Саша Фельдман

Запах пороха

 

         Это топкое место. Ловушка, тупик,

Где любое решение бьет по тебе. Не случайно

Возвращается прошлое. Память хранит каждый миг:

Горечь страха, жар солнца, чай с привкусом лайма…

Холод мести, что тихо вползает в сердца

Совершенным подобием анестезии.

Миг, который ты должен прожить до конца,

Отпустить, потому что тебя отпустили.

Расстояние, время – не лекари ран

Тех, невидимых, тайных – под розовой кожей.

Жизнь нас учит прощать – и друзьям и врагам.

Это то, что ты сделал. И все, что мы можем.

                                                         Д. Нефедьева

 

 

Глава первая - Трудный вопрос

    – Неужели ты сможешь направить автомат на человека и убить его? – спросил знакомый лондонский адвокат Джим, не отрывая от меня тревожного взгляда. За столом повисла тяжелая пауза. Я растерянно поглядел на отца, который сидел рядом и молча давал мне понять, что надо ответить.  

- Джим, что ты привязался к ребенку? Дай ему спокойно поесть, – попыталась разрулить ситуацию тетя Мила, жена адвоката,  представлявшегося эдаким мирным голубем. 

- Нет, Мила, пусть он ответит, он взрослый парень, который скоро получит оружие, и я хочу знать, сумеет ли он кого-то убить.

Я задумался. В книгах, кино, да и в повседневной жизни убивают людей сплошь и рядом. В детстве я играл в войнушку, и мы убивали, хотя и понарошку. Но я никогда не думал, что мне, возможно, придется стрелять в живого человека.

- Джим, ты поставил меня в тупик своим вопросом. - Я тянул с ответом, пытаясь сформулировать свою мысль по-анлийски, - Конечно, последнее, чего я хочу, это стрелять в людей. Я единственный сын, и мне прямая дорога в тыловые части. Скорее всего, автомат я увижу пару раз на учебных стрельбищах.

- Все же, Саша, если надо будет стрелять в человека, поднимется у тебя рука? – Джим не отставал. Я вспомнил своих дедов-ветеранов, прошедших Вторую мировую, и спокойно ответил:

- Да, Джим, застрелю, если надо будет защитить коллег, семью или друзей.

Адвокат разочарованно посмотрел на меня и покачал головой.

- Но ведь ты убьешь человека! ЧЕЛОВЕКА! - Он повысил голос, сорвавшись на фальцет. Отец наконец-то вмешался и деликатно перевел разговор на театральную жизнь Лондона.

Это было в марте девяносто четвертого, во время моей первой поездки в страну туманного Альбиона, а уже спустя полгода я лежал на своем первом учебном стрельбище, проходя курс молодого бойца. В руках - автоматическая винтовка М-16, передо мной картонная мишень в виде человека, прибитая к деревянной палке.

- Эш (Огонь на иврите), - проорал наш сержант, и его команда затерялась в громыхнувших выстрелах. Я лежал, смотрел сквозь прицел на мишень и не мог нажать на курок. В памяти всплыл наш разговор с Джимом. Я на секунду представил себе, что передо мной не мишень, а живой человек, и мне стало не по себе.

- Басовский, тебе что, особое приглашение требуется, или иврита, сука, не понимаешь? – Сержант, сволочь, больно пнул меня в бедро, - Я сказал - ЭШШШ!

   Философские мысли улетучились, палец нащупал курок,  и, представив, что мишень – это и есть мой сержант, я выпустил весь магазин на одном дыхании.

Глава вторая – Связист его величества

Моя армейская карьера складывалась не так, как у многих моих друзей, которые тоже были единственными сыновьями и попали в тыловые части, где у большинства была возможность каждый день возвращаться домой. После длительного курса связистов меня по ошибке отправили в батальон мотопехоты, а это уже боевые части.

  - Так, молодой и зеленый, - приветствовал меня офицер связи мотопехотного батальона. - Мы формируем новый батальон «Харув», будешь отвечать за связь первой и второй роты.  Марш на склад, поменяй ботинки – если ребята увидят тебя в черных, а не в наших, -коричневых, они  тебя не примут (светло-коричневые ботинки носили только десантники и мотопехота).

- Вообще-то, я единственный сын, и в ваш лихой батальон меня направили по ошибке.

- Да, е..ный карась! - заорал офицер. - Почему мне вторую неделю присылают дефективных? Ладно, вернем тебя, как только бюрократию утрясем, а пока иди в роту, знакомься с ребятами и помоги им со связью в бронетранспортерах.

   Проторчал я в мотопехоте почти неделю и со многими успел познакомиться и сдружиться. Тогда я не знал, что мы еще не раз пересечемся, и нас ожидают совсем не детские испытания.

После многочисленных выяснений и разбирательств, меня отправили обратно в Генштаб иерусалимского округа, чему я был несказанно рад – база находилась в десяти минутах от дома.  Впрочем, радовался я недолго. На следующий день, узнав, что я пришел из мотопехоты, да еще и в светло-коричневых ботинках, умное начальство решило отправить меня туда, где погорячее: в территориальную бригаду в палестинский город Тулькарем. Это было еще до Ословских соглашений, вывода войск из арабских городов и создания палестинской автономии. Сказать, что Тулькарем тихое местечко, я не могу. В первый же день по дороге на базу, джип, подобравший меня на КПП (Контрольно Пропускной Пункт), закидали камнями. В штаны я не наделал, но было очень неприятно. Позднее я привык к камнепадам – арабы постоянно забрасывали армейские машины «орудием пролетариата».

Наша база в Тулькареме находилась в самом сердце города. На относительно небольшом клочке территории пытались сосуществовать вместе армия, МАГАВ (пограничники), полиция, ШАБАК (контрразведка) и военный суд. Но главными хозяевами базы были огромные крысы, которые вальяжно прогуливались по территории и нисколечко не боялись людей. Жить в таком месте, где за забором тебя постоянно поджидает опасность и ненавидящие тебя палестинцы, было не очень комфортно в моральном плане. Но все быстро привыкали и варились в собственном соку, пытаясь не обращать внимания на окружающий мир. Даже ночные завывания муэдзинов становились для нас успокаивающей колыбельной песенкой.

 Несколько месяцев я служил рядовым связистом, отсиживавшим задницу в лаборатории и чинившим радиоприборы, а потом меня назначили личным связистом нового замкомбрига (самхат - на иврите). Звали его Юсен. Друз по национальности, это был детина с кулаками размером с мою голову, который, до нового назначения отбарабанил в бригаде Голани, одной из самых прославленных и безбашенных в Израильской армии. Юсен был очень грозен с виду, но сердце у этого громилы было добрейшее. Он с легкостью общался с рядовыми солдатами и довольно быстро завоевал большой авторитет среди ребят на базе.

Быть личным связистом самхата означает, что ты круглые сутки привязан к начальству. Куда бы начальник ни поехал, ты едешь с ним. На базе твое место либо в диспетчерской, либо не дальше тридцати метров от джипа, который должен быть с исправной связью и, главное, с запасами еды (поэтому у меня был свободный доступ на кухню – мечта многих солдат).  Ты должен быть готов к любой тревоге, вызову и заданию. Ты должен наизусть знать коды и позывные всех соседних баз, читать карту и ориентироваться на местности лучше любого бедуина. Поначалу мне было совсем не сладко. К тому же, мой иврит еще был далек от совершенства, и порой было невыносимо трудно уловить по хрюкающей рации, чего от меня хотели, и передать начальству четкую сводку. Надо отдать должное Юсену и нашему водителю, Шмулику, они хоть и прикалывались над моими перлами, но помогали и учили. Увидев меня на стрельбище в первый раз, Юсен состроил кислую гримасу.

- Хороший у нас связист, - обратился он к Шмулику - Если попадем в переделку, он нас первыми и пристрелит. Смотри, профессор, как стреляют настоящие голанчики. – И я стал свидетелем сцены, похожей на эпизод из голливудских боевиков.

- Ну, что рот открыли, салаги? - Шмулик тоже стоял в небольшом ахуе. - Будем учиться! Не позволю позорить Голани, да и жена моя должна знать, что у меня надежные телохранители.

- Не знаю, как насчет твоей жены, Юсен, но мои родители могут быть спокойны. С таким Рембо, как ты, мы с Шмуликом как за каменной стеной, - сказал я с еще большим уважением к командиру.

С того дня, как я стал связистом Юсена, армейские будни побежали для меня с огромной скоростью. На базе многие мне завидовали, и отчасти было чему – я был полностью освобожден от ненавистных дежурств, со мной на равных и даже заискивающе общались офицеры базы. Я был в курсе большинства секретов местного значения, и самое главное, я все время был в разъездах по нашему неспокойному округу. В основном это была рутина – объезд баз, КПП и еврейских поселений. Помимо всего, мы выезжали на любое происшествие – будь то дорожная авария или теракты. На удивление, я довольно спокойно стал воспринимать трупы, хотя в детстве панически боялся. Юсен любил поговорить с солдатами за жизнь, а им, в свою очередь, было очень лестно, что сам подполковник снизошел до их уровня. Но и вставлять он умел по самые помидоры, если что-то шло не так. Ребят было жалко, а мне особенно было жаль наших, русских, которых ловили за игрой в карты на КПП или, еще хуже, с бутылочкой холодного пивка (было и такое). В такие моменты мы долго с Юсеном спорили о советском менталитете и прочей хрени. Позже мы с Шмуликом придумали простую схему: он заговаривал зубы Юсену, а я втихаря по рации передавал ребятам, что скоро нагрянет начальство.

Наши акции в глазах Юсена возросли, когда мы с Шмуликом ночью свинтили синюю мигалку с ментовской машины прямо на парковке полицейского участка (у комбрига на джипе была такая, а чем его зам хуже?). Операцию провернули, как говорится, без шума и пыли. Утром Юсен заметил новшество, посмотрел на наши невыспавшиеся лица и, сделав невинное лицо, сказал:

- До Голани вам еще далеко, но довольно дерзко, одобряю.

Правда, и сдал он нас ненароком буквально через неделю, когда на совещании представителей силовых структур заспорил с полицейским и в доказательство того, что в полиции служат лохи, сообщил: мол, какой от вас толк, если даже мои архаровцы у вас из под носа мигалки таскают. Шум поднимать не стали, но мигалку заставили вернуть, дав взамен похуже, но все равно - синюю.

Палестинцы наш джип закидывать камнями не рисковали. Однажды когда два камня саданули по корпусу джипа, Юсен почти на ходу выскочил из машины и неожиданно открыл огонь. Стрелял он в воздух, но ощущение было, будто целится по  камнеметателям. По уставу, открывать огонь в таких случаях запрещалось, но у Юсена был карт-бланш – Голани. Да и арабы не дураки: одного раза хватило, чтобы молва о страшном командире-друзе из Голани разошлась по всем окрестностям.

 

Глава третья – Мирная суматоха

Девяносто пятый год был относительно спокойным. Все готовились к воплощению в жизнь Oсловских соглашений с палестинцами, и основными заботами Юсена были организация строительства новых баз и подготовка к выводу войск из основных городов (мы отвечали за Тулькарем и Калькилию). Кроме того, мы много возились с еврейскими поселенцами, которые всеми силами пытались препятствовать созданию палестинской автономии. Они постоянно устраивали мелкие, но пакости. Так мы и мотались с утра до ночи, от стройки до разборки.

Когда строили новую базу вблизи Калькилии, выяснилось, что мы отхватили кусочек поля, якобы принадлежавшего местным жителям. Такой повод арабы, как правило, не упускали  и торжественно выходили воевать с бульдозером. Дальше разыгрывался такой сценарий: тракторист зовет своих на подмогу, приезжает прораб, пытается объяснить, где проходят границы, получает по морде от недовольных арабов, звонит в полицию, те – нам, и армия подваливает на двух-трех джипах (считай 8-12 стволов) с целью утихомирить сто-двести человек. Всем надо выполнять план, утвержденный на переговорах большими политиками, как с израильской, так и с палестинской стороны. Но простому  жителю деревушки до лампочки, что за него решил какой-то Арафат, равно как и армии, далеко начхать, где по справедливости должна проходить граница; есть план, приказ, карты, а, самое главное, сроки, которые поджимают, и любые тормозящие факторы надо устранять.

- База, я тридцать первый, толпа забрасывает нас камнями, хочу применить альфу (средства для разгона демонстраций).

- Тридцать первый, я каспитон мишнэ (мои позывные в радио-эфире). Через пару минут будем у вас, терпите и не реагируйте.

- Кус-эмек (е.. твою мать на иврите/арабском) - слышу в ответ. Юсен тоже услышал комплимент, взял трубку и вежливо дал понять, что тридцать первый за кус-эмек ответит.

  - Алекс, готовь альфу, - радостно крикнуло начальство. - Сейчас я эту толпу мигом разгоню, они у меня узнают, что такое Голани. Нацепи себе ромэ (набалдашник, который надевают на дуло автомата для стрельбы резиновыми пулями). Шмулик, возьмешь дымовухи. Все, пошли.

     Мы вылезли из джипа и подбежали к солдатам, прятавшимся от камнеграда за своими машинами. Юсен разделил солдат на группы, дождался, пока все залягут, и дал команду шуметь, т.е. кидать шумовые гранаты. Вреда от них ноль, но по ушам бьет сильно. Палестинцы, однако, не пальцем деланы, их шумовыми не испугаешь. Опять поперли, правда, не так уверенно. Поняли: дальше будет больнее.

- Долбани пару раз резиной, - услышал я голос Юсена.

- Прямо в них? Да они ведь пацаны совсем…. – я с ужасом посмотрел на Юсена.

- Конечно не в пацанов, а рядом. Видишь, машина стоит? Вот и пуляй по ней, а я пока посмотрю, кто у них зачинщик и главный заводила. Вот кого нужно будет снимать.

Я начал стрелять, больше в воздух, но и этого было достаточно, чтобы арабы убежали и попрятались. Такая тактика была мне по душе.

- Юсен, видишь парня в белой майке и джинсах? Он у них активный, - указал один из офицеров.

-  Вижу. Алекс, дай твой автомат. Резина внутри?

Я утвердительно кивнул. 

   Юсен прицелился, выстрел, и заводила, неестественно вильнув ногой, повалился. Живой, облегченно подумал я, увидев подстреленного героя двигающимся и орущим.

   - Держи, - вернул мне автомат Юсен. - Думаю, больше не пригодится. Киньте им напоследок «черемуху» (слезоточивый газ) и засекайте: через десять минут здесь будет пусто. Тридцать первый, остаешься здесь до вечера, убедись, что бульдозеру никто не мешает. Это тебе за кус-эмек в эфире.

Вечером я долго переваривал случившееся. Опять всплыл в памяти лондонский разговор с Джимом. Черт, а ведь у меня действительно рука не поднимается стрелять в человека! Юсен, наоборот, стрелял без особых эмоций, не колеблясь ни секунды. Впрочем, за время, что я был в команде Юсена, мы с Шмуликом узнали о нем больше, чем кто-либо другой. Он нам несколько раз рассказывал о всех своих боях, начиная с ужасов первой ливанской войны, и заканчивая участием в самых горячих точках во времена первой интифады. Видимо, существует какой-то порог, переступая через который, люди уже не сильно колеблются, нажимая на курок. 

 

Глава четвертая – Быть или не быть офицером

Убийство Рабина в конце девяносто пятого года во многом изменило психологию почти всех израильтян. Особенно это сказалось на жителях еврейских поселений, которых повально стали обвинять, будто их активное участие в акциях протеста против мирных соглашений с палестинцами привело к расколу в обществе и к убийству премьер-министра. Большинство поселенцев сами были в шоке от произошедшего, но общество, и особенно пресса, возлагали на поселенцев всю вину за трагедию. Были, конечно, среди поселенцев и те, кто искренне радовался, что Рабина убрали, но их было немного. Палестинцы тоже притихли, все внимание в мире было приковано к Израилю. Сверху дали понять, что передача городов палестинцам должна состояться в лучшем виде.

Так как мы находились в самом центре событий и отвечали за передачу сразу двух городов из шести, работы оказалось очень много. Спать удавалось по три-четыре часа в день, приходилось постоянно мотаться и следить за демонтажом старых баз и устройством новых. Это – днем. А по ночам мы вместе с людьми из ШАБАКа пытались ловить в Тулькареме и Калькилии террористов, которые стали появляться в этих городах, предчувствуя скорую смену власти. Довольно мерзкое занятие, но деваться было некуда. До передачи городов палестинским полицейским оставались считанные дни, и разведка работала, как сумасшедшая.

Для меня тот период тоже был последним на базе и в команде Юсена, так как я прошел отбор на офицерские курсы. Юсен сумел меня убедить, что лишний год в армии мне не повредит, а на гражданке у офицеров куда больше возможностей, чем у рядовых солдат. В те годы любой израильский работодатель иначе относился к человеку, если в его резюме было отмечено офицерское прошлое.

В один декабрьский четверг я сдал на склад свои армейские шмотки, но упросил Юсена поехать в субботу утром на базу, чтобы участвовать в передаче Тулькарема палестинцам. Хотелось увидеть это своими глазами, да и Юсен был не против.

- Нам со Шмуликом будет тебя не хватать, - сказал он.

Сбор назначили в недавно построенной базе координирования Израильско-палестинских сил на подъезде к Тулькарему. Там меня встретил Гади Айзен, наш тогдашний комбриг. Гади по отечески меня приобнял, отвел в сторону и сообщил, что Шмулик, ставший для меня практически родным человеком, разбился ночью на машине. Видя, как у меня вытянулось лицо и подкосились ноги, он быстро добавил, что Шмулик жив, но ходить, видимо, уже не будет – перебит позвоночник.

    - Подробностей аварии не знаю, он ехал со своим другом, который задремал за рулем, и они улетели в кювет. У друга ни царапины, а Шмулику не повезло… - сказал Гади.

  - Держись, Алекс, и еще: давай отложим твои офицерские курсы на три месяца. Сейчас ты нужен Юсену здесь, а я лично позабочусь, чтобы тебя взяли без всякой бюрократии. (Обещание свое Гади сдержал, только я к тому времени поменял свое решение и вежливо отказался от возможности быть офицером).

 - Вопрос закрыт, Гади. - Я с трудом мог говорить. - Где Юсен сейчас?

  - У Шмулика в больнице. Бери мою машину и дуй к ним, но умоляю, поезжай осторожно. Ночью у нас много работы. 

- Спасибо, Гади.

  Юсен сидел в коридоре больницы, глаза были на мокром месте. Мы обнялись.

- Придется тебе потерпеть меня еще минимум три месяца, - сказал я, пытаясь подбодрить Юсена, - Приказ Айзена обсуждению не подлежит.

  Юсен хотел улыбнуться, но не получилось.

- Ладно, пойдем к нему в палату.

   Шмулик лежал на кровати, весь забинтованный, в кровоподтеках и синяках. Вокруг него сидела вся его большая марокканская семья. Увидев меня с Юсеном, они замолчали. Тяжело дыша, Юсен стал просить прощения у мамы Шмулика, что не уберег сына. Родители Шмулика, в свою очередь, успокаивали Юсена, благодарили за заботу и т.д.

   - Ну и какого хрена ты поперся ночью на дискотеку? - спросил я Шмулика полушепотом.

   - Ты не представляешь, Алекс, меня такая телка туда позвала, я не мог отказаться. Жаль, что не доехал. Ног пока не чувствую, но врачи говорят, что все будет хорошо…

  …Шмулик так и не смог встать на ноги, но нашел силы продолжать жить. Он занялся спортом: плавал, играл в баскетбол и настольный теннис, участвовал во многих паралимпийских играх и живет, не теряя надежды, что однажды все-таки встанет на ноги.

 

Глава пятая – С высоко поднятой головой

Вернувшись из больницы, мы с Юсеном весь вечер и ночь бегали по нашей Тулькаремской базе, передавая прибывшим палестинским офицерам здания и показывая инфраструктуру. Заодно производили последние проверки, чтобы убедиться, что ничего из нашего добра не забыто. Все задействованные солдаты выезжали из базы окольными путями. У главных ворот уже столпилось многотысячное местное население, с нетерпением ожидавшее, когда можно будет войти на территорию базы и торжественно отпраздновать победу. На часах было четыре утра, через два часа мы должны были встречать десять автобусов с палестинскими полицейскими, которым предстояло взять Тулькарем под свой контроль. На базе осталось три наших джипа: армейский с Юсеном, Айзеном и его связистом Рои, джип командира местного горисполкома, все эти годы отвечавшего за связь армии с палестинцами, и джип ребят из ШАБАКа.

   - Может, не будем ссать и выедем в последний раз из города через центральные ворота? - предложил Юсен.

    Айзен, тоже голанчик в прошлом, посмотрел с уважением на своего зама, а у нас с Рои  пробежали мурашки по спине от этой идеи. Я и так был морально и физически измотан, а тут еще на мою жопу дополнительные приключения по имени Голани. 

   - Вы с ума сошли? - встрепенулись ребята из ШАБАКа. - Они порвут нас на части. Глаза протрите, идиоты!

    Но я уже видел: Айзен своего решения не изменит. Он молча достал огромный израильский флаг и заботливо повесил его на радиоантенну, насвистывая песню Йорама Гаона «Голани шели» («Мои Голани»). Шабакники стали натягивать на себя бронежилеты и каски, мысленно прощаясь с этим миром.

   - Кодкод Кейсария (позывные комбрига), выдвигайтесь и закрывайте лавочку, - послышался уставший голос Илана Бурана, командующего центральным округом.

   - Я кодкод Кейсария,- торжественно произнес Айзен. - Выезжаем с высоко поднятой головой через центральные ворота!

   - Гади, ты уверен? – с тревогой в голосе спросил Буран.

   - Да, Илан, все нормально. Мы не можем уйти иначе, мы не трусы.

   - ОК, постарайтесь без жертв с той и другой стороны, а я к вам навстречу вышлю пару магавников (пограничники – гроза всех арабов). Конец связи.

     Гади, явно довольный полученным от начальства разрешением, кивнул Юсену (разворачивай, мол, джип к центральным воротам) и с улыбкой обернулся к нам с Рои:

    - Не дрейфить! Так надо, так правильно. Оружие к бою, но стрелять только в воздух и по моей команде. 

     Толпа палестинцев взревела, увидев, что мы с флагом, мигалками, включенными и ослеплявшими толпу прожекторами двинулись прямо на них. Юсен ехал медленно, чтобы два задних джипа не отстали. Толпа провожала нас ненавидящими взглядами, но преградить дорогу никто не решался. Проехали мы метров сорок, и лишь тогда, на повороте, посыпался град камней. Перед джипом возникли вовсе не мирно настроенные арабы.

  - Нет, с этими дикарями сложно будет договориться о мире. Рои, Алекс, швырните им пару шумовых гранат, - скомандовал Гади. – Если не поможет, пальнем пару раз. 

    Подействовало. Толпа расступилась, провожая джипы плевками и матерщиной, и мы продолжили путь.

- Юсен, ты только посмотри, сколько у них, оказывается, припрятано стволов, а мы-то бегали, отбирали, чистили. Ни фига не помогло… Партизаны хреновы, - констатировал Гади при виде множества вооруженных палестинцев, победоносно трясущих в толпе своим оружием.

     Когда мы спустились, нас встречала целая гвардия наших пограничников, солдат и высокие чины.

  - Получили по шарам, герои? - с улыбкой спросил Буран, рассматривая покореженные ударами камней джипы. - Ничего, молодец Гади, все верно сделал. Это их город, пусть варятся в собственном соку, лишь бы нам не мешали.

Оставался час до прибытия палестинских полицейских, которых везли из Йерихо, и мы с Юсеном задрыхли прямо в джипе. Намечалась полуторжественная церемония раздачи подарков новым хозяевам: пакетиков бамбы, шоколадок и сигарет «Ноблес» (в Дженине раздавали «Мальборо», но потом решили, что это слишком жирно - дешевые и мерзкие «Ноблес» в самый раз).

   - Подъем! Автобусы будут через пару минут, - разбудил нас Рои с двумя чашками кофе в руках. Зная о том, что произошло со Шмуликом, все в тот день старались как-то нас поддержать.

Сцена встречи палестинских полицейских оказалась очень комичной. С нашей стороны все стояли, что называется, «с мытыми шеями». Прибывшие автобусы выстроились вдоль дороги, двери открылись и четыреста человек в новехонькой форме, с ошалелыми глазами кинулись из автобусов в сторону поля. Сначала мы были в небольшом замешательстве, но через пару мгновений лежали от смеха: палестинцы стояли и сидели, справляя нужду, и блаженно стонали. Ровная линия из четырех сотен человек, растянувшаяся на десятки метров.

   - Видали, как они нас боятся? Не успели выйти, и сразу в штаны, - пошутил Маян, командир магавников, вызвав очередной взрыв смеха.

   - Им не шоколадки надо дарить, а туалетную бумагу, - продолжил Юсен.

   - Отставить шуточки! - давясь от смеха, приказал Буран.

Как выяснилось, палестинцев везли в автобусах часов шесть, не торопясь, меняя по пути израильское сопровождение и ни разу не выпустив на свежий воздух. Беднягам было не до церемоний, и, окажись мы на их месте, выглядели бы точно так же. Но со стороны, этот эпохальный в истории создания палестинской автономии момент выглядел очень весело... уписаться можно...

Через неделю мы передали палестинцам Калькилию. Там было намного спокойней, чем в Тулькареме. Правда, палестинцам в нашем присутствии вручали, помимо подарков, еще и автоматы Калашникова. Мы с Рои безразлично наблюдали за этой процедурой, находясь за железными прутьями, разделившими израильскую и палестинскую стороны на базе по совместному координированию. В какой-то момент к забору подошел один из новоиспеченных полицейских с калашом в руках и, с улыбкой на лице, резким движением зарядил автомат. В глазах у парня читалось что-то очень нехорошее. Было понятно, что он, как и другие его товарищи, только и мечтал воспользоваться своим автоматом, направив его в нашу сторону.

    - Я твой глаз топтал, ахуя (мой брат, по арабски) - миролюбиво крикнул я по-русски, улыбаясь и  мирно махая рукой.

    - Йа Салям-салям, - оскалился в ответ палестинец.

   - Рои, сдается мне, мы еще нахлебаемся с этими уродами.

   - Согласен, и, судя по всему, довольно скоро, - с грустью констатировал Рои.

 

Глава шестая – Новый год

Новый, 1996 год я встречал на новой базе около поселения Кдумим. Так получилось, что почти вся наша русская тусовка осталась на базе, и мы усердно готовились к празднику. Привезли из дома бутылки шампанского, вкусные колбасы из русских магазинов, шпроты, сладости и прочие ностальгические деликатесы. Наши русские повара выступили в лучших традициях, приготовив салат оливье, нажарив мяса и выбрав для нас самые свежие продукты. Все было готово к большой пьянке, ребята заранее позаботились отпроситься от дежурств и других обязанностей. Я взял слово с Юсена, что он закроет глаза на наш праздник, обезопасив нас от грозной кары расара (прапор по поведению и порядку на базе). Без пяти одиннадцать мы собрались у стола и готовились отметить новый год по Москве. В разлив пошла первая бутылка шампанского, и ровно в одиннадцать, под дружный обратный отсчет и громкие попытки скопировать куранты, я с трудом, но услышал рацию:

   - Параш турки (тревога)! Басовский, к джипу!

   - Саня, забей, оставайся! - Ребята с грустью провожали меня в дорогу.

   - Сами знаете, не могу! Постараюсь к двенадцати вернуться. Без меня сильно не напивайтесь и оставьте что-нибудь пожрать.

    - Я тебе оставлю и дождусь, - сказал Мишка, мой лучший друг на базе и на гражданке. Я знал, что он сдержит слово.

   - Диспечерская, давай быстро сводку, что там у нас. - Я полностью переключился с праздника на очередное приключение.

    - Бактаб (бутылка Молотова) около Ариэля. Машина поселенцев, раненых вроде нет, но машина тю-тю.

 - Дай сюда рацию и следи за дорогой. - Это уже Юсен взял в свои руки бразды правления.

- Перекрыть дороги там-то и там-то, вызывайте следопытов, поднимите дорожную полицию, чтобы регулировали движение. Комендантский час во всех деревнях в радиусе пяти километров. Скоро будем на месте.

    Я давил на газ, а в голове была одна мысль: успеть обернуться меньше, чем за час. Понимал, однако, что это невозможно.

 - Алекс, надевай бронежилет, рацию, и пошли со следопытами, - приказал Юсен, как только я припарковался около сгоревшей машины.

   - Ага, - с грустью подчинился я командиру, в душе кроя его последними словами – к Новому Году не успею.

    На обочине сидели в обнимку пара лет тридцати и их маленький ребенок. Ребята оказались русскими. Женщину трясло, ребенок спал у нее на руках, отец нервно курил.

  - Суки! Мы ехали к друзьям в Ариэль на Новый Год и вот, справили. Счастье, что успели сына вытащить, бутылка попала через заднее окно в багажник. Блин, и машина новая была, впрочем, хрен с ней, главное, живы остались.

  - Да, повезло вам, - промычал я. - С наступающим вас.

  - И тебя,- усмехнулся отец семейства. -  Вижу, тебе тоже запороли Новый год.

  - Фигня, надеюсь не последний. Сейчас найдем этого гондона, тогда и отметим.

  - Убейте его на месте, пожалуйста. Я чуть сына не потерял.

  - Алекс, тебя долго ждать? - крикнул Юсен, и я быстро распрощался с ребятами, чувствуя, что готов разорвать на части того, кто пару минут назад пытался убить эту семью. И ведь мог! Сколько было случаев, когда от бутылки Молотова погибали люди! Этим ребятам просто повезло.   

Наш небольшой отряд поплелся за следопытами. Слава богу, они сразу обнаружили следы, которые вели в деревню Харес. По рации дали команду плотно заблокировать все тропинки и дороги. У первых домов нас поджидали несколько жителей. Среди них были имам и другие старейшины. По опыту я знал, что храбреца нам сдадут, взамен на спокойную ночь и последующие будни. Так и случилось. Они молча указали на дом и тихо удалились. Брать ночью дом -  крайне неприятная процедура. Я всегда ненавидел эти вылазки, зная, что придется поднимать с постели людей, лупить им в лицо ярким светом фонаря, сверять документы и забирать того, кто нужен, под визг его родни.

Мы быстро распределили, кто где стоит и за какой угол отвечает, окружили дом, а следопыт с Юсеном постучали в дверь. На пороге появилась женщина, из-за ее спины испуганно смотрели остальные жильцы. Начался жесткий диалог на арабском: кто дома, тащи всех на улицу. Последним вышел парень лет семнадцати. Следопыт сразу подошел к нему, схватил за руку и поднес его ладони к своему носу. Парень стоял, опустив голову, а следопыт еще крепче сжал его руки.

 - Всем обратно в дом, живо! - скомандовал Юсен по-арабски. - Этого мы возьмем с собой.

     Женщина заголосила, но мужчины быстро увели ее в дом. У них своя психология: зачем поднимать шум, чтобы назавтра вся деревня знала, как отметился их сын? Он мог спровоцировать коллективное наказание: выезд из деревни перекроют, никто не сможет выйти на работу или съездить за продуктами. Жители сами предпочитали, чтобы инцидент побыстрее закончился.

   - Ну что, почему руки пахнут бензином? – спросил Юсен у молодого революционера. Тот молчал.

    Следопыт велел ему поднять ногу, посмотрел на след от кроссовок: сходится с теми, по которым мы шли.

    Кретин, - подумал я, - нет чтобы пакеты на кроссовки надеть или выкинуть обувь подальше. Не говоря о том, чтобы руки отмыть от бензина. Тогда хрен мы бы его взяли, а так все улики налицо. Впрочем, спасибо, и дай бог, чтобы вы и дальше продолжали с нами воевать так же тупо.

   - У кого есть азикон (пластиковые наручники)? - спросил следопыт. Я подошел вплотную к парню, с ненавистью посмотрел ему в глаза, молча достал азикон, заломил руки за спину и затянул потуже. Меня трясло, перед глазами была чудом спасшаяся семья. Очень хотелось долбануть парня прикладом. Юсен, стоявший рядом, будто прочитав мои мысли, отвесил ему подзатыльник. Тот не удержался на ногах, рухнул лицом в грязь и тихо заплакал.

   - Встать, шармута (сука, по арабски)! Раньше надо было думать, - процедил сквозь зубы следопыт.

Парня подняли и затолкали в подъехавший джип полиции, а наш небольшой отряд побрел обратно к дороге. Я посмотрел на часы: без десяти минут час.

  - С Новым Годом, - тихо сказал я себе и вспомнил старую поговорку: как встретишь новый год, так его и проведешь. На душе стало еще поганей.

    Когда мы вернулись на базу, все наши были в дупель пьяные и дрыхли. Мишка, как и обещал, дождался, хоть и было видно, что умирает спать. Мы разлили по стаканам, выпили. Мишка отправился спать, а я открыл банку шпрот и в гордом одиночестве съел их, запивая шампанским.   

 

Глава седьмая – Игра по новым правилам

После того, как армия покинула все арабские города, кроме Хеврона, в наших бригадах провели реорганизацию., и в результате под наш контроль полностью перешел округ Шхема и Калькилии (Тулькарем отдали под контроль бригады города Дженина). Теперь нам приходилось покрывать довольно большие расстояния, чтобы проверить все наши базы и КПП. Приятным сюрпризом было то, что в район Шхема передислоцировали мотопехотный батальон Харув, где я недельку проторчал после курса. Многие ребята встретили меня, как своего. Всегда приятно, когда у тебя в разных частях находятся хорошие знакомые.

Обстановка в районе Шхема всегда была более напряженной, чем в других городах. Самым проблематичным местом была находившаяся на окраине Шхема гробница Йосефа. Территория гробницы (сотки четыре) была полностью под израильским контролем, но все, что вокруг, - под палестинским. Короче: Самарийский Ватикан. Там же располагалась малюсенькая синагога, куда религиозные евреи приезжали молиться чуть ли не каждый день. Их нужно было охранять, а подвозку координировать с палестинцами: жуткая головная боль для армейского начальства. Все понимали, что это наша ахиллесова пята, и в случае беспорядков защитить гробницу будет архисложно. 

В марте девяносто шестого года, незадолго до выборов в Кнессет, палестинцы взорвали пару автобусов в отместку за ликвидацию одного из главных и известных террористов – Ихье Айаша, по кличке Инженер. В терактах погибло около пятидесяти мирных израильтян, настроение в обществе сместилось вправо, и на выборах победил Биби Нетаниягу. На нашу же долю вновь выпали бессонные ночи, которые мы проводили в постоянной охоте за палестинскими террористами. К сожалению, ловить их стало очень тяжело: чувствуя, что запахло паленым, многие попрятались в городах, которые уже не находились под нашим контролем. Формально, отлавливать этих ребят должна была палестинская полиция, но на деле она им помогала, сообщая, что их персонами интересуются ШАБАК и армия. Правда, пару раз мы проводили дерзкие вылазки: спецназ входил в города и без шума вытаскивал или ликвидировал тех, кого было нужно. Но такие вылазки были сложными и опасными.

В то же время сильно активизировались палестинцы, которые жили в деревнях неподалеку от еврейских поселений. Их можно было понять: большие палестинские города уже находились под властью автономии, а деревни все еще контролировала израильская армия. Непорядок - надо бороться за независимость! Вот они и боролись, как могли, забрасывая камнями израильские машины и совершая теракты мелкого масштаба. Мы отвечали шумовыми гранатами, «черемухой» и резиновыми пулями. Я называл это игрой в кошки-мышки. Больше всех нервничал в таких ситуациях наш новый комбриг, Цвика. Выходец из бригады Гивати (морская пехота), он постоянно был на нервах, орал по рации на всех и доставал своими тупыми решениями. За глаза вся база, да и весь округ, стали называть его Нервный (на иврите его кличкой был Лахац- давящий). 

В тот-же период Юсен взял себе нового водителя, который был тоже друзом и жил с ним по соседству. Мне, конечно, было очень комфортно общаться с командиром, когда я был одновременно водителем и связистом. Однако крутить баранку с утра до ночи, занимаясь при этом еще и связью, было физически тяжело. Каюб (так звали наше молодое дарование) был малым вспыльчивым, но послушным, и водил нормально, так что я мог спокойно дрыхнуть на заднем сиденьи. 

Время от времени мы с Юсеном присоединялись к совместным израильско-палестинским патрулям. С нашей стороны эта участь досталась магавникам. Бедняги, в душе ненавидевшие палестинцев, должны были строить из себя посланцев мира и с широкими улыбками ездить с арабами. Зная об этих непростых отношениях, Юсен, бывало, присоединялся к ребятам, чтобы разрядить обстановку. Мы мирно готовили еду, пили кофе, курили сигареты и пытались говорить «за жизнь». Пару раз даже шашлыки вместе делали. Но все равно сближения никакого не было, в воздухе постоянно висело недоброе напряжение.

 

Глава восьмая – Судный день

Судный день в сентябре девяносто шестого года я провел на базе. В предыдущие годы у меня не хватало силы воли поститься, как предписывает традиция, но на этот раз пришлось. Причиной стал банальный спор. Поспорили мы с Мишкой на результат футбольного, а, может, баскетбольного матча, не помню точно, но спор я проиграл и должен был поститься. Довольный тем, что пост я выдержал, не выкурив ни одной сигареты, я с трудом дождался ужина. Мишка, как более опытный еврей, не позволил мне сразу накинуться на еду.

    - Саня, слушай меня, - командовал он. - Сначала чаек, потом печеньку, теперь пару минут подожди, да, можешь покурить. Все, пошли, теперь можно и нужно жрать!

       С набитым пузом я пришел в диспетчерскую, по телеку крутили новости.

   - Сегодня вечером израильское правительство приняло решение открыть северную часть туннеля Хасмонеев в старом городе Иерусалима, тем самым разгрузив потоки туристов от площади Стены Плача до улицы Виа Долороза, - с улыбкой сказала дикторша. После небольшой паузы, нахмурив брови продолжила: - В ответ на решение израильского кабинета, лидер ООП Арафат выступил с резким заявлением, что открытие туннеля – это провокация, цель которой подрыв и уничтожение мечети Аль-Акса (на самом деле, открытие туннеля и близко не затрагивало храмовую гору, но арабы всегда преуспевали в ложной пропаганде).

      - Также, - продолжала дикторша, - Арафат призвал палестинцев встать на защиту мусульманских святынь и любой ценой не дать врагу покушаться на святое. Новости спорта…

      В диспетчерской стояла гробовая тишина. Все поняли, что означали слова Арафата: зеленый свет к началу боевых действих и террористических атак против нас. По дороге в штаб я столкнулся с девчонкой из отдела секретной связи. В руках у нее было несколько конвертов с шифровками.

     - Уже посыпались указания, - сказала она на ходу. - Иди, Алекс, спать. Завтра начнется, и про спокойный сон забудешь.

    - По-моему, уже начинается, - сказал я, зайдя в штаб и увидев Юсена, который шел с автоматом навстречу: верный признак того, что сейчас отправимся.

     - Алекс, зови Каюба, едем в Шхем на совещание. Надо срочно вывозить религиозных из гробницы Йосефа и договариваться с палестинцами.

На базе под Шхемом ребята из Харува уже вовсю готовились. Обкатывали бэтээры, чистили автоматы, проверяли амуницию, медбратья вскрывали запасы медикаментов и распихивали по своим броникам. Отовсюду были слышны реплики:  «Пусть арабцы только дернутся, сразу порвем и дадим им прикурить». На самом деле у многих тряслись поджилки, ведь, в отличие от десантников, Голани и Гивати, которые месяцами сидели в Ливане и каждый день вели боевые действия против боевиков Хизбаллы, ребята из Харува пороха не нюхали. Да, они прошли очень серьезную подготовку, но, по сути, были абсолютно не обстреляны.

Командиры отправились к палестинским офицерам на базу совместного координирования и часа полтора вели беседу и переговоры. Суть переговоров была в том, что нам нельзя друг друга провоцировать, нужно сделать максимум, чтобы Шхем остался вне игры. Обе стороны прекрасно понимали, чем все может закончиться. Переговоры вроде прошли успешно: все участники, и наши, и палестинцы, вышли на свежий воздух, громко смеясь, и очень тепло попрощались.

      - Ну что, война отменяется? – спросил я Юсена.

     - Очень надеюсь, но, к сожалению, от этих палестинских офицеров мало что зависит – они в глазах жителей Шхема почти предатели, потому что общаются и работают с нами. Ладно, поехали к гробнице Йосефа, будем вывозить гражданских.

Поехали большой колонной, в которую входили как наши, так и палестинские джипы, плюс армейский автобус. Поселенцы еще не были в курсе событий и с негодованием восприняли приказ покинуть место. Но видя, в каком составе за ними приехали, они не сильно сопротивлялись. В гробнице осталось отделение магавников, пара человек из разведки и, в качестве дополнительной охраны - палестинский патруль.

       Возвращаясь обратно, мы заехали в Калькилию, где начальство провело похожие переговоры с местными палестинцами. Уже на израильской половине совместной базы, Цвика-Лахац сказал:

     - За Калькилию не беспокоюсь, здесь все ровно, как на ладони, а вот при мысли о Шхеме голова кругом идет.

      - Не беспокойтесь, должно обойтись. Палестинцы, чай, тоже не дураки, понимают, что в худшем случае мы введем танки и заберем у них эти города обратно, – сказал кто-то из наших высоких чинов.

      - Все, поехали спать, завтра еще покатаемся, - сказал уставший Юсен, плюхнувшись на сиденье джипа.

 

Глава девятая – Нескончаемый камнепад

Утром следующего дня меня никто не будил, я спокойно встал, принял душ и пошел в штаб. В кабинете у Цвики сидел весь офицерский состав нашей дивизии и офицеры батальонов нашего округа. Я взял себе кофе с парой сладких булочек и пошел в диспетчерскую. Булочками пришлось делиться с братьями по несчастью – водителями и связистами приехавших на совещание комбатов и командиров рот.

     - А зайти в штаб слабо, пацаны? - ехидно спросил я. - Обязательно надо мой завтрак отведать?

     - Алекс, не нуди, у нас на базе мы тебя всегда угощаем.

    - Ладно, голодающие территорий, сейчас сделаю еще одну вылазку. – И к великому негодованию нашей секретарши, я вынес большой поднос с липкими пирожными.

      В диспетчерской царил форменный бардак. Радиоэфир не умолкал, девчонки сидели с двумя, а то и тремя трубками одновременно, параллельно записывая донесения в журналы.

    - Кейсария (позывные нашей базы), по дороге в Эммануэль кидают камни.

    - Вас поняли, высылаем патруль.

    - Кейсария, у деревни Бидья видим большое скопление палестинцев.

    - Приняли, продолжайте наблюдение, высылаем МАГАВ.

    - Кейсария, параш турки около Альфей Менаше – кинули бутылку Молотова в автобус.

    - Пострадавшие есть?

   - Нет, автобус проскочил.

   - Тогда это не параш турки. Высылаем следопытов.

   - Девчонки, - в отчаянии закричала одна из диспетчеров, - я больше не могу! Я курить хочу, и вообще мои нервы не выдерживают.

   - Без эмоций! - отрезал вошедший командир. - Иди курить, я посижу.

   - Все, началось, - с ужасом сказала одна из девчонок, положив трубку красного телефона (секретная связь), - говорила с базой в Рамалле, там палестинские полицейские начали стрелять в наших ребят. Одного убили, двоих ранили. В секторе Газа тоже стреляют, есть пострадавшие.

   - Суки, - почти хором прозвучало в комнате.

   - Кейсария, докладываю: толпа человек в сто-двести пытается выйти на шоссе Хоце-Шомрон. Кидают камни и бутылки Молотова. Нужно подкрепление, у нас только двое армейских и один джип МАГАВа, не справляемся, да и альфа подходит к концу.

    - Звоните Юсену, а я пойду джип заводить, - сказал я девчонкам. - Без нас там скучно.

      Подходя к джипу, увидел Юсена, выбегавшего из штаба. За ним следовал кто-то из молодых офицеров.

    - Ну и чудненько, - подумал я, - чем больше стволов, тем лучше.

    - Сколько там магавников? - спросил Юсен. - Один джип? Мало, надо еще. Передай им, чтобы послали еще два джипа.

      Мы подъехали, наши полицейские перекрыли шоссе, и с обеих сторон образовалась огромная пробка. На самом шоссе валялись и горели шины. В воздухе воняло слезоточивым газом – ветер дул в нашу сторону.

   - Все, никакой «черемухи», иначе сами загнемся! - закричал Юсен. – Переходим на резину.

     Мы поставили джипы в ряд так, чтобы при открытых дверях между машинами не было зазоров. Все, у кого были ромэ, нацепили их на стволы, и мы начали стрелять резиной.

     Ситуация была накаленной до предела, но целиться в людей я не мог, стрелял выше голов. Многие солдаты тоже не особенно целились в арабов, и только магавники сажали резину четко в толпу. Палестинцы попятились, подбирая раненых. Нам тоже доставалось, все-таки швырять камни палестинцы умели здорово. Камень попал мне в руку – больно, но терпимо. Через мгновение я поймал себя на том, что целюсь уже по ногам. 

     - Передвигаем джипы на десять метров вперед! - скомандовал Юсен. Пять машин по команде синхронно двинулись вперед.

    – Залп резины, Эш! Алекс, где еще магавники? - крикнул Юсен, швырнув очередную шумовуху.

    - Через минуту будут, - доложил я, получив ответ на свой запрос.

     - Дай рацию, - подошел Юсен. – МАГАВ, это Мишне Кейсария. Делайте свою работу, как вас учили,  даю добро и мешать не буду.

    - Я МАГАВ. Спасибо, Мишне, наконец-то оторвемся.

      Джип магавников, что был с нами, присоединился к своим. Минуты три они совещались, проверяли боеприпасы и надевали дополнительную экипировку. Мы тем временем продолжали давать залпы резины и кидать шумовые гранаты. Палестинцы отходили от шоссе все дальше.

Наконец началось шоу МАГАВа: три джипа на огромной скорости ворвались в толпу, по двое бойцов в каждом джипе высунулись по пояс через открытые люки в крыше и открыли мощный огонь резиновыми пулями и «черемухой», швырнули несколько дымовых гранат, после чего машины синхронно отъехали назад. Не дав опомниться палестинцам, пытавшимся в дыму сориентироваться, куда бежать, магавники врезались в толпу с другого фланга, проделав ту же процедуру.

     - Халас, халас (хватит, по-арабски)! - послышались крики арабов, и они всей толпой побежали в сторону деревни. Камней уже никто не кидал, но магавники, как хищные акулы, набросились на них в третий раз, но уже не стреляли, а просто пугали страшным дыханием своих джипов и шумовых гранат.

   - Вот вы сорви-головы, но, в общем, молодцы ребята, - сказал Юсен взмыленным магавникам, когда они к нам подъехали.

   - Юсен, ты настоящий мужик, а то нам запрещают их трогать и заставляют терпеть провокации. 

      Мы пропустили два палестинских амбуланса, чтобы врачи собрали раненых. Подъехали и израильские амбулансы, наши помогли палестинским коллегам и взяли к себе более тяжелых раненных арабов, чтобы отвезти их в израильские больницы. Да, таковы необъяснимые реалии Израиля; мы никогда не отказываем врагу в медицинской помощи. С нашей стороны потери были минимальными: два бойца получили булыжниками в лицо, но обошлось без переломов, раны обработали на месте.

      Через пару минут мы открыли движение на шоссе. Проезжавшие израильтяне пытались угощать нас сладостями, водой и сигаретами в знак благодарности, и каждый желал нам беречь себя.

      - Каспитон Мишне, я Кейсария. Столкновения на перекрестке Тапуах. Там поселенцы с палестинцами друг друга мочат.

   - Юсен, погнали к Тапуаху, там то ли кахановцы (ультраправые поселенцы, последователи рава Каханэ) арабов мочат,  то ли наоборот.

   - Погнали, профессор (так меня Юсен иногда называл за то, что я был очкариком).

В тот день мы побывали во многих горячих точках, но все заканчивалось альфой. По сравнению с событиями в секторе Газа, в Рамалле и Бейт-Лехеме, у нас было спокойно. Самое главное: молчали Шхем и Калькилия, как мы и договорились с палестинцами.

 

Глава десятая – Несговорчивые соседи

Поздно вечером мы вновь приехали на базу в Шхем. Командиры сели совещаться, а мы с ребятами пошли смотреть вечерние новости. Итоги дня оказались довольно плачевными: двое наших солдат погибли в Рамалле, один в секторе Газа, и два десятка получили ранения разной степени тяжести. Палестинцам досталось больше: десятки убитых и под сотню раненых, но нас это не волновало.  Все понимали, что армия не готова была к такому сценарию, и как противостоять палестинцам, не сильно калеча население, представлялось очень смутно.

Около часа ночи офицеры вышли перекурить. Я стрельнул сигаретку у нашего командира разведки (свое курево давно вышло) и поинтересовался, что они решили.

      - Ничего хорошего. Местные палестинские офицеры больше не хотят с нами общаться из солидарности к своим, пострадавшим в других городах. По нашим данным, завтра планируется демонстрация в Шхеме и, возможно, в Калькилии. Так что ночуем сегодня здесь, а утром посмотрим.

    - Вот жопа, - сказал я, а у самого в голове понеслись нехорошие мысли.

Я залез в джип и попытался заснуть, но не получалось. Мысли путались. Господи, ведь еще вчера я думал совсем о других вещах: я жутко гордился, что смог поститься в Судный день, и планировал отметить свой день рождения в эту субботу дома, с друзьями. Как все это стало неактуально и далеко! Перед глазами проносились сегодняшние события.  Я еще ни разу не участвовал в разгоне таких массовых беспорядков. Весь боезапас альфы был полностью истрачен, и надо было пополнять запасы.

     - Каюб, поехали к магавникам, попробуем скоммуниздить у них альфу, иначе нам завтра Юсен голову оторвет.

      - Давай, у меня там родственник из деревни служит, должен помочь.

У магавников мы проторчали около часа. Нам со скрипом, но вручили пару коробок с резиной, шумовые гранаты и холостые патроны для резины. «Черемуху» не дали, ну и черт с ней, здоровее будем. Зато ребята напоили нас хорошим кофе и угостили сухими пирогами. В любое другое время хрен что у магавников получишь. Исторически, между армейскими и полицейскими (МАГАВ относится к израильской полиции) никогда не было сильной любви.

      Юсен вернулся с заседания около трех ночи, и мы поехали к себе на базу в Кдумим.

    - Дело дрянь, завтра в восемь утра посылаем еще пять джипов МАГАВа к гробнице Йосефа и будем надеяться, что они смогут отбить демонстрантов. Плохо, что палестинские полицейские не идут на контакт…

       Около четырех утра мы еле живые, не разуваясь, упали на кровати, а спустя два часа нас разбудил дежурный по базе.

      - Ребята, подъем, вас уже ждут в штабе.

     - Параш турки или просто зовут? - спросил я, приоткрыв один глаз.

     - Нет, все тихо, из диспетчерской велели разбудить.

    - Тогда передай, что через десять минут будем.

Звучит смешно, но два часа мертвого сна оказалось достаточно, чтобы тело и голова были в полном порядке. Я пулей смотался в душевую и окончательно пришел в себя.

- Вас долго ждать, уроды? – Юсен уже сидел на крыльце штаба и был явно не в настроении,

- Быстро на склад, возьмите еще боеприпасы, воды и пожрать что-нибудь. Летим в  Калькилию, получили информацию, что через час к сто седьмому КПП пойдет толпа, и мне там за всех отвечать.

 

Глава одиннадцатая – Русские не сдаются

К семи утра мы уже были на КПП. Издалека мы видели, как палестинцы организуют демонстрацию. Многие намотали себе на головы мокрые куфии (арабские платочки) так, чтобы видны были только глаза. Мокрые, чтобы меньше чувствовать слезоточивый газ. 

Юсен тем временем спорил с Дрором, командиром базы совместного координирования. Из обрывков их разговора я понял, что Дрор просил дать ему пятнадцать минут, и он сумеет договориться с палестинскими полицейскими, чтобы они сами разогнали толпу.

    - Пойми, Юсен, после вчерашнего в Газе и Рамалле они только и ждут повода открыть  огонь. Ты хочешь отвечать за жизнь этих ребят? Нет? Вот и я не хочу, так что дай мне шанс.

   - Ладно, Дрор, попробуй. Жду ровно пятнадцать минут.

     Время пошло, а вместе с ним начала двигаться в нашу сторону толпа весьма не мирно настроенных палестинцев.

    - Все ко мне! - громко позвал Юсен (нас было человек двадцать-двадцать пять). В течение пятнадцати минут мы должны спокойно терпеть камни и бутылки. Никто огонь не открывает, только в случае, если начнут стрелять в нашу сторону. Если за это время Дрор не договорится с палестинцами, начинаем разгонять. Все в укрытие. Да, и приготовьте огнетушители, чтобы нас тут не зажарили

Мы с Юсеном засели за бетонадой, где через небольшое отверстие хорошо все просматривалось. Толпа молодых головорезов с камнями, бутылками Молотова, арматурой и прочими орудиями пролетариата осторожно приближалась. Метрах в ста от КПП они остановились и довольно слажено начали орать «Аллах Акбар». Ближе подходить не решались, видимо, не совсем понимая, почему мы попрятались. В стороне стояло несколько джипов палестинских полицейских. Некоторые из полицейских были в простых майках, но с автоматами.

     - Видишь полицейских с пушкам без гимнастерок? - сказал мне Юсен. - Вот они и будут стрелять в нашу сторону.

    - Аллах Ахбар! - продолжала грозно скандировать толпа.

   - О, опять мышку ищут, - бородато пошутили в наших рядах (ахбар на иврите - мышь).

У Дрора было еще десять минут.

     Под одобрительный свист и улюлюканье из толпы выскочили двое арабов, один аккуратно держал бутылку с зажигательной смесью, второй поджег тряпочку, и бутылка полетела в нашем направлении. Палестинские полицейские даже пальцем не пошевелили, чтобы предотвратить этот запуск.

   - Бактаб! - заорали мы и инстинктивно пригнулись. Бутылка шмякнулась об асфальт, разбрызгивая языки пламени. Кто-то из наших быстро подскочил с огнетушителем и погасил огнь.

      Арабы уже праздновали успех, так как мы не реагировали. Из толпы вышли еще двое, и в нашу сторону полетели булыжники и еще две бутылки Молотова.

    - Да вы зае..ли, суки! - услышал я звуки великого и могучего русского языка и увидел, как один из наших ребят подобрал камень и швырнул его обратно в арабов.

    - Борис, ты что делаешь, не слышал, что приказал самхат? – накинулся на него младший лейтенант.

    - Я слышал, что стрелять нельзя, а что камни кидать в ответ запрещается, не слышал.

    - Юсен, - толкнул я командира, - а парень-то прав, чего мы, как цыплята, тут сидим? Смотри, сколько нам боеприпасов накидали.

      У Юсена на лице появилась широченная улыбка. Он встал, поднял огромный булыжник, вышел за бетонаду, изо всех сил запустил камнем в палестинцев и философски заявил - Теперь я начинаю понимать, почему русские выиграли войну.

      Арабы наш вызов приняли, и каменный дождь обрушился на наши головы. Мы, как дети, уворачивались от камней, подбирали их и кидали обратно. Конечно, условия были неравными, все-таки двадцать пять солдат против трехсот чемпионов по метанию камней мало что могли сделать, но мы честно держали удар.

    У Дрора оставалось две минуты. Я вызвал его по рации, но ответа не было.

   - Юсен, что делать будем? Две минуты у Дрора, а на связь, зараза, не выходит.

   - Подождем еще немного, - ответил Юсен, посылая очередной камень. - Он толковый, должен договориться.

Так оно и случилось. Минут через десять подъехал джип Дрора, а за ним два джипа палестинцев. Они остановились между нами и толпой. Палестинцы вышли из машин и, стреляя в воздух, двинулись в сторону демонстрантов. Завидев свое начальство, полицейские, что были в толпе, спешно надевали свои гимнастерки. Толпа недовольно гудела и свистела, но поняла, что каменное шоу закончилось.

      Дрор подъехал к нам. Он был весь мокрый от пота, красный, но довольный.

- С трудом уговорил, а вы тут развлекались, я смотрю, - сказал он, обводя взглядом дорогу, до недавнего времени покрытую асфальтом, а теперь разбитую камнями и осколками прожженного стекла.

- Молодец, Дрор, - похлопал его по спине Юсен. - Алекс, передай Кейсарии, что на сто седьмом все под контролем.

      Я быстро передал информацию на базу, но в ответ услышал;

  - Параш турки в  Шхеме. Палестинцы открыли огонь по магавникам. Один ранен.  

  - Погнали, - приказал Юсен. - Дрор, ты остаешься за главного. Удачи.

  - Вам удачи, и аккуратней там!

 

Глава двенадцатая – Страх перед боем

Мы сели в джип и рванули в Шхем, до которого было около часа езды. Я настроил радио на канал Харува, и мы погрузились в эфир. Каюб тем временем ловко лавировал между машинами, разгоняя водителей сиреной.

Картина стала вырисовываться довольно мрачная. Магавники на четырех бронированных джипах подъехали около половины восьмого утра к палестинскому КПП с восточной стороны города. Проезд ребятам перегородили местные полицейские, после чего  завязался спор на повышенных тонах. Магавники численно превосходили палестинцев и, не долго думая, вступили с ними в рукопашный бой. После короткой стычки магавники сдвинули ограждения, сели в джипы и двинулись в сторону гробницы, где их поджидали человек пятнадцать сослуживцев, несущих ночную вахту. В ответ на прорыв палестинцы на КПП открыли огонь и зацепили одного из ребят в последнем джипе; магавники непредусмотрительно оставили задние двери открытыми… Ранение было легким, в ногу, возвращаться команда не стала, решили обработать рану на месте.

В это время толпа в несколько сот палестинцев направилась в сторону гробницы Йосефа с западной стороны Шхема. Палестинских полицейских, которые должны были охранять подъезды к гробнице,   на месте, естественно, не оказалось. Обнаружили их в толпе, двигавшейся к еврейской святыне. С нашего наблюдательного пункта на вершине горы Тель-а-рас сообщали обо всех передвижениях арабов. Там имелось все оружие, чтобы в случае необходимости начать обстрел и преградить путь толпе, но пока они ограничивались наблюдением. Приказ открывать огонь им не дали, надеясь, что магавники сами смогут отбить атаку. К тому же, огонь с горы и с большого расстояния привел бы к многочисленным жертвам среди арабов, а наше начальство хотело этого избежать.

Толпа беспрепятственно дошла до гробницы и начала забрасывать ее со всех сторон камнями и бутылками с зажигательной смесью. Вдобавок полетели горящие шины, и весь район гробницы погрузился в черный дым. Наблюдатели на горе практически ничего не видели, и их роль главного источника информации стала второстепенной. Магавники открыли огонь – стреляли резиной и газом, - но в ответ раздались автоматные очереди со стороны палестинских полицейских. Завязался бой, и толпа отошла от гробницы. Расположившись в надежном укрытии, магавники перестреливались с вооруженными арабами.

      К тому времени мы уже подъезжали к Шхему.

- Все станции Кейсарии! - раздался голос Цвики. - Объявляю ЦАВАШ (код команды, при котором поднимается вся наша бригада). – Высылайте передвижную диспетчерскую.

      Меня затрясло, коленки заходили ходуном, я не понимал, что со мной происходит. Черт, а ведь это страх, - осознал я, наконец, - самый настоящий страх перед тем, что мы идем в реальный бой, где в нас не камни кидают, а стреляют и могут УБИТЬ. За все время, что я служил, ЦАВАШ считалось самой крайней мерой и означало настоящие боевые действия.

    Сердце стучало, как бешеное, и, чтобы немного успокоиться, я закурил прямо в джипе.      - Алекс, подкури мне тоже сигарету, - услышал я Каюба.

       Юсен посмотрел на меня и молча кивнул – раньше мы в джипе не позволяли себе курить, поскольку командир был некурящим и с трудом переносил запах сигарет. Но сейчас он дал добро, понимая наше состояние.

    - Не бойтесь, все будет нормально, - сказал Юсен.

Повернув на перекрестке Тапуах на север, мы въехали в деревню Хавара, через которую пролегала дорога в Шхем. Пара камней полетела в наш джип. Обычно на этом участке дороги всегда патрулировали два джипа МАГАВа, чтобы израильские поселенцы могли спокойно ездить, но сегодня магавники были в районе боевых действий, и жителям Хавары представилась возможность спокойно забрасывать камнями машины с желтыми номерами. Они тоже хотели стать участниками борьбы против нас.

   - Притормози, - скомандовал Юсен Каюбу, - сдай чуток назад.

Открыв дверь, он начал прицельно стрелять в сторону камнеметателей. Стрелял боевыми, но не попал. Пацаны дали деру, а мы с Каюбом смотрели на Юсена, открыв рты.

   - Двигай, - махнул рукой Юсен. - Автомат решил проверить - работает. Ну, и отпугнуть этих сукиных сынов не помешало. Небось, с полными штанами побежали.

  - Да мы сами с полными штанами сидим, Юсен, – улыбнулся я, а Юсен захохотал.

 

Глава тринадцатая – Первые потери

- МАГАВ, я комбат Харува, - услышали мы по рации - высылаем к вам два бэтээра с моими солдатами. Подготовьте раненых (в гробнице после перестрелки попали еще в одного магавника).

Мы подъехали к восточному перекрестку (кажется, он назывался Бейт-Фурик), где собрались наши войска. Метрах в двухстах находился злосчастный палестинский КПП, с которого утром все началось. Два бэтээра уже шли на КПП, и мы ожидали: откроют ли палестинцы по ним огонь.

    - Зассали, - сказал Дэди, замкомбата Харува, когда бэтээры спокойно миновали КПП.

В это время высшее начальство, включая генерала нашей дивизии, Габи Овира, вело переговоры с палестинцами, пытаясь добиться прекращения огня и дать обеим сторонам возможность вывезти раненых.

           А пока два БТР-а под командованием Раза бодро шли в сторону гробницы. Мы мысленно пытались представить, где они находятся.

     - Должны уже быть на повороте к гробнице, - сказал Дэди. Он явно нервничал, ведь там были его ребята, за которых он отвечал и, в случае чего, ему пришлось бы смотреть в глаза их родителей.

     Относительную тишину разорвал шквал автоматных очередей.

     - Нас обстреливают со всех крыш, - послышался голос Раза. - У меня один ранен. Продолжаю движение к гробнице.

       Мы с ужасом смотрели друг на друга. Слышны были, в основном, хлопки «калашниковых». Но вот пошла мелодия наших М-16 и даже пулемета «мага».

      - Первый бэтээр, я МАГАВ, прикрываем из гробницы, закупорьтесь как следует и не высовывайтесь.

     Это магавники вылезли и начали стрелять по домам, из которых палестинцы поливали огнем наши бэтээры.

      - Готовьте остальные бэтээры! - крикнул Цвика.

      - Может, все-таки дадим ребятам на Тел-а-расе приказ ударить? – спросил Цвику Дэди, но получил отрицательный ответ (впоследствии этот ответ оказался роковым для военной карьеры Цвики).    

    - Я второй бэтээр, стою на повороте, веду огонь из «мага», но толком не могу понять, откуда стреляют, - услышали мы по рации.

   - Договорились о прекращении огня! - прибежал кто-то из офицеров дивизии. - Сейчас должны будут передать палестинцам.

   - Первый бэтээр, - продолжала рация, - я второй, в нас кинули бактаб, горим. Подползи быстро ко мне и прикрой. Нам надо срочно покинуть машину.

    - Второй, я Кодкод Харува, не могу, у меня погрузка раненых магавников, - голос Раза. - У ребят остался еще один живой джип, сейчас они попробуют к вам пробраться.

  - Давай быстрее, горим, надо вылезать! - услышали мы по рации голос Сефера, командира второго бэтээра.

Несмотря на объявленное прекращение огня, стрельба не утихала ни на секунду. Мы не отходили от рации. Вдалеке поднималось серое облако порохового дыма. Внезапно наступила тишина. Выстрелов больше не было.

- Первый, я второй, - услышали мы странный голос Сефера. - Двое моих ранены тяжело, а, может, убиты, лежат около бэтээра, я их прикрываю, но они не двигаются. Я сам ранен, ничего не вижу.

    - Убьюууууу, сука! - взревел Дэди, посмотрев  на Цвику ненавидящим взглядом.

   - Сефер, миленький, держись, уже не стреляют! - Это был голос Раза. - Я тебя вижу, держись!

 

Глава четырнадцатая – Запах пороха

Цвика залез в джип с командиром базы совместного координирования.  Был еще джип командира магавников и четыре бэтээра Харува. Солдаты  спорили, кто отправится в следующих четырех бэтээрах. В глазах у ребят была жажда мести. Мы с Юсеном влезли в последний бэтээр. На меня опять накатила волна страха, но мой командир был спокоен, как слон. С нами поместились еще несколько бойцов, среди них лейтенант Нир, с которым я познакомился еще во время моего случайного пребывания в Харуве.

    Задача была довольно простой: въехать внутрь гробницы, два-три бэтээра заберут всех раненых и вернутся, а остальные останутся укреплять гробницу. Все, казалось, было продумано, кроме одного: мы не учли, что арабам верить нельзя.

     Колонна двинулась.

    - У нас связь, кажется, не работает! - крикнул водитель нашего бэтеэра.

   - Сейчас посмотрю, - ответил я и нырнул в дебри радиоприборов. - Юсен, возьми пока мой шестьсот двадцать четвертый (переносная рация).

   - Кодкод Кейсария, я Мишнэ, замыкаю колонну, - доложил Юсен Цвике по рации.

  - Мишнэ, с какого хера ты полез?! - заорал Цвика. - Твое место на перекрестке, координируй все оттуда... Ну, ладно, подбери раненых и быстро назад.

  - Слушаюсь, - процедил Юсен, задетый тоном комбрига.

  - Раз, доложи обстановку! - не унимался Цвика. - Мы через три минуты у тебя.

 - Цвика, один бэтеэр горит, почти вся команда второго ранена, двое в критическом состоянии, мы погрузили всех в первый бэтеэр. Тушим второй, машина вроде на ходу, ждем у входа в гробницу.

    Я выглянул из люка, чтобы посмотреть, где мы находимся. Впереди все было покрыто черным дымом. Нир стоял, высунувшись по пояс, крепко держал пулемет и напряженно смотрел по сторонам. В передних бэтеэрах тоже все вылезли и сидели за пулеметами.

  - Я наблюдатель на Тель-а-рас, - заговорила рация. - Вижу, к гробнице опять движется демонстрация. Расстояние метров сто. Постарайтесь успеть.

  - Алекс, опять со связью хрень, посмотри, - позвал Юсен.

  - Нир, я сейчас, - сказал я лейтенанту и нырнул вниз.

  - Мы на повороте, - раздался в эфире голос Цвики. - Все продолжают движение к гробнице, два последних бэтеэра с первым разворачиваются и возвра…

   Не успел он договорить, как со всех сторон на нас обрушился шквальный огонь. Было ощущение, что пошел сильный дождь. Прежде, чем я успел что-то понять, Юсен рывком закрыл надо мной люк а сам высунул автомат через щель и начал стрелять. Судя по тому, как сверху застрочил пулемет, Нир тоже включился в бой. Все бэтеэры встали.

  - Я пятый, у меня двое ранены, включая водителя, - с трудом расслышал я по рации.

  - Пятый, я шестой, давай своих раненых к нам, мы сейчас развернемся жопой к вам.

  - Разворачивай, и задом вплотную к пятому – у него двоих сняли! - заорал я нашему водиле.

  - Вижу, - плача, ответил водила нашего бэтеэра, - они Беню убили!

  Я глянул в щель и увидел, как комроты Бени в неестественной позе полуобнял пулемет.

  В этот момент кто-то со всей дури ударил меня каблуком по спине и начал прижимать к стенке.

  - Нир! -заорал я. - Осторожно! – Но Нир не реагировал, держался за бок и глотал воздух.

  - Нир, ты чего? Нир, бля, спокойно, где? Медбрат, у нас тут есть медбрат?! Бля, Юсен! Нир ранен!

   Не ответив, Юсен быстро занял место Нира у пулемета и продолжил стрелять. С кем-то  из ребят я склонился над Ниром. Мы с трудом распахнули его бронежилет, пуля вошла в левый бок между передней и задней керамическими пластинами.

  - Больно, - простонал Нир. - Они Беньку убили, я видел… 

  - Тихо, тихо, держись, братуха, сейчас назад  двинем, там тебя быстро залатают, - старался я подбодрить Нира.

   - Еще ленты для Мага! - услышал я голос Юсена, порыскал глазами, нашел коробку и вложил ему в руки.

   Тем временем мы вплотную подъехали к пятому бэтеэру, где уже открыли кормовую дверь. 

- Готовьтесь, - услышал я водилу, - я открыл корму.

Я оставил Нира, подложив ему под голову какой-то мешок, а сам занял место около одного из углов кормовой двери. Юсен тоже оставил пулемет и подскочил к двери. Стрельба утихла, но было еще шумно. Я присел между бэтеэрами и начал стрелять в сторону домов, что были напротив меня. В голове была одна мысль: поскорее обнаружить палестинские точки. Поэтому я сажал по два патрона в каждое окно, но с моей стороны вроде было спокойно. Юсен рванул в пятый бэтеэр и с другими бойцами начал перетаскивать раненых. Краем глаза я увидел в пятом бэтеэре врача из Харува, он разматывал капельницы и кидал в наш бэтеэр. Перетащив Беню и второго тяжело раненого, Юсен, врач и еще один парень полезли вытаскивать раненого в руку водителя. Я продолжал стрелять, как вдруг боковым зрением заметил падающего врача.

  - Врач ранен! - закричал я, продолжая стрелять. Он лежал на спине в метре от меня. Плюнув на все, я рванул к нему и, схватив врача под мышки, потащил внутрь.

   Тяжелый, падла, подумал я, но спустя мгновение ноша стала легче: подбежали еще ребята, и мы быстро втащили его в наш бэтеэр.

  - Все, кто цел, залезайте в пятый и высаживайтесь в гробнице, - командовал Юсен, - а мы с первым едем назад.

   Один из тех, кто помогал тащить врача, собрался было уже забраться в пятый бэтеэр, но схватился за руку и с криком упал. Юсен ухватил его за шиворот и втянул в нашу машину. Пуля попала парню в указательный палец, который был на курке, и практически полностью оторвала его.

   - Оставь меня, самхат! - заорал парень. - Я с ребятами хочу, это не ранение! Пусти меня, я их всех там поубиваю, суки!

  Но у Юсена была мертвая хватка. Кормовая дверь закрылась, и мы рванули обратно. Шум стрельбы постепенно удалялся.

   Я чувствовал себя, как в «черном тюльпане» (самолет для перевозки мертвых). У наших с Юсеном ног лежали ребята и стонали…

Глава пятнадцатая – Тяжелое похмелье

   - Харув, я каспитон Мишнэ, шестой и первый бэтээры едут к перекрестку. Подготовьте амбулансы и врачей. У нас шесть раненых, четверо тяжелых, один из них, скорее всего, убит, плюс все раненые в первом… - с комком в горле отрапортовал я по рации. Говорить было тяжело, сердце стучало так, что казалось, вот-вот вырвется наружу.

   Мы подъехали к нашим, и, когда открылась кормовая дверь, на лицах встречавших отразился ужас. Некоторые, не выдержав, зарыдали.

- Чё стоите? Быстро носилки, помогайте вытаскивать! - орал Юсен.

Мы аккуратно вынесли всех из бэтээра. Бени и еще один парень, Эрез, которых мы вытащили из пятого бэтээра, были мертвы. Нира в полусознательном состоянии положили на носилки и погрузили в амбуланс. Вместе с ним уехал и водитель, раненный в руку. До машины он молча дошел сам.

С врачом произошло чудо: когда его стали перекладывать на носилки, он очнулся, встал на ноги и неуверенно сделал пару шагов. Дрожащими руками он попытался расстегнуть свой шахпац (бронежилет на иврите). На нем почему-то был не керамический шахпац, а обыкновенный, защищающий от ножа, но не от пули. Около сердца зияла небольшая дырочка. Мы попытались его усадить, но он с ошалелым видом молча продолжал раздеваться. Снял шахпац и начал расстегивать гимнастерку.

   - Доктор, ты чего стриптиз устраиваешь? - неуверенно спросил Дэди, но тот молчал.

   Врач снял рубаху, остался в белой майке и тупо смотрел на свою грудь. Потом залез в левый карман гимнастерки и вытащил толстый сверток, набитый бумагами. В пачке была аккуратная дырка с одной стороны, а с другой дырки не было.

  - К-к-кажется, п-п-повезло, - заикаясь, проговорил врач, застенчиво улыбаясь. Дэди и другие обняли его и сквозь слезы захохотали. Этот смех был нужен всем нам, чтобы как-то отключиться от только что пережитой жути.

   Выгрузили ребят из первого бэтээра. Там тоже было двое убитых: лейтенант Михаэль и сержант Ури. У Сефера были перебиты обе руки, лицо окровавлено; правда, на глаза ему уже успели наложить повязку. Его переложили в амбуланс, а тот рванул на базу, где поджидал военный вертолет.

    Я посмотрел на часы и не поверил: после нашего выезда прошло всего двадцать минут, а казалось, что этот кошмар длился вечность. Чья-то рука опустилась на мое плечо, и перед носом нарисовалась зажженная сигарета – Каюб.

   - Ох, вовремя, ахи (брат на иврите), - сказал я и сел на землю. В ушах звенело от стрельбы, в носу стоял едкий запах пороха. До меня начало доходить, что я родился в рубашке.

   - Алекс, ты как? - спросил Юсен.

   - Нормально. - Я посмотрел на командира, на лице которого читалась грусть, но никаких следов шока, будто он съездил на обыкновенное стрельбище.

Через пару минут стали возвращаться остальные БТРы. В одном из них был еще один убитый, сержант Итамар, один из моих хороших Харувских знакомых, тоже иерусалимский. Всех пятерых павших положили в ряд на носилки и накрыли одеялами. За ними должны были прислать специальный транспорт. Дэди долго сидел около носилок и качал головой… Никто не решался к нему подойти.

Тем временем, стрельба в районе гробницы практически полностью стихла, Там оставалось около сорока солдат, включая комбрига Цвику, комбата Раза, командира МАГАВа и начальника базы совместного координирования. Они собрались в одной из комнат, будучи не в силах противостоять почти тысячной толпе обезумевших палестинцев, прорывавшихся на территорию гробницы.

 Генерал Узи Таян, начальник центрального генштаба, приказал отправить в Шхем на выручку два вертолета «Апачи». Палестинцам было четко сказано, что, если еще хоть один волос упадет с головы хотя бы одного из наших солдат, «Апачи» сравняют Шхем с землей.

Вид грозных воздушных машин подействовал на палестинских полицейских, и они, еще несколько минут назад стрелявшие в нас, как по мановению волшебной палочки стали отгонять толпу, правда, позволив сжечь все наши джипы, синагогу и полностью разрушить довольно ухоженную территорию гробницы Йосефа. Это стало нашим позором, но мы заплатили высокую цену, и командование не могло допустить новых потерь.

На наш перекресток прибывали один за другим высокие военные чины. Привезли даже обед, но аппетита не было. Я курил сигареты одну за другой и пил воду, хотя душа требовала чего-нибудь более крепкого.

Со стороны Шхема к палестинскому КПП на большой скорости подъехал джип с полицейскими, которые неожиданно открыли огонь в нашу сторону. Все залегли, но спустя пару секунд, под страшный рев, группа из двадцати-тридати озверевших солдат бросилась в сторону палестинцев, стреляя на поражение. У тех не было никаких шансов. Через минуту после того, как огонь стих, подъехал арабский амбуланс, а вместе с ним и репортеры. Погрузили своих камикадзе, поснимали на камеру и укатили. Изрешеченный джип остался одиноко караулить КПП. Эта встряска всех приободрила. У многих возникло ощущение, что и они поучаствовали в бою, и смогли хоть как-то отомстить за смерть  товарищей. 

Мы продолжали сидеть на перекрестке и ждать новостей. Решения принимали на более высоком уровне. Была дана команда выдвинуть танковую бригаду, и через два часа появились первые танки. Цвика, по сути отвечавший за округ, был практически в плену, и командование перешло к комбригу танкистов. Начали разрабатывать план, как освободить наших ребят из гробницы, поскольку надежды на палестинских полицейских было мало.

Еще через час пришла информация, что Шхем будут оккупировать заново, и к нам едут все четыре батальона бригады Голани. Юсен несказанно обрадовался этим новостям.

    - Все, теперь можно быть спокойным. За дело берется Голани. Эрез их всех перебьет. (Эрез Гершин, комбриг Голани, - легендарная личность, один из самых бесстрашных командиров израильской армии, человек с железными яйцами, как его многие звали).

 

Глава шестнадцатая - Эрез

Гершин сразу поставил условие, что руководить операцией будет он, а не комбриг танкистов. Возражать никто не стал, хотя на лице танкиста читалась нескрываемая обида.

- Юсен! - радостно воскликнул Гершин, увидев моего командира. - Сколько лет, сколько зим! Я и не знал, что ты здесь обитаешь.

Голанчики обнялись. Года два назад Юсен был заместителем командира батальона, которым командовал Эрез, и отношения у них сложились дружеские.

     - Почему ж вы так все хреново продумали? - возмущался Эрез. - Какого черта полезли на БТРах? Почему с Тель-а раса не стреляли? Ведь их для того туда и посадили!

     - Так палестинцев бы всех перекосили, - неуверенно ответил Юсен.

     - А тебе не похрен? Наших же ребят положили по глупости! Чем ваш Цвика думал? – Гершин явно закипал. – Ладно, проехали. Пойдем, расскажешь, что к чему.

Начальство удалилось  в палатку для совещания, а мы тем временем слушали сводки новостей, которые передавали каждые пятнадцать минут.

      - Тяжелые бои между силами Армии обороны Израиля и палестинцами ведутся на всей территории Западного берега реки Иордан и в районе сектора Газа. По непроверенным данным, среди наших солдат есть несколько раненных, в том числе тяжело. Особенно напряженная обстановка складывается в районе гробницы Йосефа в Шхеме, а также в городе Рамалла. 

       - Ничего себе, несколько раненых! - возмущались наши ребята, но все понимали, что более точную информацию передадут, когда сообщат родителям погибших о случившемся.

Время шло, в районе гробницы было тихо. Цвика по рации доложил, что они продолжают сидеть в комнате и ждут, когда их вытащат. Палестинские полицейские, кажется, смогли отогнать толпу, но легче от этого не стало. Все морально настраивались на второй раунд, где уже будут участвовать и танки, и Голани и авиация.

   Среди солдат Харува возникла нервная суматоха, послышались ругань, крики и стоны.

  - Ребята, что происходит? - спросил кто-то из офицеров.

  - Нир не дотянул до больницы, нет больше Нира, - ответил кто-то.

Комок подступил к горлу, на ватных ногах я дошел до нашего джипа, сел и разрыдался. Хоть я и видел, что рана была тяжелой, но все же надеялся, что Нир выживет, что его спасут.  Надежда всегда умирает последней. И она умерла - вместе с Ниром.

    Месть, только месть! - стучало в голове. - За Нира, за всех. Прав Гершин, нечего с врагом цацкаться. Нужно мочить и не жалеть.

Наступали сумерки, операцию назначили на час ночи. Наш перекресток превратился в настоящую военную базу, напичканную танками, джипами и множеством солдат. Над гробницей Йосефа периодически летали наши вертолеты, пилоты докладывали обстановку. Число палестинских полицейских в районе гробницы росло, они самоотверженно отгоняли толпу, прекрасно понимая, что, если не произойдет чуда, через пару часов им очень сильно не поздоровиться. По слухам, на правительственном уровне велись серьезные переговоры: хотели обойтись без новых жертв. В конце концов, дипломатия взяла вверх.

В полночь со стороны Шхема засветились фары нескольких машин. Наши заняли боевые позиции, приготовившись стереть в порошок очередных камикадзе. Но на крышах машин замигали красные мигалки: это ехали амбулансы. Они остановились в ста метрах от нас, из первого фургона вышел Цвика, а с ним Джабриль Раджуб, глава всех силовых структур палестинцев, правая рука Арафата. Из других амбулансов вылезали все наши ребята. К Раджубу подошли Габи Овир и Эрез Гершин.

     - Забирайте ваших солдат и больше к нам не суйтесь, - услышали мы слова, сказанные хамским тоном на чистом иврите (в свое время Раджуб немало лет провел в израильских тюрьмах за террористическую деятельность).

      Он, видимо, не понял, что перед ним комбриг Голани Эрез Гершин, которому еще во времена первой интифады в конце востмидесятых израильский суд запретил приближаться к палестинским территориям за излишнюю ненависть к арабам. Эрез впечатал Раджуба в борт амбуланса и зашипел:

    - Слушай сюда, ничтожество! Прежде чем я тебя на месте пристрелю, ты публично извинишься перед всеми солдатами, а потом выберешь, какая участь ожидает Шхем. Выбор простой: или мы сначала бомбим с воздуха, или сразу утюжим все танками. После этого в город войдут все три батальона Голани, и ты знаешь, чем это закончится.

     - Габи, - тон Раджуба резко поменялся, - кто это такой, что за беспредел, я ваших солдат спас, а он мне угрожает?!

    - Это Гершин, - спокойно ответил Габи Овир. - Эрез, остынь.

    - А-а-а, тот самый? – зрачки Раджуба расширились. В свое время арабы назначили за голову Гершина очень большую сумму (спустя три года кто-то ее, возможно, получил: Гершин подорвался в Ливане на мине... Светлая ему память!).

  - Что, страшно стало, сука? – Гершин, не отпуская Джабриля, хищно улыбался. - А отдавать приказ стрелять по нашим ребятам не страшно было?  А отправлять смертников взрывать детей в автобусах тоже не страшно?

    - Эрез, хватит! – рявкнул генерал.

    - А вы нас сколько убиваете? – дар речи вернулся к Раджубу. - Да вы только в Шхеме, по моим данным, убили сегодня человек двадцать и около сотни ранили.

    - Мало! – прохрипел Эрез. - Вали отсюда, тварь, и моли бога, чтобы мне дали приказ не брать Шхем.

      Эрез толкнул Раджуба, сделав тому подсечку. Раджуб грохнулся, вскочил, бесстрашно посмотрел на Эреза и, ничего не сказав, сел в машину.

       Это был сюрреалистический разговор. В этот момент солдаты обнимались со своими друзьями, которых привезли из гробницы. Я не совсем оправдывал выходку Гершина, но я его понимал. После фразы, брошенной Раджубом,  мне самому хотелось всадить ему пулю меж глаз.      

 

Глава семнадцатая – Ночные разговоры

К двум часам ночи начальство приехало на базу Харува. Сели заседать. Мне было уже все равно, что они решат. Я понимал, что, даже если будет приказ войти в Шхем,  это сделают без нас. Нам предстояло сдерживать Калькилию, где, к счастью, после утреннего цирка с камнями, было относительно тихо. Я решил узнать, что там происходит, и вышел на связь с нашей базой.

    - Кейсария, я каспитон мишнэ, доброй ночи. Что у нас в Калькилии?

  - Каспитон, родной, - услышал я знакомый голос одной из наших девчонок в диспетчерской, - ты живой!

   - Живее всех живых, но после сегодняшнего дня мне срочно требуется ваша забота и ласка, - ответил я и улыбнулся про себя: все-таки желание переспать с девчонкой сильнее любой бойни. - Так что у нас в Калькилии?

   - Ты только приезжай, мы о тебе позаботимся, - нежно ответила Кейсария.

- Алекс, за меня спроси, - ожил сидевший рядом Каюб.

- Кейсария, вам привет от бет-мишнэ (позывные нашего водителя), он тоже хочет заботы.

   Сидевший рядом Каюб, довольный, как слон, кивал головой.

  - Каюб, расслабься, тебе ничего не светит, ты сам на базе растрындел, что у тебя помолвка скоро, – обломал я товарища. - Но помечтать можно.

 – В Калькилии относительно спокойно, - уже серьезным тоном заверещала рация, - но завтра пятница, и по разведданным после молитвы они выйдут на демонстрацию. То же самое планируется во многих деревнях.

   - Весело, ничего не скажешь. Ладно, красавицы мои, спокойной ночи, держитесь там, а мы пока в Шхеме. Конец связи.

Я прекрасно понимал, что девчонкам тоже выпал жуткий день: фиксировать информацию, передавать, координировать, записывать, слышать эфир боя, а потом узнать, что погибли ребята, с которыми они каждый день общались по связи и заигрывали с ними, как в разговоре со мной. 

     Разговор с девчонками отогнал мысли о событиях дня и напомнил мне, что, кроме мести, есть и нормальные чувства. Есть мир, где можно смеяться, кадрить девчонок, бывать дома, видеть прекрасные лица родных и друзей.  С этими мыслями я заснул.

 

Глава восемнадцатая - Завтрак

     - Профессор, подъем! - Юсен дернул меня за плечо, задев каску, которая грохнулась мне на голову.

     - Ебать ту Люсю, - с чувством сказал я по-русски, потирая ушиб и недовольно глядя на командира.

    - Переведи, - Юсен с любопытством рассматривал шишку у меня на лбу и улыбался.

   - Это из русской классики, Пушкин, переводу не поддается.

Начинало светать. По базе слонялись уставшие солдаты, которым всю ночь не давали спать и держали наготове. Операция по захвату Шхема откладывалась каждый час. Почти всех солдат Харува освободили от службы, разбили на шесть групп и отправили проводить своих товарищей в последний путь. Я хотел поехать на похороны Нира, но понимал, что это нереально. Сомнений у меня не было: предстоял еще один день бойни. В отличие от вчерашнего дня, когда при мысли о стрельбе у меня тряслись коленки и тело бросало в дрожь, сейчас я был абсолютно спокоен, и только живот немного ныл.

    - Ну что, куда путь держим? – спросил Каюб.

   - Пока арабы не проснулись, поедем в Ариэль, позавтракаем по-человечески, - ответил Юсен.

    Точно, надо позавтракать, пронеслось в голове. Вчера я толком ничего не ел, а организм иногда надо подкармливать - говорят, это полезно.

На КПП у въезда в Ариэль дежурила внушительная команда жителей города. Надо отдать должное мэру Ариэля, Рону Нахману, который, не полагаясь на полицию и армию, позаботился об охране города и поднял на ноги почти всех мужчин, прошедших армию. Торопиться нам было некуда, кафешки еще не открылись, поэтому мы битый час проторчали на КПП. Мужики со знанием дела обсуждали вчерашний бой в Шхеме, рассказывая о нем так, будто сами принимали участие. Суть разговора сводилась к тому, что если бы они там присутствовали, у нас вообще не было бы ни одного раненого. Спорить с ними не было сил, мы с Юсеном молча кивали и соглашались со всеми упреками.

    - Ладно, герои, продолжайте защищать свой город, а нам жрать хочется, - зло сказал Юсен.

    - Вот-вот, вам бы только пожрать, а защитить никого не можете, - последовал ответ.

Юсен, стоявший одной ногой в джипе, резко развернулся, и я зная, что за этим может последовать, пошел на опережение.

     - Слушай сюда, - обратился я к смельчаку. - Мы вчера весь день там проторчали, и на наших глазах погибли шестеро ребят. Это его солдаты там погибли и мои друзья, так что закрой свое хлебало, пока цел.

      Мужики опустили глаза, а тот, что ответил Юсену, подошел к нему и крепко обнял.

    - Прости, самхат, сорвалось, прости ради бога. Я сам скольких потерял в Ливане, понимаю твое состояние. Пойми и ты: мы все тут на нервах, за семьи свои, за детей боимся. Выехать никуда не можем.

    - Все нормально, брат, - ответил моментально остывший Юсен. – Я вас тоже понимаю, просто добрее к нам надо, вот и все, мы ведь ради вас тут сидим.

     Когда сели в джип, Юсен сказал:

 - Спасибо, профессор, вовремя встрял, иначе он долго собирал бы свои зубы. Как, говоришь, Пушкин сказал? Эбат ту Лусу? – И мы дружно заржали.

Хаим, хозяин кафе, хорошо нас знал и поэтому обслуживал сам. Я уплетал бурекасы, тосты с сыром, жадно запивал апельсиновым соком и кофе и не мог остановиться. Каюб с Юсеном от меня не отставали, и со стороны мы выглядели, как голодающие Поволжья, которым наконец дали поесть. Когда Юсен попросил счет, хозяин запротестовал.

        - Да вы, что, обидеть меня хотите? У меня самого сын сейчас в Газе. Я смотрел на вас, а видел за столом сына. Вот вам на дорожку еще бурекасов, и соки не забудьте. Сами не захотите, друзьям дайте.  Умоляю только, берегите себя и порвите этих тварей на части.

     - Спасибо, Хаим, хороший ты человек. За сына не переживай, все будет хорошо, – ответил Юсен, и, смущаясь, как ребенок, из-за того, что его накормили бесплатно, вышел из кафе.

    - Поедем на базу в Якир, переговорим с их комбатом, а потом двинем в сторону Калькилии. – Командир стал входить в рабочий режим.

 

Глава девятнадцатая - Кювет

Мы ехали по дороге Хоце-Шомрон, основной трассе, соединяющей Ариэль с израильской территорией. На асфальте валялись горелые покрышки, камни и осколки стекла. Жители придорожных арабских деревень от души повеселились вчера и явно продолжат борьбу сегодня.

      - Что у нас с альфой? - спросил Юсен. - Есть еще? Сегодня опять понадобится.

     - Полно, - ответил я, - но затариться никогда не помешает. На базе в Якире сделаем вылазку. Мне еще патронов надо добавить, а то вчера три магазина ушло.

В Якире расположился батальон танкистов, основной задачей которых была охрана дорог и еврейских поселений. Всегда считалось, что наш округ относительно спокоен, не считая Шхема, поэтому достаточно было отправлять к нам на два месяца батальон танкистов или артиллеристов. Танки и пушки они с собой не возили, выполняли обыкновенную патрульную работу. На серьезные аресты их брали только во внешний круг, а операции проводили ребята из специального батальона Дувдеван ("Вишня"), натренированные исключительно для занятий такого рода.

На базе танкистов начальство отправилось совещаться, а мы с Каюбом пошли трясти местные склады боеприпасов. Неожиданно завыла сирена, и база стала напоминать муравейник, в который швырнули камушек: солдаты выбегали из палаток и, на ходу надевая бронежилеты, неслись к своим джипам и на посты.

    - Каюб, дуй к джипу, а я быстро насобираю добро, пока кладовщика нет. - Тот испарился вместе с сиреной, крикнув, чтобы я взял чуть-чуть и не наглел. Наивная душа, пронеслось у меня в голове. 

     Каюб подлетел на джипе, в котором уже сидел Юсен. Увидев меня с коробками резины, патронов, гранат и с новехонькими аккумуляторами для моей шестьсот двадцать четвертой рации (большой был дефицит), оба заулыбались.

   - Алекс, ты рожден для Голани, так даже я не тырил вещи у других. А теперь бросай все на хрен, и быстро поехали. Обстреляли израильский автобус, есть убитые.

    Это уже серьезно. Я забросил половину награбленного добра обратно в склад, но аккумуляторы все-таки прихватил с собой.

  - Сколько пострадавших и где? – спросил я Юсена, погруженного в эфир.

- Около поселения Эммануэль обстреляли наш микроавтобус. Водитель потерял управление и улетел в кювет,  есть убитые и раненые.

    Ехать от Якира до Эммануэля минуты четыре. Мы скоро были на месте. Микроавтобус лежал на боку, медбратья уже обрабатывали раненых, другие солдаты помогали вытаскивать людей из автобуса. Убитых вроде не было.

  - Не понимаю, вы выстрелы слышали или нет? - спрашивал у пассажиров комбат танкистов. - Что у вас тут произошло?

  - Не было никаких выстрелов, - ответила одна женщина. - Мальчишки стали кидать камни, попали через открытое окно прямо в голову водителя, он не справился с управлением и нырнул в кювет.

  - А кто об убитых доложил? – не унимался комбат.

 - Я, - раздался голос водителя, которому наши ребята накладывали повязку на разбитое лицо. – По опыту знаю, что вы моментально приедете, если сказать, что обстреляли, и есть жертвы.

   - Ты в своем уме или как? - озверел Юсен. - Ничего себе шуточки!

  - Кейсария, амбулансы выслали? Отмените тревогу, все живы, у водителя фантазия богатая, а раненые, в основном, от аварии.

  - Амбулансы уже в дороге, – ответили из Кейсарии. – Передайте водителю, что мы из-за него тут уже полмира подняли.

 - Кейсария, я мишнэ, с этим все ясно. Что в Калькилии, спокойно?

 - Пока да, но демонстрация точно будет. Батальон в Цофим укрепляет оба КПП, сто седьмой и сто девятый.

 - Вас понял, держите меня в курсе, мы туда поедем, когда проверим здесь окрестности. Конец связи. – Юсен вернул мне рацию.

Мы взяли несколько солдат и рванули в ту сторону, откуда кидали камни в автобус. Вдалеке виднелись убегающие силуэты пацанов лет двенадцати-тринадцати. Комбат танкистов и Юсен с грустью смотрели им вслед.

  - Смелое поколение подрастает, еще пара лет, и они с такой же легкостью будут в нас стрелять, – философствовал  танкист.

  Гнаться за мальчишками мы не стали. Пора было выдвигаться к Калькилии, приближалось время пятничной молитвы.

 

Глава двадцатая – Боевая готовность

Мы заехали к Дрору на базу совместного координирования. Под красными от недосыпа глазами темнели синяки, на столе раскиданы карты, а по углам стояло множество пустых пластиковых стаканов с остатками кофе.

   - О, Юсен-самхат, заходите, – устало встретил нас Дрор. – Я все смотрю и думаю, откуда палестинцы могут стрелять, если дойдет до этого. Сутки с их офицерами провел, все понимают, черти, но ручаться за спокойствие населения не могут.

   - Это понятно, - ответил Юсен. - А за своих подчиненных они могут поручиться?

   - Не знаю, самхат. После этих двух дней я уже ничего не знаю. Я почти два года работал с палестинцами над этими мирными соглашениями. Мы все прорабатывали до мельчайших подробностей, общались по-человечески, даже в какой-то степени подружились. И вот все к чертям собачьим! Они со мной сидят, разговаривают, а в глазах страх и ненависть.

   - Поехали с нами, на месте разберемся. Ты уверен, что они на сто девятый КПП пойдут, а не на сто седьмой? – спросил Юсен.

      - На сто девятый – сто пудов! Но сто седьмой тоже стоит усилить на всякий пожарный.

Солдаты артиллеристского батальона, что располагались на базе в Цофим, внушительными силами заняли позиции на сто девятом КПП. К ним присоединились ребята из местной роты МАГАВа. Все понимали, что глупо вести демонстрантов в сторону КПП, но жителям Калькилии очень хотелось проявить солидарность со своими братьями из других городов. Приехав на КПП, я не спеша заряжал свои магазины патронами, распихивал альфу в бронежилет и в какой-то прострации слушал радиоэфир. Пятничная молитва подходила к концу, и во многих деревнях палестинцы потянулись к дорогам, чтобы покидать камни и поискать приключений на свою задницу. Наши девчонки в диспетчерской с трудом справлялись и часто путали, какой патруль куда отправлять.

  - Цофим, я Кейсария. Камни около Карней-Шомрона. Отправьте туда двадцать четвертый патруль.

 - Кейсария, я Цофим, не могу отправить – мои все на сто девятом.

 - Цофим, меня не ебет, где все твои! – Девчонки не стеснялись выражений. - Мне нужно, чтобы кто-то остановил местных и расчистил дорогу.

   На КПП действительно было слишком много артиллеристов. Я отправился к Юсену и объяснил ситуацию.

  - Комбат Цофим, - позвал Юсен командира артиллеристов, - верни пару джипов на дороги, там камнями забрасывают наши машины. Оставь два-три джипа со своими ребятами, МАГАВ тоже пусть весь остается, и я со своими ребятами помогу – они у меня уже стрелянные, - Юсен хлопнул меня по бронежилету. 

   - Смотри, самхат, тебе виднее, но мне не хочется увидеть, как толпа прорывает наш КПП. От него до Кфар-Сабы, сам знаешь, рукой подать.

  - Я отвечаю за происходящее.  Отпускай пару джипов, – ответил самхат.

 

Глава двадцать первая – Чувство мести

   - Уродыыыыы, сукииии! – раздались крики магавников, и все взоры обратились к ним.

  - Чего стряслось, МАГАВ? – спросил Дрор.

   - В Тулькареме бой, нашего бывшего комроты Маяна убили и медбрата убили, прямо на базе совместного координирования! Там еще раненые есть.

    Последние девять месяцев Тулькарем находился вне нашего ведомства, и за событиями там мы не следили. Новость резанула по самому сердцу. Мы с Юсеном очень хорошо знали Маяна, да и ребят из Тулькаремовского МАГАВа я почти всех знал – на одной базе все-таки сидели.

    - Пипец им всем! - Магавники рванули в поле наискосок от КПП. Маневр был понятен: арабы тупо пойдут по дороге на КПП, где мы встретим их альфой, а МАГАВ ударит сбоку, отсекая противнику возможность рассеяться по полю.

    У меня в голове запульсировало, как заклинание:

 - Маян, Нир, Бени, Итамар, МЕСТЬ, МЕСТЬ, МЕСТЬ!

 - Алла-ааа Акбар, - донеслось со стороны Калькилии; толпа приближалась к КПП.

Мы заняли позиции позади бронированных джипов. Юсен сел в машину Дрора и наблюдал за происходящим. Я встал справа от командира, поудобней пристроив в дверном проеме автомат с заряженной резиной, и рассматривал надвигающуюся толпу через оптический прицел.

    Дрор взял в руки громкоговоритель и произнес приветственную речь на арабском:

   - Я офицер Израильской армии, прошу вас остановить демонстрацию и разойтись мирно по домам. В случае сопротивления мы будем вынуждены применить силу. Повторяю….

 Каюб мне перевел, и я с удивлением посмотрел на Дрора, но он был прав: надо было сделать все, чтобы избежать столкновения. Вчера утром на сто седьмом Дрору это удалось, но сегодня, судя по реакции оравшей и свисевшей толпы, номер не прошел.

       - Приготовить альфу, - дал команду по рации Юсен. - Боевыми не стрелять.

   Через пять секунд полетели камни и стали падать в нескольких метрах от нас.

    - Юсен, можно? – спросил я командира, и тот утвердительно кивнул.

  - Держитесь, суки, - процедил я сквозь зубы и прильнул к прицелу, высматривая наиболее активных метальщиков.

Летевшие камни мешали сосредоточиться, но я старался не обращать внимания. В тот момент впервые моя жизнь приобрела иной смысл, и смысл этот был очень простым: я хотел жить, а ребята в десятках метров от меня не хотели, чтобы я жил. Что надо сделать? Правильно, нейтрализовать врага и остаться живым. Все просто, как в песне Любэ:

А на войне нелегкий труд,

А сам стреляй, а то убьют.

Я тихо разговаривал сам с собой вслух: - Ты, я вижу, особо резвый, а что у тебя в руках? Бутылка Молотова! Давай, сука, поджигай, ну же! Вот так, кошачьими шажками ко мне, молодец, теперь замахнись и… получи! – Я спустил курок, не отрывая глаз от прицела. Резина вошла в живот, согнув резвого пополам. Бутылка упала у его ног и загорелась.

   - Ну что, Джим, - в памяти всплыл Лондонский разговор двухлетней давности,   - ты спрашивал, смогу ли я стрелять в человека? К сожалению, это просто. Вот так, Джим: засовываешь резину в дуло…. передергиваешь затвор... целишься, хорошо целишься… этому можно и по ногам… и нажимаешь на курок, Джим.

    Ба-бах! Еще один метатель подпрыгнул и рухнул, схватившись за ногу чуть выше коленки. 

  - Лихо, профессор! - услышал я голос Юсенa, но не отреагировал. Я был полностью во власти нового и страшного чувства – мести.  Рядом ребята тоже вовсю стреляли резину и «черемуху».

  - Алекс, - услышал я голос комбата артиллеристов, сидевшего за земляной насыпью метрах в десяти от меня, - у тебя рация на себе?

  - Да, комбат. Нужна? Сейчас подойду, – ответил я, и, согнувшись в три погибели, побежал к комбату.

Пока тот колдовал над моей рацией, я высматривал через прицел очередного кандидата в палестинский лазарет. В толпе происходили какие-то изменения. Люди в белых халатах оттаскивали раненых, а прикрывали их крепкие ребята в военных штанах с «калашами» и без гимнастерок. - Вот и серьезные пацаны подвалили. Если действительно помогают раненым, - хорошо, я стрелять пока не буду, а если сейчас в нас пулять начнут…

 

Глава двадцать вторая – Двигай попой

    - Что у тебя там, комбат? - не выдержал я. Полулежа на мне, он теребил мою рацию, запакованную в задний карман бронежилета, и пытался найти нужную станцию.

    - Я вытащить ее не могу никак, привстань на секунду.

     В тот же момент послышались хлопки – «калаши», пролетело в голове, - и мы с комбатом рухнули на землю. Я оглянулся: на пуленепробиваемых лобовых стеклах джипов появились следы попаданий. Юсен аккуратно выглядывал из Дроровского джипа и пристально смотрел в мою сторону. Я огляделся по сторонам и понял, что мы с комбатом и еще двумя солдатами оказались единственными, кто находится за пределами линии нашей обороны. Не поднимая головы, я выстрелил в сторону толпы.

  - Кретин, - сказал сам себе, - у меня же холостые и резина.

Руки тряслись, я быстро поменял магазины, дернул затвор, но автомат заело. Блин, этого только не хватало! Стрельба продолжалась, наши стали отвечать, но и «калаши» не умолкали. Высовываться за насыпь было стремно. И правильно сделал, в метре от нас вздыбилась горстка песка и посыпалась на каски и лицо: значит, стреляли в нашем направлении…

    - Блин, ну прямо, как в кино, - первое, что пришло в голову. Я наконец-то совладал с автоматом и глянул на комбата, подававшего знак своему водителю, чтобы тот подъехал к нам поближе. Тот, однако, был занят стрельбой и в нашу сторону не смотрел.

   - Ребята, готовы? По моей команде отползаем и открываем огонь. Готовы? ЭШ!!!

Вы никогда не пробовали стрелять и при этом отползать по камням назад? Не пробуйте, особенно если вы мужчина. КПД этого довольно сложного акробатического упражнения, где главным движущим органом является ваша жопа, ничтожно низкое. Впоследствии все свидетели и участники боя вспоминали только одну сцену: танец стреляющих задниц. Тем не менее, вслепую мы уложили с десяток палестинцев.

    В тот момент, однако, мне было не смешно. Я лупил из автомата, стараясь быстрее доползти до джипов. Наконец Дрор и водитель комбата сообразили, что можно и подъехать к нам, а не любоваться, как мы уворачиваемся от вражеских пуль, и оба джипа встали перед нами. Мы прекратили огонь, чтобы не задеть своих, а мощная рука Юсена схватила меня за шиворот и затолкала в джип. В тот же момент на лобовом стекле нарисовались еще два пятна, одно из них прямо перед моим носом.

     - Ты безбашенный и ебнутый на всю голову человек! - заорал на меня Юсен. - Ты мой связист, и твое место в метре от меня, а не около этого комбата, ты понял?! Куда ты попер, Рэмбо хренов? Ты о родителях своих подумал? Я за твою голову перед ними отвечаю! – Командира трясло, никогда прежде я его таким не видел.

   - Сержант Басовский, марш назад, за бетонады, и чтобы я тебя здесь больше не видел. – закончил спокойно Юсен, впервые обратившись ко мне по званию и фамилии.

  - Не пойду, – уперся я вдруг. - Номинально я еще и твой телохранитель, ты сам говорил!

  - Вы только посмотрите на него! Ох, уж мне эти русские сукины дети, - улыбнулся самхат. – Лучше сиди в джипе, слушай эфир и не высовывайся.

   Я послушно сел позади джипа, пристроил к каске трубку от рации и стал наблюдать за театром боевых действий. Палестинские полицейские поняли, что прятаться среди толпы не получилось, а мы не церемонимся и действуем очень жестко. Поэтому стрельба прекратилась, и демонстранты вновь вышли на передний план. Опять полетели камни и бутылки с зажигательной смесью.

   - У кого есть ромэ, переходим на резину, - прозвучали команды командиров. - По толпе боевыми не стрелять.

Резиновых пуль оставалось мало, но на пару пациентов должно было хватить. Я пристроился у передней двери джипа и продолжал вести огонь. Жалости к тем, в кого стрелял и попадал, не было никакой. Жаль было только семьи наших солдат, и еще был страх, что меня могут опередить, и уже кто-то другой будет жалеть мою семью. Поэтому я стрелял и ни о чем не думал.

 

Глава двадцать третья – Ближневосточный сюр

Подъехали палестинские амбулансы, и мы прекратили огонь, хотя арабы продолжали бросать камни.

    - Дикари, - сказал кто-то рядом. - Вместо того, чтобы врачам помогать, они их подставляют.

С нашей стороны не было произведено ни одного выстрела. Никому из трех с лишним десятков солдат даже в голову не пришло стрелять, пока на поле боя находились врачи.

Раненых увезли, и мы продолжили отстреливаться. Возникло ощущение, будто каждый палестинец поставил перед собой цель получить резиной по заднице.

Вновь раздались выстрелы из «калашей», на этот раз из окон близлежащих домов. Магавники открыли массированный огонь, но сами стали мишенями, потому что открытое поле, где они расположились, сверху хорошо простреливалось. Мы опять сменили магазины с холостыми патронами на боевые и открыли огонь по зданию. Стреляли издалека, и потому прицельного огня не было, но пуля дура, и одному богу известно, в кого она попадет.

Посовещавшись, Юсен, Дрор и комбат приняли решение задействовать пулемет. С КПП принесли два Мага, пристроили на джипах и открыли огонь по дому. Все наши перестали стрелять и любовались убойной силой пулеметов. От стен отскакивали куски штукатурки, вылетали оконные рамы, и никто не завидовал тем, кто находился внутри здания.

    - Прекратить огонь! - прозвучала команда. Стало тихо. Магавники бежали в нашу сторону, размахивая руками, они явно звали на помощь.

     - Видимо кого-то зацепили, - сказал Юсен. Так и было: ребята под руки тащили одного из своих товарищей, другие бежали рядом, образовав защитное кольцо. Чтобы избежать дополнительных потерь, мы возобновили шквальный огонь в сторону дома, где засели вооруженные палестинцы, и прекратили стрелять, когда магавники добежали до наших позиций.

Раненого спасло чудо: пуля вошла через открытый рот и пробила навылет щеку, не зацепив ни одного зуба. Такое ранение считалось легким. Под ободрительные возгласы парня погрузили в амбуланс и отвезли в больницу.

Время шло, и нам порядком поднадоел этот бой. Камни сменялись беспорядочной стрельбой, потом в нашу сторону опять летели камни и бутылки. Но у палестинцев не было никаких шансов. К шести часам вечера они стали выдыхаться и сдались. Этому предшествовал короткий разговор по рации между командиром палестинских полицейских и нашим начальством.

    - Дрор, это командир палестинцев, – услышали мы по рации, – умоляю, прекратите огонь, вы мне почти всех перекосили. Хватит, угомонитесь!

   - Хорошо, обещай убрать всех своих вооруженных от КПП и дай слово, что больше не будет ни одного выстрела, камня и бутылки.

   - Клянусь! – послышалось в ответ.

   - Так бы сразу, - продолжил Дрор. - Твое слово я все еще уважаю. Если полетит хоть одна бутылка, завтра здесь будут танки. Вам с ранеными помочь или сами справитесь?

   - Помогите, есть много тяжелых.

   - Хорошо, подвезите их к КПП.

Вновь перед нашими глазами предстало сюрреалистическое зрелище:  палестинские полицейские, которые так усердно в нас стреляли, стали оттеснять своих соратников внутрь города. Несколько арабских амбулансов подъехали к КПП, и теперь уже мы помогали перетаскивать раненных в наши амбулансы, развозившие палестинцев по израильским больницам.

    - Вроде бы все, - устало сказал я Юсену. - Может, на базу поедем? Спать хочется, да и помыться не помешало бы.

    - Не сейчас, профессор, – ответил Юсен, сам падавший от усталости. – Я обещал Цвике проехаться по всем поселениям и переговорить с равшацами (офицеры безопасности в еврейских поселениях). Поехали в Алей-Захав, а оттуда по списку.

Мы с Каюбом грустно переглянулись и полезли в джип. По дороге я попытался проанализировать события последних дней, но ничего не получалось. Перед глазами стояла картина: Бени ловко забирается на свой бэтээр и с улыбкой показывает нам с Ниром большой палец перед тем, как начать движение в сторону гробницы. А сегодня их нет и больше не будет никогда. Это надо было как-то переварить, но я не знал, как. В Калькилии было желание стрелять и мстить за ребят, что я и делал, с каждым попаданием считая, что торжествует справедливость. Но когда смотришь на покалеченного тобою врага, а потом перетаскиваешь его в амбуланс, чтобы наши врачи спасли ему жизнь,  очень хочется, чтобы он выжил. Может, после этого до палестинцев дойдет, что нужно ценить и любить эту жизнь, а не желать всем смерти. Такими мыслями я грузил себя весь вечер.

В очередном поселении равшац пригласил нас к себе домой, где нас накормили вкусной домашней едой – мы как раз попали на шабатный ужин. По телеку шли новости, и мы услышали долгожданное сообщение:

     - Сегодня состоялся телефонный разговор между премьер-министром Нетаньяху и Арафатом, в ходе которого была достигнута договоренность о полном прекращении огня на всех территориях Западного берега реки Иордан и сектора Газа. В результате кровопролитных столкновений, в последние три дня погибли семнадцать солдат ЦАХАЛа, около семидесяти получили ранения разной степени тяжести. По данным палестинцев, их потери составили около девяноста убитых и более четырехсот раненых.

    - Типа мы победили, - с улыбкой сказал десятилетний сын хозяина дома. Мы с Юсеном переглянулись и грустно улыбнулись. Мы знали, что мы проиграли, потому что не смогли уберечь наших ребят в Шхеме, не говоря уже о том, что не защитили гробницу Йосефа, сожженную дотла.

Еще одна печальная новость пришла из сектора Газа: там погиб полковник Нери, заместитель командира Южной дивизии Газы. Юсена эта новость потрясла больше всего – Нери был в то время первым и единственным представителем друзской общины, дослужившимся до столь высокого звания. Для многих друзов он был примером для подражания. Услышав о гибели Нери, Юсен окончательно сник и полностью погрузился в себя.

     Ближе к десяти вечера мы поехали на совещание в Шхем. Там же и заночевали.

 

Глава двадцать четвертая – День рождения

В субботу я проснулся в джипе в пять утра. Шея затекла, руки и ноги не слушались. Юсен с Каюбом еще храпели, а я отправился на поиски кофе. В тот день мне исполнился двадцать один год. Как в детстве, хотелось обнаружить подарки и с нетерпением сдирать оберточную бумагу с коробок. Но вместо подарков я видел Шхемскую базу, преобразившуюся до неузнаваемости. Каждый уголок напоминал теперь, что на базе поселилась бригада Голани. Везде были развешаны желто-зеленые флаги бригады, из камней были выложены дубовые деревья – главный символ Голани. Как долго этих ребят будут здесь держать, и как часто нам придется мотаться в этот долбанный Шхем? Мне очень хотелось поскорее забыть это место и никогда больше сюда не возвращаться. Это был бы лучший подарок на день рождения.

Палестинцы прекратили огонь, и суббота прошла относительно спокойно. Большие города молчали и оплакивали своих погибших, а в деревнях было несколько попыток спровоцировать демонстрации и беспорядки, довольно жестко пресеченные нашими войсками. Почти весь день мы ездили по поселениям, КПП и опорным пунктам. Возникло очень много бытовых проблем: из-за последних событий на многие базы не довезли продукты, и ребята сидели на сухих пайках. Многие дороги были настолько завалены камнями, что проехать стало невозможно. Я был настолько опустошен, что забыл о своем дне рождении. Юсен с Каюбом тоже забыли, а я им и не напоминал, не хотелось. Выбрав момент, позвонил домой и долго говорил с мамой – поздравления от самого близкого человека в жизни были нужны мне, как воздух. С отцом поговорить не удалось, он был в очередной командировке и, по словам мамы, не находил себе места, смотря новости из Израиля по СNN и зная, что я нахожусь в самом пекле.

     - Мам, да какое пекло, ты что! Да, тяжело было, но я и близко к Шхему не приближался. Да, я знал погибших ребят, но я все время на базе сидел. – пытался я успокоить маму, хотя  мать всегда чувствует своего ребенка и прекрасно знает, когда тот пытается повесить ей лапшу на уши.

    - Ой, не верю я тебе, Санька. Но главное, что с тобой все в порядке. По телевизору ужасы показывают, кошмар что творится. Чтоб они все сдохли, гады! – Мамины политические взгляды стали резко меняться.

   - Стараемся, - с улыбкой ответил я, и мы распрощались.

На базу мы приехали во второй половине дня. Первым делом я пошел в душ и проторчал там около часа. Форму, запачканную кровью, грязью, пылью, пропитанную порохом и потом, я выкинул в мусор. Туда же с грохотом полетели носки. Ботинки выставил проветриваться, Каюб последовал моему примеру. Хотелось спать, но, черт, у меня был день рождения, и впустую проспать остаток этого дня не хотелось.

Но меня никто не поздравил, многие меня избегали, даже девчонки в диспетчерской, обещавшие обласкать, проигнорировали мое появление. Стало совсем грустно. Как выяснилось, это была часть небольшого сюрприза, подготовленного Мишкой. Когда я завалился к нему в комнату, он радостно меня встретил, поздравил и повел в диспетчерскую.

  - Да пошли они все нахрен, Мишка! Прикинь: я зашел, так они меня даже не поздравили, хотя у них на большом календаре написано, что сегодня мой день варения! Пойдем лучше в Шекем, купим чего-нибудь вкусненького и с тобой отпразднуем.

  - Саня, не ворчи! – Мишка, улыбаясь, достал из штанов маленький сверток. – Вытаскивай и надевай!

Я развернул пакет, где оказалась белая майка, исписанная поздравлениями почти от всех солдат нашей базы, включая даже Юсена. Я с трудом сдержал слезы; это был единственный, но самый ценный подарок в тот день рождения. Как выяснилось, Мишка купил майку и специальные фломастеры, а потом бегал по базе, собирая автографы, и просил ребят на меня не реагировать, пока я не надену эту майку. Когда я появился в майке в диспетчерской, девчонки встретили меня совсем по-другому.

В конце дня объявили очередную тревогу, но Юсен отказался меня брать с собой, приказав не показываться ему на глаза до завтрашнего утра, и я впервые не сопротивлялся. Мне очень хотелось продолжать получать поздравления и дополнительные надписи на майке.

А ночью девчонка из диспетчерской пришла ко мне в комнату, и я, выжимая из себя все соки, вовсю наслаждался жизнью.

     Впереди оставался еще год срочной службы, но это уже другая история.

 Эпилог

Декабрь 2010 года, Аэропорт Sky Harbor в Фениксе, Аризона.

Я возвращался домой из очередной командировки. До самолета оставалось два часа, я сидел в удобном кресле и читал книжку. Время от времени я отрывался от чтения и наблюдал за пассажирами, целеустремленно направлявшимися к своим рейсам.

Почувствовав на себе пристальный взгляд, я оторвался от чтения. Парень моего возраста шел мимо и пристально меня разглядывал.

      Что-то знакомое, промелькнуло в голове, но никаких ассоциаций не возникло.

Парень прошел мимо, но, сделав пару шагов, остановился и подошел ко мне.

          - Мы, кажется, знакомы, - сказал он на иврите.

         - Лицо знакомое, но не могу вспомнить, - ответил я, вставая навстречу. – Может, университет иерусалимский?

        - Нет, я окончил Технион. Может, работа? Впрочем, неважно, я на самолет опаздываю. Шалом!

Он протянул мне руку, и меня будто ударило током; указательный палец был изуродован.

          - Стой! Гробница Йосефа, шестой БТР, да?

          - Точно, вспомнил! А ты связист самхата. Он друз был, кажется, из Голани.

- Да, Юсеном его звали.

Мы обнялись, как братья. У обоих глаза были на мокром месте. Не сказав больше ни слова, мы расстались, чтобы продолжать жить. За себя и за тех, кто остался там, в далеком сентябре девяносто шестого.