Дорога на Сириус

МАРТА

Марта давно потеряла счет времени - сколько она уже торчит, как нищая попрошайка, у своих собственных ворот, перед запертой дверью собственного дома? От этого стояния ноги затекли и пальцы онемели, стали совсем нечувствительные. А коленки и того хуже, коленки что-то стали ее подводить, - чуть она постоит лишнее, как они подкашиваются, не хотят ее держать, хоть падай на месте. А ведь она сильно похудела за последний год, и живот у нее опал от строгой жизни в Карштале, от вареных овощей и постных обедов без мяса и шпека.
Мысль о шпеке внезапно обожгла небо обильным потоком хлынувшей в рот слюны, вкус которой Марта, казалось, забыла навсегда. Она отогнала от себя соблазнительное видение чуть скользкого, розоватого, с бордовыми прожилками бруска сала и тяжело плюхнулась на крыльцо, не в силах больше стоять. Однако холод каменных плит крыльца быстро пробрался сквозь тонкую ткань юбки и снова поднял ее на ноги. Тогда она решила попробовать медитацию. Осторожно оглядевшись, не следят ли за ней соседи, она обогнула дом и вошла в сад, но тут же сама на себя рассердилась - или она не имеет права входить в свой собственный сад? Для медитации она выбрала старую вишню, которая пару лет назад перестала плодоносить из-за какой-то неопознанной болезни, и прислонилась спиной к ее шершавому стволу.
Конечно, это было совсем не то, что прислониться к гладкому стволу секвойи в карштальском парке, но ведь к секвойе они ходили не для медитации, а для для общения с космическими силами. А для медитации и вишня сойдет.
Марта сложила ладони корыточком, закрыла глаза и попробовала погрузиться и раствориться - для этого нужно было думать о чем-нибудь отвлеченном, вроде дороги на Сириус. Марта долго не могла сосредоточиться, пока ей наконец не удалось подвесить под веками эту дорогу в виде радужного моста, переброшенного с одного края неба на другой. Вокруг моста кружились облака и планеты, а она под музыку шагала по радужным дугам, крепко держа Клауса за руку. И это было замечательно.
Но самым замечательным было то, что за другую руку ее вел тот самый Юрген, которого Мастер назначил ей в мужья в начале ее жизни в Карштале. Это было славное время - все были добры к ней, а по ночам после прощальной молитвы Юрген ждал ее в постели. Он каждую ночь щипал и гладил ее, приговаривая "Ну и задница! Чистое сало!", и ей было хорошо. Но через три месяца Мастер вызвал Марту к себе и объявил, что Юрген ей больше не нужен, потому что накопленной ею эротической энергии уже достаточно для космического перехода.
Марта еще не была тогда такой усталой, как сейчас, и она первое время упрямо поджидала Юргена после вечерних церемоний в надежде уговорить его хоть разок еще с ней переспать. Но он каждый раз вырывался из ее цепких объятий, отталкивал ее и убегал, потому что Мастер отправил его к притворщице Ренате, которая ночи напролет с воплями бегала по парку в чем мать родила, утверждая, будто у нее в икрах открылись непереносимые судороги. Тогда и Марта обнаружила, что у нее открылись судороги не только в икрах, но и в щиколотках, но Мастер не вернул ей Юргена, а прописал строжайшую диету, от которой ей скоро стало все равно, будет она спать с Юргеном или нет.
Зато сейчас, когда она представила себе, как они с Юргеном рука об руку шагают по мосту, ведущему на Сириус, к ней вдруг вернулась надежда на то, что там, на Сириусе, все будет иначе. Видение это длилось один короткий миг, потом его заслонили какие-то лица, много-много лиц, в основном ненавистных, вроде лица притворщицы Ренаты. Марта вспомнила проповедь Мастера о том, что от ненависти добра не будет, и поспешно открыла глаза, чтобы от этих гнусных лиц избавиться.
Вокруг все было почти как раньше - деревья шуршали листвой, и солнце по-прежнему торчало посреди неба, но из леса уже потянуло прохладной сыростью, предвещающей близкий вечер. Часов у Марты не было, в Карштале часы носить не полагалось, но она и без часов чувствовала, что рабочий день Клауса давно уже кончился. А он все не шел и не шел. И, в конце концов, она решилась оставить свой пост у ворот и отправиться его искать.
Однако поиски ни к чему не привели. Клауса не было нигде и никто его не видел - ни в супермаркете, ни в церкви на спевке хора, ни возле цветочного магазина, где после школы подрабатывала Хелька. Хельку тоже не видел никто. И тут Марту начала мучить тревога - уж не сбежали ли они?
Но откуда они могли знать, что она приедет именно сегодня? Ведь она нарочно не предупреждала Клауса о своем приезде, заранее решив застигнуть его врасплох, чтобы он не вздумал увильнуть от своего обещания поехать с нею на церемонию в Каршталь. Да и о самой церемонии она не рассказывала никаких подробностей, а говорила о ней туманно и загадочно, чтобы не испугать сына грандиозностью предполагаемого события.
От напряженного беганья вверх и вниз по извилистым улицам Нойбаха мозги Марты совсем затуманились, и ноги сами привели ее к кабачку "Губертус", куда она много лет подряд привыкла приходить, как к себе домой. Конечно, она ни за что бы не пошла туда в здравом уме, хоть теперь там не было ни Эльзы, ни Вальтера, а вместо них хозяйничал ее братец Гейнц, снявший у них кабачок в аренду. Потому что братец Гейнц, который никогда не был ей настоящим другом, стал ей настоящим врагом с тех пор, как она отряхнула с себя прах земной жизни и уехала жить в Каршталь.
Дело было не только в том, что Гейнц вообразил, будто у него есть права на половину родительского дома, который Марта имела наглость отписать Мастеру. Гейнц утверждал, что он был готов уступить эту половину своей идиотке-сестре, но уж никак не наглому вымогателю из Каршталя. Дело было, конечно, не в доме, а в общей единогласной враждебности к самой идее жизни в Карштале.
Марта сразу почуяла эту враждебность, как только толкнула тяжелую дверь кабачка и на миг примедлилась на пороге, вдыхая густой дух жареного на сале лука. Вызванный этим запахом к жизни образ сковороды, наполненной шипящими золотистыми шкварками, был куда заманчивей давешнего радужного моста, переброшенного с одного края неба на другой. И Марта сдалась. Делая вид, что она не замечает едкой неприязни, вспыхнувшей во встречном взгляде брата, она затворила за собой дверь и промяукала с преувеличенной кротостью:
- Принимай гостью, дорогой братец, мяу-мяу. Или ты мне не рад, мяу-мяу?
Когда они последний раз перемолвились словечком, год назад или даже два? Да и словечко-то было крайне нелюбезное, вовсе не братское. Но кто старое помянет, пусть откусит себе язык. Однако Гейнц хоть старое припомнил, язык себе не откусил, а, наоборот, смолотил им вполне братскую фразу:
- А чему тут радоваться? Век бы глаза мои тебя не видели.
- А и не увидишь больше, милый, не увидишь. Я ведь не просто так, я навек проститься к тебе пришла.
Слова эти вырвались у Марты против воли, под натиском непереносимо-зазывного аромата, струящегося из-за неплотно притворенной кухонной двери. Две-три головы оторвались от пивных кружек и с интересом повернулись к Марте, давая понять, что она ляпнула что-то лишнее, строго-настрого запрещенное и огласке не подлежащее. Но ее уже понесло, - обостренное голодом и долгим воздержанием чутье подсказывало ей, что только разжалобив Гейнца, она сможет получить от него даром заветную тарелку румяной, густо посыпанной шкварками жареной картошки. А денег на эту роскошь у нее не было. Ей дали с собой только тридцать шесть марок на автобус - в два конца ей, и в один Клаусу.
Вспомнив про автобус, Марта заволновалась - а вдруг она опоздает, - и поискала глазами стенные часы, висевшие когда-то над стойкой бара. Часов там не было, от них остался только темный круг на выцветших полосатых обоях, а спросить Гейнца, который час, Марта не решилась, - у них в Карштале знать время не полагалось. Время считалось злом, главным препятствием на пути к космической свободе, оно было суетной выдумкой суетных человечков, оскверняющих тело и душу мелочными заботами и грязными делишками. И Гейнц, конечно, был одним из них, но Марте так нестерпимо хотелось картошки со шпеком, что она готова была его простить - все же когда-то он был ее братом, до того, как она ушла отсюда и нашла себе истинных братьев и сестер.
- Ты еще вспомнишь обо мне и заплачешь, - сказала она горько и не в наказание, а от всей души. - Ты еще заплачешь, но будет поздно.
Из-за кухонной двери выглянула любопытная кошачья мордочка жены Гейнца, Лотты, которая демонстративно перестала разговаривать с Мартой много лет назад, еще до своей свадьбы. Подогретый вниманием жены, Гейнц решительно перешел в наступление:
- Куда же это ты собралась, уж не в заграничную ли поездку? - съехидничал он, явно намекая на нищенский статус сестры.
Марте стало так обидно, что она не удержалась:
- Я собираюсь перенестись в астральное пространство! - объявила она, сама ужасаясь тому, что говорит. Ведь Мастер тысячу раз повторял, что это страшная тайна, которую никому нельзя открывать.
- Что еще за пространство? Просранство, что ли? - радостно подхватил ее слова Гейнц. - Засральное просранство!
- Засральное просранство! - восторженно взвизгнула Лотта, заколыхавшись всеми округлостями своего сильно располневшего тела.
- И что ты там потеряла? - продолжал допытываться Гейнц. - Или тебе в Карштале сортиров для чистки нехватает?
Головы за столиками радостно заржали, и Марта вдруг заплакала в голос, как маленькая. Раскачиваясь из стороны в сторону и громко шмыгая носом, она оплакивала свою несчастную незадавшуюся жизнь, которая кончится сегодня в полночь и никогда больше не повторится, и своего неблагодарного придурка-сына, которого только она способна вырвать из цепких искривленных лап его гнусной польской девчонки. Она оплакивала своего грубияна-брата, которого ей придется покинуть в этом грязном, обреченном на гибель мире, и завсегдатаев кабачка, которые, даже не подозревая об уготованной им страшной судьбе, весело потягивали пиво из кружек. Ей вдруг стало их всех ужасно, ужасно жалко, - за то, что она покинет их тут навсегда, но еще жальче ей стало себя, - за то, что она никогда больше сюда не вернется и не увидит ни этих пьяниц за столиками, ни сердитого Гейнца, ни его противную Лотту, разжиревшую на нечистой пище, перекрывающей человеку вход в светлый астральный простор.
Рыдая все громче, все исступленней, Марта попыталась представить себе, будто все страшное уже позади и она летит в астральном пространстве, одной рукой сжимая руку Клауса, а другой - руку неверного Юргена, которого Мастер давным-давно отобрал у притворщицы-Ренаты и приставил к молоденькой припадочной девице, убежавшей в Каршталь из богатого дома в Мюнхене.
На миг это ей удалось, она даже увидела, как они втроем идут по радуге, переброшенной с одного края неба на другой, но тут у нее перед глазами непрошенно закачалось прыщавое лицо мюнхенской девицы, - такое, каким оно было до того, как Юрген взялся за ее исцеление. Лицо это все разрасталось и разрасталось, пока не заслонило собой и небо, и радужный мост. Тут Марта испугалась, что в наказание за недостойные мысли о Юргене и о картошке со шкварками ее не впустят в астральное пространство. Незачем ей было заходить в кабачок Гейнца и поддаваться его нечистым соблазнам.
Она бросилась к двери и опрометью выскочила в сгущающиеся сумерки, не зная, будет ей даровано прощение или нет.

ХЕЛЬКА

- Ты не захватил из замка чего-нибудь поесть?
- Не-е. Я так задержался, что не успел заскочить на кухню.
Хелька тесней прижалась к Клаусу. Хоть вечер был теплый, колокольню продувал пронзительно ледяной ветер.
- Жалко. Если б чего съесть, может, было б не так холодно.
Клаус разомкнул Хелькины руки и сделал шаг к лестнице:
- Так я сбегаю, принесу чего-нибудь из дому?
Но Хелька обхватила его еще тесней:
- Ты что? Для чего, интересно, мы тут сидим?
Клаус смущенно заморгал - он забыл, для чего. Но Хелька напомнила:
- Чтоб она тебя не нашла. Она же тебя там поджидает!
- А может, она давно уехала? Глянь, ведь совсем стемнело.
Хелька втянула ноздрями налетевший порыв ветра и замотала головой:
- Нет, она еще тут. Бегает по улицам, тебя ищет.
Клаус даже не спросил, откуда она это знает, - он ей поверил безоговорочно, как всегда.
- Она что, так всю ночь и будет меня искать?
- Не, вряд ли, - неуверенно протянула Хелька, вспоминая исходивший от Марты острый дух решимости, - до последнего автобуса побегает и уедет.
- Так мы аж до последнего автобуса будем тут торчать? - Клаус прижался спиной к каменному столбу, поддерживающему колокол. - Меня уже ноги не держат. Я ведь сегодня за весь день не присел ни разу.
"Сейчас убежит", - всполошилась Хелька и с силой потянула его за рукав.
- Давай сядем на пол, только не тут, а вон в том углу. Там не так дует.
Клаус послушно соскользнул на пол, но тут же вскочил:
- Ну и холод! Пол просто ледяной!
- А мы сядем спиной к спине - вот так, - и будем друг друга греть.
Они посидели недолго, прижимаясь спиной к спине, и совсем закоченели, - хоть ветер внизу дул не так сильно, зато пол отсасывал из их тел все накопившееся за день тепло.
- Я больше не могу, - взроптал Клаус. - Я лучше спущусь навстречу мамке, чем тут мерзнуть.
Изворотливая Хелькина смекалка лихорадочно заметалась в поисках последней соломинки - ему что, ему ведь ее страхи неведомы, он сейчас и вправду сорвется с места и скатится с колокольни прямо в жадные лапы Марты!
- Знаешь что? Давай споем! - на последнем выдохе предложила она, не слишком надеясь на успех.
- Споем? - удивился Клаус, но с пола не поднялся, выжидая.
- Споем ту балладу, что мы в прошлый раз разучивали с пастором, - она напела несколько тактов. - "Летит в облаках шестикрылая птица, та-та-та-та-там!" Ты помнишь свою партию?
- "Горит в облаках золотая зарница, та-та-та-та-там!", - подхватил Клаус.
Голоса их сплелись и взмыли к небу, а дальше все уже было просто - мерно раскачиваясь в такт мелодии, Клаус и Хелька начали погружаться в теплое море знакомых звуков и слов. И не стало ни холода, ни ветра, ни зловещей тени Марты, поджидающей Клауса, чтобы навеки забрать его у Хельки и затащить Туда.

КАРЛ.

Едва только Инге, войдя вслед за Ральфом в тренировочный зал, включила свет, Карл понял, в чем секрет ее нового облика - она была беременна! Фигура ее, высвобожденная из тесного футляра золотого платья, не оставляла сомнений, что дело зашло далеко, месяцев шесть-семь, не меньше. О том, что поняла, увидев его, Инге, он подумать не успел - Ральф могучим прыжком вылетел из-за ее спины и со счастливым визгом стал бросаться на грудь Карла, норовя лизнуть его то в нос, то в ухо.
Пока Карл пытался отбиться от мощного натиска пса, он краем глаза заметил, как рука Инге, крадучись, скользнула куда-то за дверь, и в ответ на это почти неуловимое движение начала быстро раздвигаться
стеклянная витрина, отделяющая оружейный арсенал от внешнего мира.
Карл не стал проверять на себе, ее ли выстрелы так искусно изрешетили яблочко мишени, - он резко оттолкнул Ральфа и, сделав шаг вперед, обхватил Инге за плечи, так что его щека коснулась ее щеки.
- Инге, - прошептал он. - Это же я.
Хоть глаза ее и не узнали его с первого взгляда, тело ее немедленно отозвалось на его прикосновение - оно вздрогнуло и обмякло, словно хозяйка потеряла над ним власть. Карл испугался, что Инге сейчас упадет в обморок, но она быстро справилась с минутной слабостью и жестко уперлась локтями ему в грудь, отгораживаясь от его объятий.
- Это я, я, - не отпуская ее, повторил он. - Теперь ты меня узнала?
Ральф настойчиво втиснулся между ними, всем своим ликующим существом подтверждая правдивость этих слов. Не поверить Ральфу Инге не могла - уже не сопротивляясь, а лишь не подпуская Карла ближе, она расслабила локти и уперлась ему в грудь ладонями. Ладони ощущались куда мягче, чем локти, и Карл вместо того, чтобы преодолевать их нестойкое упорство, смирился и покорно предоставил свое новое лицо ее цепкому взгляду.
- Я тебя видела внизу во время экскурсии, - произнесла она, наконец, утвердительно, без всякой вопросительной интонации. - Значит, фрау Штрайх была права.
Будничность ее слов неприятно кольнула Карла. Он ожидал чего угодно - обморока, истерики, слез, даже грозного окрика "Вон отсюда!", - но только не этой равнодушной регистрации несущественного факта правоты какой-то несущественной фрау Штрайх. Неужели в душе ее не нашлось ничего лучшего, предназначенного ему, - ведь они не виделись столько лет!
Именно это она и сказала в ответ на его мягкий, но скорбный упрек, - а чего он, собственно, ожидал, они ведь и вправду не виделись столько лет! И ведь ни слова за все эти годы, ни знака не подал, что жив!
- Я вижу, ты вполне примирилась с мыслью, что меня уже нет в живых, - не удержался он, указывая на ее округлившийся живот. И тут же прикусил язык, он ведь здесь не для того, чтобы выяснять и обострять отношения.
- Ты что, вышла замуж? - кротко спросил он, стараясь загладить свою поспешную проговорку.
Но Инге слишком хорошо его знала, чтобы так вот сходу поверить в его кротость.
- Только не пытайся убедить меня, что прежде, чем явиться сюда, ты не выяснил досконально, замужем ли я и жив ли еще Отто.
- При чем тут Отто? - осторожно поинтересовался Карл, ни сполохом взгляда, ни дрожью щеки не выдавая рвущегося наружу рокового вопроса, - а что она знает о кознях отца? Неужто старый негодяй действовал в сговоре с нею?
Но Инге сама, без его побуждения приоткрыла завесу тайны:
- Мне казалось, что именно отец вынудил тебя сбежать отсюда так поспешно.
Что-то она знала наверняка и Карл, торопливо согласившись насчет зловещей роли ее отца, решился спросить, что же тогда нашли в замке полицейские. Брови Инге озадаченно взлетели вверх.
- Полицейские? Ты хочешь сказать, санитары скорой помощи? Они нашли Отто внизу, под лестницей красного зала, и никто не смог объяснить, как ему удалось туда скатиться.
Это звучало абсолютно неправдоподобно - какие к черту санитары?
- А как объяснил это сам Отто?
- Он был без сознания, с ним случился тяжелый удар. Просто чудо, что он остался жив, но он уже ничего не мог объяснить - ни куда девался ты, ни почему он попросил Клауса вызвать скорую помощь. Клаус говорит, что когда отец послал его вызывать скорую помощь, он чувствовал себя прекрасно. Да и потом весело смеялся и громко просил Клауса побыстрей катить его кресло.
Клаус вызвал для Отто скорую помощь? Невероятно, -
этот, до колик преданный когда-то Карлу дефективный мальчишка?
- Клаус? Да он же номер набрать не умел!
- Ты, я вижу, забыл. - номер скорой помощи не надо было набирать. У Отто была специальная кнопка, ее нужно было только нажать и все.
Кнопка действительно была, но кто мог подумать, что старый лис умудрится так обвести его вокруг пальца? А он-то, болван, все эти годы наслаждался мыслью о том, как он умудрился обвести вокруг пальца старого лиса! В чем-то он, конечно, его перехитрил, не свалившись во тьме на дно зловонной ловушки, и все же... Не поддайся он тогда панике, не пришлось бы ему сломя голову бежать из замка и, отказавшись от отлично продуманного плана, попасть в руки своих сегодняшних хозяев. Как глупо, как беспросветно, непоправимо глупо!
- Ты что? - привел его в себя голос Инге. Он, что ли, застонал или заскрипел зубами - совсем потерял контроль над собой! Карл поднял глаза и больно наткнулся на ее взгляд, не теплый и встревоженный, как когда-то, а неприязненный и отчужденный: - Обидно стало, что тебя так ловко обманули?
- И еще как обидно! Ты даже представить себе не можешь, как, - согласился он и торопливо добавил в надежде исправить положение. - Но я пришел сюда не для того, чтобы ворошить прошлое.
- А для чего? Чтобы утешить меня, что это не твой скелет мы нашли на дне сокровищницы?
- Скелет?
Значит, скелет все-таки нашли! И что с ним, интересно, сделали? Сдали властям или утаили? Верней всего, утаили, чтобы, не дай Бог, не выяснилось, что это скелет Гюнтера фон Корфа.
- Ну да, когда перестраивали подвалы.
Тут Инге вдруг осеклась и уставилась на него так, будто усомнившись в его реальности, на миг предположила, что он сейчас растворится в воздухе и исчезнет.
- И ты поверила, что это я?
Она молча пожала плечами - а во что еще ей было верить? Значит, все эти годы она считала его мертвым, но даже на миг не засветилась радостью, увидев его живым. Однако упрек так и застрял у него в горле - не надо сейчас об этом!
- Слушай, - искренно, от всей души взмолился Карл, внутренне содрогаясь от неоглядности ее равнодушия, но все еще надеясь, что это просто проявление уязвленной женской гордости, - хватит о прошлом!
- Разве у нас осталось что-нибудь, кроме прошлого?
Типично женский вопрос - неужто все же уязвленная гордость? Тогда надо действовать. Карл попробовал притянуть ее к себе:
- Мне сейчас очень нужна твоя помощь!
Но Инге сбросила его руки чуть ли не с отвращением:
- Я не сомневаюсь, что тебе нужна моя помощь! Иначе зачем бы ты сюда явился?
- Но выслушать меня ты все же можешь?
Она опять пожала плечами, словно пытаясь согнать со спины назойливую муху.
- Ладно. Только пошли на кухню. Я должна сесть, я устала.
В груди Карла шевельнулось что-то вроде ностальгии, когда он, откинувшись на спинку знакомого стула, увидел, как Инге знакомым движением засыпает мерную ложечку чая в знакомый заварной чайник. Заливши чай кипятком, она прикрыла чайник синим в горошек стеганым колпачком - кажется, новым, старый, похоже, был красный с мелким цветочным узором, - и тяжело опустилась в придвинутое к столу низкое кресло.
- Ну, что у тебя опять стряслось?
Грузное сползание тела Инге вниз по штофной обивке кресла было Карлу внове, оно выставляло напоказ и без того несомненные признаки ее беременности, - не исключено, что там даже не семь месяцев, а все восемь! Зато оно отлично ладилось с настороженностью ее голоса - она уже принадлежала другому, тому, кто заделал ее ребенка, и от Карла не ожидала ничего, кроме новых неприятностей.
Не имея даже малейшего понятия, кто этот другой - но уж наверняка не фрау профессор, - он начал осторожно, чтобы не спугнуть ее первой же фразой:
- Да, собственно, ничего особенного. Просто мне необходимо залечь на дно на несколько дней в таком месте, где никому не придет в голову меня искать.
- А тебя, как всегда, ищут, - это был даже не вопрос, а констатация факта.
Карл развел руками - прости, мол, но что поделать, уж такой я уродился. Он мог бы еще добавить: "воля твоя, хочешь, принимай меня таким, как есть, не хочешь, гони прочь", но поостерегся, - ведь может и прогнать!
- И как долго ты собираешься у меня прятаться?
- Я же сказал, всего несколько дней.
- Несколько дней - понятие растяжимое. Вряд ли тебе удастся пересидеть здесь Интерпол.
- Их я и не собираюсь пересиживать.
- А кого же?
- Чтобы это объяснить, я должен посвятить тебя во все подробности своей жизни за прошедшие годы. А я не уверен, что ты хочешь их знать.
- В подробности своей жизни ты не посвящал меня даже тогда, когда пересылал со мной бомбы.
Какое тут к черту безразличие! О безразличии оставалось только мечтать - ведь каждая новая реплика выявляла ее враждебность, да-да, нечего себя обманывать, именно враждебность, а не уязвленную женскую гордость! Поэтому Карл обошел молчанием опасное упоминание о бомбах, но Инге вроде бы и не ожидала, что он ответит на ее выпад. Она сняла с чайника синий в горошек колпачок и начала медленно наполнять чашки душистой коричневой жидкостью, как бы давая ему время обдумать, что он ей скажет. И он решился - а вдруг удастся вернуть потерянное, не любовь, конечно, любовь вернуть невозможно, но хотя бы былую симпатию.
- Поверь, это были нелегкие годы. Порой просто невыносимые. Я попал в такой переплет, из которого выход только на тот свет. Я перебрал все возможности и никакого спасения, понимаешь - никакого ! Разве что пулю в лоб. А сейчас мне, кажется, повезло - у меня в руках оказался документ, за который можно выторговать себе свободу.
- Ты собираешься кого-то шантажировать?
"Ах, какие мы чистоплюи, как мы презираем эти грязные сделки - шантаж, компромат, подкуп!"
- Успокойся, я никого не собираюсь шантажировать. Это вообще не личный документ, а политическая наживка, блесна, - понимаешь? На нее могут клюнуть самые неожиданные клиенты.
- Что же это такое? Ты просто распалил мое любопытство.
Придется ей что-то открыть, какой-то краешек правды.
- Да ничего особенного - просто кинопленка с десятком мало привлекательных морд. Однако есть коллекционеры, готовые за эту пленку хорошо заплатить.
- О, ты стал интересоваться деньгами?
- Не в деньгах дело. Они могут помочь разорвать страшную сеть, которая уже затягивается вокруг моего горла. Но мне необходимо хоть несколько дней, чтобы меня не успели найти и убрать. Ты поможешь мне, Инге?
Она не спеша поднесла к губам чашку:
- Если они тебя здесь найдут, они попутно могут убрать и меня?
- Но они никогда не найдут меня здесь. Им и в голову не придет меня здесь искать, - горячо воскликнул Карл, отгоняя некстати возникшее перед его внутренним взором видение красной тетради на черной лакированной крышке рояля. - Никому никогда я не открывал тайну этого убежища.
- Во что, во что, а в твою предусмотрительность я верю, - нелюбезно произнесла Инге поверх края чашки.
Глядя, как она маленькими осторожными глотками отхлебывает чай, он еще раз взвесил в уме опасную возможность, что тетрадь может привести кого-нибудь в замок. Да нет, бояться нечего, - ведь тетрадь извлекли из почтового ящика в Гейдельберге, а он не оставлял никакой ниточки, тянущейся из Гейдельберга сюда.
Нежно звякнул старинный фарфор - Инге поставила чашку на блюдце:
- Но тебя могут засечь, когда ты станешь налаживать с ними связь.
"О, ваше величество, вы уже торгуетесь! Значит, готовы вступить в переговоры?" Теперь, когда она начала поддаваться, главное было - ее успокоить:
- Я все продумал. Этого можно избежать, если ты мне поможешь.
- С какой стати я стану тебе помогать?
- У тебя нет другого выхода. Ты ведь не захочешь, чтобы меня нашли и убили у тебя на глазах.
- А если я тебя просто выгоню?
- Интересно, как ты это сделаешь? Добровольно я не уйду.
- Но я могу захотеть, чтобы тебя нашли и арестовали у меня на глазах.
Он впился глазами в ее глаза. Жизнь его была поставлена на карту - его воля против ее.
- Действительно можешь захотеть?
Она не выдержала его взгляда, наверно представила себе, как его арестовывают тут, у нее на кухне. Ресницы ее дрогнули:
- Не знаю. Пока не знаю.
Ее нерешительность необходимо было закрепить и превратить в готовность пойти ему навстречу - чтобы она, пускай неохотно, пускай против собственной воли позволила ему остаться в замке. Ведь если она не позволит, ему придется применить силу.
Карл поспешно отставил нетронутую чашку и отодвинул стул, намереваясь встать. Инге тут же уловила его намерение и вскочила на ноги, неловким движением смахнув свою чашку на пол. Чашка звонко раскололась на керамических плитках, расплескивая содержимое дрожащими коричневыми лужицами. Переступив через мусор на полу, Карл раскрыл объятия и двинулся к Инге.
В другое время Инге немедленно бросилась бы наводить порядок - собирать осколки, промокать лужицы тряпкой. Но сейчас она даже бровью не повела в сторону разбитой чашки. - защитно выставив вперед ладони, она стала пятиться прочь от протянутых к ней рук Карла. Он постарался не заметить ее попытки от него отгородиться.
- Неужто ты все забыла? - произнесли его губы со всей нежностью, на какую он был способен. - Как мы встречались почти во всех аэропортах мира, как мы ждали этих встреч, как наслаждались нашей неповторимой близостью?
Пятясь, стараясь увернуться от его прикосновения, она наткнулась спиной на препятствие - не на стену, а на большой, как-то не попавший до сих в поле зрения Карла новый телевизор. И словно ища у него защиты, быстро обернулась и нажала на красную кнопку в верхнем углу, вызвав этим к жизни разноцветное поле экрана. По экрану, размахивая полосатыми флагам, струилась разгоряченная толпа. Она чего-то громко требовала, время от времени кровожадно набрасываясь на припаркованные на ее пути автомобили.
Шум толпы на мгновение прервал поток мыслей Карла, и он поперхнулся недоговоренным предложением. Телевизор воспользовался этим и ловко сменил многоликую орущую толпу на одно единственное молчаливое лицо, запечатленное на фотопленке в полупрофиль-полуфас. Когда Карл осознал, что это лицо чешского профессора Яна Войтека на фоне фасада английской библиотеки, Инге уже успела обернуться и ахнув, уставиться на экран. После чего насильно выключать телевизор было бы поздно и бессмысленно. Уж лучше было услышать, что приговаривал официальный голос, сопровождающий показ первой фотографии, а за ней второй и третьей.
На остальных двух было изображено то же породистое лицо, только на одной в анфас на фоне книжных полок, а на другой - в профиль в момент оживленной беседы с темноволосой красавицей, жадно ловящей каждое слово профессора. Снимок этот вышел особенно чистым и отчетливым, - видно, профессора снимали с очень близкого расстояния. Неужто он был так увлечен Кларой, что даже не заметил, когда его фотографировали?
Тем временем, официальный голос, лишь вскользь упомянув имя профессора Войтека, объявил, что лицо на фотографиях принадлежит давно разыскиваемому Интерполом опасному террористу Гюнтеру фон Корфу. Пока голос перечислял давние и новые преступления знаменитого террориста, Инге неотрывно вглядывалась в застывшую на экране последнюю фотографию. Внимание ее было настолько приковано к сильно увеличенному, но четкому изображению, что Карлу показалось, будто она даже не услышала, о чем говорилось в экстренном обращении Интерпола к гражданам Европы.
Когда обращение Интерпола сменилось сводкой погоды, Инге, словно вынырнув из поглотившего ее омута, обратила на Карла устремленный куда-то сквозь него взгляд:
- Кто эта женщина? Где ты с ней встречался?
В ее глазах было так мало интереса к нему лично, что он при всем желании не смог бы объяснить ее очевидное смятение простой вспышкой ревности.

МАРТА

Марта с трудом добрела до церкви и рухнула всей своей тяжестью на холодную каменную скамью, много лет назад пожертвованную приходу Нойбаха безвременно овдовевшим герром Мюнде. Ног под собой Марта не чувствовала, да и вообще не чувствовала ничего, кроме усталости, но почему-то ни с того, ни с сего ей вдруг явился герр Мюнде, теперь тоже уже покойный. Однако Марте он припомнился моложавым и бойким, каким он был при жизни безвременно скончавшейся фрау Мюнде, когда поджидал по вечерам непутевую девчонку Марту, чтобы утащить ее в кусты за мостом. Мужик он был ничего, не хуже Вальтера, и кроме того иногда дарил Марте конфеты или духи, зато фрау Мюнде оказалась сущей фурией. Она не только перестала приглашать Марту убирать свой дом по субботам, но и распространила про нее такие слухи по всей деревне, что и другие хозяйки отказались от ее услуг.
Марте стало вдруг до слез обидно, когда она вспомнила, как у нее перед носом захлопнулись все двери, за которыми она могла заработать свои медные гроши, необходимые для прокормления. Неясно, с какой стати ей вдруг припомнилось такое далекое прошлое, ведь сегодня оно не имело никакого значения - она жила другой жизнью и могла только пожалеть этих глупых баб, перед которыми никогда не откроется сияющая дорога на Сириус.
И тут ее охватила настоящая паника - дорога на Сириус могла закрыться сегодня и перед нею. Она ведь так и не нашла Клауса, а скоро уйдет последний автобус и вместе с ним последний шанс попасть в Каршталь до полуночи, как велел Мастер. Нужно было срочно решать, продолжать ли искать Клауса или махнуть на эту затею рукой и вернуться без него.
Возвращение в Каршталь без Клауса означало бы, что она теряет его навсегда. И не просто теряет, а оставляет в руках этой кривобокой уродины Хельки, навеки лишая его возможность вылечиться и стать таким, как все - нормальным и счастливым. Материнское сердце не позволяло Марте это сделать, но где еще искать сына оно тоже ей не подсказывало. Она ведь уже трижды обошла весь Нойштадт, заглядывая в каждую возможную щель, и даже успела вскочить в автобус, отвозивший туристов на экскурсию наверх, в замок. Там наверху, заручившись обещанием шофера, своего бывшего соученика, не уезжать без нее, Марта упросила фрау Штрайх впустить ее на минутку во двор и помчалась к свинарнику. Дверь свинарника была заперта и свет внутри погашен, так что пришлось поверить фрау Штрайх, которую Марта всегда недолюбливала, что та своими глазами видела, как Клаус сел на велосипед и уехал.
Мимо проехал последнй автобус, направляясь к своей конечной остановке на площади у ратуши. Марта знала, что он пробудет там не больше пяти минут. Она уже начала с трудом поднимать со скамьи свое налитое свинцовой усталостью тело, как до ее слуха донеслись протяжные, хрустально-пронзительные аккорды, будто где-то высоко-высоко в небе запели ангелы.

ИНГЕ

Инге стоило большого усилия не вскрикнуть, когда она узнала Карла в этом чем-то смутно знакомом незнакомце. Узнала не его черты и не его голос, а тепло его ладоней на своих плечах и запах его дыхания на своей щеке. И это было еще страшней, чем просто узнать его и поверить, что он жив. Потому что он был сильнее ее. На ее стороне были только отсутствующий Ури и неродившийся младенец, а на его - ее многолетняя, и, как оказывается, не изжитая до конца привычка покоряться его рукам и его воле.
Первым делом нужно было сообразить, почему его новое лицо сразу показалось ей знакомым. Ведь у нее до сих пор просто не было случая взглянуть на это лицо, - или все же был? На задворках памяти шевельнулось и тут же исчезло видение из последнего часа экскурсии - тускло освещенная площадка лестницы, спускающейся в красный зал, а там, внизу, на окраине галактики обращенных на Инге глаз вспыхивает на миг чей-то убийственно знакомый взгляд. Вспыхивает, пронзает ее насквозь и тут же гаснет, так что она не успевает разглядеть источник. Но сейчас, словно на проявленной фотопленке, источник начал проступать из зернистого небытия - темный бобрик надо лбом, узкая полоска фатоватых усиков над слишком полной губой и твердый очерк подбородка.
- Я тебя видела внизу во время экскурсии, - произнесла она, первое, что пришло на ум, простое, обыденное, воздвигающее преграду между ее покорностью и его властью над ней. - Значит, фрау Штрайх была права.
Она тут же заметила, что ее реакция разочаровала его. Интересно, чего он ожидал, - что она зарыдает или потеряет сознание? Честно говоря, она была очень близка и к тому, и к другому, и потому почти запамятовала их стремительную перебранку, похожую скорей на перестрелку, чем на трогательную беседу старых друзей, встретившихся после долгой разлуки. В результате этой перестрелки они оказались на кухне, где каждый окопался за своей чашкой чая, чтобы продолжать в том же духе. И так они и продолжали, пока она сама, неизвестно зачем выскочив из-за стола, не включила телевизор, после чего их дружеская беседа из дуэта превратилась в трио.
Откровения телевизора оборвали последнюю связывающую их ниточку. Инге не поразило, что Карла снова разыскивают, в этом не было ничего нового, ведь его по сути никогда и не переставали разыскивать. Ее даже не слишком задело, что ему приписывают какие-то новые грехи, - что это могло изменить? Ей и старых было достаточно. В глазах у нее потемнело, когда она узнала оживленное лицо Клары, над которым интимно нависал профиль Карла, открывая для обозрения много раз целованное Инге ухо. Хоть Инге никогда не встречала Клару, она не могла бы спутать ее ни с кем на свете: Ури был просто помешан на матери, он наводнил их жизнь ее портретами и воспоминаниями детства.
А в последнем сбивчивом телефонном разговоре он проговорился, что там, куда его, отнявши у Инге, отправили со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями, он неожиданно натолкнулся на мать. Которая что там делала - любезничала с Карлом? А может, не только любезничала - ведь недаром сквозь восторженную вязь ностальгических рассказов Ури не раз прорывался намек на то, что его прекрасная мамочка слаба на передок. Не потому ли он был вне себя и будил Инге среди ночи своими расхристанными телефонными звонками?
- Кто эта женщина? Где ты с ней встречался? - не узнавая своего голоса спросила она, потерявши всякую осторожность. хотя отлично понимала, что Карл не должен заподозрить, будто между ней и Кларой есть какая-то связь.
- А что, ты ее знаешь? - поднял брови Карл.
- Откуда мне ее знать? - заторопилась Инге, лихорадочно подыскивая подходящее объяснение своему несвоевременному любопытству. - Зато я знаю тебя, особенно твою технику обольщения дам.
- А если я даже обольщал эту даму, тебе какая разница?
- Что значит, какая разница? - произнесла Инге автоматически, пока ее разум метался в темных закоулках подсознания, пытаясь выяснить, откуда ей грозит опасность. - Весьма красивая дама.
- Ты что, приревновала меня к ней?
- Нет, я приревновала ее к тебе, - как бы съязвила Инге, нащупывая, наконец, истинно опасную точку этой напоминающей ночной кошмар ситуации - Карл, Ури и прекрасная Клара. Нащупав опасность, она вынудила себя как ни в чем не бывало продолжить начатую пикировку, чтобы затушевать свой интерес к очарованной Карлом незнакомке. - Я представила себе, как она была разочарована, когда узнала, что ты ее вовсе не любил, а просто использовал.
Как ни странно, Карл попался на ее удочку:
- А тебе бы больше понравилось, если бы я ее любил?
Что-то в его тоне заставило Инге насторожиться - проблеск искренности, что ли? Она припомнила откровенно зовущий взгляд Клары и устремленный к ней наклон шеи Карла, словно он не мог противостоять магнетическому притяжению этого взгляда. Кто его знает, может он ее и впрямь любил, - настолько, конечно, насколько он вообще способен любить кого-то, кроме себя. Как бы то ни было, нельзя допустить, чтобы Ури застал Карла в замке!
- Что ж, если ты ее любил, то сейчас она должна быть разочарована еще больше.
Карл уже овладел собой и сделал неловкую попытку вырваться из сетей этого диалога:
-А ты верна себе! Все так же играешь в ясновидицу.
Чудно, это как раз то, чего Инге добивалась - вытеснить Клару и перенести внимание Карла на себя. Она вернулась к столу, увидела осколки разбитой чашки, сделала было движение подобрать их, но передумала и взяла с подноса новую чашку:
- Я и есть ясновидица, - сказала она примирительно, цедя из чайничка в чашку остатки остывшего чая. - Но, к сожаленю, я не могу разглядеть мелкие детали на таком расстоянии. Например, в какой стране находится этот красивый дом, на фоне которого тебя сфотографировали?
Уж не в Англии ли?
- Чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя.
Карл произнес эти слова вроде бы даже с дружеским участием, но искра раздражения, мимолетно вспыхнувшая в его глазах, подтвердила правильность ее предположения. Тем хуже, ведь она тогда ночью безошибочно узнала двухтактный писк английского телефона-автомата, требующего с Ури очередную монетку. К счастью, Карл, не умея читать ее мысли, по-своему истолковал пробежавшую по ее лицу тень.
- Я вижу, ты уже поняла, что сейчас мне просто некуда деться. Так что тебе придется меня здесь спрятать, хочешь ты этого или нет.
О да, это она поняла! Что от него не удастся избавиться, пока он не уладит свои дела. Если вообще его дела можно уладить. А если нет? В прошлый раз он не управился и за год, а сейчас, похоже, узел завязался слишком туго, чтобы оставить надежду на благополучную развязку.
- Ты голодный? - спросила Инге участливо, совсем как подруга жизни, и, не дожидаясь ответа, направилась к холодильнику, за открытой дверцей которого можно было хоть ненадолго укрыться от настороженного взгляда незваного гостя. Медленно перекладывая с места на место целлофановые пакеты с сыром, маслом и колбасой, она мысленно перебирала небогатый выбор имеющихся в ее распоряжении средств спасения. Телефонный звонок - но кому, куда? Да Карл и не даст ей позвонить - это он уж наверняка предусмотрел. Усыпить его, подмешавши в чай снотворное зелье из своей коллекции? Небось, и это он предусмотрел и будет каждый глоток сначала испытывать на ней. Но на это, в конце концов, можно было бы даже пойти...
- Что ты застыла там, Инге? Обдумываешь, как меня отравить?
Длинная рука Карла вынула из стиснутых пальцев Инге зажатые в них пакеты, - она даже не слышала, как он возник за ее спиной.
- Это неплохая идея, - невесело отшутилась она, распрямляясь. - Спасибо, что надоумил.
- Надеюсь, ты еще не успела подсыпать яду ни в сыр, ни в колбасу, - в тон ей невесело отшутился Карл, бросая пакеты на стол. - А хлеб у тебя есть?
Она двинулась было к буфету за хлебом, но дорогу ей преградил забытый за их дружеской перебранкой Ральф. Он вдруг вскочил со своего коврика, где все это время тихо лежал, притворяясь спящим, и, насторожив уши, рванулся к входной двери. За дверью что-то зашуршало, звякнуло и затихло. Ральф предупредительно тявкнул, скорей приветственно, чем враждебно, и в ответ в замке начал поворачиваться ключ. Кто это может быть так поздно - неужели Ури? Конечно, Ури, кто же еще? Ведь недаром с тех пор, как он уехал, Инге, предполагая, что он явится домой среди ночи, каждый вечер вынимала ключ из замка, чтобы он мог отпереть дверь.
Карл резко вскинул вверх руку и в кухне стало темно. Инге не сразу сообразила, что он просто погасил свет. Она поняла это только когда дверь распахнулась, открывая взгляду неожиданно светлый квадрат неба, в котором застыл приземистый женский силуэт.
- Зачем ты свет погасила? - свистящим шепотом спросил силуэт. - Прячешься от меня, что ли?
О Господи, Марта! Что могло принести ее сюда в такой час?
- Чего тебе от меня надо, Марта? - Инге не спешила зажигать свет, не зная, как Марта прореагирует на ее позднего гостя. Легкая струйка воздуха из коридора колыхнула прядь ее волос, и она не столько услышала, сколько почувствовала, что Карл выскользнул из кухни.
- Да включи ты, наконец, свет, - грубо выкрикнула Марта. - Или мы в темноте разговаривать будем?
- А о чем нам разговаривать?
- Не о чем, а о ком! Вот о нем - о моем красавце. Не хочешь на него полюбоваться?
С этими словами Марта пересекла кухню и как-то слишком уж агрессивно щелкнула выключателем. Перемена в ее внешности поразила Инге - в ровном розоватом сиянии, отбрасываемом старинным абажуром, было особенно ясно видно, как она похудела. Просто удивительно, что Инге узнала ее силуэт - от нее не осталось и половины.
- Да ты не на меня смотри, а на урода моего! - Марта ткнула пальцем в сторону входной двери. Лицо ее дернулось вслед за пальцем - Инге показалось, что ее осунувшиеся щеки приобрели даже некоторую экзотическую элегантность. - Это он меня сюда силком привел.
Инге обернулась - на пороге понуро топтался Клаус.
- Скажи ей сам, что ты надумал! - свирепо приказала сыну Марта.
- Вот... мамка говорит, вроде я пообещал... так она за мной приехала
И тут в памяти Инге шевельнулось смутное видение из другой, счастливой жизни, оборвавшейся с появлением Карла. Нагретое солнцем шоссе, младенец, колотя пятками Инге в живот, настойчиво требует теплой еды, Хелька, путаясь в словах, рассказывает про секту в Карштале, Инге порывается уйти, младенец продолжает требовать, но несчастная девчонка отчаянно цепляется за Инге и умоляет помочь. Неужто это было всего несколько часов назад? Что же Инге в конце концов пообещала Хельке, чтобы от нее отделаться? Наверняка что-то опрометчивое и совершенно невыполнимое.
- Я без вас не поеду, вот что... - заполнил провал в ее памяти Клаус. - Вы сами сказали, чтобы я без вас не ехал...
Неужто она пообещала сопровождать его в Каршталь? Нет, быть не может, такой глупости она не могла обещать, что-то тут не так.
- Вечно ты лезешь в мои с ним дела, - пожаловалась Марта. - И зачем он тебе? Просто мне назло и все.
- А если я не соглашусь... - начала было Инге и тут же осеклась. В уме у нее начал вырисовываться еще неясный, но дерзкий спасительный план.
- Как так, не согласишься? - взвыла Марта. - Уж пусть ты его, дурака, погубишь, - ладно, так ему, дураку, и надо! Но меня за что? Мне без тебя никак назад не попасть. Я ведь, его уговаривая, последний автобус пропустила.
- Ну завтра вернешься, какая разница? - закинула удочку Инге, хотя ответ знала заранее. Ей нужно было проверить надежность стремительно созревающего решения.
- Никакого завтра не будет, - меняя тактику, взмолилась Марта.- Если не сегодня, все! Церемония назначена на эту ночь. Кто опоздает, тому уже ничего не поможет. Другого разу не будет.
Инге начала неслышно отступать к выходу во двор, то и дело прикидывая в уме расстояние до двери, за которой притаился Карл - дотянется до нее его длинная рука или нет? Сознавая, что молчать нельзя, она постаралась продлить разговор первым подвернувшимся вопросом:
- И чего же ты лишишься?
- Что значит - чего? Всего лишусь! Навеки останусь тут, среди вас... - на этих словах Марта запнулась и вперилась взглядом в потолок, словно испугавшись чего-то, известного ей одной.
Инге сделал еще один шаг прочь от Карла:
- Так тебе среди нас плохо?
- Ну что у меня тут есть хорошего? - неясно почему оживилась Марта, вновь обретая красноречие. - Дом у меня отобрали твоими заботами, сын у меня - идиот!
- А тебе после церемонии другого, что ли, выдадут?
- Зачем мне другой? Мой дурачок после церемонии вылечится и станет лучше любого другого!
Инге осторожно сняла с крюка свою сумочку с водительскими правами и ключами от машины:
- Ну ладно, если ты так в это веришь, поехали!
И оттеснив Клауса, шагнула было через порог, почти задыхаясь от стиснувшего ей горло страха. И поделом - дальше порога ей уйти не удалось. Карл неспешно возник в дверном проеме, ведущем из кухни в коридор, и прислонился к косяку.
- Куда это ты собралась на ночь глядя?
Он стоял там очень по-домашнему, даже по-хозяйски, сунув руки в карманы брюк, без пиджака, в одной рубашке, разве что домашних туфель недоставало для комплекта. Однако несмотря на этот кроткий домашний облик, от него исходил такой дух опасности, что Марта шарахнулась прочь, как ошпаренная:
- Ты что, опять нового мужика себе завела?
Ни Инге, ни Карл не удостоили ее ответом, и в кухне повисло зловещее молчание. Обожженная сверкнувшим в глазах Карла огнем холодной ярости, Инге внутренне содрогнулась от ужаса перед тем, что может сейчас произойти. Она хорошо знала сокрушительную силу этой ярости, но, как оказалось, ее фантазии не хватило, чтобы провидеть то, что действительно произошло. Клаус, плечом отстранив Инге, в два шага пересек кухню, приблизился к Карлу, словно в трансе, и коснулся ладонью его щеки.
- Карл! - сказал он счастливым голосом. - А я думал, ты уже никогда не вернешься!
"Совсем, как Ральф," - мелькнуло в голове Инге.
- Какой такой Карл? - прикрикнула на сына Марта. - Черти тебе еще не мерещатся?
После чего, приглядевшись повнимательней, она все же признала правоту Клауса:
- А ведь и вправду Карл, как я сразу не узнала?
"Ну все, - обреченно подумала Инге, - теперь он их не отпустит". А Карл очевидно подумал, что спорить с Клаусом так же бесполезно, как с Ральфом.
- Привет, Клаус, - с трудом выдавил он из себя, словно пасту из тюбика, и хлопнул Клауса по плечу. - Здорово ты вырос за эти годы!
- Еще как вырос, - согласился Клаус. - У меня даже подружка есть, совсем как у тебя, только не такая красивая.
"Ах предатель! Он уже забыл Ури!"
- Не такая красивая? Да уж такая уродина, такая уродина, а стерва какая, свет таких не видывал! - ворвалась в их дружеский дуэт Марта. - А теперь хватит разговоры разговаривать. Нам ехать пора, а то опоздаем.
- Куда вы можете опоздать среди ночи? - с притворной вежливостью поинтересовался Карл, но Инге не усомнилась, что мысль его лихорадочно мечется в поисках решения, как наилучшим образом обезвредить этих, ставших вдруг опасными, недоумков. Выбор у него был небольшой: или убить их - ох, как некстати! - или запереть где-нибудь в подвале, - тогда хлопот не оберешься!
Озабоченная своими проблемами Марта ничего такого, конечно, за его словами не учуяла:
- Мы с Клаусом должны срочно попасть в Каршталь У нас там сегодня в полночь церемония.
- А при чем тут Инге?
- А при том, что я обещала Клаусу поехать с ним. Это очень важная церемония, Марта надеется, что после нее ...
- Я слышал, на что надеется Марта, я только не понимаю, на что надеешься ты.
На этот раз в голосе его зазвенела такая сталь, что ответить на нее можно было таким же стальным звоном:
- Я надеюсь, что ты не станешь делать глупости. Я имею в виду, если ты рассчитываешь на мою помощь.
И они опять схлестнулись взглядами - кто кого? Не будучи уверена, что пересилит, Инге добавила на чашу весов последний решающий довод.
- Учти, если Клаус исчезнет, его подружка и впрямь стерва, каких свет не видывал. Она поставит на ноги всю местную полицию.
И Карл отступил, он, а не Инге, - уж слишком много было поставлено на карту. Он протянул руку и снял с плеча Инге сумочку с ключами от машины.
- Хорошо, давай отвезем их. Я тоже поеду с вами.
Хоть Инге прекрасно понимала, что он не отпустит ее одну, при этих его словах страх снова перехватил ей горло. Карл был не из тех, которые сдаются без задней мысли - небось, он что-то уже задумал или задумывает, раскидывает хитрую сеть, готовит для них для всех ловушку. Впрочем, вряд ли для всех, - она, Инге, ему пока нужна. И на том спасибо.
- Подожди секунду, я возьму свой пиджак, - бросил Карл через плечо и с сумочкой Инге в руке вышел в коридор. Инге молча последовала за ним.
- Ты куда? - резко обернулся он, даже не пытаясь скрыть, как он взбешен.
Но Инге не сробела:
- Я в уборную. Женщине в моем положении приходится часто писать.
Как истый джентльмен, он довел ее до уборной и, распахнув перед нею дверь, дождался, пока она ее за собой затворит. Она не стала отказывать себе в удовольствии и впрямь воспользоваться столь любезно предоставленным ей удобством, однако воду спускать не спешила, чтобы лучше слышать шаги Карла. Он вошел в тренировочный зал, чем-то там звякнул и тут же вышел.
- Ты готова? - грубо спросил он.
- Почти, - кротко ответила Инге. Напряженно пытаясь сообразить, зачем Карл ходил в тренировочный зал, она спустила воду и под шум наполняющегося бачка вспомнила, что выходя из зала вслед за Карлом, она забыла закрыть раздвижную дверцу оружейного арсенала Ури.
Наконец, они всей гурьбой вывалились из кухни во двор и направились к машине. По пути Инге заметила прислоненные к крыльцу велосипеды своих непрошенных ночных избавителей. Так вот почему Хельки не было с ними - как кстати! Что ж, выхода нет, будем бороться дальше, - и она протянула руку к Карлу за своей сумочкой:
- Дай ключи, я поведу. Ты ведь, небось, и дороги-то не помнишь.
Секунду поколебавшись, Карл протянул ей сумочку и даже распахнул перед ней водительскую дверцу:
- Ты тоже учти - никаких фокусов.
- Будь спокоен, я знаю, что ты взял мой револьвер.
Пока они обменивались любезностями, Марта и Клаус втиснулись на заднее сиденье. Дождавшись, когда Карл сядет с ней рядом, Инге включила мотор и нажала педаль газа.
И тут в доме громко зазвонил телефон.
Инге вся напряглась - она была уверена, что это Ури.
- Это моя Хелька звонит, - довольно сказал Клаус. - Волнуется, что нас так долго нету.

УРИ

Ури вышел из телефонной будки, так и не дождавшись ответа. Он звонил долго-долго, снова и снова набирая номер замка, но ничто не нарушило порядок бесконечных монотонных гудков. И Ури стало страшно. Инге не могла не слышать настойчивых звонков телефона, сон у нее всегда был очень чуткий, а теперь особенно. В прошлый раз, глубокой ночью, она ответила почти сразу, значит, сейчас кто-то не дал ей снять трубку. И нет сомнения, кто.
Он никак не мог отвязаться от этой дурацкой фразы "нет сомнения - кто, нет сомнения - кто," она, как кофемолка, колотилась у него в голове, вызывая к жизни разные надрывающие сердце картины. К стыду Ури, не все они представляли Инге отчаянно борющейся за жизнь в жестокой хватке Карла. Некоторые напротив и вопреки здравому смыслу обнаруживали ее раскинувшейся на постели в жарких объятиях Яна Войтека, причем лицо ее порой преображалось в озаренное страстью лицо Клары.
Чтобы не позволить себе сойти с ума, Ури вложил всю свою ненависть к Карлу в послушные педали автомобиля - он втаптывал их до предела, словно наступал на горло врага.

ХЕЛЬКА

И все из-за этой несчастной хромой ноги! Ходила бы она, как все, на двух прямых ногах, у нее тоже был бы велосипед, как у всех, и она смогла бы погнаться за Клаусом, когда Марта поволокла его в замок.
Хелька облокотилась о перила моста, под которым шумно сплетались на песке и дробились на камнях пенистые потоки горного ручья, но ей это было все равно, - она их не видела и не слышала. Перед ее глазами неотступно маячило лицо Марты, неспешно всплывающее снизу, из темной глубины лестничного колодца. Из-за этой неспешности Хелька не сразу поверила, что это настоящая живая мамка Клауса, с трудом переводя дыхание, медленно взбирается к ним на колокольню. В темноте под лицом не видно было тела и никакого телесного запаха не уловили чуткие Хелькины ноздри, - наверно из-за гуляющего наверху сильного ветра. Так что она сперва приняла выплывающее из мрака лицо за бесплотное видение, вызванное к жизни ее, Хелькиным, страхом.
Однако эта иллюзия тут же рассеялась, когда жадно хватающие воздух губы натянулись над оскаленными зубами и прошипели:
- Ишь куда спрятались, голубки! Думали, я вас не найду?
В ответ Клаус что-то испуганно заблеял и все расчетливо построенное Хелькой здание самообороны рухнуло вмиг, как карточный домик. Оттесненный от Хельки крепким материнским плечом Клаус сник и уже готов был отправиться с Мартой Туда, если бы Хелька не исхитрилась напомнить ему про давешнее обещание фрау Инге. Она ожидала, что Марта проклянет ее в ответ, но, к ее удивлению, та не стала спорить, а охотно подхватила идею вернуться домой за велосипедами, чтобы поскорее попасть в замок.
Сначала Хельке показалось, что Марта рассчитала таким образом отделаться от нее - ведь у нее и велосипеда даже не было! Но пока они сползали с колокольни
От нее – ведь у нее и велосипеда даже не было! Но пока они сползали с колокольни
по узкой винтовой лестнице, Марта проговорилась об истинной причине ее готовности обратиться за помощью к ненавистной фрау Инге.
- Ладно, пускай эта зараза отвезет нас, раз она такая добрая, - так и быть согласилась она. - А то ведь последний автобус ушел, пока я тебя по всей деревне искала.
С этими словами она исчезла за церковной дверью, уведя за собой покорного Клауса, и Хелька, которая из-за калечной ноги спускалась последней, осталась одна в наполненной смутными шорохами тьме. Если бы она сейчас оступилась и сорвалась вниз, никто бы не узнал об этом до утра.
Но она не оступилась и не сорвалась, а, цепляясь за перила здоровой рукой, благополучно добралась до подножия лестницы. Когда она выбралась, наконец, на церковную площадь, Клаус с Мартой уже давно скрылись из виду. Хелька побрела было вслед за ними, но вовремя сообразила, что раз ей все равно их не догнать, так уж лучше сразу идти в сторону замка, чтобы перехватить их по дороге. Зачем ей было их перехватывать, она и сама сказать не могла бы, но идти куда-то было легче, чем просто вернуться домой и сходить с ума, ожидая, чем все это кончится.
Она уже добрела до моста, когда они обогнали ее на своих велосипедах, слишком быстрых для ее медлительной походки. Обогнали и, не замедляя хода, проехали мимо.
- Прощай, Клаус! - крикнула Хелька так отчаянно, что сама испугалась своего крика. - Помни меня, если мы больше не увидимся!
Плечи Клауса дрогнули, и он начал было притормаживать перед крутым подъемом, но рука Марты слегка подтолкнула его в спину, и они скрылись за поворотом.
Глотая слезы и дрожа от холода, Хелька доковыляла до конца моста и бессильно поникла, положив руки на каменные перила. Она никуда не уйдет, она будет тут стоять хоть до утра. Будет стоять и ждать Клауса. Так вот стоять и ждать, пока не дождется.
Она постояла так несколько минут, бездумно глядя вниз, и ее взъерошенные чувства начали приходить в порядок. Чего, собственно, она так всполошилась? Разве фрау Инге сказала, что она собирается ехать с Клаусом в Каршталь? Конечно нет, зачем ей это надо - в ее-то положении? Даже сквозь слезы Хелька заметила сегодня днем, как фрау Инге устала, как тяжело ей было долго стоять, она даже разок пошатнулась и ей пришлось прислониться спиной к выступу скалы, чтобы удержаться на ногах.
От этих мыслей Хельке стало немножко легче. Она сошла с моста и села на тот же придорожный камень, на котором сидела несколько часов назад, поджидая Клауса. Гортанный шум ручья почти не доносился сюда и не мешал Хельке прислушиваться в надежде как можно раньше уловить приближающийся сверху шорох велосипедных шин. Однако первый звук, нарушивший напряженное молчание ночи, так ужаснул ее, что она предпочла не поверить собственным ушам - где-то недалеко над ее головой явственно забормотал тормозящий на крутом спуске автомобиль. Еще секунда и неотвратимый рокот мотора усилился до того предела, за которым уже нельзя было усомниться в его реальности. Значит, фрау Инге все же согласилась поехать с Клаусом Туда!
Не помня себя, Хелька выскочила на мост как раз в тот миг, когда знакомый голубой "Пассат" вывернул из-за скалы, снизив скорость на крутом повороте. Хелька, не раздумывая, бросилась наперерез машине, упала грудью на теплый, глухо рокочущий капот и заколотила кулачками в ветровое стекло
- Возьмите и меня! И меня!
За стеклом, прямо у нее перед глазами колыхнулось испуганное лицо фрау Инге, а рядом с ним еще чье-то, мужское, с усиками, Хельке совершенно незнакомое. Клаус выкрикнул: "Хелька!" и начал рвать на себя ручку окна. Пока Марта за спиной фрау Инге с громким визгом оттаскивала Клауса от окна, мужчина на пассажирском сиденье махнул Хельке рукой, приглашающим жестом указывая на заднюю дверь. Пренебрегая болью в хромой ноге, Хелька молнией сорвалась с капота и ринулась туда, куда указывал длинный приветливый палец незнакомца. Но она не успела пробежать и полпути, когда машина с отчаянным ревом рванулась с места и умчалась прочь.

КАРЛ

- Ты что, предпочла оставить здесь свидетеля нашего торжественного ночного выезда?
- А ты предпочел бы такого свидетеля не оставлять?
Карл промолчал, иначе не удалось бы скрыть охватившую его бессильную ярость, пасующую перед отчаянной решимостью Инге.
- А раз так, значит, я поступила совсем неглупо, ты не находишь? - безмятежно улыбнулась Инге, умело ведя машину по рискованному серпантину узкой горной дороги.
Опять ее воля против его и опять ее победа. Неужто она так изменилась? Или он совсем ее не знал?
- А ведь я предупреждал - никаких фокусов, - процедил он сквозь зубы, отлично сознавая проигрышность своей позиции. Пригрозить Инге ему по сути было нечем, он сказал это только для того, чтобы за ним осталось последнее слово. Инге вероятно тоже поняла это и промолчала, не желая еще больше накалять и без того раскаленную атмосферу в салоне. Пытаясь снизить напряжение, Карл на время отключился от Инге и завел бессодержательную беседу с Мартой, тоже изрядно разгоряченной после взрывоопасной выходки Хельки.
- А что у вас там за церемония? - спросил он без всякого любопытства. - И где это - там?
Марта что-то быстро и восторженно затарахтела, поминутно сбиваясь и противореча себе самой. Поначалу Карл не очень-то вслушивался в ее славословия какому-то великому мастеру, пока его внимание не привлекли знакомые слова.
- Секта "Дети Солнца?" - переспросил он.
Перед глазами возникли обрывки строк из местной газеты, прочитанные им давеча, пока он дожидался своего шницеля в новом ресторане у ворот замка. Хорошо натренированная память услужливо подсунула ему цепочку разрозненных фраз, набранных мутным газетным шрифтом: "... расследование подозрительной финансовой деятельности... собственность на десятки домов... банковские счета.... был членом секты более десяти лет... отписал свой дом и все сбережения.... скудный рацион и всенощные бдения... лишение сна... Проповеди о конце света..."
Так вот куда их несет среди ночи!
- Это та секта, что в бывшем имении фон Хакке в Карштале?
Марта радостно подтвердила, что да, та самая, - она, бедняжка, наверняка понятия не имела о безобразиях, описанных в бойкой газетной статейке. Безо всякого коварного умысла, просто так, от нечего делать и чтобы избыть собственное раздражение, Карл наспех пересказал ей содержание статейки. И тут же об этом пожалел.
- Газеты! - взвилась, не дослушав его, Марта. - Да у нас никто этих ваших грязных листков в руки не берет! Мы не признаем ничего вашего - ни телевидения вашего отравного, ни радио. От них одна зараза!
Пронзительные вопли ее наполнили салон машины вибрациями такой высокой энергии, что Инге не выдержала и взмолилась:
- Ради Бога, сбавь мощность, Марта, а то мы сейчас разобьемся. И ты так и не попадешь на свой Сириус.
Голос Марты взлетел еще на один регистр, хоть казалось, что выше уже некуда:
- Откуда ты знаешь про Сириус? Кто тебе рассказал?
Инге пожала плечами:
- А что, это тайна?
Марта вдохнула было воздух для новой атаки, но вдруг, словно чего-то испугавшись, поспешно проглотила рвущуюся наружу речь, словно подавилась словами.
- Значит, все-таки тайна, - удовлетворенно констатировала Инге. - Что ж ты ее разболтала посторонним?
У Марты в горле что-то забулькало, но она снова подавилась словами и ничего не ответила. Сдается, эти бабы терпеть друг друга не могут, пронеслось в голове Карла, а ведь в его время между ними даже тлели неяркие искорки взаимной симпатии. Что же тут произошло за эти годы? Жаль, что у него нет времени порасспросить Марту - уж она бы ему открыла такие секреты, такие секреты, о каких сама Инге, может, и не подозревает!
Времени, собственно, уже не осталось ни на что - горная дорога внезапно влилась в просторную речную долину, в глубокой излучине которой за высоким кирпичным забором притаилось бывшее имение баронов фон Хакке. Конечно, Карл отлично знал это имение, просто в те времена сводчатые окна старинного здания были заколочены, а забор во многих местах обрушился, открывая взгляду заросший крапивой заброшенный сад.
Теперь забор был полностью отремонтирован, образуя нечто вроде крепостной стены вокруг тонущего в ночном сумраке обширного участка. Слабый свет нескольких фонарей позволял увидеть сквозь узорчатые прутья ворот, как по многочисленным дорожкам в одном направлении - куда-то вглубь сада - целеустремленно течет людской поток. Мужские и женские фигуры были неразличимы, скрытые ниспадающими складками бесформенных балахонов.
Марта на ходу распахнула дверцу и, не дожидаясь, пока Инге полностью затормозит, начала тащить Клауса вон из машины:
- Скорей бежим, видишь, все уже идут в молельную! Мы и так приехали в последнюю минуту!
Но Клаус не спешил выходить. Ногами он уперся в спинку переднего сиденья, а руками вцепился в охватывающий его поперек груди ремень безопасности:
- Я без фрау Инге никуда не пойду.
Хоть в голосе его звенели слезы, даже Марте стало ясно, что он и вправду не тронется с места без Инге.
- Разве речь шла не о том, что Инге тебя только отвезет? - осторожно вмешался Карл, не уверенный, какой еще номер может отколоть Инге.
- Нет, - заупрямился Клаус, - она обещала пойти со мной на церемонию. Иначе я бы не поехал.
- Да кто ее пустит на церемонию? - ринулась в бой Марта. - Туда грязных не пускают. Мы для этой церемонии два года очищали душу и тело и копили космическую энергию.
- Но я же ничего не очищал, значит меня тоже не пустят, - неожиданно логично заключил Клаус. - Так что ты иди туда, к своим, а мы с фрау Инге вернемся обратно.
- Никуда я без тебя не пойду! - истошно завопила Марта. - Я ради тебя на это пошла, я твою душу очистила, деньги за тебя заплатила и обо всем договорилась с Мастером.
На поднятый Мартой шум к воротам подошел высокий седобородый человек в малиновом балахоне и стал всматриваться в темноту за забором.
- Это ты, Марта? - спросил он сквозь решетку. - А я уже начал беспокоиться, что тебя так поздно нет. Ну как, привезла сына?
- Привезти-то привезла, Мастер, - плачущим голосом ответила Марта. - Только он, горе мое, из машины выходить не хочет.
- Что значит, не хочет? - недобро удивился Мастер. - Зачем же он приехал?
Он вынул из кармана связку ключей и загремел замками. Правая створка ворот поползла вбок, пропуская малиновую фигуру, сильно увеличенную радужным ореолом венчающих ее микроскопических капель речного тумана. Внимательные глаза Мастера разом охватили все пространство салона, заставив Клауса еще плотнее забиться вглубь машины. Карл усилием воли удержался от того, чтобы не последовать его примеру.
- В чем дело, мой юный брат? - ласково осведомился Мастер. - Разве ты не хочешь присоединиться к нам?
На вспухших губах Клауса вспенилась слюна:
- Никакой я вам не брат! И без фрау Инге никуда не пойду!
Взгляд Мастера, мимоходом сверкнув белками глаз в сторону Карла, переместился с Клауса на Инге:
- Как я понимаю, фрау Инге это вы?
- Я, - кратко кивнула Инге.
- Она, все она! - надрывно крикнула Марта, - Змея подколодная!
- Вы что, не хотите отпустить его на нашу церемонию?
- Ради Бога, пусть идет, - пожала плечами Инге, - я его не держу.
- Я без вас никуда не пойду, - взвыл Клаус. - Я Хельке пообещал.
С надсадным воплем: "Хельке он пообещал!" Марта ухватила Клауса за рукав и попыталась вытащить из машины. Но он был сильней ее и не давался. Тем временем, еще одна малиновая фигура протиснулась к ним сквозь узкую щель, образованную приоткрытыми створками ворот.
- Что у вас тут за шум, Мастер? - произнес женский голос, от звука которого мурашки побежали по спине Карла. Сомнений не оставалось - фотография в газете открыла ему правду, это была его давняя подруга по добровольному заключению истеричка Зильке Кранцлер, подпольная кличка Лиззи. Непонятно, как она позволила себя сфотографировать. Впрочем, скорей всего ее снимали скрытой камерой, как и его в библиотеке.
Зильке была уже рядом с машиной, не хватало только, чтобы она его узнала! Спрятаться было некуда, глубже втиснуться в спинку сиденья было уже невозможно, оставалось только рассчитывать, что умелый грим преобразил его достаточно хорошо. Но лучше всего было бы исчезнуть отсюда поскорей. И он шепнул на ухо Инге:
- Послушай, прекрати эту дурацкий спектакль и поедем обратно.
Инге молча обернулась к нему, но он не сумел прочесть выражения ее лица и поспешно добавил:
- Тебе, во всяком случае, меня бояться нечего.
В руке Зильке вспыхнул мощный фонарь:
- Что тут у вас?
Обвиняющий палец Марты вонзился в Инге.
- Да вот сынок мой, горе мое, не хочет со мной на церемонию без нее.
- А ты объясни ему, что мы чужих на церемонии не пускаем.
- Тогда и я не пойду, я тоже чужой, - упрямо повторил Клаус.
- Ты не чужой, ты тоже наш брат, раз ты сын Марты. Ведь Марта - наша сестра.
- Тогда я вам не брат, а племянник. А ваша сестра пусть идет на вашу церемонию без меня.
- Да что же это? - зарыдала Марта. - Я ведь все ради него, только ради него... А он, неблагодарный...
- Ну, решай, Клаус, - строго произнесла Зильке, наклоняясь к окну над плечом Инге и освещая фонарем внутренность машины. - А нам пора, нас ждут.
Инге слегка отстранилась от нависшего над ней лица Зильке, вгляделась в него и вдруг воскликнула:
- А ведь мы с вами знакомы!
- Не думаю, - отрезала Зильке, направляя сильный луч прямо в глаза Инге, которая, заслонясь ладонью, припомнила окончательно:
- Ну конечно! Вы Зильке, вы учились в Гейдельберге на курс старше меня!
"Ну все, - мысленно застонал Карл, - теперь конец! Теперь эта стерва нас не отпустит!" Он хорошо знал свою братию. И цепляясь за последнюю соломинку, он стиснул руку Инге:
- Инге, поехали! К чему задерживать людей, да и нам пора, время позднее.
Зильке отпрянула от машины и резко выпрямилась, словно приняла важное решение:
- Инге? Ну как же, как же, помню - таинственная Инге Губертус. Всегда одинокая, всегда отчужденная, всегда себе на уме. Что ж, Инге, для вас мы можем сделать исключение - берите своего Клауса и заходите.
- Жоли! - предостерегающе поднял руку Мастер.
- Не беспокойтесь, Мастер, все хлопоты я беру на себя, - пресекла его возражения Зильке-Лиззи-Жоли. Похоже, парадом командовала здесь она.
- Поступай, как знаешь, - слегка раздраженно бросил Мастер и, не оглядываясь, направился к воротам.
- Значит, я и впрямь могу войти в вашу святая-святых? - почти пропела Инге, светясь благодарностью.
- Вы же слышали, Инге? Сам Мастер согласился сделать для вас исключение.
"Ловушка!" - мгновенно озарило Карла, но остановить Инге было не в его силах, она бы ему все равно не поверила. Она явно была рада любому предлогу не возвращаться в замок наедине с ним. Он с тоской наблюдал, как она отстегнула ремень и вынесла из машины свой округлый живот - за время их короткого путешествия он заметно подрос, или Карлу это просто почудилось? Лиззи-Жоли тоже этот живот заметила, хоть, казалось, все внимание ее было поглощено неловкими попытками Клауса выбраться из машины не с той стороны, с какой его поджидала мать.
- О, вы ждете ребеночка, Инге? Это первый?
Тема ребеночка напомнила ей о Карле, безмолвно затаившемся в недрах автомобиля.
- Надеюсь, и ваш супруг присоединится к нам?
- Нет-нет, спасибо за приглашение, - не отрицая своей супружеской роли, закашлялся Карл. Главное, нужно было не дать Зильке узнать его голос: сколько часов было проведено с нею когда-то в горячих бессмысленных спорах о судьбах мира. - Я предпочитаю посидеть в машине, послушать радио.
Лиззи заметно повзрослела за прошедшие годы, - она не стала его понуждать, а проговорила мягко, но настойчиво:
- Вам может надоесть сидеть тут в одиночестве - церемония у нас длинная, до самого рассвета.
Уверенный, что она настаивает неспроста, Карл твердо решил не поддаваться и просипел:
- Если мне надоест одиночество, я позвоню в тот колокольчик над калиткой. Надеюсь, кто-нибудь мне ее отворит?
- Нет! - это уже не был раздрызганный голосок Лиззи, это был звенящий металлом командный голос Жоли. - Никто не впустит вас во время церемонии.
- Да оставьте его, - легкомысленно отзвалась на ее слова Инге. - Пусть сидит всю ночь в машине, если ему так нравится.
О черт, - подумал Карл, - да она просто жаждет от меня оторваться! Значит, отпускать ее одну нельзя. Ведь там, небось, и телефон найдется, чтобы позвонить куда надо.
- Фрау Инге, - крикнул от ворот Клаус. - Вы идете или мне вернуться?
Выхода не было: рискуя быть узнанным Зильке, Карл выбрал из двух зол меньшее - прижав локтем свою неразлучную сумку, он покинул теплое укрытие машины и шагнул навстречу новой, неведомой опасности.

ИНГЕ

Ну, конечно, Инге прекрасно сознавала, что рискует, прилюдно назвавши Зильку Кранцлер по имени. Она узнала Зильке сразу, как только та подошла к машине, - образ этой некрасивой агрессивной активистки из Коммуны Социальных Пациентов странным образом врезался в ее память, хоть они с тех пор никогда не встречались. Правда, желтые полицейские листки с нелицеприятными, а точнее - с лицепротивными, портретами неуловимой террористки З. Кранцлер долгие годы украшали двери банков и почтовых отделений, не говоря уже о полном их наборе в ящике письменного стола самой Инге. И потому не узнать ее лицо было труднее, чем узнать, хоть за эти годы, лишившись юношеской угловатости, она сильно изменилась к лучшему.
Однако одно дело узнать, и совсем другое - сообщить об этом во всеуслышание. Но у Инге как бы не оставалось другого выхода, когда она поняла, что их ни за что не впустят на церемонию и ей придется вернуться в замок наедине с Карлом. И она решилась! И не ошиблась - узнавши в Инге старую подругу по борьбе, Зильке и впрямь сделала для нее исключение и даже уговорила Мастера нарушить устав секты. Несомненно, такое мягкосердечие могло таить в себе угрозу, но ведь не смертельную же! Ну что способна сделать ей Зильке в такой толпе? Не убьет же она ее при свидетелях? Зато от встречи Ури с Карлом можно было ожидать чего угодно, и чего неугодно тоже. А Инге знала, чувствовала, что Ури где-то недалеко - ее нервный приемник ловил его волны все ближе и ближе.
"А может, я напрасно все это затеяла?" - мимолетно подумала она, пронося свой вдруг ставший тяжелым живот по узкому проходу, образованному приоткрытыми створками ворот, жаждущими немедленно захлопнуться и отделить ее от всего остального мира. Тем более напрасно, что отделиться от Карла ей все равно не удалось. Он внезапно передумал оставаться в машине и направился к воротам вслед за Инге. Как только он вошел, створки ворот хищно защелкнулись, оставив их разнокалиберную четверку в полном распоряжении Зильке Кранцлер.
Впрочем, не совсем в полном - из глубины сада им навстречу уже спешил Мастер с охапкой каких-то простыней, которые при ближайшем рассмотрении оказались просторными хлопчатобумажными балахонами. Глядя, как Карл, проворно завернувшись в свой балахон, скрыл лицо в тени капюшона, Инге полюбопытствовала про себя, не был ли он знаком с Зильке в той, другой, неведомой ей жизни? Если был, то он, наверное, опасается, что та может его узнать, так же, как Инге узнала ее? И ведь может, еще как может - его трудно с кем-нибудь спутать. Ну и узел у них тут завязался - топором не разрубишь!
Под конвоем Зильке и Мастера они долго блуждали по хитросплетению слабо освещенных аллей. Их заставили свернуть сперва вправо, потом влево, и еще несколько раз влево и вправо, потом вправо и влево, так что к концу пути Инге потеряла ориентацию - то ли принадлежащий Каршталю участок был и впрямь велик, то ли они, сделав несколько петель, оказались неподалеку от того места, из которого вышли.
Они молча миновали парадный подъезд старого барского дома и, свернув в боковую аллейку, вошли в хорошо оборудованный гараж, где рядом с грузовиком и трактором было припарковано с полдюжины легковых автомобилей. Инге не заметила, что именно сделал Мастер - вероятней всего, незаметно для нее нажал какую-то кнопку, - и в простенке между грузовиком и высоким стеллажом с инструментами образовалась раздвижная дверь, створки которой зазывно поползли в разные стороны, открывая уходящую далеко вниз лестницу. Вспомнив рассказ Хельки, Инге мимолетно удивилась, что им не завязали глаза. Но тут же отогнала неуютную мысль - уж не рассчитывают ли хозяева, что они уже не выйдут из этого подземелья, чтобы поведать миру подсмотренные ими тайны?
От этой мысли ей не стало уютней. Кроме них ни в парке, ни в гараже никого уже не было - вся длинная процессия в балахонах, увиденная Инге при подъезде к имению фон Хакке, куда-то исчезла, не оставив после себя ни шороха шагов, ни переклички голосов. И только спускаясь в подвал по ступеням бесконечной лестницы, Инге уловила какие-то сигналы, посланные другими смятенными душами, прошелестевшими вдоль этих стен несколько минут назад.
Смятение этих душ было так велико, что по спине Инге пробежала непрошенная дрожь. Она покосилась на полускрытый капюшоном профиль Карла и ей показалось, что ему тоже не по себе. Но ей тут же стало не до Карла, ее охватило невыносимое чувство нереальности происходящего, - неужто это она, трезвая, здравомыслящая Инге Губертус, добровольно спускается непонятно куда по уходящим в сумрак ступеням? Как ее занесло сюда, зачем, почему? Ведь Хелька предупреждала ее о таящейся здесь смертельной опасности.
Инге рванулась было назад, но бежать было некуда - два малиновых балахона, замыкая шествие, преграждали ей путь наверх. Странная оторопь затопила разум Инге, и пространство над нею наполнилось сбивчивым голосом Хельки. И не стало извилистого темного коридора, втянувшего их в себя с последней лестничной ступеньки, остался только Хелькин рассказ, наполненный Хелькиной дрожью и Хелькиными слезами:
"нам велели надеть саваны и повели в тот подвал. Мне было трудно идти, я весь час спотыкалась и два раза упала. Ступенек было много, может целых сто, так что стало совсем хладно, как у погреби. И стали двери открываться, одни, другие, третьи, а после нас закрываться и защелкиваться."
Все точно - двери стали открываться, одни, другие, третьи, а вслед им закрываться и защелкиваться.
"Я бы забоялась - а вдруг они решили нас убить..."
А что, если действительно решили убить? Нет, не может быть, мы ведь не одни, там есть еще люди, много людей, они только что тут прошли и прошелестели шагами.
"...нас привели в ту зеркальну залу. Зала така громадна, як в Люблине кино, только все стены в ней из зеркал. Одно зеркало в другом отражается, другое в третьем, а третье в первом, и так без конца. И народу много, тоже из-за зеркал нельзя сказать, сколько, тем более все в одинаковых саванах."
Стройное, хорошо слаженное пение прервало магнитофонную запись Хелькиного рассказа. Инге вздрогнула, словно пробудившись после глубокого сна, и огляделась. Ее и вправду привели в зеркальный зал, слабо освещенный рассеянными по потолку маленькими лампочками, - из-за зеркал нельзя было понять, где они и сколько их. Вокруг нее пели. Фигуры в белых балахонах, построившись полукругом, вдохновенным хором выводили торжественные рулады, напоминающие знакомые с детства церковные гимны. Только слова были чужие, - про мир вокруг, какой он грязный и развратный, полный самолетов, машин и всякой другой нечисти. Но не надо отчаиваться - утешали сплоченные общей надеждой голоса, - скоро все уладится, наступит конец света и все нечистые люди со своими нечистыми машинами сгинут навеки. Останутся только те, что очистились и нашли путь. И тогда откроются двери, за которыми дорога на Сириус.
"Дорога на Сириус, дорога на Сириус!" - пропел в ухо Инге Хелькин голос и все разом замолчали. Они стояли тихо-тихо, задерживая дыхание, пока где-то за зеркальной стеной не зазвенела одна-единственная пронзительная струна. И все, кроме Инге и Карла, упали на колени и простерли руки к невысокой, обитой алым бархатом сцене в центре зала, на которой никого не было.
"Открой дорогу на Сириус! Дорогу на Сириус! Дорогу на Сириус!" - молили они. Инге заметила, что некоторые плакали. Две-три женщины рыдали в голос. В одной из них, истощенной и иссиня-бледной, Инге узнала бывшую красивую аптекаршу фройляйн Юту и поразилась, как та поблекла и похудела со времени их последней встречи. Совсем как Марта - любопытно, как их тут доводят до такого состояния?
Вспомнив про Марту, Инге стала внимательней оглядывать лица под капюшонами, стараясь отыскать Марту и Клауса, но тут свет окончательно погас и несколько пронзительных женских голосов зашлись в истерике. Впрочем, кажется, среди них была и пара мужских. Инге не могла бы сказать, как долго тянулась эта гнетущая темнота, нервы ее были слишком напряжены, чтобы отмечать время, тем более, что задремавший ненадолго младенец проснулся и повел атаку на утомленные мышцы ее живота. Когда ожидание стало невыносимым, лампочки вспыхнули снова, причем гораздо ярче, чем они светили до того. И Инге увидела, что на сцене стоит Мастер, впечатляюще отрешенный и неземной в своем малиновом балахоне. Он поднял руку - Инге почудилось, что в мгновенно окутавшей зал оглушительной тишине прошелестел вызванный этим движением воздушный поток.
- Наконец, мы достигли долгожданного мига, - произнес Мастер. - Сейчас в последний раз отворится заветная дверь и нам откроется дорога на Сириус!
Сцена бесшумно повернулась вокруг своей оси, представив на обозрение затихшей толпы прямую спину Мастера в каскаде малиновых складок. Но все смотрели не на спину Мастера, а куда-то вдаль поверх его головы. Взгляд Инге невольно устремился туда, куда были неотрывно устремлены взгляды остальных - там не было ничего, кроме слабо мерцающей в полутьме неподвижной зеркальной стены. .
Опять бесконечно долго протянулось время и невозможно было сказать, минута прошла или вечность. Какая-то женщина громко всхлипнула и тут же замолкла. Тогда Мастер, не оборачиваясь, взмахнул рукой, как малиновым крылом, и раздался глухой рокот, словно снаружи о стены зала разбивались морские волны. Голос Мастера взлетел на высоких нотах, тоже подобный рокоту волн.
- Какие-то враждебные силы препятствуют исполнению нашей мечты. Что ж, придется изгнать их из нашей среды.
Сильным взмахом он очертил круг у себя над головой. И тут же в незаметной до того люстре под потолком вспыхнули яркие разноцветные лампочки, вырвались из патронов и начали вращаться в воздухе, повторяя линию очерченного рукой Мастера круга.
Кто-то осторожно потянул Инге за рукав. Она обернулась - в полумраке у нее за спиной маячило лицо Зильке.
- Нам кажется, что ваше присутствие нарушает ход церемонии, - прошептала она. - Надеюсь, вы не откажетесь покинуть зал на несколько минут, пока не откроется заветная дверь.
Инге нерешительно поглядела на Карла, Зильке перехватила ее взгляд:
- И ваш супруг, конечно, тоже. Не беспокойтесь, это займет всего несколько минут, после чего вы сможете спокойно вернуться.
Беспокойство кольнуло где-то на задворках сознания, но головы уже начали поворачиваться в их сторону - одна, другая, третья. В обращенных на них глазах можно было прочесть обиду и упрек. Раздался ропот: "Чужие? Зачем тут чужие?" и кто-то взвизгнул: "Вон отсюда!" Инге почувствовала неловкость за то, что она портит этим людям самую, может быть, важную для них минуту их жизни. Она взяла Карла под руку и сделала шаг назад:
- Давай выйдем, чтобы им не мешать.
Он пожал плечами, но все же последовал за ней:
- Ладно, идем, если ты настаиваешь. Ты это затеяла, ты и расхлебывай.
Как только они стронулись с места, рокот волн смолк, а лампочки вернулись обратно в люстру и погасли. Зильке быстро вывела их из зала, но не через ту дверь, в которую они вошли, а через незаметную дверцу в дальнем углу, такую низкую, что Карлу пришлось наклонить голову, чтобы пройти. За дверцей оказался хорошо освещенный коридорчик, упирающийся в крепкую дубовую дверь. Зильке - сама любезность, распахнула ее с улыбкой:
- Спасибо за сотрудничество. Это кабинет нашего Мастера, тут вы можете довольно удобно устроиться.
Комната как-то странно не соответствовала оставшейся за дверью мистической атмосфере, она выглядела вполне деловито и комфортабельно, - полированный письменный стол, пара кресел и журнальный столик. Это слегка успокоило Инге и она опустилась в мягкое кресло, с удовольствием ощущая, как расслабляются мышцы живота, затекшие от долгого неподвижного стояния.
- Вот и отлично! - кивнула на прощание Зильке и вышла.
Дверь за ней закрылась с громким металлическим лязгом. Карл торопливо подошел к двери и попытался ее открыть, но она не поддалась.
- Она нас заперла, - с деланным спокойствием произнес он. - Ну, теперь твоя душенька довольна?