Движущиеся вместе, но каждый сам по себе.
  В общем хлопке и жесте - дань единой судьбе.
  Толстяки и тростинки, прелестницы, горбуны
  Ритмом либо инстинктом в целое сведены.
    Танец простой породы, музыка третий сорт.
  Дружные повороты юбок, рейтуз и шорт.
  Что-то в этом от хлестких - с пеной наискосок -
  Волн средиземноморских: рядом, через песок.
    В окриках диск-жокейши - скрытый сержантский лай.
  Славный и богатейший кем-то придуман край.
  Танец идет под песни. Окрик необходим.
  Танец делают вместе. Но танцуешь один.
    Ни одного сефарда - разве что йеменит.
  Грудью, врозь и попарно... Что ж мне кровь леденит? -
  Горя неизреченность? Преодоленный страх?
  Гордая обреченность? Призрак "узи" в руках?
    Кто-то придумал танец. Город. Народ. Удел.
  Кисти плывут, взметаясь, над перебросом тел.
  Обувь стучит о плиты, волны чертят зигзаг.
  И словно глаза закрыты - при открытых глазах.
      ДОЖДЛИВО
  Дождливо. Это как знак
  в начале нотного стана.
  Меняется лад, меняется флаг,
  и в вышних осанна.
    Как будто за тучей скрыт
  при ярком солнце невидимый
  податель благ удивительный,
  защита защит.
    Растущие с неба вниз
  побеги дождя вплелись
  в лимонных деревьев заросль.
  Догадываешься: жизнь
  не в том, в чем казалось.
    Скользит под ногой ступень
  ("О черт", - говоришь себе),
  Белье опять не просохло.
  Однако ж, как хорошо стопе
  в кроссовках.
    Догадываешься: смысл
  тебя - не тобой обоснован.
  Дурак,
  рассмейся, щекой прижмись
  к ребенку, глотни спиртного.
  Включи, предположим, Орфа,
  свари, предположим, кофе,
  пока не пришлось,
  натянув капюшон,
  сказать: "Я пошел".
      * * *
  Н. З.
  Над красными крышами вилл Ашкелона,
  над желтою дюной в округлых кустах
  фиалковым сгустком внизу небосклона
  вздымается море на тихое "ах".
    С белеющим судном (привет от морей)
  рассеянный Крым наплывает, непрошен.
  Вот этот оттенок нашел бы Волошин,
  затеяв с утра написать акварель.
    И хватит о том, что тебя раздавило!
  Глаза наводи, разжимаясь внутри
  на красные крыши, на белые виллы,
  на дюны, а дальше-то: чорт побери,
    Там скалы и древний причал Аскалона,
  и шлепанье пены, и говор зыбей,
  и в море вступая, ноги не разбей
  о черный топляк византийской колонны,
    И к мысли привыкни, что это не страх -
  в какое-то утро уйти, прекратиться
  над морем, над дюной в округлых кустах,
  над этой бросающей в жар черепицей.
        
    Анатолий Добрович,