Если бы у призывника Токарского был диплом Гарварда или Оксфорда, я бы с ним согласился. В табели о рангах высших учебных заведений мира данные университеты находятся на недосягаемой высоте. Но в связи с тем, что у автора воспоминаний Токарского был на тот момент диплом техникума, а офицеры ПМ – в основном выпускники высших военно-инженерных заведений СССР, то это утверждение весьма сомнительно.

Но от "деградации" перейдем к случаю «индивидуального бунта» срочника, который занялся «отстрелом офицеров». Отмечу, что побег моряка с оружием случился во время моего нахождения в Гремихе. А вот о том, что это было связано с «отстрелом офицеров», слышу впервые.

Вот как подает Токарский эту историю: «Матрос захватил позицию на сопке, главенствующую над главной и единственной дорогой в Гремиху. Оттуда стал отстреливать проезжающих - и только офицеров. На ликвидацию послали подразделение, где служил убежавший матрос. Это была принятая практика. По своим он не стрелял. Его окружили и с его же согласия застрелили. Его все равно расстреляли бы по приговору военного трибунала, поскольку он убил несколько офицеров. Если убивали свои, то сообщалось семье, что он погиб «при исполнении служебных обязанностей» (стр. 51).

А вот свидетельства тогдашних жителей поселка Гремиха. Один из них - Виктор Широбоков, капитан второго ранга, был свидетелем того, как и почему принималась формулировка "при исполнении".

Виктор Широбоков, капитан второго ранга: «Случай с матросом был по факту. Это было, кто знает развилку на Гремиху и причал слева, если топать на базу, - такая круглая сопка. Сам не участвовал. Что его застрелили, знали все. То, что НАЧ ПО дал команду кадровику Леше Пашинину сформулировать, этому я был свидетель. И правильно, что «при исполнении», ведь иначе родным никакой компенсации за сына».

Леонид Сивов, офицер-подводник: «Случай с побегом моряка, после того как ему набили морду, чтобы не ходил к жене мичмана, был. Но он никого не отстреливал. Он начал стрелять, когда его окружили комендантские во главе с начальником особого отдела базы контр-адмиралом Батраковым, и был убит в перестрелке».

Александр Ростов, капитан второго ранга: «Со стрельбой был один случай. "Надравшийся" морячок украл автомат и ящик патронов, ушел в тундру, куда-то в сторону Змей-озера, но там протрезвел и, будучи окруженным, палил "в белый свет", пока ящик не иссяк. Была ли дана команда "не брать живым" или это только сплетни - кто ж это знает? Но вот "с его согласия" - чушь!»

Как видим, в Гремихе в офицеров не стреляли, «свои не окружали» и «с его же согласия» не убивали - и причина побега другая.

О СБОРКЕ И РАЗБОРКЕ И «СБРОШЕННОМ С ВЕРТОЛЕТА»

Из нового пополнения ПМ-130 сформировали производственные команды. Но самой важной была «группа ядерщиков» (стр. 99), которая состояла из 37 человек. В нее входил и автор воспоминаний, который утверждает, что создана она была потому, что «боги, восседающие в штабе Военно-Морского флота СССР, решили, что мы, 19-летние неопытные ленинградские юноши, научимся сами «методом проб и ошибок разбирать и ремонтировать атомные реакторы подводных атомоходов» (стр. 100).

В ВМФ СССР, конечно, был бардак, но не такой, чтобы позволить новобранцам «методом проб и ошибок научиться разбирать реактор». Это стопроцентная Хиросима!

Но самое удивительное: научились-таки! Автор книги утверждает, что стал хорошим специалистом по реакторам. Я не спрашиваю: как "группе атомщиков" удалось «собирать и разбирать реактор»? Меня интересует: сколько осталось лишних урановых стержней и удалось ли из оставшихся частей собрать еще один реактор?

Подобным премудростям новобранцев, так сообщается в книге, обучали в городке Полярном, куда их "отправили в командировку на завод по ремонту атомных лодок". А по возвращении на ПМ-130 перед "ядерщиками" определили основные направления работы: "Первое - подготовка атомной лодки к навигации".

Даже с хорошего бодуна в ВМФ такую задачу не поставят: «навигация» - это "период времени в году, когда по местным климатическим условиям возможно судоходство", другими словами, когда тают льды и пароходы, баржи, то есть надводные корабли, могут выйти из порта, но для подводных лодок подобного понятия не существует. Они «работают» и во льдах и подо льдом. (Но на ПМ-130 такое понятие могло и сохраниться, ибо завод ремонтировал и другие корабли).

Геннадий Агафонов, капитан второго ранга: "Лодки бывают в разных степенях готовности: сдала АПЛ все пять задач - она становится лодкой первой линии, те готовы выйти в море в любое время, как только загрузят боезапас, продовольствие и прочее. Чуть что не так - лодку выводят из первой линии во вторую, если есть возможность устранить недостаток (неисправность) быстро".

Но с началом "навигации" Токарскому в «отдельных случаях приходилось сопровождать лодку в дальних походах». Интересно бы знать, что делали в дальних походах матросы-"атомщики" с ПМ? Тренировались в подводном положении разбирать реактор "методом проб и ошибок"? И на каком атомоходе, и в какой «дальний поход» уходил Токарский? Но об этом в книге полное молчание!

ПМ-130, на котором служил этот матрос, и в самом деле был современным плавучим заводом с серьезной "начинкой", а из последней вытекали и задачи.

Виктор Широбоков, капитан второго ранга: «ПМ-130 - это большой завод. Там были литейные печи, станки для обработки линий валов. ПМ этого типа были из корпусов порезанных Никитой (Хрущевым. – Я. Т.) крейсеров Николаевского судостроительного завода. Я знал всю заводскую их кухню. Очень сложные работы выполнял там. Хорошие мастера - матросы, мобилизованные с заводов. Там я изготовлял и щит, прикрывающий "шаровой клапан" 4-го отсека лодки, левый борт. Там я изготовлял емкость для вакуумного осушения трюма 4-го отсека. Там шили чехлы для дроби - рвалась стандартная упаковка из мешковины при броске с плеча (имеется в виду свинцовая дробь в мешочках, которыми матросы закидывали реактор АПЛ К-27, чтобы уменьшить радиацию после аварии. – Я. Т.). Там я изготовлял огромные метчики М-140 для прохода резьб ползунов руля (ГОСТ таких не предусматривал). Это делали мастера-матросы. Мощностей в стране не хватало всегда, а тут бесплатные спецы. А какие были там электронщики! На ПМ-130 было много людей - и очень хороших".

Еще одной задачей, поставленной перед «командой ядерщиков», была "диагностика и ремонты при аварии". Можно с этим согласиться, но условия, при которых они выполнялись, затмевают фильмы Голливуда.

Вот как Леонид Токарский и «команда ядерщиков» производили диагностику: «Нас сбрасывали с вертолетов на бедствующую в море лодку. После определения дозиметристами уровня радиации мы должны были решить, как поступить с лодкой. Были случаи, когда приходилось передвигаться между мертвыми телами подводников» (стр. 104).

Я не спрашиваю, как их «сбрасывали с вертолета на бедствующую в море лодку». Сам догадаюсь, ибо варианты видел в кино: а) как бочки с мазутом для полярников, б) как мешок с продовольствием голодающим Африки, в) как фанеру над Парижем.

Экспериментальная АПЛ К-27, на которой я служил, совершила несколько походов. Это была «кузница» Героев Советского Союза и будущих адмиралов. Во время выполнения боевого задания случались и нештатные ситуации, но даже в момент тяжелейшей аварии в реакторном отсеке, произошедшей 24 мая 1968 года в Баренцевом море, никто не сбрасывал на лодку «команду атомщиков» с ближайшего завода, чтобы они «решили, как поступить с лодкой». Она своим ходом пришла на базу (и трупов не было!), а потом прибыли конструкторы и ученые – цвет Академии наук СССР. И только они (даже не командование) решали, что делать с лодкой.

Но я все-таки поинтересовался у офицеров-подводников: «Возможна ли ситуация, при которой «сброшенный с вертолета» проникает на лодку и бродит среди трупов?» Они рассмеялись: «Если бы и сбросили - надо было еще не промахнуться. К тому же «сброшенный» должен быть из отряда морских диверсантов, чтобы проникнуть - хрен знает как! – сквозь задраенные люки, перерезать подводников в отсеках – тогда он и будет бродить между трупами».

О "КОМАНДЕ СМЕРТНИКОВ" И ОГРЫЗКАХ УРАНА

Автор «Ледокола», специалист «по атомным реакторам», бродил между трупами не только на лодке (знать бы бортовой номер!..), но и в Гремихе. В отличие от вышеперечисленных это были "живые трупы": «Рядом с доком построили различные обслуживающие помещения. Там же находилась особо охраняемая команда смертников».

Конечно, это были «полуграмотные крестьянские ребята» (а кто еще встречался автору в Гремихе! Девушки легкого поведения, деградировавшие офицеры и полуграмотные крестьянские парни!), их «работа заключалась в замене урановых и угольных стержней в атомном реакторе ремонтируемой лодки» (стр. 104). «Смертники служили укороченный срок – 6 месяцев вместо 4 лет» (стр. 105). Кстати, автор приводит и технологию работы «смертников»: «Моряки отвинчивали в реакторе огрызки стержней и выбрасывали их в свинцовые ящики» (стр.105). Это почище фантазии на тему «разборки и сборки реактора»!

Это Хиросима и Нагасаки Кольского полуострова в исполнении Леонида Токарского. Удивляет что «специалист-атомщик» не знает технологию перезагрузки активной зоны реактора. Я лично нес вахту на атомоходе К-27, во время перезагрузки реактора, и видел все собственными глазами, но дам слово профессионалу своего дела.

Геннадий Агафонов, капитан второго ранга, командир реакторного отсека К-27:

«Могу сказать однозначно, что никогда на ПМ-130 не было специальной аварийной команды для обслуживания АПЛ. Плавзавод предназначался для мелкого и межпоходного обслуживания кораблей, не только лодок, замены какого-то трубопровода, подварить легкий корпус, изготовить крепеж (болт, гайка) и прочее для судовых систем и механизмов. К реакторам АПЛ плавсостав ПМ отношения не имел – этой проблемой занимались высококлассные специалисты завода-изготовителя, строителя лодок. Их, прикомандированных из Питера, Северодвинска и других городов, были сотни – от слесаря, сварщика (но обязательно с личным клеймом!) до инженеров и конструкторов лодочных систем. Никогда в доке не было «команды смертников» - это полнейшая чушь. Там была команда специалистов – инженеров-физиков, которая занималась перезагрузкой, перезарядкой активных зон реакторов. Многих из них я знал лично, знал и командный состав дока. А что касается «огрызков» стержней, то активная зона реактора перегружается: у нас (жидкометаллический реактор) – целиком, а на водо-водяных реакторах – сборками.

Все это делается в доке, снимается часть прочного корпуса над реактором демонтируется СУЗ, отдаются болты крышки реактора - а она многотонная. Крышка поднимается, на корпус реактора ставится монжус (герметичный цилиндр), и в него втягивается активная зона.

Из монжуса сборки перегружаются в спецконтейнеры. И все всегда герметично и защищено. А замена АЗ проходит в обратном порядке. Но уверяю, никаких "огрызков" при этих операциях быть не может».

Вячеслав Мазуренко, старшина АПЛ К-27: «Мне известно, и это подтверждают многие офицеры, старшины и матросы, служившие в Гремихе, что ПМ-130 никогда не занималась реакторами во времена службы автора. Сохранением же «топлива» занималась команда ПМ-44 – и никаких «смертников» в доке не было».

Григорий Раина, спецтрюмный, ликвидатор атомных аварий, кавалер ордена Ушакова: «Рассказы автора-«атомщика» повергли меня, обслуживавшего реактор на атомоходе, в шок. Чего стоит описание того, как «смертники» вытягивали огрызки стержней, как уран "выбрасывали в ящики"  и как выполняли другие работы в зоне ядерных реакторов – полное дилетантство человека, говорящего о себе как о специалисте по реакторам».

О ШПИЛЬКЕ И "ЯВЛЕНИИ БОГА"

Активную зону реактора К-27 перезагрузили на заводе в Северодвинске. Затем лодка вернулась на базу, чтобы получить задание и выйти на боевое дежурство. Это случилось в 1967-м - втором году «атомной жизни» (стр. 108) Токарского, когда «ничто не предвещало беды». Но «беда» – в лице нашей лодки и экипажа - явилась. С этого момента вся его «атомная» служба пошла наперекосяк. И этот «перекосяк» начался с простой шпильки.

На К-27, пишет Токарский, «в одном из механизмов насоса первого контура сломалась шпилька. Провели техническое совещание у начальника завода... На совещании офицеры и конструкторы кричали друг на друга. По всем правилам лодку надо было опечатать и отправить в отстой на 20 лет. (Просто нобелевский лауреат! – Я.Т.) В конце концов командование решило послать людей высверлить шпильку вручную, нарезать новую резьбу – не останавливать же реактор. Это была работа часов на пять. Нас - 37 специалистов. Уровень радиации позволял находиться там в лучшем случае несколько секунд» (стр. 110).

Геннадий Агафонов, капитан второго ранга, командир реакторного отсека АПЛ К-27: «Никакому специалисту любого звании и должности с ПМ-130 не дано было право лично заниматься ремонтом насосов второго, а тем более ПЕРВОГО (как утверждает этот старшина) контура. Все у нас делали специалисты с заводов-изготовителей при и под присмотром нашего личного состава. Какие-то детали (патрубки, фланцы и прочую мелочь) ПМ изготавливала по нашему заказу, но по МЕСТУ все делали НАШИ - рабочие завода-изготовителя или мы сами. Было это так и не иначе».

Но Токарский не знал, что спецтрюмные К-27 и сами умеют менять шпильки, а если понадобилась бы помощь, то на это есть рабочие с личным клеймом, прибывшие из Северодвинска, и что к первому контуру его и близко не подпустят, да и смертельного «уровня радиации» в 1967 году на лодке не было.

Перед «Операцией «Шпилька» «специалисту по реакторам» позвонил друг-матрос и произнес: «Это смерть!» И шпилька засела в голове старшины – будущего автора "Ледокола, или Искусства выживать", и всю ночь он прощался (в мыслях) с родными и думал: «А есть ли Бог?», который помог бы ему отмазаться от завтрашнего похода в реакторный отсек К-27. И бог услышал, а может, даже и сам явился в лице дежурного офицера, который матюкнулся при виде фотографии девушки, стоявшей на тумбочке у изголовья койки Токарского. В воспаленном мозгу старшины вспыхнуло: «Это от Бога!» – и матрос ударил своего командира по лицу. За это получил десять дней гауптвахты – радостное «освобождение от смерти», ниспосланное свыше.

А как остальные, спросите, члены команды? По версии, сидящего на губе, они пошли в реакторный отсек К-27. И все 36 – будете смеяться – отдали концы.

А когда Токарский вернулся с губы, то обнаружил, что все кровати кубрика пусты, только его сохранилась. А начальник завода, который понял суть отмазки Токарского, сказал ему: «Ты теперь единственный, кто у меня разбирается в реакторах! Иди - принимай и обучай новое пополнение!» (стр.111- 112).

Александр Ростов, капитан второго ранга, служил на ПМ-130: «ПМ-130 - своего рода плавзавод. Со множеством цехов. Изготовление деталей к чему угодно – это пожалуйста, но дальше чертежей, приносимых с кораблей на изготовление различных деталей, руки пээмщиков до атомных реакторов подводных лодок не протягивались».

Предположим, что ребята с ПМ (так вытекает из воспоминаний) полезли в первый контур (хотя это категорически запрещено) и облучились так, что за десять дней, пока Токарский сидел на губе, все померли. А почему живы остались спецтрюмные, под присмотром которых производится любой ремонт, почему не облучились (при таком-то излучении!) матросы из других отсеков? Но в 1967 году никто на К-27 не умирал.

И еще: зачем посылать 36 (37-й сидел на губе!) специалистов менять одну шпильку? А если все "атомщики" и спустились в реакторный, то как разместились в отсеке, да еще вокруг одного насоса, вернее, одной шпильки!

И чтобы закончить с утверждением, что автор воспоминаний прошел сквозь «чернобыли» атомных реакторов подводных лодок, скажу, что за все время службы Токарского в Гремихе случилась всего одна атомная авария на подводной лодке К-27 (25 мая 1968 года), а в это время Токарский уже не служил на ПМ-130 и бился за ДМБ (демобилизацию), которая и состоялась в июне того года. А между 25 мая и днем его отъезда он не мог даже подойти к лодке, которую я и мои товарищи удерживали на плаву, охраняли и занимались ликвидацией последствий тяжелейшей атомной аварии.

О ТВ И ШЕСТИДНЕВНОЙ ВОЙНЕ

5 июня 1967 года в Израиле началась Шестидневная война. Как сообщает автор, все вспомнили, что он еврей, и приходили посоветоваться, задать вопросы. Но «про Израиль, – пишет он, - я не знал ничего. Да и про евреев знал очень мало. А из евреев я был знаком только со своими родителями» (стр.116).

Всем известно, что обычно подобные "интересанты" узнают о еврействе при виде спущенных штанов у последнего, но на этот раз они просили доказательств не ниже пояса, а выше головы, другими словами - «снять пилотку». Токарский «относился к этому с пониманием, ибо у нас, людей, работающих в атомных (так на какой лодке? – Я. Т.) реакторах, это было обычным явлением» (стр. 117). И он показывал башку. Он думал, что «они искали лысину, а они искали рога». Какие все-таки необразованные крестьяне!

Но «искатели рогов» были не одиноки. Автор рассказывает, что вскоре его вызвали в штаб тыла. Там его встретил политработник и коротко изложил задачу: «выступить в прямом эфире в качестве еврея-командира и осудить израильского агрессора по бумажке, которую он мне вручил» (стр.119).

(Опять бардак: как можно предлагать подобное священнодействие «в прямом эфире» старшине, который только что вмазал офицеру по роже, отсидел десять суток и так далее?!)

Но его выпустили в прямой эфир, где матрос вдруг заговорил не по писаному: «Мне тут дали зачитать от своего имени декларацию, осуждающую Израиль. Я ничего не знаю об Израиле. Но я не понимаю, зачем трем миллионам евреев оккупировать сто миллионов арабов? Зачем вообще народу, потерявшему шесть миллионов жизней, среди которых была моя семья, война? Я в это не верю». Примерно на этом и выключили прямой эфир».

А далее - особый отдел, допросы. И наконец трибунал, который почему-то осудил его по статье "За надругательство над гимном, за надругательство над флагом" – и в штрафбат (в аннотации: «Трибунал приговорил автора к смерти от рук уголовников за поддержку Израиля»).

Я не сомневаюсь, что человек, который выступил бы в «прямом эфире ТВ» в 1967 году в Гремихе с подобным заявлением, получил бы от особистов по самые уши. Я не сомневаюсь, что автора отдали бы под суд. Но почему по статье «над гимном… и над флагом»? И почему он был направлен в штрафбат, когда никакого штрафбата в Гремихе никогда не было. Были стройбаты. И то, чем занимался Токарский в «штрафбате», как перекидывал уголь и отгребал снег, подтверждает его нахождение в строительном батальоне. А дисбат (штрафбат) – один на Кольский полуостров - находился под Североморском. Может, автор запамятовал? Думаю, знает, просто «штрафбат» звучит более героически, чем стройбат с его «партизанами».

Александр Ростов, капитан второго ранга: «Военная прокуратура в Гремихе была. Был и председатель военного трибунала (по должности и в числе одного майора, кажется). Самое громкое дело в указанный период было по осуждению матроса со Святого Носа, который застрелил оленя. Его, сидевшего в следственной камере на гауптвахте, я спросил: «Что, олень-то был дикий?» Он ответил: "Ага! Лопарь, который следом прибежал, был совсем дикий!" Приговор "военным трибуналом к смерти от рук уголовников за публичную поддержку Израиля во время Шестидневной войны" - вообще идиотизм, совсем трудный для комментария. А уж дела, где мог быть политический подтекст, вообще вне компетенции гарнизонных трибуналов. Выше длительных самоволок, которые интерпретировались по статье "дезертирство", дела в таких трибуналах не поднимались и дальше штрафбатов (где-то под Североморском) осужденные не отправлялись.

В Гремихе ничего, похожего на штрафбат или штрафную роту не было, да и быть не могло - режимный же гарнизон».

Но вернемся к «национальному вопросу». Я думаю, что факт «поддержки Израиля» старшиной первой статьи Токарским в прямом эфире, да еще в маленьком, где все знали друг друга, гарнизоне обсуждался бы в экипажах, на комсомольских и партийных собраниях (скрыть происшествие невозможно), в семьях офицеров и сверхсрочников - они должны были видеть это выступление. Но подобной «повестки дня» не было. И никто из офицеров, живших в поселке, не упоминал об этом событии. В чем же дело? Почему все молчали?

В конце первой части статьи я сообщил, что не «все умерли» (о поголовной смерти свидетелей утверждал только Токарский), и поныне живы многие матросы и офицеры, в том числе и особист, курировавший ПМ-130. Мне удалось задать ему пару вопросов через своего бывшего командира, который в курсе моего журналистского расследования. Более того, я, понимая, что «кураторы» никогда не говорят (такова профессия!) напрямую, постарался не упустить намек в его рассказе.

По поводу «прямого эфира в защиту Израиля» "куратор" только рассмеялся: ничего такого не помню, но если бы матрос Пупкин такое произнес, то ближайшим же рейсом был бы отправлен в Сухумский обезьяний питомник. А вообще-то, добавил офицер, в 1967 году особый отдел Гремихи занимался подготовкой к приезду в гарнизон Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. И он, «куратор», отвечал за безопасность генерального от своего отдела.

На первый взгляд, в ответе особиста ничего нет: «Не помню, занимался приездом…» Но кто слышит - тот поймет, была и наводка: приезд Брежнева.

И вот какая интересная информация обнаружилась.

Брежнев посетил Гремиху 1 июня 1967 года, и жители поселка попросили его создать в поселке… ТВ. И Генеральный обещал. ТВ Гремиха ("Орбита") было запущено 7 ноября 1967 года и работало всего два дня в неделю, вторник и четверг.

Шестидневная война длилась с 5 по 10 июня 1967 года. По логике в эти (или близкие к ним дни) и должно было состояться «выступление Токарского», НО В ЭТО ВРЕМЯ В ГРЕМИХЕ НЕ БЫЛО ТВ - и «ПРЯМОГО ЭФИРА» БЫТЬ НЕ МОГЛО. А через полгода, в ноябре, когда заработало ТВ Гремихи, события Шестидневной войны никого в России уже не интересовали.

Но предположим: а вдруг в Гремихе до «большого ТВ» было какое-то местное, "колхозное ТВ" - на несколько домов?

Геннадий Агафонов, капитан второго ранга: «До телевидения было "ничего", если не считать радио. У меня был приемник японский, так его приходили слушать, так как он ловил с 13,17,19 метров, тогда как наши - с 25. На лодке К-27 был отличный приемник, но был и замполит. А вообще жили слухами: что женщины услышат в магазине, то и перескажут».

Я описал несколько ситуаций из флотской биографии Леонида Токарского, в которых непрофессионализма и неправды больше, чем истины. Но есть факты, в которые я верю: он и в самом деле служил в Гремихе, затем был списан с ПМ-130 (но не в штрафбат, а в стройбат), и там ему «сломали нос, выбили челюсть, переломали кости и пырнули ножом» и так далее.

Служба в ВМФ и в самом деле суровая, особенно если ты стараешься выжить за счет других, как в случае со «шпилькой», и если относишься к окружающим как к проституткам, уголовникам, деградировавшим и полуграмотным - другими словами с презрением и ненавистью, но в таком случае следует быть готовым, что и они ответят тем же, если не жестче.

***

Выражаю благодарность за оказанную помощь в проведении журналистского расследования офицерам Геннадию Агафонову, Александру Ростову, Виктору Широбокову, Леониду Сивову и старшинам Григорию Раине и Вячеславу Мазуренко, члену экипажа К-27, создателю сайта для для тех, кто служил в Гремихе: http://vnmazurenko.blogspot.com/ а также руководству сайта поселка Гремиха.

отклики, вызванные расследованием

ОТ КОМАНДИРА ЛОДКИ К-184, КОМАНДИРА 10 ДИВИЗИИ ПОДВОДНЫХ ЛОДОК ТИХОКЕАНСКОГО ФЛОТА

Книга Леонида Токарского - это бред сивой кобылы.
Я прослужил на атомных подводных лодках с 1965 по 1982 год.
Был командиром на К-184 (ТОФ), в Охотском море у нас произошла радиационная авария. Через микротрещину автоматического регулятора (АР) стали поступать из реактора газы и аэрозоли, в отсеках их концентрация достигла 150 предельно допустимых доз. Своими силами неисправность устранили, самостоятельно вернулись в базу. Мне 76 лет, на тот свет пока не собираюсь. Подводная лодка была, есть и будет потенциально опасным объектом, для этого подводников долго и упорно учат.

С уважением А. Берзин, Санкт-Петербург

(Справка: Берзин Альфред Семенович - контр-адмирал ВМФ СССР.
Морское образование получил в Рижском нахимовском военно-морском училище (1951) и в Высшем Военно-морском училище подводного плавания (1955). В 1955 году назначен командиром рулевой группы БЧ-1 ПЛ С-264 135 бригады, 27 дивизии ПЛ, 4 ВМФ в г. Лиепая. В 1969 году - командир ПЛ К-184, 26 дивизии ПЛ, КТОФ, в 1977 году назначен командиром 10 дивизии ПЛ Тихоокеанского флота. Награжден орденами "Красной звезды", «За службу Родине» 3 ст. и несколькими медалями). 

 

ОТ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИХ ПОДВОДНИКОВ

Полностью согласен и солидарен с автором журналистского расследования Яном Топоровским. В то время, о котором говорится в книге Токарского, я жил с родителями в Полярном, а с 1961 по 1969 год в Ягельном (Гаджиево). Бред автора книги "Мой Ледокол, или Искусство выживать" очевиден, однако его опубликовали, и теперь он не просто (....) а уже писатель... По-человечески его жалко, надеюсь, что расследование Топоровского прочитает большинство тех, кто читал этот опус, и откроет глаза... С уважением и благодарностью ко всем гремиханцам и лично Яну Топоровскому, Игорь Курдин, капитан 1-го ранга, председатель Санкт-Петербургского клуба подводников     (Справка: Игорь Курдин - окончил с отличием ракетный факультет Ленинградского высшего военно-морского училища подводного плавания им. Ленинского комсомола в 1975 г., командный факультет Военно-морской академии им. адмирала Н. Г. Кузнецова в 1988 г.; проходил службу на подводных лодках командиром группы управления (1975—1978), командиром боевой части (1978—1981), помощником (1981) и старшим помощником (1983—1986) командира РПК, командиром РПК (1988—1995); капитан 1-го ранга запаса; награжден орденом "За службу Родине в ВС СССР" III степени, 6 медалями; имеет классную квалификацию "мастер военного дела".)

Cлужбу на ПМ-130 в Гремихе, проходил уже в 80-е годы, женился и прожил с женой шесть лет, родились два сына, но такого "маразма", как описывается в книге Токарского по поводу Гремихи, я никогда не слышал (а слухи должны были бы остаться!), и я убежден, что всякое было на СФ, но "мясные бунты" - это из области фантазии (это автору так хотелось!), кормили тогда (я про 80-е годы, и то, что слышал о предыдущих годах службы боевых товарищей) отлично!!!
Да, на срочной службе, за два месяца "учебки" жрать хотелось сильно, но это просто свойство молодого организма, мы тогда могли каждый день "корову сожрать", но придя на ПМ-130, войдя в нормальную жизнь, лично я после приема пищи в нашей каюте (это восьмой отсек, Ц-2, 8-9 человек в каюте!) больше половины бачка первого и второго блюда высыпал в иллюминатор, как говорилось - кормить тюленей (а они с удовольствием это все употребляли! Мы тогда уже капитально стояли у 9-го причала).
Офицеры и мичмана питались отдельно в своих кают-компаниях.
Я со срочной службы (и питания на камбузе) перешел в течение 3-4 дней в мичманскую кают-компанию, но особой разницы в питании (поверьте!) не заметил!!! В офицерской кают-компании также!
В этой книге прямой наговор на явную разницу питания срочной службы и командного состава.
На счет работы на ПЛ- наверняка осталось много"непонятного", но по радиоактивному облучению (по моим данным) особых эксцессов не было.
А с ребятами, с боевыми товарищами, с которыми каждый день ходили на "заказ", до сих пор общаемся, в основном все живы-здоровы  и из 300-400 сослуживцев есть всего несколько человек, которым, как говориться "Вечная память", но это не показатель.
На этом отклик не заканчиваю, хочу тщательно прочитать книгу, может, еще чего добавлю, и подчеркиваю: то, что написал в письме, - это факт, это было.
С уважением

Владимир Щербина, мичман ПМ-130, Гремиха.


ОТ ГРЕМИХИ

Отрывки из книги "Мой Ледокол, или Искусство выживать", которую я прочла на одном из сайтов, не вызвали у меня возмущения и гнева, скорее, одно недоумение из серии "cловов нет, одни междометия". Наверное, до июля 1973 года происходили все эти безобразия, но внезапно закончились (очевидно, в честь моего приезда). Женщин легкого поведения там хватало и без специального завоза, даже среди лопарок. Находились и желающие продвинуть супруга таким спецпутем, так что командованию не было необходимости насильно тащить в постель жен офицеров. Так как очень много женщин работало, матросы провожали их. Просто школу по "Ветру-1" отменяли, а работу никто не отменял, и женщины привязывали песцовые шапки шнурком, надевали себе и детенышу лыжные очки, хватались за матросика и вперед - за орденами. Кучкой сцепленного народа передвигаться полегче. И до сих пор провожают, только уже родственники, друзья, соседи, наконец. По поводу безопасности... Будучи в отпуске на Большой земле, мы всегда одергивали друг друга: "Куда на ночь глядя, это тебе не Гремиха". Я приехала туда 16-летней девчонкой. Мы бегали на танцы в ДК, в БМК и даже в ДОФ, обратно шли и в 24.00, и позже, но никогда не было опасений не только за свою жизнь, но и за честь девичью. Самодуров везде хватает, а в таких закрытых местах они особенно заметны. Знаю, что некоторые офицеры из штаба заставляли матросов делать уборку в своих квартирах и бегать за покупками, но над ними (и особенно над их женами) смеялись. Были проблемы с солдатиками из стройбатов (сетки они таки срезали), но там служили мальчишки, имеющие проблемы с УК СССР, или полуграмотные мальчики из кишлаков и аулов. Очевидно, автор той книжки тоже жил в деревне -- спутал поливитамины с конфетами. Жалко его, у него было тяжелое детство. И обида его по сей день гложет - тетеньки "легкого поведения" категорически игнорировали солдат и матросов, хватало офицеров и мичманов.

У моего мужа первым командиром был Дуб Эдуард Павлович. О службе он (муж) говорил мало, нельзя, но полным беспределом поделился бы. Да я сама ходила к нач. ПО дивизии, разругалась с ним в перья, но абсолютно никакой мести не было ни мне, ни мужу. Командир только хмыкнул и сказал ему: "Жена у тебя буйная'', и все. Очевидно, автору книжки захотелось "бабла срубить'', вот и взялся за тему, которую по прошествии 40 лет уже не проверишь. Вот такое мое мнение.

До свидания N.,

 бывшая жительница Гремихи, прожила в поселке несколько десятков лет

ОТ СЕМЬИ ОФИЦЕРА

Я служил в Гремихе в частях связи с сентября 1959 года по сентябрь 1966 года. Прибыл туда после училища лейтенантом с молодой женой. Надо сказать, что эти семь прожитые в Гремихе лет остаются у нас в памяти до сих пор как одни из лучших в жизни. Там же родились и наши двое детей, которые сейчас живут, как и мы, в Израиле.

Хорошая память от тех лет осталась благодаря прежде всего людям, которые нас окружали на службе и вне: и офицерам от лейтенанта до адмирала, включая и упомянутого капитана 1-го ранга Певнева И. И. и начальника тыла базы, фамилию забыл, и коменданта Колпакова И. Д. и др., и мичманы, и гражданские, а также благодаря суровой природе Севера и даже теплоходу "Вацлав Воровский", был еще "Илья Репин". Закончил я службу в звании капитана 2-го ранга, но уже в другом месте.

Токарского я не читал и не слышал о нем до публикации глав из его воспоминаний в "Еврейском камертоне" ("Новости недели") от 12.11.09. Прочитал также и некоторые отрывки из его книги на сайте Мазуренко. Но и этих выдержек хватило, чтобы удивиться и возмутиться злопыхательством автора.

Есть немало нестыковок в его тексте, попавшем в "Еврейский камертон", – переводился я из Гремихи в сентябре 1966 года, когда телевидением там еще и "не пахло". Оно, думаю, не могло появиться и к июню 67-го, когда Токарский якобы выступил с вызовом властям;

и двенадцатого причала не существовало, последним был десятый, оборудованный на искусственном молу где-то в 1966 году. Мне пришлось подавать туда связь.

Ииюнь 1968 года, как и июнь любого другого года, не мог быть концом "навигации" с перерывом на 9 месяцев. Навигация в Гремиху осуществлялась круглый год ввиду того факта, что залив и море там не замерзают. Поэтому-то Иоканьский залив и был выбран для базирования ВМС. Только зима начала 1966 года была настолько суровой, что залив замерз на пару месяцев. Может быть, в последующие годы это и повторилось, но не на девять же месяцев.

Начальник тыла базы, с которым пришлось сталкиваться по службе, отнюдь не был столь суров, как его изобразил Токарский. И до уровня матросов он не опускался до такой степени, чтобы за не пришитую пуговицу отправлять в дисбат. В дисбат отправляли по решению трибунала за уголовные преступления.

А какая плавмастерская (автор говорит о ПМ-130) могла принять сразу на работу 300 выпускников техникума и зачем - не смешно?!

Далее. Моя жена преподавала в вечерней школе, и никогда ни у нее, ни у меня не возникало опасений за ее безопасность при возвращении домой пешком по улицам, освещенным только полярным сиянием.

Моя часть связи была первой, которая приняла девушек-матросок на должности радисток. Но что-то я не помню о криминале на сексуальной почве, разве что считать криминалом естественные романтические увлечения, которые случались между ними и матросами. На девушек военнослужащих никто не смотрел как на засланных "девиц легкого поведения". И то, что вылил на них Токарский, омерзительно.

Я не большой литературный критик, тем не менее задаюсь вопросом: неужели, чтобы завоевать себе ореол героя-мученика, нужно сочинить и облить грязью всех и вся?

С антисемитизмом в Гремихе я не сталкивался. Это стало проявляться только тогда, когда я перевелся на службу в Ленинград, в учебный отряд подплава.

Обидно за Гремиху и мне, и моей жене Полине. А порядочность не должна покидать как "маститых" писателей, так и тех, кто сделал неплохую деловую карьеру здесь (я имею в виду самого Токарского).

С большим уважением к редакции "Вестей" и лично к автору журналистского расследования

Феликс Пейсиков, Израиль


Послесловие