Владимир-Зеев Гольдин

Предпоследнее усилие

Белкинд от нечего делать сочинял эти нехитрые стихи. Он стоял перед склоном холма, по которому карабкалась вверх, совершенно деревенская на вид, улочка его дистанции - шестьсот метров. Великий эстафетный бег через всю Читу - главный спортивный праздник года. И по всей длине многокилометровой суперэстафеты стоял одетый в свитера и куртки народ. Июнь в Чите не жаркий месяц, особенно если в начале и, если солнце с тучками в прятки играет, и на извилистую тропу спортивной войны дробным маршем выбегают дожди. Тут уж не больше десяти градусов по шкале этого странного врача Цельсия. Впрочем, он мог бы быть странным богословом, как Ньютон. Володя усмехнулся. Вот выпускником физмата он, бедняга, быть не мог. Не было таких факультетов. Физики тех времён пеклись чаще всего на медицинском. 
Володе такая комбинация совсем бы не помешала. Вздохнув, он скользнул в привычные дебри гипотез о конструкции мозга.
Но, не надолго. Выбежавший неизвестно откуда свистун-ветер, обдав холодом, заставил Володю ещё раз ущипнуть Андерса Цельсиуса за его перевёрнутую шкалу. Какая извращённая шведская муха укусила его, чтобы заставить отсчитывать градусы вниз от точки кипения. При его десяти градусах Володя бы тут не мёрз, а сварился. Но, товарищи быстро поправили сумасбродного профессора, и теперь Белкинду при этих мокрых и ветреных градусах приходилось подпрыгивать на месте. Мышцы разогревал. Неразогретую мышцу и порвать недолго. 
Вот так и ждал Володя Белкинд свою эстафетную палочку в трусах и майке цветов пединститута, набросив на плечи куртку и прикрыв ноги лохматыми шароварами. Ему стоять в позе старта ещё рано. Он во второй команде. В основной бегут профессиональные бегуны физкультурного факультета. Но не без физмата. Лучший стаер города Володин однокурсник и друг Полька Березнев, а Венька Игнатьев, чемпион области на стометровке, он и вовсе из Володиной группы. Если бы они бежали в их второй команде, так она б, может быть, и первой была. Ан, нет. На сегодня они числятся не на физмате, а на физфаке, не подумайте, что на физическом. Веньке, понятно, достался красивый финиш на стадионе, а Польке самый длинный двухкилометровый этап в центре города по асфальту. А рядом с Володей из основной команды должен бежать здоровило-переросток с физкультурного, Дмитрий Топалло. Восемь лет уже крутится по институту и ещё не на последнем курсе. Оно и понятно - диплом получит, и загонят его учительствовать в деревню. Конец красивой жизни. 
Вот, когда Топалло затопает вверх по склону, тогда и время Белкинду скинуть куртку и шаровары и стать в позу. К этому этапу второй состав отстанет от первого уж ни как ни меньше, чем на минуту. Володя не бегун - он борец. Для соревнований вольник, для выживания - самбист. И вся вторая команда такая - команда непрофессионалов. Кто футболист, кто баскетболист, кто и вовсе - турист. Мастер, так сказать, по беглому ориентированию на местности. Второй состав сто раз меняли, и так, что Володя даже не знал ни того, кто ему передаст эстафету, ни того, кому он ее передаст. Зелёной майке и чёрным трусам с синим кантом, и все дела. Его, Володи, задача обойти на своей дистанции хотя бы одного, получившего эстафету раньше. И уж, по крайней мере, не позволить никому обогнать себя. Шестьсот метров вверх и по песку, - это как раз для его ног, крепких и непомерно для худого тела, мощных. Столкнув Высшую Алгебру на пятёрку, Володя Белкинд чувствовал себя в прекрасной форме. Он бы и Топалло "сделал", стартуй они вместе. Но по прежнему опыту судя, "сделать" придётся долговязого железнодорожника, ровесника Топалло. Вторая команда пединститута традиционно бежит примерно так же, как команда железнодорожного управления. 
Ну, вот наконец-то, наделённый могучими ногами десятиборец Топалло рванулся вверх, оставляя внятные следы на мокром песке. Володя бросил куртку и шаровары в руки Наташки Петровой и приготовился. И… ну да, всё как по часам. Долговязый железнодорожник получил эстафету, чуть ли не в ту же секунду, что и Володя. Распрямившись, как радостная пружина, Володя рванул вверх, отрываясь от долговязого соперника всё уверенней и уверенней. Наташка, отставая, бежала за ними, чтобы укутать теплом своих рук, а потом и прочими элементами одежды весьма склонного к простудам Белкинда. Уму непостижимо, почему эта девчонка с физкультурного прилипла к Белкинду, но куда против фактов, прилипла. Переполненный заумными фантазиями, Белкинд ни чем не мог порадовать эту крепкую русоволосую деваху таёжного производства. Конечно, ягода, но ведь совсем не его поля. Он предпочёл бы видеть рядом утончённую, как фарфоровая ваза, Лену Отчиченко, но ей, увы, плевать и на Белкинда и на эту грубятину потного спорта. Сидит, небось, в пустынном по случаю эстафеты общежитии и письма своему жениху пишет. Белкинд даже представил себе её изящный, чёткий почерк. Её конспекты у него были вместо фотографии любимой. Он можно сказать графологом стал, для отдельно взятого лица. Лениного, разумеется. Вот эту фразу о "всюду плотности" внеочередного множества она писала с улыбкой. А это предложение о "предположении инвариантов" явно вписывала, давя от злости на неповинную ни в чём бумагу, потому что глупость молола.
Вся эта "графология" началась на первом курсе. Он часто просил у неё конспект лекций. Чем не способ найти предлог для разговоров, а потом и причину поднести букет багульника, или ромашек? Так сказать, в благодарность за конспект.
На самом деле ничьи конспекты Володя никогда не читал. В том числе и свои, принципиально нечитабельные. Ну, какой уж там почерк может быть у человека почти совсем неучившегося в начальной школе? Володя приучил себя учебник читать. Учебник надёжнее. 
Закрученные вокруг Лены и Наташки полу-мысли полу-воспоминания не мешали ему бежать, а скорее наоборот, отвлекали от наступающего утомления. Ноги любят автоматизм. Но дело не только в них. Так он устроен, Белкинд, что всякое возбуждение первым делом у него в мозговые извилины идёт. Самые сильные мысли приходят к Володе именно на бегу, или, в крайнем случае, на ходу. Уж, казалось, до чего тяжела была зимняя тренировка с другом Ипполитом. В марте Володя увязался за ним побегать по тайге. Ничего себе - побегать напропалую по снегу с холма на холм. Час за часом. И остановится нельзя. Мокрый ведь насквозь и кеды нажрались снега до одурения, так что хлюпали и булькали как полный живот. Конечно, куда и как бежать думать не приходилось. Вон спина Березнева. Разве что повороты срезал, где удавалось. А в кипящие от тихой злости на друга мозги неведомая сила подбросила гипотезу "усилителя мозга". И варил он её и варил, забывая про вопящие от усталости ноги. Очень надеялся тогда, что заболеет после такой ледяной купели и будет у него свободное время всё, что сварил, записать. Но, увы, не заболел. Друг оказался очень искусным тренером. Выжал из него всё, но не сломал при этом ничего. 
Воспоминание о той тренировке добавляло резвости его ногам. Тут ведь не в лесу. Добежишь до финиша и через минуту, две, ну три, Наташка укутает, ну прямо как мама. Надо выложиться. Вон он уже троих обошёл и четвёртый не уйдёт. Володя рванул как на финише четырёхсот и почти бездыханно влетел в толпу болельщиков.
Тут, конечно, вертелись знатоки. Бег в гору дело таинственное. Всякие сюрпризы возможны. Можно и сломаться на середине и мышцу порвать не разогретую. Можно неудачно ступить в очень глубокую промоину, где песок уже не скреплен дождиком, а размыт скопившейся в лунке водой… Но всё. Володя все эти ловушки миновал и гордо взглянул вокруг. Да где ж его товарищ по команде? Кому нести факел света сквозь тьму времён. Проходили драгоценные секунды, но его не было. На десятой секунде Володя с ужасом понял, что его и не будет. Не назначен ли он по вине головотяпов с кафедры физкультуры, или подло не явился? 
И что делать? Володя озирался затравленно. 
Над ним уже посмеивались. Долговязый железнодорожник уже натягивал штаны на свои мослы. Больше всего Володе хотелось запустить этой палочкой в чьё-то наглое жирное лицо, лоснящееся от самодовольства. Но ведь получится , что это он, Белкинд, подвёл команду, да и дирекцию института. Их ведь взгреют за недостаточную физподготовку на обычных факультетах. По случаю высокого поста секретаря СНО (студенческого научного общества), который он только что занял, Белкинд являлся на всякие собрания-заседания и нехитрую логику руководства уловил на лету.
Короче, Белкинд побежал. Побежал вторые шестьсот метров злой на весь свет, подозревая каждого встречного поперечного в уголовном антисемитизме и прочих смертных и бессмертных грехах. Первые пятьдесят метров он еле бежал, ловя дыхание и ветер ярости. И тут… кто-то постарался, помог, что называется, от души:
- И кто такого ЖИДкомордого на дистанцию выпустил?
От такого тонкого намёка на национальную особенность багровый туман ярости укутал весь мир перед Володиными глазами. Володя Белкинд как бы исчез. Теперь на его месте будто смерч возник. И этот смерч, как и вся запредельная история евреев, в клочья рвал ограничения реальности. Так бежать мог разве что Джесси Оуэнс в нацистском Берлине тридцать шестого года. 
А со стороны-то оно вроде ничего особенного. Ну, бежит, ну, неплохо бежит, но ведь последним. Ах, нет уже не последним. И, ага, даже не предпоследним, но какое страшное мёртвое лицо. Белкинд оглох и ослеп от ярости и сверхнапряжения, и тут случилось почти непоправимое. Нога попала в лунку. Дикая боль пронзила стопу. Он очнулся, вернулся в этот так подло подшутивший над ним мир. На него смотрели снисходительно, с этаким безжалостным сожалением. 
Ну, нет, он не остановится. Пошатываясь, Володя пошёл, почти падая вперёд. Он не мог больше бегать. Но тут, кто-то подбежал к нему и выхватил у него палочку. Это Игорь Краснов, не выдержав позорного ожидания, выскочил на три метра назад за изрядно уже затоптанную черту его оседлости. Белкинд сумел только разглядеть цвет его майки и сел на землю. Кругом опять похихикивали, но Белкинд был уже далеко вне всех этих безумных игрищ. Он понимал, что подвиг свой совершил, и броня этой гордыни защищала его даже от холода, уже вползающего под мокрую от пота майку.
Ну да - он герой. Но где лавры, почести, или, хотя бы, сухая одежда? 
Увы, никто и не думал позаботиться о нём.
И тогда он ясно понял, что, пока жив, самое последнее усилие явится и окажется предпоследним.
С этим он поднялся и, хромая, поплёлся назад, слегка похожий на смертную тень.
Почему Наташка не бежит ему навстречу?
Почему? 

А она с его одеждой металась на месте его законного финиша. Она не видела и даже предположить не могла, что он пошёл на вторую дистанцию. Ей то в голову пришло, что Белкинд отбежал за ближайшую свалку брёвен у новостроящейся избы. И не спрашивайте меня зачем. Вот и она не спрашивала, а ждала его терпеливо. Потом не выдержала и направилась решительно за эти брёвна. Когда она выскочила оттуда обратно, Белкинд уже миновал свой промежУточный финиш и пошёл дальше вниз. Вниз, где уже почти никого и не было. Последние болельщики, одиночками и парами безразлично обходили сильно хромающего Володю. Если подумать, то шёл он напрямую к своей смерти. А без "подумать" не был бы он Белкиндом. Так что он это и подумал, но всё же ещё надеялся, что Наташка с одеждой где-то там ждёт его. Увы, уже ясно видно, что никого, ну вовсе никого нет там. Предать его, она, конечно, не могла никак, но влезть на бегу в промоину и порвать сухожилие или вывихнуть стопу могла не хуже его.
Володя шёл всё медленнее. Надо поворачивать домой. Надо проситься в избу какую-нибудь и, по крайней мере, высохнуть. 
Истошный крик: "Володя!" - догнал и остановил его. И тут оказалось, что в его заморенном и измождённом теле ещё полно сил. Он подхватил Наташку и зацеловал её лицо. Пока он творил это публичное безобразие, некие мимо проходящие уста изрекли в неопределённом тоне осуждающего восхищения:
- Во даёт, грузинец. Русскую бабу то, небось, сладко целовать. Постыдилась бы, дурёха. Али ты жена его?
"Н-да", -подумал Володя. - "Как еле бежал, то "жид на морду". А как целоваться начал, так уже и "грузинец". "Ну, народ лихой с головой сухой"
Потом он позволил одеть себя и привести в почти пристойный вид. Она что-то поколдовала с его стопой, видимо вправила вывих, и о чудо, - он двинулся дальше не хромая. 
На стадион, где через час начнут раздавать награды, они не пошли. Они пошли совсем в другую сторону. Но мы не пойдём за ними, а, скромно потупив очи, дождёмся завтрашнего дня. 
Белкинд ну хоть каких-нибудь оргвыводов, из случившегося, ждал. Но нет, никто ничего не заметил. Вторая команда традиционно разделила пятое-шестое место с железнодорожниками, пропустив вперёд серьёзную команду непобедимой советской армии, геологов и мединститут, ну, и конечно, славного победителя эстафеты - свою основную команду. Всё нормально, дорогие товарищи. Белкинд, конечно, похуже пробежал, чем всегда. Ну, так он же голова, а не ноги. Из-за него, конечно, Игорь Краснов правила нарушил, выбежал назад за линию передачи эстафеты на несколько метров. Но… но ведь и этого никто не заметил.
Пришлось Белкинду гордиться своим подвигом молча. Он и сегодня, спустя сорок лет им гордится. А оргвыводы он сам себе изготовил. Гранитные. Каждый раз, когда жизнь загоняла его так, что вроде всё, больше нет сил, погибай Белёк, он напоминал себе эту вторую дистанцию. 
И прилагал своё предпоследнее усилие. 
И побеждал. 

Оглавление  Солнечный Остров