Петр Литвиненко

МИР НИНЫ ВОРОНЕЛЬ

     Этот монолог обращен прежде всего к тем, кто не читал трилогию Нины Воронель «Гибель падшего ангела» («Ведьма и Парашютист», «Полет бабочки», «Дорога на Сириус»).
     Как нам известно, все средства массовой информации на первый (но при этом не обязательно – поверхностный) взгляд призваны прежде всего утолять жажду знаний, если таковая имеется, конечно.
     Книги, пока еще в привычном их виде, выполняют (или не выполняют) ту же роль. Соответственно авторы книг являются (или нет) для нас, читателей, - некими первооткрывателями существующих или вымышленных (порою – вымученных) миров. И сколько бы нам не показывали «другое и других», мы все равно, желая того или нет, смотримся в воображаемое зеркало и сравниваем «их» с собою – похожи или нет? Примериваем на себя чужую одежду – подходит или не очень? Ставим себя в чье-то положение – поступили бы так или иначе? И любим или не любим тех героев, с которыми нас без устали знакомят наши рассказчики.
     Дабы подтвердить только что высказанную (не обязательно – для всех верную) мысль, я открываю первую книгу – мир Нины Воронель. А в виду того, что мир открывается несчетное количество раз описанный, то я с более чем обычно, пристальным вниманием оглядываю панораму.
     События в романе «Ведьма и Парашютист» происходят чуть ли не в конце ушедшего 20 века. В объединенной Германии. Одна из основных интриг повествования в том, что место показано заповедное, - во всех смыслах этого слова-понятия. Тем самым, Нина Воронель как бы сразу оговаривает свое право на достоверность подачи материала, - у каждого, мол, свой «заповедник». Но, будучи человеком гостеприимным, Автор приглашает всех, кому не лень, посетить, доселе только ею одной исхоженный уголок, и познакомиться с теми, кто (по хорошему, наверное) не давал ей покоя энное количество времени.
     А мы в свою очередь, как люди вежливые и не очень обремененные трудами праведными, благодарно соглашаемся. И смотреть мы будем со стороны, не вмешиваясь. Разве что, - изредка комментируя происходящее.
     Но сначала послушаем Автора (предисловие ко второй книге «Полет бабочки»):
    «Герой первой книги трилогии «Ведьма и Парашютист» молодой израильский парашютист-десантник Ури Райх отправляется в туристскую поездку по Европе для лечения боевого шока, полученного в стычке с палестинскими террористами. В аэропорт его провожает мать – молодящаяся красотка Клара.
     Слушаем далее:
     «Накануне возвращения домой, в Израиль, Ури в поезде ввязывается в драку с группой немецких «бритоголовых». Выброшенный из поезда на полном ходу, он, больной и покалеченный, попадает в старинный замок, затерянный в дебрях немецкого лесного заповедника. Ури влюбляется в красивую хозяйку замка – Инге – и остается у нее.»
     Для начала нам, наверное, достаточно. Тем более, что мы и сами, пользуясь своим положением, можем продолжить.
     Герой-десантник Ури, проковыляв несколько километров ночью под проливным дождем, добредает до... нет, пока еще не до замка, а, естественно, до питейного заведения, где в дальнейшем будут разворачиваться, может чуть менее интересные, но ничуть немаловажные события. Там он лихо «починяет примус» и добровольно расстается с остатками своих сбережений, отдав их не случайно подвернувшемуся местному дурачку Клаусу (в дальнейшем – одному из четырех основных действующих лиц, устами которого глаголет добрая четверть первого романа). А затем (внимание!) совершает свое первое, но далеко не последнее, как бы по мягче выразиться? – противоправное действие. Благодаря чему и... знакомится с той самой красавицей Инге. Она же - по совместительству – баронесса, владелица почти развалившегося жутко средневекового замка и управляющая свинарником. Последнее уточнение весьма кстати, сколь неприглядным бы оно не показалось. Но подробнее об этом – позже. А пока продолжим знакомство с Ури.
     Рожденный на Земле обетованной, а потому – не обремененный обязательным для каждого галутного еврея джентльменским набором комплексов, юноша великолепно говорит по-немецки, что тоже нелишне в подобной ситуации. И, не в пример своим старшим соплеменникам, едва унесшим свои ноги из похожих на этот забытый Б-гом уголок – остается в Замке (этот поступок ему еще не раз аукнется...). И в пику своей «мамке Кларе» (именно так он ее кличет в своих без ответного адреса письмах к ней), после некоторых непременных колебаний, - занимает ответственный пост старшего надзирателя за свиньями! Проще говоря, трудится в обыкновенном с виду, но изнутри – оборудованном по последнему визгу техники свинарнике. Не один, понятно, а на пару все с тем же Клаусом. Речь о бедолаге - так же впереди.
    Бывший парашютист оказывается просто неоценимой находкой для... не вдовы - не невесты -баронессы Инге, которая по собственному желанию, и... по воле обстоятельств время от времени превращается в ведьму с вполне реальным помелом, но – суперсовременным средством передвижения...
     И все же будем помнить о том, что ведет она свою родословную от тех самых рыцарей, которые с переменным успехом оспаривали у сарацинов (и подобных им супостатов) право на владение святым Иерусалимом и, почему-то, гробом Господним.
     Говорю я это потому, что наша прелестница если и помнит об этом сама по началу, то чем далее, тем все более – забывает о своей особенности и обособленности.
    И если первые несоответствия в ее поведении еще хоть как-то можно объяснить неожиданно нахлынувшим чувством к Ури – красавцу восточного типа с европейскими замашками, ошибочно принятому за итальянца посетителями и хозяевами пивного кабака, то почти все дальнейшие поступки баронессы просто не укладываются ни в одну из мыслимых схем.
     Здесь, конечно, можно сослаться на непредсказуемость женского характера. Что мы с удовольствием делаем и никоим образом не спорим. Просто кажется не вполне вероятным то, что воспитанная уж никак не на героинях Бальзака и Флобера фрау Инге, по шестнадцать часов в сутки не снимающая со своих модельных ножек (порода все-таки!) стерильно белых сапожек и лихо отсекающая головы свиньям, - бегает, за, пусть и по горло необходимым, работником, как обыкновенная простушка-пастушка...
     Она сама скоро оказывается, пусть и любимой, игрушкой в руках умельца и умницы (он уже – любовник Инге и уже фактический хозяин Замка), нашего не вполне опомнившегося десантника. И вот эти-то его воспоминания на данном этапе их отношений – объясняют (а иногда и оправдывают) непредсказуемые эмоциональные срывы молодого человека...
     Другое дело, - как-то не особенно верится в такое уж абсолютное бессилие израильских врачей, не способных более года вывести из шокового состояния хорошо физически (и надо полагать, психологически) подготовленного призывника... Хотя факт расстрела в упор беременной палестинки в купе с десятком фанатиков – кого угодно может довести и не до такого состояния...
     Но давайте на минуту отвлечемся от наших размышлений и снова прислушаемся к Нине Воронель:
    «... Ури узнает, что до недавнего времени в замке скрывался бывший любовник Инге, сбежавший из тюрьмы немецкий террорист Гюнтер фон Корф, разыскиваемый полицией всего мира. Он больше года работал в свинарке у Инге, притворяясь простым работягой по имени Карл, а потом таинственно исчез, оставив в замке все свои веши.
    Увлеченный расследованием, Ури обнаруживает в университетском городе почтовый ящик, принадлежащий Карлу, а в ящике – его фальшивый паспорт, давно просроченный авиабилет в Бейрут и красную тетрадь, исписанную таинственным шифром.
    Разматывая этот клубок дальше, Ури начинает подозревать, что Карла уже нет в живых. Ури предполагает, что Карл погиб в одном из мрачных подвалов замка, попав в ловушку, в которую его заманил ревнивый отец Инге, инвалид Отто. Выудив у Отто признание, Ури находит, Ури находит в подземелье скелет Карла и, не желая привлекать к Инге внимание полиции, хоронит его в подземном тайнике. Красную тетрадь он хранит у себя, хотя все его попытки расшифровать то, что там написано, безуспешны.»
     Итак. Из четырех главных действующих лиц в первом романе – один убийца (Ури) пролил чужую кровь, спасая собственную жизнь, второй (Отто – отец Инге) – уничтожил (как ему верится) любовника своей дочери, отстаивая свои права на нее, третий – косвенный – сама Инге, помогающая маньяку-террористу Карлу (о нем мы тоже еще поговорим).
     Плюс – еще один «бесхозный» труп (Дитер-«фашист») в конце романа, как доказательство некоей высшей справедливости... Да, и на десерт – неопознанный скелет в подземелье замка.
     Вообще, вся трилогия Нины Воронель просто замешана на этих самых преступлениях, крупных и мелких, смешных и ужасающих. Это – второй круг, своеобразный повторный замес, дублирующая интрига. И если можно построить наших героев по ранжиру, то главным злодеем, конечно же, является Карл. Террорист и альфонс, - он преступник настоящий, а не опереточный или балаганный, каким, например, кажется Отто.
    Пусть и появляется он (Карл) несколько странным образом – в виде тени - его незримое присутствие оттеняет все дальнейшее повествование. Игра слов здесь невольная...
     На мой сторонний взгляд, даже учитывая то, что Нина Воронель «вынуждена» подчиняться законам жанра и казаться, как ныне модно выражаться, - «крутой», - сам стиль повествования настолько легок (не путать с легковесностью), а «раскрутка» сюжета столь непредсказуема, что, по неволе подчиняясь заданному ритму, например, чуть не пляшешь от предвкушения развязки вместе со всеми жителями Заповедника и его многочисленными гостями на ежегодном «Празднике лукового пирога», краем глаза наблюдая за нашей Принцессой и ее Свинопасом, смущаясь, но все же украдкой прислушиваясь к милой перебранке двух подружек -лесбиянок (одна из которых окажется не только профессоршей, но в последствии - и спасительницей неутомимого исследователя подземелья – Ури...).
     Увлеченный рассказом Нины Воронель, не замечаешь очевидного «раскрытия карт» - своеобразного описания финала повествования чуть ли не в середине романа «Ведьма и Парашютист» (Ход, по своему, уникальный и более чем смелый. Попробуйте рассказать анекдот с конца, а потом – повторите его с начала!). Здесь, как бы я не сопротивлялся, но вспоминается великая мастерица по плетению подобных бесподобных кружев – Агата Кристи. И не случайно.
    Потому, забегая немного вперед, я сообщу не знающим, но любопытствующим, что Заповедником и Замком мы не насытимся, нас ждут еще и туманный Альбион и Ерушалаим, и... но - нет, не будем предварять события. Всему свое время, тем более что мы – только зрители на этом пиршестве, тайные свидетели чудесных и чудовищных превращений, коих предостаточно, а все «убийственные» события в романе («Ведьма и Парашютист»), в конце – концов, более-менее оправданы или объяснены, но прежде всего - ретроспективны.
    Кроме одного, последнего... Нелепая смерть подростка, пусть пакостника и оболтуса...
     Сколько я не искал оправдания в пользу решения Автора (все-таки не будет забывать, что перед нами художественный вымысел и все происходящее к реальности не имеет никакого отношения!) – я не нашел в поступках Дитера (по возрасту, в общем-то - мальчишки) оснований для столь жестокого с ним обращения...
     Но и здесь (как ранее, так и далее) нам ничего не остается делать, как смириться с происходящим. А происходит удивительное.
     В заповеднике, в этом практически замкнутом пространстве с незыблемыми традициями и устоявшимся бытом, где время течет так же медленно, как оседает пена в пивных кружках..., где что бы не случалось, кажется – ничего не происходит, ибо от рождения до смерти все его обитатели «на виду и на слуху», в этом прибранном до клинической стерильности и прилизанном до неприличия мире – бушуют поистине первобытные страсти, правда, скрытые под маской всеобщего ханжества и благопристойности. Германия!
     Недаром Нина Воронель, сначала исподволь, ненароком, намеками и как бы случайными оговорками, но – все настойчивей, доводит до чрезмерности тему секса, например. Точнее говоря – тему тоски по соитию.
     Все, сколько-нибудь значимые действующие лица в повествовании, прямо-таки заражены этим чувством. И если союз Ури-Инге выглядит естественным в прописанных условиях (как и болезненная эротомания Клауса, которому сказали «низзя!», но не объяснили – почему; как и жалкая по своему «любовь» двух залетных подружек-лесбиянок, как даже противоестественная связь Дитера-«фашиста» с женщиной на много старше его, по прихоти Автора – матерью все того же Клауса...), то так и неудовлетворенная сексуальная страсть как минимум восьмидесятилетнего, практически парализованного барона Отто к своей... дочери Инге – вызывает не только гомерический смех, но и – желание вымыть руку по локоть после знакомства с ним. Однако, и со стариком не все так просто, как потом оказывается...
     Эротические фантазии Отто возникают не на пустом месте. Перед нами человек – настолько болезненно воспринимающий за оконную действительность и в прямом смысле слова, помешанный на ней, что его периодические запады на родную дочь, как некогда – на давно уже умершую жену, после вполне естественного начального отторжения, все-таки воспринимаются как нечто необязательно долженствующее, но вероятное.
    Чем Фрейд не шутит, пока черт спит!
     Нина Воронель ни на минуту не оставляет без внимания своих «героев», какими бы непритязательными или непривлекательными они не выглядели.
     И тайный просмотр порнофильмов бароном на пару с приходящей «кормилицей» тактично «объясняется» скукой раз и навсегда заведенного порядка и... (в то же время) свободой нравов, своеволием старика, сходящего с ума от невозможности повлиять на происходящие события, наконец.
     Эротики, как таковой в романе нет, как нет и сколько нибудь мало-мальски привлекательного ее описания. Разве что неуверенное (а скорее – неверное) умозаключение Ури, что «таких розовых сосков на его родине «не носят» (имеется в виду «тяжелая» грудь Инге).
     Очевидно, именно поэтому и раскрытие так называемых «пикантных подробностей», увиденных к тому же глазами Клауса, ничего, кроме ощущения брезгливости не вызывает. Надо полагать – именно эту цель и преследовала Нина Воронель и, мне кажется, она не ошиблась в выборе средств показа.
     Вообще, проблема инцеста (и таковая присутствует!), судя по всему, не решенная до конца нашими героями (Ури – «мамка Клара», Отто – дочь Инге: здесь скорее всего – намеренное зеркальное отражение), в романе выглядит той гранью, чертой, которую и Нина Воронель все-таки то ли не решилась переступить, то ли – сознательно не «дотянула» до конца. Но и она, – эта линия, прописана достаточно четко, пусть и своеобразным пунктиром.
     История взаимоотношений Ури со своей «мамкой» занимает далеко не главное место по началу. Кларе уделено несколько абзацев в первой книге, затем она «является» только как адрес обращения в телефонных переговорах...
    Еще одна своеобразная Тень. Но так же, как и тени Карла (здесь тоже не случайность – почти полное совпадение имен и «степень занятости»), ей играть не доиграть свою роль. В самом прямом смысле этого слова.
     И это – не смотря на то, что вторая книга («Полет бабочки») практически отдана на откуп именно Ей и Ему. Кларе и Карлу. Помните?
    Карл у Клары украл кораллы. А Клара у Карла украла кларнет...
    Нина Воронель, тоже помнит (и как нигде – к месту использует) эту скороговорку. Кто из нас не был безжалостно мучаем сонмом логопедов, зарабатывающим свой кусок хлеба с маргарином в стране, где полагалось искоренять любое отклонение от «нормы». Как легко догадаться, я помянул сейчас пресловутую «Империю Зла»...
    Но в той же Германии, точнее – в недоношенном третьем Рейхе, картавость, наряду со строением черепа и социальным статусом, добавляла не только лишние хлопоты носителям древнейшего языка... Не даром же буква «реш» так похожая на крюк в графическом ее изображении, изначально обозначала ни много, ни мало - голову...
     Здесь некоторая спонтанность возникновения смыслового ряда вызвана прежде всего тем, что «дорвавшиеся до первых ролей» Клара и Карл в «Полете бабочки» предстают перед нами ни кем иным, как – «охотниками за головами». И оба, но каждый по своему, достигают-таки своей цели... Но какой же ценой?
     Да, мы опять вслед за Автором начинаем подсчитывать потери. И на этот раз о ретроспективности говорить не приходится. Впрочем, как и в первом случае («Ведьма и Парашютист») это происходит как бы вдруг и (во всяком случае – у меня сложилось такое впечатление) несколько некстати, что ли. Пусть на то опять были веские основания у того же Карла...
     Роман «Полет бабочки», как и «Ведьма и Парашютист» выстроен практически по одним и тем же «чертежам». Перед нами – снова замкнутый мир (теперь это – Библиотека с ограниченным доступом и гостиницей с чуть ли не монастырскими кельями вместо пятизвездочных номеров, и полувоенным внутренним распорядком), но – суженный до предела.
     И опять все герои собраны воедино и действуют, подчиняясь некой сторонней воле. И все они, соответственно, выглядят как статисты. Или, что точнее – как подставные лица (впрочем, они таковыми и являются). Кроме, разве что очень уж неудачно подвернувшегося под руки Карлу смотрителя Библиотеки... Этого скоропостижно состарившегося и сбитого на взлете пассивного голубя действительно жалко. «Однополые» пристрастия (будь то Ури или Карл, а до них еще, наверное, с десяток залетных соколов, вряд ли отвечающих ему взаимностью, но с таким же удовольствием пощипывающих подобострастно подставляемые перышки...), эпилептические припадки и какое-то космическое одиночество – вот три составляющие его натуры, один вид которой кого угодно может довести до... чего угодно. Что и происходит. И вновь – почти по тому же сценарию.
     Ури пользуется своим, для него непонятным, но очень кстати возникшим, привилегированным положением и использует ревностного служащего со всей страстью и прилежанием. Нет, до логического конца и здесь дело не доходит. Ури, похоже, искренне не понимает причину столь заботливого к себе отношения и принимает все как должное. Кабы этим все и ограничилось – пусть себе тешится! Однако, в который уже раз приходится с сожалением признать очевидным тот факт, что молодой человек хорошо усвоил приемы своей «мамки» и действительно оказался отличным учеником. Он еще не то чтобы переступает через головы (увы, и этим ему придется заняться несколько погодя), но уже не глядя себе под ноги, достаточно бойко и стараясь не оглядываться, семенит спортивным шагом к не им поставленной, но очень желаемой цели. И так же – достигает ее.
     Напомним. Место действия второго романа трилогии «Полет бабочки» – Всемирная библиотека, - затерянная где-то в глухомани Северного Уэльса.
    Но в отличие от первого случая, перед нами не обывательская группка бюргеров, по своему достаточно примитивная, а – стайка «круглоголовых», слетевшаяся со всех материков на предлагаемую дармовщинку.
     Попробуем, не вдаваясь в подробности (они еще ждут своего счастливого часа и дотошного исследователя), нескольким штрихами обрисовать «картинку».
     То, почему и как именно в Англии встретились Ури и Клара, а потом «материализовался» Карл – этот рассказ мы оставим за скобками. Хотя бы потому, что Нина Воронель это уже объяснила – лаконично, увлекательно и абсолютно правдоподобно. Потому как, жизнь ежедневно преподносит нам сюжеты еще более замысловатые, чем предлагаемый в данном случае...
     Присмотримся, насколько это возможно - ненавязчиво, к приглашенной публике. Все гости так или иначе являются, образно говоря, служителями Книги. Речь, конечно, не о Библии. Ведь перед нами не монахи и не монастырь, и Нина Воронель – не Умберто Эко...
     Казалось бы, что может быть с к у ш н е е пансиона для далеко не бедненьких постояльцев (как оказывается), собравшихся только лишь для того, чтобы... три раза в день приветствовать друг друга за общим столом и, вырывая чуть ли не из рук – опять же друг у друга – плохо испеченные крекеры и бисквиты, и кое как нарезанные бутерброды, запивая все это традиционно отвратительным «аглицким кофэ», - без умолку болтать (другого слова просто не находится, извините) о чем угодно и с кем попало?
     Ан – нет!
    «Полет бабочки», как «Ведьма и Парашютист», - читается, что называется в один присест, на одном дыхании. Нина Воронель каким-то чудесным образом «обнаружила» те единственно верные тон и ритм, благодаря которым (достаточно непривлекательное само по себе) место действия – как бы затушевывается, и с какого-то момента становится практически все равно, где и под какой крышей встречаются ее «почти антигерои». Это, увы, приходится признать. Ибо все они, собранные воедино, выглядят просто кучкой интриганов.
    Ури. Положения не спасает даже тот факт, что он выступает (выволоченный чуть ли не за волосы из теплой постели представителями Отдела внешней разведки Моссад и вынужденный сменить фермерский комбинезон на цивильный костюм псевдоученого из немецкого университета...) в роли защитника интересов своей давно уже покинутой Родины.
     В роли – подставной пешки, передвигаемой невидимой, но опытной рукой неизвестного Гроссмейстера, доведенной почти до края и... не ставшей в конце партии ферзем. И – не с его помощью выиграна комбинация...
     Клара.
    Эта «молодящаяся красотка», привыкшая расставлять сети и ловить в них все, что движется и блестит, сама оказывается жертвой умело закинутого невода. И, естественно, гибнет в нем. Почти добровольно. Отказываясь в последний момент «нажать на тормоза» и тем самым начать все заново. Вообще образ этой женщины (как никакой другой в трилогии) вызывает наибольшую «амплитуду колебания» представления о ней.
     Дама пресловутого бальзаковского возраста.
    Казалось бы, какой еще штрих можно добавить к этому портрету? Какое новое составляющее впрыснуть в - и так уже перенасыщенный вкусовыми добавками – опьяняющий коктейль? О чем еще до сих пор не сказанном – можно говорить?
     Нина Воронель – находит!
     «Полет бабочки» – это прежде всего название типичного англосаксонского кабачка. Со всеми атрибутами «узнаваемого мира». Посмотрите сами и убедитесь.
    Но – полет бабочки – это судьба женщины, не успевшей надышаться воздухом свободы, не сумевшей удержать в своих ладонях призрак вечной молодости и красоты, так и не узнавшей истинного значения происходящих с ней метаморфоз. И – покинувшая этот мир в почти счастливом неведении, на грани ошеломляющей и ничего хорошего не сулящей разгадки Тайны...
     Здесь я вынужденно подчеркиваю это «почти». Потому как, давно уже ставшая само пародийной фраза: «Прости, Господи, - не ведаем, что творим», никого уже не утешает и не спасает от осознания того, что за все содеянное придется отвечать, и уже – при жизни, какой бы мимолетной по сравнению с небытием она не представлялась.
     Другое дело – решение Автора.
     Карл (Гюнтер фон Корф).
    Вынырнув из небытия и нацепив маску ученого гуманитария из Советской Чехословакии, Карл (что очень характерно) идеально вписывается в узкий круг ему «подобных». И после некоторой оторопи, вдруг начинаешь понимать, что этот стремительный, на грани срыва в бездну, вираж – четко рассчитан и исполнен виртуозно. И какие бы идеи не пропангандировал, как бы экстравагантно не вел себя молодящийся плейбой, - всё будет воспринято если не «на ура», то уж с обязательным (а как же иначе? – либерализм нынче моден!) пониманием. А понадобится – и с поддержкой, пусть самых бредовых, но захватывающих дух смелых идей.
     Чем «ученый из соцлагеря» и пользуется. Тем паче, в его арсенале, помимо начитанности (и тут приходится «отдать ему должное»), принимаемой за фундаментальные знания, - имеется и такой стратегический запас, как обольстительная внешность.
    Карл (дабы в дальнейшем избежать путаницы с его кличками - будем называть его этим именем, под какими бы он сам не выступал или не скрывался), одержав свою первую, достаточно легко доставшуюся ему победу на поле... высоконаучного трепа, столь же стремительно уложив на лопатки (мало сказать – не сопротивляющуюся), готовую принять любую предлагаемую позу в любых прилагаемых обстоятельствах, залетную Красотку (бедная Клара...), - приступает к главному заданию.
     Очевидно, что речь не идет о научных или литературных изысканиях. Хотя – великолепный оборот! – благодаря именно им (вроде бы, никому не нужным и недоказуемым в принципе) бывший террорист себя и обнаруживает...
     Карл, как выясняется, в глухом подполье времени не терял. Он размышлял о жизни и смерти... чьей бы Вы думали?
     О – Вагнере и Бакунине.
    Ни больше, ни меньше. Почему о них? Да всё просто. И, кто его знает, может быть, - гениально.
     Бакунин Мишель – русский (сам по себе факт ничем непримечательный) революционер-террорист! Один из основателей и вдохновителей европейского движения анархистов.
     Вагнер Рихард – придворный композитор и главный дирижер Королевской Оперы в Дрездене. Сочинивший оперу «Кольцо Нибелунгов», «Полет Валькирии», «Сумерки Богов» и др. Представитель, я бы сказал, атласного антисемитизма...
     Что общего, кроме временного отрезка жизни, может объединять этих людей?
     Любовь.
    Нет, не к культурным ценностям своей эпохи и достижениям цивилизации. Не к ближним и дальним своим. Не к бесконечным проявлением Божьего промысла на всё еще головокружительно красивой Земле. И даже – не к Его антиподу.
     Любовь – друг к другу.
     Попробуем (опять-таки не особенно вдаваясь в излишние подробности) если не понять, то хотя беспристрастно взглянуть на эту, с позволения сказать, идиллию.
     Но сначала – отвлечемся на минуту-другую. Кое что уточним.
    Помните, тот дневник (красную тетрадь), который нашел Ури, докапываясь до причины исчезновения Карла из замка? С помощью несчастного смотрителя Библиотеки, Ури все-таки прочитывает зашифрованные записи некоего Гюнтера фон Корфа. Не понимая еще значимости своего открытия, он мается и мечется от бессильной ярости и невозможности прижать к ногтю эту, ставшую уже почти осязаемую, Тень.
     И тут этот господин, говорящий на нескольких языках, (что в его Чехословакии – обычное дело, разумеется), сам заявляет о том, что он является автором исследования о... жизни Вагнера и Бакунина.
     Продолжим.
    Сейчас не время и не место, поэтому не будем столь же подробно, как это делает Нина Воронель, и уж тем более – с таким же пристрастием, пересказывать подробности знакомства королевского возлюбленного и отщепенца революционера. Тема однополой любви, будь то «голубые или розовые», столько раз трансформировалась в европейском сообществе (от принудительного умолчания о них - до пренебрежительных установлений о браке между ними), что, о каком бы то ни было новом взгляде на эту проблему почти невозможно говорить. Не потому ли и в романе упоминание о ней – не более чем простая констатация факта.
     Вагнер и Бакунин (в представлении и интерпретации Карла) – разрушители буржуазных основ существования. Сами же они, как и полагается всяким ниспровергателям, не то чтобы не отказываются, но – прежде всего – заботятся о своем благополучии. Это у них как-то само собой получается.
     Вагнер, например, пользуясь «особым» к нему отношением короля Людвига, пользуется государственной казной как своим карманом, выпрашивает себе «особое» положение при дворе, благосклонно принимает в дар Театр имени Себя любимого, позволяет себе ненаглядному попеременно иметь жену – одну, любовниц – сколько осилит, и –любовника, тоже одного, но самого Вашевеличественного! А среди предполагаемых друзей выбирает, конечно же, модного бунтаря-одиночку (Бакунина), влюбляется в него, любуется им, скачущим по баррикадам, и, естественно, предает его. Воспитание, наверное, сказывается.
     Несмотря на то, что перед нами (наверное, изначально задуманный как детектив) триллер, проблемы разрешаемые в нем – перехлестывают за край обозначенного жанра. Произведение Нины Воронель – не развлекательное (пусть, при этом – увлекательное) чтиво. В «Полете Бабочки» – как бы подан роман в романе. И те, кто еще только будут читать трилогию, должны быть готовыми к тому, что им предстоит потрудиться прочесть эту часть.
     Отвлечься от «автора» исследования и обратить внимание на тему. Сделав это, мы очень скоро убедимся в следующем: перед нами вновь опровергнутая истина и доказанная аксиома – Гений и злодейство, - эти два понятия совместимы.
     Вагнер не понес прижизненное наказание за свое предательство, а Бакунин - за свои преступления. Хотя последний отсидел несколько лет в «одиночке» в России, - похоронен был в сытой и великодушной (скорее – равнодушной) Швейцарии и (что тоже очень характерно!) – «начертан» на символическом знамени и... забыт чуть ли не в тот же день всеми своими соратниками и учениками. Хорошо хоть – не оболган.
    Вагнер же «забыл» о нем еще при его жизни. И вряд ли это произошло потому, что к старости он вдруг изменился или страдал провалами памяти. Так ему, потешившему свое самолюбие и до отвала наевшемуся «свободы, равенства и братства», просто было удобней. А свои комплексы (попросту говоря – свою трусость) этот лицемер в своих «бессмертных» сагах «поборол» и превратил в бесконечное воспевание Силы, Мужества и Чести. Вот так.
     И именно это «преображение» привлекло к нему «историка и ученого» Карла. В этом месте они «сошлись и сплелись в объятиях», сразу обнаружив родственность душ и сходство взглядов.
     Протаптывать некий путь, но не мостить его собою. Призывать и поучать, но не следовать своим же лозунгам. Появляться «на передовой», но – укрывшись за спинами воюющих, и... т.д.
     ...Ури (хорошо помнящий, как и чем пахнет чужая кровь) не мог не почуять в потерявшем нюх краснобае и ловеласе врага. А «взявши след» – не упустить. Уж чего в нем нет и не было, так это умения убивать. Азарт охоты – легко объясняется молодостью и... оскорбленным самолюбием, к тому же – ревностью (сначала Инге, потом «мамка» Клара)...
     А Нина Воронель – опять – не находит (может быть, и не ищет) иного решения проблемы. Смерть – вот единственно возможный выход из (и снова – почти) любой ситуации.
    Вторая, как и первая книга, приводит нас все к тому же. Мы вновь убеждаемся в том, что какими бы значительными и самостоятельными не казались мы сами себе, обязательно найдется некий «шейх», и мы закружимся в водовороте чужих, неведомых и ненужных нам страстей, и будем действовать по указке «свыше», не подозревая об этом.
     И нелишнее тому доказательство – оставленные в полнейшем недоумении персонажи оборванного на полуслове спектакля...
     А наша дорога - «Дорога на Сириус». Перед нами теперь – третья часть и финальное действо.
     Вслед за оставшимися в живых Ури и Карлом, пренебрегая красотами двух побережий Ла Манша, перенесемся и мы на крыльях любви и ненависти... куда бы Вы думали? Верно! – в спешно покинутый и незаслуженно забытый, уже успевший понравиться нам средневековый Замок.
     И вновь встретимся с баронессой Инге.
     Вспомним Клауса, а заодно – познакомимся и с его суженой, бродяжкой -калекой Хелькой.
     И наобщаемся до чертиков с его матерью – еще одной невольной убийцей – Мартой.
     И – с еще одной – уже вольной, по которой плачут все тюрьмы всех прогрессивных стран мира. И судя по всему – будут еще долго плакать...
     Нам даже «посчастливится» послушать проповеди-откровения некоего Магистра на празднике восхождения к Сириусу, но не в пример нашим горемыкам - избежать почти всеобщей участи великого самосожжения во имя прихода (как Вы уже снова догадались) Того, кто спасет мир в очередной раз...
     И останутся в этом очищенном мире совсем уже немногие. Но будут ли они рады этому? Мне показалось – вряд ли.
     ... Учитывая объем услышанного, я постараюсь коротко, насколько это возможно, обрисовать заключительную часть трилогии.
     Известную преамбулу, гласящую: - Преступник всегда возвращается на место преступления. – Можно было бы поставить подзаголовком к «Гибели падшего ангела».
     Примечателен тот факт, что «чистеньким» не остался никто. И если Ури только «прикоснулся» к трагедии, лишь «едва замарав рукав», Инге – нехотя поучаствовала в представлении, слегка «испачкалась», но осталась живой, правда при этом - подтолкнула одного (Клауса) в могилу и свела другого (своего не родившегося) ребенка туда же, то Карл – вновь оказался заляпанным грязью и (что гораздо страшнее и отвратительней) кровью по шею, и в оной, наконец, захлебнулся.
     И – несколько слов о Марте. И Клаусе.
     Марта.
    В другом случае, откровенно говоря, этой «представительнице» прекрасной половины человечества не стоило бы уделять ни минуты свободного времени. Беда, однако, в том, что «Дорога на Сириус» – это прежде всего - описание её пути...
    По канонам всех нормальных религиозных конфессий - гореть ей вечно в Геенне огненной. И вот здесь (противореча самому себе) вынужденно скажу: - Не ведала, что творила!
     Вообще, образ Марты в третьей книге, как это не покажется странным на первый взгляд, - доминирующий. Ибо она, будучи более чем второстепенным персонажем первого романа, не упоминаемая во втором, в «Дороге на Сириус» – отвоевала-таки право первого голоса. И заголосила так, что мало никому не показалось. И наши, такие умные, образованные, хитрые и самостоятельные главные Герои (Инге, Карл, а следом за ними - Ури) – капитулируют перед нею безоговорочно. Безропотно подчиняются не Личности, а – стихии, и как барашки на закланье, волочатся вслед за ней... на бойню.
     Абсурдность ситуации подчеркивается еще и тем, что Хелька (так же, как и Клаус – изувеченная, но – людьми), пожалуй, единственная, кто противостоит этому маразму и пытается хоть что-то сделать, докричаться на своем дурном диалекте до (враз и навсегда), одуревших от осознания своего всемогущества, «лучших» мира сего... Естественно, она проигрывает эту партию. Но это – тот самый случай, когда поражение сродни победе.
     Недаром же Нина Воронель – оставляет ей «на память» от Клауса долженствующего родиться ребеночка...
     Степень незащищенности человека в обществе тем заметнее и пагубнее, чем сильнее его удаление, отстранение от «своей» прослойки. Именно это и происходит с Мартой. Попытавшись вырваться из «своего» окружения (клюющего, но худо-бедно и кормящего ее), она сразу же попадает, как кура в ощип, в зону абсолютного забвения. Попытавшись вырваться из нее и вытащить своего сына Клауса, она только еще больше запутывается. И происходит с ними то, что, может быть и можно назвать превращением, но уж – никак не прекрасным.
     А грех совращения лежит на так называемых «ловцах человеческих душ». Не потому ли Нина Воронель отдает на откуп не добрую часть романа истории появления и «вознесения» сообщества, именуемого себя... А впрочем, - несть им числа и имя им – проклятое.
     Клаус.
     Единственный человек в трилогии «Гибель падшего ангела» – от первой до последней страницы – действительно напоминающий воплощение внеземного существа. Люди, окружающие его, - в большинстве своем гораздо более похожи на нелюдей, чем этот «недоразвитый» подросток, не могущий (не желающий!) понять и принять их стандартизированный порядок, терпящий и, если прикажут, прославляющий любые проявления сатанизма, но – на дух не переносящий «святую простоту»...
     Клаус погиб – бездарно и бездумно. Как-то (в общей суматохе, которая тоже показана несколько смутно и поспешно) не заметно. И оплакан он был «не по-людски». И «Ангелом» назван не он... Нина Воронель – на мой взгляд – вправе рассчитывать на читательский спрос и успех трилогии «Гибель падшего Ангела».
     За внешней, кажущейся простотой текста и видимой незамысловатостью сюжета – «скрывается» не бросающееся в глаза, но истинное - мастерство.
    Обращение к теме «не сегодняшнего дня» в наше, мгновенно устаревающее время, - это уже поступок, требующий не только бесспорного таланта, знания материала и умения пользоваться им, но и решительности, твердости руки. Именно эти качества и отличают (в данном случае) прозу Нины Воронель.
     Перед нами книги, в которых личный, несомненно уникальный жизненный опыт Автора – не довлеет над текстом, не подменяет собою, пусть и вымышленный (а иначе, о каком искусстве можно говорить?), но оригинальный путь ее героев. Но и вялого «самотека» в текстах нет.
     Я уже обращал внимание читателей на то, какими, не допускающими вариантов, способами Нина Воронель решает возникающие в трилогии проблемы. С этим можно (и, может быть, нужно) не соглашаться. Любое решение возникающей проблемы в литературе – субъективно.
     Оскар Уайльд как-то сказал, что между природой и искусством не может быть ничего общего, кроме со вкусом подобранной бутоньерки...
     Тель-Авив 2001.