ФЕДОР А. ЧЕРНИН

    

ПОУЧИТЕЛЬНЫЙ АДЮЛЬТЕР БИРЕНБОЙМА

                  Inspired by Woody Allen

П Р О Л О Г

    Борис Борисович Биренбойм, сорокалетний мужчина средней упитанности и совладелец магазина медицинских принадлежностей "А & Б", накануне был поколочен женою, а потом чуть не изгнан к чертям из дома, что для него было бы равносильно самоубийству. Смертную казнь ему, впрочем, заменили высылкой на диванчик в гостиную. Хорошо не на коврик в прихожей, с нее станется. Было сказано много несправедливого лично о Боре и его, скажем так, ближайших родственниках по материнской линии. В результате сегодня утром он вышел из дома с намерением никогда туда более не возвращаться.
     Особенно мама при чем? Самым лучшим в себе он как раз был обязан именно ей. В детстве и юности Боря играл на скрипочке, без напряжения учился в школе. Студентом не проявлял чрезмерного интереса к крепленым винам и хорошеньким девушкам, а наоборот похвальную тягу к занятиям. Короче, наш Боря был персонажем во всех отношениях положительным.
     По всем понятиям обида была нанесена незаслуженно.
     Когда Адам из мягкой глины, Ева почти всегда из твердого ребра, это известно. Борина жена Лапушка, девушка волевая и физически выносливая, держала его в ежовых рукавицах. Доверительные отношения с мамой кстати неизменно ставились ему в вину. Лапушка выросла в семье, где папу за человека особенно не считали, так что в их отношениях с Борей с самого начала установился матриархат с элементами диктатуры. Ему, как полагается при тоталитаризме, внушали, что более высокого и справедливого способа организации семьи и быта в природе не существует. Он же, со временем, настолько сжился со своей "осознанной необходимостью", что почитал ее высшей степенью счастья в браке, как и в целом, в единственно-неповторимой жизненке своей. Эх! Лапушка обладала простыми и практичными понятиями о супружеском долге. Бориной обязанностью было зарабатывать деньги, она же позволяла ему восхищаться собой. Для уборок-готовок вызывали домработницу.
     И Борю до последнего времени эта жизнь в обстановке малого культа вполне устраивала. Будучи человеком чувствительной организации, он старался избегать не только конфликтных, но даже и потенциально неловких ситуаций. Что не мешало ему заниматься частным предпринимательством, деятельностью вообще говоря не для слабонервных, особенно на Брайтоне. С Лапушкой он чувствовал себя как за каменной стеной, битва была ее стихией. Боре нравилось как она командует по хозяйству и даже шпыняет его за мелкие бытовые провинности. Кроме того ее можно было время от времени напускать на особо распоясавшихся клиентов.
     В последнее время однако лапушкин характер приобрел новое измерение. Вектор ее агрессии теперь был все чаще направлен на Борю. С годами Лапушка закономерно стала похожа на свою маман, борину, соответственно, тещу. Маман, слава Богу, осталась за кордоном. Вдвоем они его быстро обули бы в светлую обувь. А так он еще продолжал потихонечку жить. Жить? - спросите вы, и конечно будете правы. Когда они последний раз улыбались друг другу? Никогда!
     Кроме того в последнее время Боря сделался как-то неумеренно волосат. В своей повышенной волосатости он был конечно не виноват, но Лапушка считала это личным оскорблением и в те времена когда они еще изредка бывали близки, раз в месяц после бани, брила безопасною бритвою ему спину и плечи. Боря визжал и вырывался, а она продолжала с остервенением экзекуцию, называя его при этом животным и возлагая на него ответственность за уходящую молодость и вырванные годы. Парадоксально, но эти садомазохические упражнения были чем-то вроде прелюдии в мире их убогого секса, приводя иногда собственно к совокуплению. Тогда они некоторое время возились и сопели в "позе для ленивых": она на спине, а он на боку, хлопая животом ей по жопе и ляжкам, короче - отвратительное зрелище.
     Боря, до вчерашнего вечера сохранявший веру в возможность матриархата с человеческим лицом, теперь был в шоке: к репрессиям и введению в семье телесных наказаний он был неготов. Самое обидное, так и не понял что послужило причиной для кровавой семейной разборки. Так и уснул, униженный физически и морально, накрывшись с головой пиджачком.
     А утром на работу. А на работе лажа. Ладно. Он, что называется, затаил.
     Утро. Глаз слегка опух. О завтраке понятно нет речи. В кафе не хотелось. Боря до сегодняшнего дня был очень домашним человеком, предпочитал питаться дома. Но пришлось идти, голод не тетка. Заказал двойной омлет с беконом и сыром. Вспоминая вчерашнее, внутренне стукнул воображаемым кулаком по столу, чего в реальности конечно никогда себе не позволил, так как был существом деликатным, а тут и вовсе затюкали совсем.
    
     * * *
    
     Теплым сентябрьским утром два человека сидели за столиком на открытом воздухе, на набережной, точнее на западном побережье Атлантического океана, в городе Бруклин, USA, в маленькой нью-йоркской Одессе, на Брайтон Бич, среди фонтанчиков и ностальгических березок в кадках, вынесенных из помещения по случаю теплой погоды. Стояло бабье лето. Плескалось море за Бордвоком. Вдали проходили белоснежные пароходы. Время от времени над головой с достоинством проплывали крупные фаллосы рекламных дирижаблей.
     Напротив Бори, с русской газетой и стаканом морковного сока, расположился вальяжного вида джентльмен бориных же примерно лет, в золотых очках и дорогой полотняной паре, доктор Марк Альтшуллер, специалист по заболеваниям ног. Он только что закончил завтрак, состоявший сегодня у него из фруктово-ягодного салата, политого обезжиренным йогуртом. В отличие от Биренбойма доктор находился в образцовой физической и душевной форме, все благодаря регулярным упражнениям (минимум дважды в неделю), о чем подробнее дальше. Старинные приятели и компаньоны, они представляли собой иллюстрацию закона о единстве и борьбе противоположностей. Как говорится, если бы в учебнике по диамату была картинка, на ней были бы изображены Альтшуллер и Биренбойм.
     Боря, который и так давно брился раз в неделю, после вчерашнего и вовсе махнул на себя рукой. В результате скандала с ночевкой на диванчике сегодня вообще выглядел как будто спал в сене. Так и сидел, растерянный, слегка подванивающий, в мятом бросовом пиджачке, - тот же, которым ночью укрывался. Рядом с д-р Альтшуллером он выглядел конечно свиноподобно. Однако у Бори была душа. И эта душа сейчас плакала и просилась наружу.
     Перессказав в общих чертах события прошлой ночи, он готовился выложить Марику и другие претензии к жизни (в том числе и по поводу волосатости): Мы русские ведь не можем держать при себе персональные проблемы. У цивилизованных народов для этой цели существуют психоаналитики и психиатры, ассенизаторы человеческих душ (работа вредная, поэтому хорошооплачиваемая), а мы по привычке, вываливаем это все на собственных же друзей и знакомых. Марик, получивший это в ответ на безобидный вопрос "Как дела?", не предполагающий обычно открытия фонтана, слушал невнимательно, хотя и сочувствовал Боре, жалел как товарища и ценил как компаньона. У Бори была золотая голова, но он был, что называется, слабохарактерный. Альтшуллер ждал, когда Биренбойм закрутит вентиль и даст отдохнуть фонтану. На повестке дня у них было обсуждение более серьезных вопросов.
     Марк Альтшуллер, второй совладелец магазина медицинских принадлежностей "А & Б" (соответственно: "Альтшуллер и Биренбойм"), по совместительству фигурирует на Брайтоне, как было сказано, в качестве специалиста по заболеваниям ног, или, как он выражается - по копытам, а лексика такая потому, что в свое время был выгнан из ветеринарного техникума за какую-то смутную аморалку во время летней практики с колхозным стадом. Доктор только через несколько лет по приезде в Нью-Йорк пристроился, собственно, к медицине. В России Марик, с его фантазией, несомненно, сколотил бы огромное состояние, снабжая справками о плоскостопии хитроумных юношей, имевших несчастье достигнуть призывного возраста непосредственно перед московской Олимпиадой, которую империалисты бойкотировали сами знаете почему. Но Марик, поскольку сам был человеком отчасти военнообязанным, и каким-то феноменальным образом умевший предчувствовать даже самую отдаленную в перспективе опасность, убыл в эмиграцию чуть раньше начала обозначенных выше событий.
     Те, кто знал Альтшуллера до иммиграции и завидовал быстрому росту его благосостояния в Америке, распускали слухи, что медицинский диплом он, в свое время, просто пошло купил на Привозе. Но Марик горячо сей факт отрицал и неоднократно предпринимал попытки хватать говоривших так за грудки, с целью покарать за клевету, что и понятно. Во-первых, сам по себе факт циркуляции подобных слухов был неполезен для его репутации, как терапевта. Кроме того, доктор Альтшуллер в этом случае действительно не лгал, и ему было обидно до слез: медицинский диплом ему подарили на день рожденья.
    
    
    
    
    
     Поводом для внеочередного совещания совета директоров корпорации "А & Б" была полученная накануне не первая, а повторная уже повестка, предлагавшая Биренбойму в обязательном порядке явиться в одно серьезное учреждение для выяснение некоторых деталей их совместного с доктором бизнеса.
     "Менты!" - как много в этом слове/ Для сердца русского слилось, / Как много в нем отозвалось: / Тоски, тревоги и печали, / И никакие звуки нас / Так глубоко не огорчали, / Таким отчайньем не звучали, / Мы экспрессивней не встречали, / Чем слово краткое: "Менты!"*** Другой, не менее известный поэт, по аналогичному поводу выразился так: "Когда ж мне вышли от закона вилы…"
     __________________________________________________
    ^{***Сборник блатной и эротической лирики Ф. Феербаца, "Инь, Янь и Косая Дрянь", можно приобрести в магазине "Черное Море" на Брайтоне, или за углом, у независимых культуртрегеров в книжных развалах, по цене $1.99)}__________________________________
    
    
    
    
     Что и говорить, весь этот ментовский бизнес был крайне некстати. У них с Альтшуллером неплохо идут дела, грех жаловаться. В своем магазине медицинских принадлежностей Боря отпускает вэллферщикам, пенсионерам и прочим владельцам бесплатных медицинских страховок модельные итальянские туфли, которые по книгам у него проходят как ортопедическая обувь. Ортопедическую обувь широко рекомендует пациентам доктор Марк Альтшуллер, специалист. За последние годы они с Борей поставили заботу о состоянии обуви русскоязычного населения Нью-Йорка на широкую промышленную основу.
     Возиться с ногами д-р Альтшуллер, конечно, не любит. Он вообще не по этому делу, оживляется только когда в кабинет заходят молодые и стройные девушки. Под предлогом общего медосмотра он предлагает им раздеваться до пояса, сверху сначала, или сразу снизу, усыпляя бдительность пациенток задушевным: "Не надо стесняться, я доктор, верьте мне". В конце фразы, впрочем субтильно, проскакивает у него, то и дело, подозрительный звукоряд, что-то вроде как "блабуду". Этим его поведением, к слову, хоть и косвенно, подтверждалась давнишняя история с аморалкой и крупным рогатым скотом. Д-р Альтшуллер, похоже, еще в самом начале врачебной карьеры на всю эту профессиональную этику-шметику положил с прибором, отсюда и неразборчивые отношения с пациентами.
     Настоящие пациенты, впрочем, случаются редко. Гораздо чаще в смотровую д-р Альтшуллера приходят совершенно здоровые люди. Иногда стесняясь и пряча глаза, а чаще нахально, произносят пароль: "Доктор, у меня проблемы с ногами", и молча указывают взглядом на поношенную обувь. Альтшуллер не просит их разуваться. Вместо этого он выписывает направление в магазин к Биренбойму, с которым они и разработали эту гениальную комбинацию. Дело было так.
     В свое время Боря обратился в Альтшуллеру, тогда еще не зная его, по поводу некоторой косолапости. Разговорились. Далее, за несколько последовательных визитов между двумя предприимчивыми брайтонитами было достигнуто понимание, а затем и определенная взаимная симпатия. К бориной косолапости они, к слову, так никогда и не вернулись.
     Комбинация была проста и изящна. Альтшуллер выписывает рецепт на ортопедическую обувь. Боря в магазине отоваривает клиента. Брайтонские пенсионеры щеголяют в шикарных и, действительно, чрезвычайно удобных шузах. Все довольны и рады. В общем, пристальное внимание карательных учреждений к их особам было некстати.
     Суровые нерусские мужчины в штатском, в последнее время, уже неоднократно наведывались в магазин к Биренбойму, ненавязчиво интересуясь ценами на клизмы и супинаторы. Заходили и к Альтшуллеру, наблюдали за происходящим, сидя в креслах, шелестели журнальчиками, с понтом в очереди на прием.
     Разведчиков, правда, как в анекдоте, было видно за километр. От местных жителей они отличались разительным образом, благодаря униформе (хотя были, как один, в штатском), - стандартным костюмчикам отечественного (в данном случае американского) производства. Уважающий себя брайтонит никогда такое не наденет: не так поймут. Поезжай себе в Манхаттан и на Бродвее там фигурируй в своем сиротском клифте! И вообще, что может делать на Брайтоне человек, который говорит по-английски? Вот именно, наверняка ревизия!
     Короче, приходили и ошивались, вынюхивали, готовили какую-то подлянку. Затем начали и более специальные вопросики задавать, что мол да как, аккуратно ли ведется бухгалтерия, но пока ничего серьезного. Наши подтверждали, что "да, мол, аккуратнее некуда", улыбались дежурной улыбкой № 1. Альтшуллер призывал до времени не паниковать, мало ли какие бывают местные проверочки, районные санитарные/пожарные инспектора в поисках легкой дачки, чисто поправить материальное положение, типа не прошло и не надо. Так продолжалось что-то около года. И вот повестка! И учреждение-то оказалось федеральное…
     Для Бори получение повестки послужило дополнительным поводом для того, чтобы высказать претензии к жизни в целом, безотносительно к конкретному делу.
     - Я больше не могу! Мне надо в отпуск. Надоели эти суровые мужчины в штатском, которые приходят всегда некстати, как к себе домой и задают бестактные вопросы на английском языке! И вообще я кажется болен: мне невкусно есть, мне неинтересно выпивать. Нет ничего святого: мне неинтересно зарабатывать бабк