Фантазмы Зеева
Малкина
10. Замок в тайге
- Замок без тайн? -
Стройное строение и только.
Чтобы остаться в ВЕКАХ
мало быть лишь хорошо сложенным.
- Но на то и сложение.
чтобы возбудить воображение, коллега.
- Говорят о "месте действия".
Вы хоть раз, хоть что-нибудь
слышали о "месте бездействия"?
Чтобы остаться в веках
надо быть местом действия, дорогой коллега.
Беседы на коллегии Замков.
В аэропорту холодный утренний ветер бесцеремонно рванул их в объятия суровой сибирской действительности. Небо, свирепо покрытое лавовыми разливами раскаленных облаков, страшило Лину, но лишь до секунды, когда она увидела викинга. Игорь Соболь - поседевший викинг газетных полос, идеолог Руси Сибирской друг детства Владлена Малкина и частый заморский гость в московской квартире едва выездного семейства Малкиных.
Распахнув громадные объятия, он обнял сперва Зеева. потом Лину.
- Ну, ничего самосохранились вы там в своих палестинах, - оценил он обоих. - А как там Тина?
- Химию догрызает.
- А Санька как?
- Чином выше бери, теперь - Алекс. Бизнес-бой. А твои как? Лида и большой с меньшим?
-Леха в Америке, в бизнесмены вырывается. Кирилл здесь мается видениями и нововведениями, то ли двигает бизнес, то ли задвигает. А Лида от всех дел в музее прописалась. Она там и директор, и доктор от всех исторических болезней левизны. С ней увидимся, когда достопримечательности начнём осматривать. Только сначала ко мне. Сибирских пельменей сорок лет, небось, не ел, маслята жаренные забыл каковы на вкус. Брусники в сахаре тебе персонально банку приготовил. Ты, помню, как Карлсон на шведской крыше, меньше банки всерьез не принимал. Зеев замялся, обижать друга детства немыслимо и невозможно. Но и кашрут не вчера придуман. Лина выручила.
-Он мясного есть не может. По идейным соображениям.
- Но маслята может?
-И бруснику могу.
-Ну и лады. Только вы мне голову-то не морочьте. Эти еврейские штучки знаю. Кофмана помнишь. Он меня просветил. На сотой литре совместно выпитой водки забастовку устроил. Знаменит он тем, что жена у него бурятка. Сейчас в еврейку перекрещивается. Словечко такое есть. Ну, заело.
- Гиюр.
- Вроде того.
- Мама моя родная, что делается на белом свете. У православного Кофмана жена бурятка гиюр проходит. Если у раввина её еще и фамилия Иванов, то уж полный абзац.
- Чего не знаю, того не знаю. Сам у нее и спросишь. Они будут сегодня у меня. Данзан Никифаров будет. Только завтра.
- Как? Данзан !?
- Ты заводил друзей отдельных. А они теперь вместе. В одной телеге упряжку тянут. Тебя вундер-вундера вспоминают. Сибирь - родина слонов. А слоны друг другу издалека видны. Так что удивительного мало.
Безразличная морда слегка закамуфлированного Фомина скользнувшая перед взглядом Соболя заставила его на мгновение замолкнуть и даже умерить свой размашистый шаг к персональному джипу. Малкин, поглощенный нахлынувшими воспоминаниями по-своему отреагировал на это невнятным облаком скользнувшее видение.
- А Княжия Арсения Мордыхаевича ты часом не пригласил на встречу?
- Ты хочешь сказать, что этот Мюнхгаузен нашего времени существует реально? А я всегда думал - эк ловко ты его сочинил.
-Вот и видно, что ты не в Иркутске вырос. И, похоже, до сих пор до конца здесь не абсорбировался.
- Ну, это я попрошу не выражаться. Если он даже всего лишь миф. Лида его отыщет в своей картотеке знаменитостей местного производства.
Они слегка тронулись лошадиными силами джипова двигателя и поплыли через город давно ушедшего детства
-Ты мне лучше объясни, как ты - суператеист - верующим стал? Объяснения на этот счет баламута Кофмана ни шиша мне не объясняют. Затемняют, скорее.
- Представь себе, в науке победил "антропический принцип". За этим элегантным названием - эвфемизмом по сути старого - престарого принципа существования Создателя, стоят серьезные и доказательные исследования в физике, химии, биологии и математике.
Слушая эти разговоры из чрева спец фургона, Фомин злобно щерился. А те продолжали нести свою тьму темнящую.
- А что касается меня. Если человек в силах разобраться в доказательствах, то его скорее знающим стоит называть чем верующим. Может быть, больше зная, иначе вижу?
Но не все знаю и потому потёмков и для меня много. Некоторые субботние запреты, если тебе что-то об этом известно, мне кажутся прямо-таки абсурдными, но я, ну прямо так, как классическая бабуля атеистической пропаганды, все равно эти еврейские штучки стараюсь исполнять. Объяснение тому у меня очень простое.
Фомин, ожидавший жидовство, честно и достаточно злобно пытался понять - что там за еврейские штучки. А время, движимое не иначе как за счет внутреннего сгорания, летело с легким свистом июньского ветра.
Зеев продолжал излагать, поглядывая на сидящего сбоку Игоря.
-Представь себе вольнодумца долевенгуковских времен. Вскинув собольи брови, Игорь состроил гримасу очень большого напряжения.
- Лева Гук открыл микроскоп и микробов. Но вольнодумство по ентому параметру? . .. Не припоминаю.
- Счас изображу. Высокие догматы гласят, что перед едой надо мыть руки. Хорошо, говорит вольнодумец, если делал грязную работу - то не совать же грязь в рот, но не испачканные ни чем руки мыть - это уж церемониал и мистика. Не станете же вы утверждать, что лайковые перчатки, только что снятые мной с руки, грязны при своей белоснежности?
Тут, намедни, один стал мне говорить еще и о каких-то невидимых и неслышимых чертиках, что, мол, они от нас с водой уплывают и болезнь уносят. И вы хотите, чтоб я во всю эту чертовщину верил?
- Красиво представил, но как-то жидковато. Нападу на тебя с вопросами поглубже, - вынырнешь ли с ответом в зубах?
-Напади.
- Ишь быстрый. Ты эту речь сколько лет готовил, а от меня экспромтов ждешь. Смотаетесь с Данзаном по делам твоим, тогда я, подумавши над твоими словами, достану свои доспехи.
Зеев кивнул головой. Обсуждать основы иудаизма с неевреем дело тонкое. Еврею бы он просто сказал как в стихах, что были у него про запас на такой случай.
Мы день начинаем с тревоги.
Мы в ночь опускаем печаль.
Еврей -это дело немногих.
А многих, конечно же, жаль.
Нас выдумал Разум нетленный
Орудием в крепкой руке.
Высокие гости Вселенной,
Которым уйти налегке.
Нам мир как подножие выстлан.
Но плата за то тяжела.
То брошен, то послан, то выслан,
За всех отвечаешь дотла.
Мы день начинаем с тревоги.
Мы в ночь отпускаем печаль.
Еврей -это дело немногих.
А многих, конечно же, жаль.
Дина , правда возразила как-то ему на эти стихи, что еврей - это как раз очень весело и страшно интересно.
Может и она права?
Во всяком случае, приставать к Игорю со своим рифмоплётством Зеев не собирался.
*****
Назавтра тот же начальственный джип, распахивая клин плотной пыли, мчался мимо Александровского Централа в сторону Бохана и дальше почти до Усть-Уды - родины рода Умрох и, между прочим, народного депутата и бизнесмена Данзана Никифарова, который сидел рядом с Зеевом и Линой за широкой спиной молчаливого водителя. Он почти всё время говорил. А Зеев молча улыбался, скрывая возникшее почему-то смущение. Сорок лет не общались. Не легко, оказалось, узнать друга детства Даньку в привыкшем повелевать узколицем седом буряте с интеллигентной самоиронией в глазах. Смущение Зеева передалось и Лине. Без смущения , а очень даже деловито и профессионально слушали его лишь пассажиры огромного невнятно-серого фургона, пылившего далеко позади. Они так внимательно слушали его голос, что Данзан мог бы и возомнить о себе невесть что. Сам он свою политическую значимость ценил копеечно. Каникулярные занятия профессионала науки и не более того. Скорее, он готов был считать себя бизнесменом в области высоких технологий. Но для друга сейчас и это было слишком. Данзан это внятно почувствовал, и глазах его монгольского покроя и европейского размера мелькнули искры, и речь его как речка заплескалась веселыми брызгами. детства. Деревенское, знаменитое босоногостью детство, образцов которого давно уж нет даже для мальцов-огальцов - писателей деревенского производства. Кто сегодня помнит и знает - что это для мальчишек выезд "в ночное"? Если да, то разве что глазами графа Толстого. А Зеев глазами Данзана и памяти своей снова увидел, как он сидел на смирной лошади без седла и узды. Тут уж и он попытался рассказать, что почувствовал. когда эта смирняга наклонила голову, чтобы напиться из вон той речки по имени Ида.
- Представляешь. Лина, передо мной крохотным вдруг оказалась крутая гора в темную бездну. Седла то нет. Я за гриву держался, а она ускользнула вниз. Страаашно.
- А как ты лихо вскочил на неё. Прыгучий был. Ведь первый раз на лошадь сел.
- Месяц тренировался. На поваленную сосну запрыгивал.
- А на сухарбане ты уже круг на неоседланной лошади продержался, - улыбнувшись напомнил Данзан.
И Зеев отчётливо увидел, как две монгольские лошадки рванули со старта, упрямо пытаясь обогнать друг друга. Данька Никифоров и Владька Малкин едва держались за лохматые гривы и вовсе ни про какие победы не помышляли. Жёсткие спины неосёдланных лошадей била их по задницам ( за нахальство наверное) страшнее отцовских ремней. Чёрноволосые , смуглые и раскосоглазые друзья походили друг на друга как братья. Только один почему-то бурят , а другой почему-то еврей.
Зеев только сейчас почему-то задумался - и как это старший брат Данзана Жолсоран разрешил им прокатится круг на настоящих спортивных лошадях?
- Слушай, Данзан, а ведь это смертельно рискованный номер был, - сказал Зеев, вспоминая страшные минуты этой джигитовки
- А прыгать по камням на перегонки с козами - это разве не смертельный?
- Сравнил. Я ж каждый прыжок по этим камням наизусть отрепетировал.
- Сомневаюсь. Ты ещё скажи, что и прыжок с трамплина отрепетировал. Лыжи вдребезги, а сам кувырком в снег . Ладно что до дна снежного наноса головой не достал. Мы с Юркой , когда тащили тебя за ноги назад , уж и не думали , что живой.
Вот так они добросовестно заполняли магнитофонные ленты подслушивающей аппаратуры скучного фургона.
Конечно ни Данзан , ни Зеев , ни Лина не могли и предположить , что едут прямиком к своей смерти . И не потому , что завели себе столь опасных врагов , а просто по случаю. Суждено им погибнуть во имя сомнительной науки повелевать.
Даже Фомину было предначертано погибнуть . Исключительно для дела без тени злобы. Просто в порядке трудового энтузиазма. Свидетелей таких экспериментов в живых не оставляют.
Впрочем, с Фоминым их ожидал вполне неожиданный прокол. Кто мог знать, что у того в запасе банда вполне современно вооружённая. И она уже ждёт в условленном месте. Да , подгнили органы . Всего лет пять назад такого и близко не допустили бы , но прошли те времена.
А в этих текущих непонятно куда временах, даже для запаренных трудяг в фургоне, находящихся при прямом исполнении своих зловещих обязанностей плыли за окном великолепные пейзажи. Даже для Фомина сопки детства, то поросшие густой травой, то покрытые хвойным лесом, надвигались из-за горизонта, рождая волны смутных воспоминаний. А для Зеева с компанией наконец-то вернувшихся в детство, джип безостановочно наматывал километры радостных фантазий и полу мифических событий, вроде рыбалки на речке Ида. Однажды они пробирались к особо клевому месту через бесконечное поле крапивы выше их тогдашнего человеческого роста. Это определенно была Страна Дремучих Трав. И великий Думчев скакал им на помощь верхом на гигантском богомоле.
Потом блеснул летний праздник сухарбан. Вообще-то он родственник курбан байраму средних азиатов и курбану арабов. Курбан это и на иврите "жертвоприношение", су - глагол повелевающий всем его приносить. Приносил ли в 1951 году кто-нибудь жертвы, Малкин вспомнить не мог, но баранину жарили точно. и кормили гостей олимпиады. Да., там и в то время сухарбан был чем-то вроде олимпиады, или, если хотите, спартакиады народов бурят -монгольского устьордынства.
Там довелось им подержать в руках настоящий монгольский лук. Они, горячась, заговорили и о том собственном луке из сплющенного ствола гибкой черемухи. Потом разговор как-то лихо перескочил на шахматный турнир - первый в их жизни.
Перечисляя людей и события, они наперебой давали пояснения Лине. Она терпеливо все это выслушивала из уст двух изрядно постаревших мальчишек, заговоривших в азарте на жаргоне гуранов. В ее голове словечко это лихо сплясало танец ассоциаций с "мегуроном". Совсем неплохое время прожили они с Зеевом в этом дипломированном собрате дощатого барака, постановленного властью Арика Шарона в Самарии. Так по-русски она обозвала Шомрон, вспомнив по ассоциации Самару, как местечко, где, может быть, поселились бежавшие из вавилонского плена евреи. Паранормальные разговоры Сатановского и ей завихрили мозги. Впрочем, в голове Сатановского, иврита не знавшего, ни как не могла возникнуть догадка, что гураны от еврейского корня "гур", что одновременно и глагол жить на новом месте и, как ни странно львёнок. Мысль, что гураны - потомки проходивших здесь когда-то потерянных колен Израилевых , конечно принадлежала Зееву, но он всегда доказывал , что нет , были предшественники.
Напоминать эту идею Зееву она не стала. Кто знает, как тут относятся к подобным идеям? Гуранами ведь ещё и козлов местных монгольских называют.
Так она и седела, молча и терпеливо слушая их.
Очень скоро она поняла, что ее терпение питается не столько такими пенными напитками, как воспоминания не ее детства, сколько соками надежды на широко разрекламированный аж Игорем Соболем отдых в "лесном домике". Маячил он в конце дороги длиной как от Метулы в Эйлат. И был на самом деле подлинной причиной их обречённости, потому что именно там эксперименты над ними можно было производить в условиях весьма комфортабельных, и совершено секретных.
Вдруг тихая. усыпляющая ее речка их разговоров перетекала в порожистые места.
- Слушай Данзан, ты Кофмана знаешь? Ну, должен знать. Он же геолог.
- Ты зятя моего имеешь ввиду, Гришу?
- Как! зятя? - опешил Зеев, не успев прикусить язык. - Он же давно женат.
- У тебя дочь студентка. А у меня внук студент. Это ты их-виль-о-зо-ф женился поздно, а я в семнадцать. Меня мама иначе в Ленинград учиться не отпускала, чтоб там на русской не женился. Да ведь ты и жену мою знавал. Галя Цирендорж - дочь твоего иркутского учителя математики. В шестом классе ты у него учился, когда первый раз приз по математике получил на областной олимпиаде. Он тебя часто вспоминал. Он с моим отцом друзья …были.
- Вот уж действительно, мир тесен. Я же эту Галку за косы дергал от избытка чувств, отменно красивая девчонка была.
Зеев вспомнил семью Цирендоржей, красивых на итальянский, или на французский манер. Тонко отделанные смуглые лица, большие темные глаза с едва уловимой монголоидностью в веках.
- Так вот, я в восемнадцать стал папой, еще через семнадцать, с Гришкиной помощью, и дедом стал.
- Теперь, выходит, они в Израиль собрались и она, зная наши реалии, решила гиюр пройти, то есть принять иудаизм как стиль жизни?
- Хм, усмехнулся Данзан. Она доказывает мне, что мы происходим от смешения монгольского племени с еврейским племенем Дан. Дан-зан, по ее словам, по-еврейски значит "Вскормленный Даном". Бохан, где судьба нас с тобой столкнула не спроста. на твоем языке "Испытание". Верно?
- Верно, но я уже раз исповедовал монгольскую версию этого названия. Бо-дай-бо, Бо-гды-хан, Бо-хан и так далее. теперь я исповедую осторожность в выражениях. Если должным образом рассечь Ир-Кут. То на иврите это запросто читается Город-Паршивый. Ар-м-Авир это Гора-иэ-Воздуха.
- Так и "бо дай бо ", умный ты мой, это ж "приходи, достаточно в нем ", - вставила свое слово Лина. - Чем тебе не характеристика изобильного места?
- Извиняйте-сь, мадам, в детстве мы иврита не знали.
- Но нас, я надеюсь, никакое испытание не ждёт. Мы в Бохан на Иуде не едем. Едем в места более изобильные, а?
- Мы едем в лесной домик, как я и обещал, - загадочно улыбнувшись, сказал Данзан.
Фомин, слушавший этот разговор из своего фургона, смирно топающего вслед заезженному джипу, в этом месте злорадно улыбнулся. Уж он-то ясно представлял ход будущих событий в этом весьма крупногабаритном "лесном домике".
Спустя ещё пару часов джип, бодро цепляясь колесами за корни, полез вверх по необычайно живописному тенистому предгорью. Видимо под влиянием открывшихся пейзажей у Зеева открылось внутреннее окно для перелетных афоризмов. Но влетело в него странное:
"Чем круче тропа, тем меньше трупов".
"Лесной домик" при подъезде к нему по крутоватому даже для джипа склону сначала показал свою двухметровую кирпичную ограду, а ля дворец Шереметьева в Москве. Потом над оградой выросла сложенная из того же кирпича башня, крытая красной черепицей и, наконец, за сваренными из стального прута воротами проглянул трехэтажный замок, будто взятый напрокат откуда-нибудь из Германии или Швейцарии. Глядя на это великолепие, Лина почувствовала неловкость и тревогу. Ей-то представлялся небольшой уютный домик, где поневоле все просто. А тут непонятно как. Она оглянулась на Данзана. А он молча вылез, подошел к воротам и, открыв висящий на них замок, распахнул их. Шофер, не промолвивший всю дорогу ни слова, здесь, наконец, открыл рот.
- Я внутрь не поеду, домой поеду. У вас и вещей одна сумка.
Зеев и Лина , молча подчинились и вышли. Никифаров в это время, поднявшись на гранитные ступени крыльца, уже открывал резную под дуб величественную дверь замка. Оглядывая одичавшие цветники по обе стороны дорожки и стелющиеся яблони, покрытые зелеными плодами справа от дома, они решили, что здесь была когда-то некая исследовательская организация с мощным бюджетом, биологического уклона, с эстетствующим директором во главе.
Теперь это собственность Данзана.
Зеев, сам себе показался вдруг еще не обнаглевшим Хлестаковым. Друзья детства стали большими людьми, прекрасно. А он-то стал некто никто, если не сказать - подметала, на подачках джинна.
От таких мыслей надо было срочно убегать. Понятно куда, - в фантазмы. Больше ведь и некуда.
Нормальный и уместный фантазм родился сам собой - возникло смутное ощущение, что именно здесь и обитал, засекреченный Умроха со своей оружейно-биологической братией. У Зеева вполне убедительно мурашки побежали по коже от мысли, что в такое местечко, если попал, то надолго и "без права переписки". Он, даже, мотнул головой, отгоняя такие мысли, как уж вовсе бредовые.
- Как тебе местечко для пара биологов? - обратился он к Лине .
Лина. перебарывая эмоции бедной родственницы на пороге неожиданно слишком богатого дома, нашла в себе силы спросить:
- Почему "пара"?
- Потому что в паре с биологом тут, наверняка, или военный или кгбшник сидел. Для нормобиологов места больно отдаленные. Вообще, чем глуше место, чем легче в паре, а не одному. Данзан, удиви нас по высшей мере, чей этот замок в тайге?
- Твой, - лихо сказал Данзан, не оборачиваясь. И это хорошо , что не оборачиваясь. Зееву этой неудачной шуткой лицо смяло до полной жалкости. Большим усилием воли он спешно привёл своё лицо в приличный вид и по студенчески бодро, почти не фальшивя, оповестил:
- Лады, удивил по высшей.
При этом, соскрёбывая налипшую неловкость, Зеев задал себе хлестаковский вопрос: "За кого он меня принимает?" Отодвигая полностью бредовые предположения, запинаясь, он углубил вопрос.
- Ну, на эту ночь., а вообще чей?
Данзан, ничего не отвечая и откровенно радуясь произведенному впечатлению, неторопливо направился вглубь замка. Он ли не знал, то отважный мушкетер в быту робок и стеснителен. Друг его, превосходивший почти всех почти во всем, жил всегда в мире собственных измерений, где ему всегда не хватало самого себя на все проблемы.
Из обширного вестибюля, выложенного мозаичными плитами, он вошел в гостиную, где на паркетном полу стояла тяжелая резная мебель, по-видимому, из кедра. В левом углу, ближе к зарешеченному окну, стоял обширный буфет, к которому все так же молча и направился Данзан. Он выдвинул ящик и достал оттуда бумаги.
- Читай, - сказал он Зееву, послушно следовавшему за ним. Зеев полез в карман за очками. Лина между тем заглянула в бумаги.
- Буквы вроде русские, но не по-русски, - несколько огорченно заметила она, всерьез готовая прочесть, что за какие-то сумасшедшие научные заслуги Зеева наградили не, как обычно, медалью, а в духе времени, неким правом кооперативного владения замком. На неделю в год, вроде Клаб-Отеля, продававшего такое право собственности на роскошный номер.
Данзан на ее замечание пояснил.
- Мы на территории Усть-Ордынской Бурятской автономии. Но вторая сторона по-русски.
Лина, простите, пока он трудится над изучением, нам с Вами об ужине надо позаботиться.
Вопросы потом, - остановил он Зеева. - Изучай.
Волнение, с которым Зеев начал "изучать" бумаги, быстро сменилось чувством вдохновенного восторга.
По бумагам выходило, что его давно забытые патенты нашли покупателя, выходило, что младший подметала - Зеев Малкин - стоит на сегодня дороже этого роскошного замка.
Зеев глубоко вздохнул. Это вам не даровые доллары. Что может быть вдохновеннее , чем осознавать силу своих идей.
"Это я себе сделал сам! Сам!"
Но удержаться на скользкой вершине самодовольного восторга он не смог.
"Как же, сам? Это Данзан сделал ".
Зеев вздохнул ещё раз. Прочь мелкотравчатые сомнения. Лина должна получить давно заслуженную гордую радость.
Зеев вышел из ээ кабинета и остановился. Переходы и коридоры манили и заманивали таинственной тишиной . Но он двинулся туда, куда манил его единственный источник шума в окружающем пространстве. Такое , знаете ли аппетитное бренчание ложек восторгающихся свиданием с тарелками.
Входя в кухню, Зеев уже шагал как по облакам. Эффект Станиславского. Куда от него денешься.
- Дан , я подписал бумаги. Лина, мы почетные граждане окружающей местности и владельцы этого замка.
Лина быстро взглянула в лицо мужа. Молча обдумав ситуацию и стиль речи сивого волка, решила она , что все эти слова о замке - вариации известной ей игры Зеева, которую Игорь Соболь назвал, оказывая на дворцы Архангельского: " Собственность Зеева Малкина. Охраняется государством".
- Мужчины, может, вы сначала дадите мне приготовить еду. А уж потом начнете ваши детские игры и развлечения?
С таким смирно воззрением она продолжила колдовать над привезенными, аж из Израиля, бульонными кубиками и раздобытыми из погребов замка яйцами, горохом, зеленью и прочей мелочью быта.
Обитатели зловещего фургона, ускучняющих любого случайного зрителя расцветок, как раз в это время тихо обсуждали последние детали операции. А фургон медленно катился по не шибко проезжей части лесной дороги. вплетающей в себя стволы громадных лиственниц. стесанные бортами грузовиков юрко сновавших здесь когда-то.
Громадный лось, выскочивший из чащобы на относительно ровное пространство дороги, конечно, не мог их испугать. Водитель и не подумал тормозить, так гуднул для отрезвления ошалелого гиганта, ощущая, впрочем, во рту вкус шашлыка из лосятины. Но шашлык этот, гонимый непреодолимым ужасом, в виде огромного как тигр волка прыгнул фантастически высоко - копытами прямо на передние стекла фургона. Нет, копыта эти не вонзились в грудь сидящих на переднем сидении. Стекла выдержали испытание на звание пуленепробиваемых. Недостаточно прочным оказался лось, его туша наглухо затемнила уцелевшие стекла. Фургон, не проявивший по этой причине необходимую юркость, с железной необходимостью должен был налететь на очередной подтесанный ствол.
Далекие даже от намеков на намеки о всех и всяческих зловещих фургонах, друзья как-то так естественно собрались на обширной кухне, будто срисованной с декораций Николая Акимова к сказке Шварца. Впрочем, хозяин, или его дизайнер, вполне могли именно этими декорациями и вдохновляться. Растопленная Данзаном печь только набирала жар, а на обширном столе стоял уже некий натюрморт из ломтей круглого хлеба, самодельного сливочного масла и полных подносов голубики. Оглядев все это в некий не первый раз, Зеев почувствовал вполне волчий голод.
- Нет, смотреть на это спокойно и терпеливо я не могу. Пошли, фабрикант и заводчик, поговорим в гостиной. Нужны будем, свистнешь, - добавил он, обращаясь к Лине. Усевшись лоб в лоб возле мраморного журнального столика, они глянули друг на друга. Зеев спросил:
- Дан, на какие шиши ты построил и завод жидкокристаллических конструкций, и этот замок? Прости за чрезмерное любопытство.
- Не, ничего, нормально, завод японцы построили, за свои же деньги, наш вклад - твои и мои патенты, через японцев и сбыт идет. А замок - это просто жилье директора золотого прииска. Правда, тут и областное и повыше начальство отдыхать любило. Потому директору, сам понимаешь, все можно было. Вот такой он был - Хозяин. Теперь он в Канаде. Прииск закрыт, как и все, то себя исчерпало. Замок я приватизировал . . с братской помощью.
Была б валюта, заплатил бы тебе, но, если дело пойдет и появятся в округе богатые люди, то и этот "лесной домик" крепко взлетит в цене. А решишься перебраться сюда, место глав-чего-хочешь в фирме за тобой. Ты же после твоего доклада по жидким кристаллам и микроагрегатам дело это бросил, на компьютеры набросился. А. я, извини , на этом докторскую сделал. Мне и в голову не приходило, что Вовец-удалец Шварцвольф и Владлен Исаакович Малкин одно лицо. Слушай, а почему ты назывался Шварцвольф?
- Так это же прозвище. Чёрный Волк по-немецки. Не я его придумал, но мне понравилось. Теперь я и по имени Волк. Зеев - это волк по-еврейски.
- А я то думал ты математик, - чистой математикой займешься, а тебя носило. Теперь понятно почему. Волка ноги…Кстати бегает тут по лесам родственничек твой, громадный до жути и умный, почти как ты. Никто подстрелить не может. - Данзан на секунду замолк , вглядываясь в друга. - Да, носили тебя волчьи ноги - не сыскать и концов, если б дела не свели меня с Игорем Соболем, так бы и осталось. А он меня узнал по твоим рассказам. Он же и сказал мне, что ты, на сей раз в Израиле затерялся. Тут-то я и начал крутиться - как бы тебе долги вернуть.
- Да ладно, какие там долги.
Данзан истолковал фразу Зеева, как изрекизм настоящего богача. В духе наличных у Зеева тысяч долларов. Что ему жалкая цена замка в этом почти не обитаемом и потому весьма дешёвом месте.
- Сейчас ты, в русле всеобщей моды, бизнесмен. Игорь мне говорил, то ты всегда любил быть на два шага впереди моды, следовательно, ты давно бизнесмен. Впрочем. всегда думал. что ты и мода в разных измерениях, вообще. - Ты ближе к истине, чем он. Из чего мы немедленно можем вывести не обязательный закон Никифарова-Малкина:
"Человек с возрастом теряет прозрачность своей сущности". И, если Козьма Прутков говорил :"Зри в корень", то мы скажем, то корень человечий - это он сам от трех до двенадцати.
Да факт, я бизнесмен. А кем я был три месяца тому назад - это я тебе у себя дома расскажу, когда в гости приедешь.
Остатки сионистской гордости помешали Зееву развлечь друга жуткими рассказами о репатриантских реалиях.
Вот так они и отвлекали друг друга от голодных мыслей, пока не раздался желанный клич.
После обеда, неторопливо перешедшего в ужин, Данзан на время оставил их, чтобы запустить движок и произвести некоторые другие хозяйственные манипуляции. Оставшись одни в огромной гостиной с ружьями антикварного вида на покрытых гобеленами стенах, они почему-то полушепотом продолжили обсуждение этой не влезавшей в реалии привычного собственности.
- А знаешь, то я думаю? Это, как в гражданскую. Сто властей всех мастей, каждая запросто выдает свои мандаты на что угодно, лишь бы ты ее поддержал в роковые ее минуты. А потом?! Хоть трава не расти потом! Ничего она не стоит - бумага эта Усть-Ордынская, ничего за ней нет. кроме уважения друзей.
- Может быть ты и права, но чертовски приятно.
- Мне тоже, давай поживем здесь недельку. Недельку нынешний режим устоит?
- Устоит- то устоит, не ГКЧПкнется, но нам не усидеть, дела не дадут расслабиться, шофер завтра за нами заедет. В Усть-Уду надо добраться.
- Так уж всерьез и надо? Лида Соболь у себя в музее больше раскопает, чем ты в этой Уде, ну признайся, игры все это.
Зеев в ответ состроил глубокомысленную мину.
- Взгляд на мир, как на великую игру Создателя, где человек партнер?
Есть и такой. Разве не отражена в этом взгляде вековечная мечта человечества - играючись справляться с собственными проблемами?
- Красиво говоришь, сияюще сказочно. Почти как у Паустовского. Но я не могу постоянно существовать в высокогорном пространстве, полном блистающих облаков. Оочень уж разреженно.
Зеев вынул на совместное обозрение свежеобразовавшуюся пачку долларов и, внимательно разглядывая веер купюр, произнес.
- Уже три месяца мы живем в ситуации невозможной реальности, и привыкнуть к этому ты все еще не хочешь. А, по-моему, это приятное новообразование в наших измерениях.
- Ты столько лет живешь в мире собственных фантазмов? Одним больше, одним меньше - какая разница. А я вроде как внешняя оболочка, меня реальность больше задевает.
Вошедший к ним Данзан увел разговор в другие стороны. Посыпались искры таежных рассказов и отсветы монгольского огня, вызываемые духом зажженного камина, заплясали на стенах гостиной.
Но этого веселья хватило не надолго, дорожная усталость догнала ли их в тишине замка, едва чуть приостыли пылкие разговоры о временах давнишних и смутных нынешних. А может тяжкая пища, от которой они давно отвыкли, сморила, но уснули они рано.
.
В просторной спальне, где хватало места даже для призрачного эхо, спалось легко и так стремительно, что полночная луна, едва скользнув по лицу, разбудила Зеева. Он тихо поднялся и побрел по ночному замку, может быть с тайной мыслью подстеречь и предостеречь от шуток здешние привидения. Действительно, гулкий пустой замок ответил на каждый шаг истончающимся эхом призрачных шагов. Несмотря на младенческие свои лета, немало повидал этот замок стылых ужасов творимых неарестабельными уголовниками, промышляющими по крупному,. Кого они успели замучить здесь в тайне, беглые хозяева партийно-блатной жизни?
Тонкий волчий вой из глубины посеребренного луной леса ответом единственным на его размышления намекал, что еще одному зееву не спится в эту растревоженную лунным светом ночь.
По витым каменным ступеням поднялся он на башню, откуда открылось видение просторной темной земли, где тускло блестели извивы реки и, едва освещая крошечный кусочек серебристо-темного пространства, горели дальние огни, скученные в нечто обитаемое. И над всем, над иззубренной лесистыми сопками гранью земли и неба, разливалось прозрачное сияние луны. А за нею угадывалась звездная бездна, в которой бредут по своим тайным тропам бесчисленные миры, излучая сюда свои странные нам ощущения. Это их мы чувствуем, жаждем и боимся, лишь смутно догадываясь об их совсем не призрачном единстве с нами. . Он Един. в этом намек и надежда, и ужас, и тайная радость. Не может наша заманчивая глупость разрушить такое величие, хоть и, честно скажем, стремится.
Вдруг почти вровень с ним, сияя, как шаровая молния, проплыла странно похожая на него голова. Джинн это , или не джинн , но странную мысль принёс он в этот раз в пространство мыслеощущений Зеева.
" Вот это и есть житель солнца , плазменная сущность. Зачем он залетел в наш мир сущностей протоплазменных? В отпуск ли от стремительных своих дел, расслабится в неторопливости нашего бытия, в происках ли каких , или а поисках чего ? Может быть, просто разнообразия впечатлений ради? А, может быть, он прибыл в мир детских своих игрушек, напридуманных им моделей реальности, в мир слепков с самого себя?"
Зеев вздрогнул. Вот и всё чем он "Великий Малкин" является, - слепком, растиражированным экземпляром программы.
От такой мысли сразу навалилась усталость, и Зеев, как опустевший воздушный шар , тихо спустился на землю.
Пожилой, усталый человек , банально ушёл спать.
Вторично Зеев проснулся на рассвете. Но не сразу, а как-то рывками. Сначала странным образом видение старческой нищеты в квартире несчастного Арсения тяготившее его во сне сплелось с пробуждающимся ощущением, что пора на работу. Но засуетился он только мысленно. Спящие мышцы отказались подчиниться. Он просто сидел в привычной печали. Потом мутные тени решеток на полу и темнота зеркала в бронзовой раме не сразу, но напомнили ему, что он не в своей иерусалимской квартире, а как бы и вроде бы в собственном замке. Этакая собственность показалось ему просто ещё одной ступенью сна, и он тяжело поднялся на эту ступень. Только логика окончательно разбудила его. Встреча с Арсением Княжим не совмещалась с его иерусалимским бытием.
Зато печаль этой встречи очень навязчиво совмещалась. Сейчас, в полутьме, один на один с собой, он особо остро это почувствовал. Ведь и собственная старость - вот она, рукой протяни.
Да , был когда-то Арсений Княжий. А есть теперь сухонький седенький старичок со своей напрочь выцветшей старушкой. Оба ни за что не хотели узнать его, смотрели настороженно и устало. Понять можно. От былого ничего. Однокомнатная квартирка, где всей мебели кровать и стол со стульями. А ведь особняк Арсения при первом посещении поразил Зеева не меньше, чем этот замок.
Что сегодня его офицерская пенсия?
Это когда-то была о-го-го. А сегодня шиш в пряном посоле. Ладно, что жив, за девяносто ему.
Зеев вышел в шафрановую гостиную и вынул талит. Облачаясь в него, он почему-то подумал:
" Интересно, видел ли Данзан хоть раз молящегося еврея в талите и с тфилином на руке и на голове?
С непривычки и остолбенеть недолго.
Впрочем, расхристившийся зять мог бы и показать.
Причудлив барочный стиль судьбы.
Но предпочтительней барачного".