Отец о войне не рассказывал. Кому? Да и зачем?.. Даже те, кто пешком под стол ходят - все из нее... Незачем. Забот хватало. А время бежало незаметно. Кто мог - забыл. Кто не мог - помнил, да все равно помалкивал... Такому, что не забывается, и не поверят...
     Недалеко ушла она... даже по мерке одной жизни... война, и новые мальчишки в нее играют...
     - Дед, ты почему мне про войну никогда не рассказываешь?
     - Про какую?
     - Как это, про какую? Ты воевал?
     - Воевал...
     - Ну, вот про ту, какую воевал...
     - Я не одну войну свалил... знаешь, не одну...
     - Во, дает!...ну, про какую хочешь, какая лучше...
     - Самая хорошая война, знаешь какая?
     - Нет...
     - Которая кончилась...
     Внук еще говорил, что-то... но он не слышал... Как ни далеко было до той, которая кончилась, а перелетал он туда быстро и оставался там надолго... Раньше времени, может, не было... а уставал за день так, что и память редко пробиралась в его плотный и тяжелый сон... а теперь всё не по-солдатски: от шума пробуждался, а потом засыпал долго и трудно... или крутился до серых окон, когда есть оправдание встать...
     Тогда он перебирался на любимую кушетку, и сегодня, окружающее его, естественно и легко соединялось с тем дальним вчера, что приходило к нему в полудреме... и он не мог отличить, где граница...
     - Ты чего орешь? - опять просачивалось в его правое ухо... и он сипел сдавленной грудью:
     - Может, услышат...
     - ... … я…
     - Может, и так... Иван, рукой пошевелить можешь?
     - Нет... - донеслось после долгой паузы, - не могу... даже пальцем...
     - И я...
     - Вот... какая ... … …ина, понимаешь, вышла...
     - Висок в затвор упирается.... Иван... Иван... не молчи...
     - Тяжело... Ты умеешь молиться? Соломон... Соломон, что молчишь?..
     - Умею...
     - Давай...
     - Ты все равно не поймешь...
     - Не пойму?.. А мне зачем?... Лишь бы он понял... попроси у него, чтобы заметили нас... чтобы вытащили... ... на все воля божья...
     - Не надо... Это же он и сделал, раз на все воля его...
     - Соломон, ты что до войны делал?
     - Учил детей...
     - Смотри! Не довелось спросить... И ты? Похож... на учителя...
     - А ты?
     - Русскому языку с пятого по десятый...
     - Вот откуда ты русский так знаешь... обороты разные... А я математике учил с восьмого по десятый...
     - А откуда молиться умеешь...
     - В хедере учили... дышать больше нечем... все...
     - Не молчи... задохнешься... Ты винтовку боднуть можешь...
     - Нет.
     - Соломон... Соломон...
     - Перестань орать... сейчас ночь.... не надо людей беспокоить...
     - Не могу... обидно... - слова Ивана скукожились, как листья.
     - Порадуйся за старшину Суслова - ему дешево обойдутся наши похороны... даже могилу копать не надо...
     - Перестань! Читай если знаешь, читай пока не позд... - он поперхнулся словами и затих.
     - Борух ато а-дей-ной э-лэй-хэйну мэлэх хоэйлом ашер кидшону бмицвейсов вцивону лэхадлик нейр шэл шабос кэйдэш... - голос Соломона еле пробивался к товарищу через полметра грунта, разделявшие их.
     - Молись, молись, - повторял Иван вслед непонятным словам товарища.
    
     Они не знали, что их откопали... не знали, кто это сделал и почему... То ли в тот момент, когда солдат наступил на клочок земли, под которым покоилась голова Соломона, он услышал молитву, чуть укоротил шаг из-за этого и зацепился за штык его винтовки, торчавший прямо вверх, как преддверие будущего обелиска, то ли Б-г услышал подземную молитву и натолкнул сапог солдата на этот штык... Да и то, будь за его плечами винтовка, не стал бы он откапывать эту, а вот поди ты... Что толкнуло его, голодного и злого, еще больше обозлиться и воткнуть лопатку рядом со штыком в склон оврага и начать отбрасыавать рыхлую, мокрую, податливую землю...
     Оба его "трофея" лежали вытянутые в струнку... У одного винтовка, у другого под животом, полбуханки черного хлеба в холщовой тряпице... Оба были теплые еще и вроде бы еле дышали ртами, полными земли, когда их перевернули на спину...
     Драпали все без строя и порядка, и кромсали их немцы и сверху, и минометами... в верхний край оврага мина и угодила... Мимо цели и без дела, пущенная так просто - для звука... а их засыпало срезанным краем земли... И немного ее было... может две полуторки да и то не с верхом, а притоптало так, что и ругнуться, как следует, воздуха не хватало... И контузило-то их не очень сильно... проще сказать, по фронтовым меркам: ерунда... только при свисте мин они после того, как их в часть опять вернули, ни за что не бросались, как прежде, на землю, а врастали в нее так, что никакой силой не согнешь... крикни: "Воздух!" - лежат в любой грязи, что тюфяки - только вытряхивай, а на миномет... столбняк на них нападал...
     Долго они шли потом вместе... пока не попали почти одновременно в разные госпиталя... а всё время говорили непонятное для других: "Эх, пожевать бы! Ваня!" - "Рука не дотягивается"... "А выпить? Соломон!" - "Да закуски полон рот... и не выплюнешь..." Кому расскажешь, что это последнее, что они помнили из подземной жизни... свои, такие же, подняли бы насмех...
     - Ты меня не слушаешь вовсе, дед! Я говорю, говорю...
     - Слышу... слышу, Малыш... Только рассказать мне тебе нечего... Война - это ж работа такая... грязная и тяжелая... а платят за нее...- он вздохнул и притянул к себе внука. - Когда война кончается, все веселятся и говорят только одно: "Чтоб она была последняя... Чтоб дети не воевали..." И верят в это...
     - А почему? Деда?..
     - Человек так устроен... а рассказать про нее - нечего. Писатели книжки напишут. Артисты кино снимут... А генералы... опять войну затеют...
     - Зачем?..
     - А этого никто не знает... Скоро узнают даже, что за камни на Луне лежат... а этого "никто никогда не узнает..." - он, не сознавая того, зацепился за эту фразу тайными щупальцами памяти и снова перелетел туда...
     - Обидно, Соломон, - даже, где лежать будем, никто никогда не узнает...
     - Какая разница... нами дыры затыкают... какая раз...
     - Соломон!.. - засипел товарищ.
     - Ну, что ты так кричишь? Что ты...
     - Мне бабка в детстве с утра репу парила... хлеба не было... а тут лежишь на хлебе и с голоду...
     - Не успеешь... обидно, конечно...
     - Ты дед, расскажи... обидно, конечно... у других и рассказать некому, а мне надо...
     - Зачем? - вернулся Соломон.
     - Для урока...
     - Странно... Ну, ладно... Ты знаешь, Малыш... два солдата подружились в армии и воевали все время вместе. Повезло им. На задания их посылали вместе, и на отдых они уходили рядом... Много вокруг солдат погибло, а они все вместе, да вместе... И однажды их двоих засыпало землей... разорвалась мина и засыпала землей... не ранило, не убило, а живых засыпало... Только не перебивай, а то не смогу рассказать... я еще никому не рассказывал - тебе только... Вот умру... не перебивай, сказал тебе... и так и не расскажу... И засыпало их землей в ночь под праздник Октябрьский в ноябре... Лежали они долго и вспоминали свои жизни короткие... потому что еще молодые были и обидно им очень было... Когда умираешь и понимаешь, что умираешь, обидно очень становится... Почему? Посмотреть хочется: а что дальше будет... хотя... ну, неважно... и шел другой солдат, да споткнулся о штык винтовки, который из земли торчал... а у солдата винтовки не было... С оружием тогда плохо было, а воевать надо... ну, выдавали оружие, конечно, но всем не хватало... А когда откопали их, двоих этих, они уже почти не живые были... ну, еще не мертвые, а вот куда потянешь - туда и пойдут... или на небо, или обратно в землю... спас их тот солдат... пальцем глину у них изо рта выковырял, а туда водки из фляжки плеснул - и они ожили понемножку... В госпитале полежали, больница такая, обратно их в строй вернули, в часть, - на фронт, значит, и стали они опять воевать... Только вот странная штука какая... перестали они бояться... мин, снарядов, пуль... и жалеть перестали... Как? А так! Ничего им не жалко было: ни себя, ни других, ни своих, ни врагов... только губы сожмут - и не пожалеют... и очень им от этого тяжело жить стало... так тяжело, что они только об одном жалеть стали, что опять ожили, потому что если никого и ничего не жалеть - жить невозможно... сам подумай...
     Тогда они так решили: опять сходить под землю и спросить ее, куда их души делись... потому что, думали они, что потеряли там, под землей, души, когда почти умерли... пошли... то есть и не пошли... Во время налета сильного артиллерийского в блиндаже, это такой землянке, прятались, а снаряд рядом разорвался и опять вход засыпало, но они там не одни были - откопались потом, а пока сидели землей запертые и спросили потихоньку землю... что стало с ними... И она им ответила... что остались под землей их души до той поры, пока война кончится... а когда кончится, если они забудут все, что с ними было, от радости - так и останутся жить надолго, но никого и ничего жалеть не будут, а если заплачут, когда война кончится, вернутся к ним души, а сколько они с ними проживут - кто же знает. Потому что, когда жалеешь - жить тяжелее...
     Воевали они долго потом, и всяко с ними бывало, забыли под конец об этом обо всем, а когда Война кончилась, поехали по домам... и горько заплакали... Почему? У одного немцы всю деревню сожгли вместе со всеми, кто в ней был... В церковь согнали и сожгли... а у другого всех евреев выловили, в гетто собрали, оцепили колючей проволокой и тоже убили, и в ров бросили... Заплакали они горько-горько... и вернулись к ним души... Живы, живы они... А зачем души вернулись? Наверное, чтобы они жалеть других научили...
     - Я тебя про войну просил... а ты мне... а ты мне сказку...
     - Нет, Малыш, к сожалению, это правда... Только это правда про войну... вот поэтому про войну никто и не рассказывает... - всё равно не поверят...
    
    
     суббота, 20 января 2001 г.