть на устах у всех. Волнуемого моря пена! И все халифы и царьки, чья власть непрочна и мгновенна, - как лопнувшие пузырьки. Но есть же - времени глубины. Есть вечных истин глубина. И в тех глубинах — мы едины. Но там — молчанье. Тишина.
* * * Пусть время роется в своих карманах, - но, может быть, в одном из них дыра, и автор строк, коротких ли, пространных - куда-то в «завтра» выпал из «вчера». Он выскользнул, как круглая монетка (на миг блеснула тем, кто мимо шли!) И знает только нумизмат, как редко то, что лежит, незримое, в пыли. Найдёт ли время своего поэта? – звучит вопрос. Но что сказать в ответ? …Быть может, в том над временем победа, что был в стихах какой-то странный свет.
Жидкая тьма
Фонарь лишь разжижает тьму, и в этой жидкой тьме непонимающе гляжу, как не в своём уме. Как в полусне. Как без руля корабль (где цель? где честь?). Так в жидкой тьме летит Земля. Куда? Зачем? Бог весть! Всё жидкая объяла тьма, и чудится в ней враг. А что же может свет ума, когда повсюду – мрак? И где реальность? Полуявь и полуправда! Ложь. …Усилий мысли не оставь, иначе – пропадёшь. Тьму не впусти в себя, вовнутрь, и злого не пророчь. На страже будь грядущих утр, хоть ночь повсюду, ночь. 7.03.14.
Памяти Инны Лиснянской
«И только перед ликом смерти всё обрело свои места…» Инна Лиснянская
Поэты уходят из мира, в котором высокое слово считается вздором. Поэты уходят. А что остаётся? - Стихотворенье – подобье колодца. Уже за пределами смертной юдоли нам в эти глубины вглядеться бы, что ли, и звёзды увидеть - по три – над стихами – над сором житейским, над болью, грехами… Хоть время, увы, беспощадно и косно, хоть мы невнимательны, слепы, убоги, - ещё нам те звёзды увидеть не поздно, высокие звёзды – что в водах глубоких. Нет, прав не политик - поэзии верьте! Как правда – прекрасна, коль совесть – чиста! Вот с неба ночного - упала звезда. И плещется в тёмном колодце – бессмертье. 12.03.14.
Девятьсот четырнадцатый год 1. Вот уходит тринадцатый год, и четырнадцатый подступает. Время медлит свершить переход- даже стрелка на миг застывает. А потом – зашумит календарь, отмечая столетние даты. …Где-то пороха горькая гарь и шагают на гибель солдаты. К ним, пока что не ставшим травой, я тяну свою тёплую руку. Залпы первой ещё мировой - отзовутся и сыну, и внуку. Тут ломается века хребет. Человечества честь – без опоры. Вместо Логики, Разума - бред. Ни к чему запоздалые споры. Если что и спасает - душа. Знать бы, что нашу душу - спасает. Вот - огрызок есть карандаша. Мысль и слово. А внук – прочитает? 29.12.13.
2. Ты явилась в платье узком. Летний воздух пахнет роком. Отвратительных моллюсков сбрызнем мы лимонным соком. Я гляжу уже оттуда, полумёртвыми глазами. Мы б хотели верить в чудо. Боже, что же будет с нами? С нашей бедною любовью, скособоченной судьбою? - Словно устриц – сбрызнут кровью землю эту, нас с тобою. Накопилось много гною – скальпель взял хирург вселенский. - Что же будет со страною – дикой, милой, деревенской? - А окно в Европу – чтобы не мешало – занавесят, заколотят: вижу гробы! Смерть – пушинки меньше весит. - Говоришь – как из могилы! Как безумны эти речи! Не пророчь! Опомнись, милый. Обними меня покрепче! 3.03.14.
Из книги «Молчание Иова»
Детство Я - не кукла, набитая ватой. Я - испуганной плоти ком. Больно! Что ж вы меня - кулаком? По графе я виновен? Пятой? Я - ваш брат! (Но не вижу брата…) С вами быть хочу, а не врозь! …Ненавидящий пламень взгляда прожигает насквозь. Словно ключ без замка - я не нужен, и проталкиваюсь сквозь толпу со звездою Давида на лбу… Дух мой - болью недетской разбужен. Я - пархат? Я - умею порхать, да, витать в облаках, быть не с вами. Я умею не только вздыхать - я захвачен мечтами и снами… О, как я несказанно богат! Но глаза оторву от страницы - как мне, люди, к вам словом пробиться, встретить не ненавидящий взгляд? Одолеть эту пропасть, разлад, эту ненависть, эту муку. Словно выстроить мост через ад и пожать чью-то добрую руку…
Памяти матери, Ханны Липовны Сородской
Всё тихо. Я на кладбище осеннем. И в воздухе не пахнет воскресеньем. День пасмурный. И карканье ворон. На памятниках - тысячи имён. Их имена - сухой листве подобны, осенней, и беззвучно шелестят уже оттуда, из глуши загробной, а может быть, по воздуху летят... Мне кажется, что мёртвые живут, уже незримы. Пребывают тут. Не оттого ли здесь всегда так тихо? Посмертное над жизнью торжество. Всё тяжкое ушло, забыто лихо. Всех обняло всемирное родство. Здесь нет чужих. Все умершие - наши. Мы им - не судьи. Всякий - нам судья. Ах, кажется, они стоят на страже, нас защищая от небытия. Они напоминают нам: живите не в полусне, цените каждый миг, держась за свой конец великой нити, что связывает мёртвых и живых.
* * * Еще не назвался “иври” - постой же, подумай, замри, останься на месте, застынь, дыши себе жаром пустынь. Дыши, никуда не спеши, века со стадами кружи Бездумный, спокойный, живой, - верши себе путь кочевой. Еще не назвался “иври” останься на месте, замри. Не стоит вставать во весь рост. Еще далеко холокост. Еще не назвался “иври” - так не горячись, не гори. Так сладко в овечьем тепле, хоть и не на вечной земле. Куда ты, мой предок, куда? Течет безмятежно вода. Но тем, кто уже за рекой - сужден ли когда-то покой?
Из подражаний псалмам
1. Господь, упал я в пропасть, я - внизу, совсем без сил, и на судьбу пеняю. Ещё держу я душу на весу, ещё её на землю не роняю. О, помоги её мне удержать - она глуха, слепа, нема от боли! Позволь мне горним воздухом дышать, дай, Господи, простора, света, воли! Чтоб я на это облако залез, увидел, как дела Твои чудесны. Брось мне верёвку со своих небес, чтоб выкарабкивался я из бездны, Как мир хорош - лишь с высоты видней. Незримы мелочи, исчезли тени. И станет нашей жизни смысл - ясней. И я замру в восторге и смятенье. Я истиной Твоей пронзён насквозь! Не дли мою бессмысленную муку. ...Господь, с небес своих - верёвку брось, иль протяни, коли захочешь, руку.
2. Господи, как тяжело удержаться на облаке, заворожено глядеть и глядеть в небосвод! Как мне забыть всех вещей ускользающих облики, как мне не слышать истошные крики забот? Господи, дай же вдохнуть этот воздух немереный, ласковый, синий, тот самый, что знали детьми. Как тяжело быть твоею иголкой потерянной! Всё же - найди, подними меня, в руки возьми. Я пригожусь, чтоб чинить небеса эти рваные, соединять всё, что в жизни уже разошлось. Словно хирург, я склонюсь осторожно над раною, только бы нитью тончайшей всё сшить удалось! Облако - нитей клубок, белоснежный, запутанный. Господи, дай ухватить бесконечную нить. Дай подышать этим воздухом сладостным, утренним, дай воспарить мне и времени бремя избыть. Вечность Твоя - окружит беспредельною ласкою! Мне б сохранить, не забыть этот луч на щеке... …Только придётся вернуться в среду эту вязкую, где не удастся ходить без забот, налегке. Господи, как превращу я постылое - в милое? Но, поднимаясь в последнем усилии сам, должен какой-то - должно быть божественной - силою тяжесть избыть, всё земное поднять к небесам...
3. Как тяжела, Господь, твоя десница!
Ты - скульптор, ну а я - набросок Твой. смогла она, чтоб не была кривой. Взглянув, проводишь по лицу черту. Но я ведь не из глины - больно, больно! Вот - складка горькая у рта. Довольно! Старею, и мудрею, и расту. Ещё не закоснел, не омертвел, ещё податлив. Мни меня, как глину. Расправлю душу. Выпрямляю спину. О, как порою тесен мой удел! Ты сжал меня ладонями. Терплю, хоть рвётся вопль из недр болящей плоти. Не жду, когда придёт конец работе, ещё судьбу свою не тороплю. Ведь, как и Ты - я совершенства жажду, и пусть не устаёт Твоя рука. Глаза открою и пойму однажды, как жизнь непостижимо велика! В ней всё едино, переплетено,
и тьма ночная - лишь изнанка света. божественно! Но нам - платить за это.
Тель-Авивский клуб литераторов
Объявления: |