Движущиеся вместе, но каждый сам по себе.
В общем хлопке и жесте - дань единой судьбе.
Толстяки и тростинки, прелестницы, горбуны
Ритмом либо инстинктом в целое сведены.
Танец простой породы, музыка третий сорт.
Дружные повороты юбок, рейтуз и шорт.
Что-то в этом от хлестких - с пеной наискосок -
Волн средиземноморских: рядом, через песок.
В окриках диск-жокейши - скрытый сержантский лай.
Славный и богатейший кем-то придуман край.
Танец идет под песни. Окрик необходим.
Танец делают вместе. Но танцуешь один.
Ни одного сефарда - разве что йеменит.
Грудью, врозь и попарно... Что ж мне кровь леденит? -
Горя неизреченность? Преодоленный страх?
Гордая обреченность? Призрак "узи" в руках?
Кто-то придумал танец. Город. Народ. Удел.
Кисти плывут, взметаясь, над перебросом тел.
Обувь стучит о плиты, волны чертят зигзаг.
И словно глаза закрыты - при открытых глазах.
ДОЖДЛИВО
Дождливо. Это как знак
в начале нотного стана.
Меняется лад, меняется флаг,
и в вышних осанна.
Как будто за тучей скрыт
при ярком солнце невидимый
податель благ удивительный,
защита защит.
Растущие с неба вниз
побеги дождя вплелись
в лимонных деревьев заросль.
Догадываешься: жизнь
не в том, в чем казалось.
Скользит под ногой ступень
("О черт", - говоришь себе),
Белье опять не просохло.
Однако ж, как хорошо стопе
в кроссовках.
Догадываешься: смысл
тебя - не тобой обоснован.
Дурак,
рассмейся, щекой прижмись
к ребенку, глотни спиртного.
Включи, предположим, Орфа,
свари, предположим, кофе,
пока не пришлось,
натянув капюшон,
сказать: "Я пошел".
* * *
Н. З.
Над красными крышами вилл Ашкелона,
над желтою дюной в округлых кустах
фиалковым сгустком внизу небосклона
вздымается море на тихое "ах".
С белеющим судном (привет от морей)
рассеянный Крым наплывает, непрошен.
Вот этот оттенок нашел бы Волошин,
затеяв с утра написать акварель.
И хватит о том, что тебя раздавило!
Глаза наводи, разжимаясь внутри
на красные крыши, на белые виллы,
на дюны, а дальше-то: чорт побери,
Там скалы и древний причал Аскалона,
и шлепанье пены, и говор зыбей,
и в море вступая, ноги не разбей
о черный топляк византийской колонны,
И к мысли привыкни, что это не страх -
в какое-то утро уйти, прекратиться
над морем, над дюной в округлых кустах,
над этой бросающей в жар черепицей.
Анатолий Добрович,