К концу 40-х годов большинство переживших войну евреев в России уже не говорило yа идиш и утратило еврейский акцент. Это устранило последние препятствия для смешанных браков, и в стране заметно выросло число новых граждан, нетвердых в своей этнической идентификации.
Вообще говоря, это явление обычное для больших империй. И во всех империях в прошлом эти граждане автоматически присоединялись к ведущей национальной группе, забывая о деталях своего происхождения. Но в СССР уже с 30-х годов ничто не определялось автоматически. Сталин считался теоретиком национального вопроса, и по ходу решения этого вопроса в документы, удостоверявшие личность каждого человека, была введена неизвестная раньше графа “национальность”, означавшая этническое происхождение (“пятый пункт”). Неизвестно было ли это одно из его гениальных предвидений или просто игра судьбы, но этот “пункт”, административно отделив одних от других как раз во время нацистских преследований в Германии, приобрел впоследствии решающее значение в драматических судьбах как самих его (“пункта”) носителей, так и истории СССР в целом.
Все еще остается недооцененной роль этого “пункта” в истории Израиля. Все эти тектонические сдвиги произошли слишком недавно, чтобы муза истории могла произнести свой окончательный приговор. И былые участники этого процесса все еще соревнуются в запоздалых пророчествах, призванных подтвердить фундаментальную правильность избранной ими однажды позиции, определившей впоследствии их гражданство. Особенно остро эта необходимость просыпается в тех, кого “пятый пункт” не пригвоздил намертво к верности избранному народу. Исторический континент, давший на десятилетия совместную жизнь обеим сторонам в споре, разломился, и трещина, зияющая между ними, расширяется с каждым днем, грозя стать непреодолимой.
В вышеприведенной статье Леонида Школьника “Казус Быкова” читаем: “Многим из израильтян памятны слова Дмитрия Быкова, что идея национального государства себя исчерпала, ... а государство Израиль – историческая ошибка.”
Автор так серьезно возражает Быкову, как будто тот постоянно живет в государстве, чье образование не было исторической ошибкой. Здесь ясно видно, в каких разных мирах (а не только государствах) живут и пишут эти два разных человека. Для Л.Школьника в криминальной фразе важно (и неприемлемо) утверждение, что “Израиль – историческая ошибка”, потому что он живет в Израиле и хочет продолжать жить. А для Быкова, очевидно, содержание фразы исчерпывается ее зачином: “Многим израильтянам памятны слова Быкова...” - “Ага, памятны” – значит, его клоунада удалась! Значит, его слова израильтян “зацепили”! ...Потому что для него Израиль и весь израильский народ всего лишь точка приложения его неистощимого остроумия...
А что Быков думает об исторических ошибках? Думает ли он о них, вообще? Не ошибся ли и Моисей с самого начала, когда вывел свой народ из Великой державы – Египта - и обрек его на “провинциальное существование”. Если поверить Быкову, этот исход и до сих пор заметно сказывается на евреях:
“ Были они горбоносы, бледны, костлявы, Как искони бывают Мотлы и Хавы...”Где он таких евреев видел? На дне своего подсознания? ... Нет, он видел их в русской классической литературе. Действительно, именно гуманная русская литература, которая с детства стала частью нашей природы, создала в нас самих такое стойкое представление о какой-то второсортности, физиологической хрупкости евреев, которое никак не соответствует ни нашему самочувствию, ни статистике. Игорь Губерман даже еще ярче выразил это ощущение в своем шуточном стишке о евреях-пиратах: Два еврея тянут шкоты,
Как один антисемит...
Такой стереотип тянется от ХIХ века, когда русские евреи жили в черте оседлости и чем-то действительно от “коренного населения” отличались (может, бледным цветом лица?). К добру ли, к худу, массовый воинский призыв во время двух мировых войн и Российская революция сделали евреев неотличимыми от коренного населения во всех отношениях, включая даже общероссийское грубое пренебрежение к правам и достоинству личности.
Однако, это мнимое врожденное неравенство продолжает тяготеть над детьми от смешанных браков, часто порождая у них комплекс неполноценности или чрезмерную ранимость. Я не уверен, что в других европейских странах есть такой странный животноводческий термин как “полукровка”, и что такое определение должно влиять на поведение индивида. Но я слишком часто убеждался, что в России это может предопределить всю жизненную траекторию человека. Число таких людей в России давно уже перевалило за пол-миллиона, так что они образуют целый народ, ярко проявляющий себя в русской культуре, науке и политике. Несмотря уже на исчезновение пресловутого пятого пункта в паспорте, “коренное население” их всегда отличает и не стесняется громко об этом напоминать.
Как бы то ни было, Москва когда-то действительно была одной из мировых столиц, и наряду со смешением национальностей, в ней происходило и плодотворное смешение культур, подобно тому, как это происходило в другой мировой столице, в Вене, до катастрофы 1-й Мировой войны. Прозаический отрывок романа Нины Воронель “Секрет Сабины Шпильрайн”, публикуемый в этом же выпуске журнала, задевает тот момент в европейской истории, когда венская культурная атмосфера произвела Зигмунда Фрейда, понятие о подсознании и психоанализ, вскоре завоевавший весь мир. Та же венская атмосфера универсальной столицы, наряду с великими писателями, философами и учеными породила народных вождей и пророков – “каждому свое” - Теодора Герцля и Адольфа Гитлера.
Исторический вопрос о еврейской судьбе и предназначении в Вене того времени стоял так же остро, как и теперь в Москве. В Москве этот устарелый спор сейчас повторяется в таких подробностях, как будто не было 1-й и 2-й Мировой войны и Холокоста, как будто не было в России массовых движений 70-х и 90-х, когда большинство евреев Москву уже покинуло, предпочтя все-таки для своей неповторимой жизни “провинциальную ограниченность”. Дм. Быков, спустя сто лет, беспечно повторяет слова Хулио Хуренито (персонаж из одноименного романа Ильи Эренбурга) о евреях, как “соли Земли”, которую желательно рассыпать по тарелкам, а не собирать в солонку. Он цитирует Эренбурга с такой непринужденностью, будто ничего не произошло за эти сто лет. Как будто Быкову, вместе с Эренбургом и другими “гражданами мира”, предстоит еще есть из этих тарелок, а не быть съеденными. Как будто быть “вечным лакмусом” или “индикатором свинства любой эпохи”, как мило оставляет на нашу долю Быков, может составить содержание жизни человека. Как будто еврейская судьба, выпавшая и на его долю, и только теперь осознанная им, как личная, уже не проигрывалась много раз в истории.
Пожалуй, не так уж загадочен “казус Быкова”, и психоанализ и вмешательство Фрейда здесь не понадобится. Пожалуй, нам лучше для себя “по своей воле пожить”, а не продолжать служить “индикатором” и “лакмусом” для столичных гурманов, вроде Быкова. Лакмус, как вещь в себе, не сообщал нам о своем самочувствии при посинении. А от соплеменников свидетельств о “свинствах любой эпохи” осталось достаточно, чтобы не спешить за ними вслед. Многовековая империя Габсбургов развалилась, хотя никто не называл ее “исторической ошибкой”. И Вена уже больше не мировая столица. И Советский Союз тоже развалился. Осталась ли еще мировой столицей Москва? Если внимательно прочитать в этом номере заметку Виктора Топаллера о недавних выборах в США, можно подумать, что и эта мировая империя, и соответствующая мировая культурная столица, близка к развалу. Конечно, может быть, оплакивать былую американскую демократию еще рано. Империи не гибнут в одночасье. Римская империя разваливалась двести лет. И старая Европа на наших глазах гниет и погибает по словам своих пророков уже больше двухсот лет, однако все еще ярко и с комфортом проявляет все признаки жизни.
Может быть, “провинциальная ограниченность” в реальных пределах Израиля остается пока единственным реальным выходом для той поглощающей жажды “всемирности”, которая делает Дмитрия Быкова сейчас таким типичным евреем, в исторических пределах России?