Проблем не было. Изо дня в день вставало главный таджик - солнце и освещало свою вотчину: мир горных хребтов, черноволосых, крепких мужчин с их женщинами, и растущие жёлтые дыни. Именно сюда северная бледная страна, оглушив себя лозунгами борьбы с чужой детской смертностью, направила бригады врачей, оторвав их от привычной жизни. И вот, трое молодых мужчин и светловолосая голубоглазая девушка сидят в поезде, готовые к длительному путешествию. Поезд дёргает, за окном натягивается и рвётся перрон, и пузатое, сверху кокетливое со шпилем, здание железнодорожного вокзала грозно сдвигается, пытаясь складами по бокам зацепить, задержать, но поезд, вырывается и победно гудит, ликуя.
    - Бу-ульк, - произнёс один, погладил пышные, чёрные усы и вытащил бутылку.
    - Бу-ульк, - притворно вытаращил глаза, - кто-нибудь знает, что за благородная красавица с нами едет? - блондинка потупилась.
    - А позвольте спросить, Александр Гаврилович? - проявился второй, - вас случаем не жена провожала?
    - Игорь, будь умным! - одёрнул его усатый, - и заливисто захохотал, - конечно, жена. Но она же осталась! Лёха, скажи ему!
    Дверь открылась, и вошёл форменный с сурово требовательными глазами. Пуговицы жёлтые, фуражка с кокардой, брюки мятые, тёмные. Мужскую силу скрывают. Сел на краешек, раскрыл нечто кожаное внушительное и начал рассматривать на свет, прокалывать специальной штукой дырочки и рассовывать плотные картонки билетов по узеньким кармашкам таинственного гроссбуха.
    Обвёл глазами:
    - Командированные? И куда?
    Ответили вразнобой.
    Через несколько часов солнце скрылось, и поезд мчался в темноте. В его окошках, как на детской картинке, горел свет, и те, кто видел поезд, своим усталым опытом, конечно, догадывались, как стелятся на раскатанные матрасы тонкие влажные простыни, поглощается снедь, пьётся горькая водка, и кондукторша с подносом чая бежит по проходу. Как какой-нибудь маленький мальчик, лёжа на верхней полке, закрывшись от вагонного света ладошками, распахнутыми глазами зачарованно смотрит в ночь, может первый раз в жизни познавая всю прелесть беспрерывного движения вперёд.
    
    Газик без боковых стёкол долго трясся, и пыль забивала горло, пока, наконец, не въехали в застывший как на снимке кишлак - дувалы, слепые дома, и даже в арыке вода остановилась. Людей не видно.
    - А где больничка то?
    - Да вот, вот...
    Здание нелепым углом упиралось в дорогу. Над дверью вывеска - "Фельдшерско-акушерский пункт".
    Навстречу в национальном халате человек сбежал - рука у сердца:
    - Салам алейкум, сюда, сюда...
    Завёл: прохладная комната, на ковре подушки, поднос с пиалами, серый колотый сахар.
    - Подождите, а приём?
    - Э-э-э, доктор... Жизнь такой долгий, работать всегда успеешь...
    Неуловимо сдвинулся, наклонился выжидающе. В руках кувшин с водой для мытья рук, с плеча полотенце виснет, и над всем непоколебимое спокойствие в глазах.
    На обратном пути заехали по вызову:
    За железной дверью дома-крепости тяжёлые гроздья винограда торжественно спускаются, в одной из комнат, укрытый марлей, ребёнок на одеяле.
    Игорь снял марлю, ахнул: скелет, живой скелет, мухи вьются.
    Местная Шехерезада в платке:
    - Ну что?
    - Почему вы не обращались!?
    Нет ответа.
    - Я немедленно забираю.
    Поднял вместе с одеялом, тельце совсем ничего не весит, побежал к машине.
    - Скорее, скорее, - торопил водителя по дороге, - скорее!
    В больнице допоздна сидел - возмещал, вводил. Наконец, когда мальчику стало лучше, вышел. Снаружи ночь. Снаружи звёзды.
    - Ау, звёзды…
    Не откликаются.
    Закурил, шагнул с порога.
    В гостинице его ждали терапевт Александр Гаврилович и ненужный здесь Алексей Дмитриевич - не шли к мужчине-гинекологу местные женщины. Лампочка под потолком горела, со стола коньяк тень прокладывал, в открытом окне необъятный шепот.
    Игорь взял бутылку:
    -... Таджикский...
    Плеснул, попробовал - горчит пустыней.
    - Неплохо. А где девушка? Спит?
    Ответил, развалившийся на кровати, длинный худой Алексей Дмитриевич:
    - Конечно. Еле отбилась от нашего Дон-Жуана, - взглянул на поглаживающего чёрные усы, Александра Гавриловича.
    Тот коротко хохотнул:
    - Ой, курыть люблю! Мужики, заканчиваем?
    - Я не хочу
    - Лёха?
    - Нет, - с заминкой.
    Ухмыльнулся:
    - А ведь грех, грех оставлять...
    Налил остаток, посмотрел сквозь стекло стакана на окружающих, глотнул и вытаращил глаза:
    - Ох, хорош-шо! Словно боженька голыми пяточками по желудку пробежал.
    А утром медленно встало, сияя роскошным животом, огромное солнце, и в реанимации, ребёнка, что так усиленно спасал вчера, не оказалось. Кровать есть, бельё на ней, капельница с полупустым пакетом рядом, ребёнка не было. Игоря бросило в жар.
    В ординаторской дежуривший ночью ел плов. До уровня цивилизации, когда несут деньги, здесь не дошли, поэтому доктора довольствовались малым.
    - Касым, где ребёнок?
    - Какой?
    - Рахмонов, вчера поступил.
    - А-а, тот…, - пробормотал набитым ртом Касым, - я его отдал.
    - Как отдал? Кому?!
    - Родителям. Час назад. Приехали за ним.
    Игорь стал задыхаться.
    - Скотина! - выговорил с трудом. - Он же на искусственном был! Так ты отключил, значит...
    - Блят-т-т, - Касым выплюнул рис и вскочил на ноги, смуглые пальцы сжались в кулаки. Сорвал стетоскоп, - понаехали! Суются! Да стоит мне только слово шепнуть!
    Через несколько минут в кабинете главврача толстый, с обритой головой, человек, перебирая чётки, и обратясь глазами неведомо куда, говорил монотонно успокаивающе:
    - Игорь Владимирович, ну хватит, всё не так просто - суеверия, недоверие, народные традиции... Не надо взрываться, поработаете три месяца, командировка закончится, и уедете без проблем.
    
    Притулившийся к началу горных отрогов район встаёт рано. Сначала слышится мерный шёпот, то перед бесконечной работой молятся Аллаху крестьяне. Немного погодя засновали юркие грузовики, развозя глину для строительства домов, в двухэтажной гостинице трезвонит будильник. Доктора нехотя поднимаются, забирают с собой вчерашний мусор, и спускаются во двор мыться. За ними, невнятно раскачивая свою лодочку, медсестра Света с её тёплыми, упругими грудками, а потом, сидя с зеркальцем, тщательно подводит тушью кокетливые глазки. Через полчаса вместе вышагивают на работу. Впереди самый важный Александр Гаврилович, заменивший уехавшего в отпуск главного терапевта. Этот черноусый доктор кстати оказался очень деятельным: получив отделение, немедленно приступил к наведению большого европейского порядка, запретив больным спать, и есть на полу. Он кричал, врывался в палаты, стыдил, в конце концов устал и таки занялся лечением. Вот тут ослепительной кометой и прочертил небо успех: Александр Гаврилович снял почечную колику у молодой жены председателя колхоза "Красный Таджикистан", после чего благодарный муж пригласил компанию в гости.
    Посреди глиняных домов высился забор. Ворота его медленно распахнулись, сбоку угодливый дед, а внутри о, всемогущий! С деревьев падали яблоки, росли с одуряющим запахом цветы, и, как точеный жираф, стояла беседка, разукрашенная затейливым орнаментом. А в центре беседки, обрамлённый чёрным мрамором, выбивался из земли чистейший, прозрачный родник и со стоном в мраморном же ложе, пригреваемый сквозь склонённые листья винограда, южным солнцем, уходил, теряясь, в сад. И в показуху лежали в нём, катаясь в воде, дыни, арбузы, коньяки, и уже варился шурпо, дразнящий запах которого разносился по окрестностям. Разлитая, разбавленная прохлада приятно успокаивала, навевала дремоту, и прилетевший откуда-то ветер шевелил листья, обдувал сидящих в беседке и заставлял волноваться пламя костра.
    - Сюда даже Сам приезжал, - говорил, улыбаясь и блестя белыми зубами, председатель, разрезая дыню на дольки, - два литра выпил, как сейчас помню. И бух в родник: Купаться, - говорит, - хочу. - Еле поместился, кабан. Полощется и хрюкает. Полощется и хрюкает. Только брызги летят.
    Смеётся и протягивает первый кусок Александру Гавриловичу.
    Тот принимает и неожиданно просит:
    - Дай мне на часок твою машину покататься?
    Кроме председателя в беседке ещё один местный, с бородкой. К нему хозяин относится с подчёркнутым уважением. У этого, с бородкой, умный, быстрый взгляд, ещё белее зубы и добродушная, ленивая улыбка довольного собой человека.
    - Это как то одному русскому понравилось жить у нас, - начинает байку бородатый. Руки его закинуты за голову, он вытянулся на спине, глаза полузакрыты, - взял жену таджичку, одеваться стал по-нашему, живёт. Год, два, десять. Ничем уже не отличается.
    Тишина. Все лежат. Слушают. Беседка четырьмя ногами стоит, пригнувшись, тоже слушает. Бутылки пустые.
    - Ничем не отличается. Обрезание сделал. Детей родил. Всё как надо. Вот только одно не смог узнать: чем кулябец от ура-тюбинца отличается. Жизнь прожил, а не узнал. Помер, а не узнал.
    Вечером гостей подбирают с пола, отвозят домой. Звёзды яркие, крупные, в открытое окно заглядывают. Доктора крепко спят и в унисон выдыхают коньячные пары. Но вот кто-то в кровати заворочался, заскрипел пружинами, завздыхал:
    - Русский-таджик, придумали тоже, мать их...
    
    - Салам алейкум.
    Люди за столом повернулись:
    - Алейкум ассалам.
    - Зачем пришёл, доктор? - раскатывая слова, спросил сидящий у окна, с круглым, чуть оплывшим лицом. - Дело есть?
    - Да вот, посылаем анализы, а ответов нет. Ни одного за месяц.
    - Разберусь, - он важно кивнул и, помедлив, - Хамедов!
    Встал верзила с усами.
    - Принеси-ка стул нашему русскому другу.
    Показал широким жестом:
    - Угощайся.
    В глубокую тарелку был налит кипяток и накрошен зелёный, горький прегорький перец. Люди, с куском лепёшки, тянулись к тарелке, макали лепёшку в воду, стараясь выловить зёрнышки перца, и отправляли эту взрывчатку в рот. Крякали, ухали, вытирали появившиеся слёзы, и заливали пожар чаем. В сдерживающее жару окно виднелся пустырь и часть забора с выстроившимися около него машинами. Медленное время просачивалось через плохо заделанные щели в раме и грустно уходило за машины в пустырь.
    - Ну, Джалил, - растянул круглолицый в сосредоточенной тишине, - когда барана режем?
    - Завтра, - тощий старик с перевязанной головой привстал в полупоклоне, и горестно пожевал губами. - Ты тоже приходи, - повернулся.
    - Салам алейкум, таджики! - раздался начальственный голос и к ним вошёл ещё один, толстый, низкорослый, со шрамом на губе. Глаза низкорослого забегали-забегали, мимолётно упёрлись в Игоря, он неожиданно крикнул:
    - Татары, вон из Таджикистана! - и довольно зажмурившись, засмеялся.
    Небольшой, худенький человек рядом покраснел, рука его, держащая лепёшку, дёрнулась.
    - Опять ты, Рахим, - укоризненно сказал круглолицый, - всё шутки шутишь...
    - Мы, таджики, народ мирный, - по-прежнему смеясь, сказал Рахим и сел в принесённое расторопным Хамедовым кресло, - не то, что наши соседи. Нам шутки шутить дозволяется, - повернулся к Игорю, - ну, доктор? Может проблемы какие-то? Претензии? Пожелания? - Всё сделаем! Всё! - картинно раскинул руки.
    Обратно Игоря провожал местный доктор по санитарии Абдурахман. Сухой жар плавил хилый, потрескавшийся асфальт, но через каждые несколько десятков метров стояли сооружения, напоминающие питьевые фонтанчики, в которых непрерывно текла вода.
    - Я тебе так скажу, - горячечно блестя глазами, говорил стройный, молодой Абдурахман, - меня держись. Я - памирец! И нас здесь не так мало: анестезиолог - памирец, зам. главврача - памирец...
    Тряханул руку:
    - Давай, приходи в гости, ладно?
    Дома гуляли. За столом кроме веселейшего Александра Гавриловича, угрюмого Алексея Дмитриевича, розово-невинной Светочки сидел огромный жирный мужик. Александр Гаврилович кричал:
    - Муалим, муалим, мать твою, ещё расскажи!
    - Сиськи-письки - систематический, письки-сиськи - пессимистический, - жестоко уязвляя умершего Брежнева, - старался мужик.
    - За что пьём?
    - За муалима. Муалим, - Александр Гаврилович от избытка чувств хлопнул того по спине, - к нам из Душанбе с визитом. Чучмеков учит, брит-милу им делает
    Мужик протянул руку, глянули внимательные, не гармонирующие со смехом глаза:
    - Константин. Хирург. И преподаю тоже.
     Налил стакан до краёв, двумя пальцами приподнял и поставил ближе.
    - Нет.
    Стакан неожиданно схватил Алексей, лицо небритое, глаза поплыли, и как через силу, стал пить судорожными глотками. Константин покрылся складками веселья:
    - А теперь добавляй, добавляй…
    - Заткнись, - тот икнул.
    И тут внимание отвлеклось на Александра Гавриловича:
    - Светочка, Светочка, - бормотал Александр Гаврилович, - ну почему ты меня не признаёшь? Хочешь встану на колени? Богиня прелестная, дай обнять тебя по-дружески..., - тянется.
    - Сашка, прими!
    Тот забывает о богине:
    - Где?
    Поднимает и обводит стаканом круг:
    - Как там они говорят? - Дышлы-бышлы? Салам алейкум, господа! - опрокидывает.
    Алексей Дмитриевич в кровать повалился, скользящими движениями на себя одеяло натягивает, никак укрыться не может.
    - Я, когда начинал, - ностальгически расслабился Александр Гаврилович.
    - Разве такое могло быть?
    - Заткнись. Я, когда начинал...
    - Пил только спирт...
    Сашка грозно смотрит:
    - Последний раз предупреждаю...
    - Ну, дай, дай ему сказать...
    - ...когда начинал, работал в одной маленькой больничке, а на дверях в приёмном, - подмигнул, - поставил оч-чень умную санитарку - только поступит мать с дитём, а она ей: Мамочка, как вам повезло... Вы не представляете, как вам повезло! У этого доктора золотые руки! Просто золотые руки! - Александр Гаврилович показывает коллегам растопыренные пальцы и хохочет, - просто золотые руки...
    В глазах Константина что-то мелькает, он смеётся.
    
    Абдурахман жил, как оказалось, не в собственном доме, а будучи пришлым, в небольшой квартирке единственной на весь район пятиэтажки. Встретил он гостя при полном параде: одетым в национальный халат и с сынишкой на руках. Жену позвал:
    - Оля!
    Вышла русоголовая, худенькая женщина с бледным, как бы застиранным лицом.
    - Из Харькова, - пояснил, - учились вместе. Там и поженились. Ну, проходи, проходи...
     Дома у него был сумбур - не восток, не запад. Из кухни тянуло борщом, а вместо достархана стояла восточная, прогрессивная мебель - коротконогий стол с роскошным орнаментом. Оля один за другим принесла блюда, разложила и исчезла в кухне. Игорю стало неудобно:
    - Может, пригласишь?
    Хозяин посмотрел иронически:
    - Оля! - та, на мгновение, показавшись, отрицательно мотнула головой.
    - Вот видишь, - сказал спокойно, - я же знаю.
    Выпили, поели. Откинулись назад, на подушки. Абдурахман повернулся, заговорил горячо:
    - У нас, у таджиков, свой путь, мы сильные. То, что вы предлагаете, нам не подходит.
    
    Ремонт. Молодой памирец не сообразуясь с собственными же взглядами, решил иметь на стенах фотообои с берёзками и синенькой водой. Позвал Игоря на помощь. Незатейливый гарнитур перетащили в спальню, начали работать. В один из вечеров Игорь вдруг заметил, что Ольга, постанывая, ходит, согнувшись, и держится за живот.
    - Оля, что с тобой, болит?
    - Очень, - прошептала виновато.
    - Абдурахман?
    Тот сосредоточенно приглаживал нижний конец полосы к стене.
    - У твоей жены проблемы.
    - Пройдут.
    - Не знаю… Оля, кровь есть?
    - Да.
    - Что вы там? - раздражённо возник Абдурахман, - небось, понос прохватил, раскудахталась.
    - Вызови скорую, - мрачно сказал Игорь. - Я тебе говорю - вызови скорую!
    Хозяин покраснел, но сдержался, вытер руки и стал набирать номер:
    - Не отвечает.
    - Ладно, я побегу за Алексеем Дмитриевичем.
    Алексей в своей обычной пьяно-расслабленной позе на кровати. Ботинки не снял, рука с сигаретой внизу, ещё немного и одеяло подожжёт.
    - Лёшка, вставай!
    Лениво открыл глаза.
    - У Ольги кровотечение.
    Пружины заскрипели, он спрыгнул, но на ногах не удержался, и его повело в сторону.
    - Лё-ошка!!
    - Заткнись!
    Спустились, сунул голову под кран на выходе. Держал так с минуту, выпрямился и встряхнул волосами, брызги разлетелись.
    - Теперь пошли.
    В квартире Абдурахман у телефона. Мальчик на коленях.
    - Где она?
    - В спальне.
    Алексей Дмитриевич шагнул внутрь. Игорь покрутился по квартире.
    - Машина приедет?
    Абдурахман дёрнулся, кивнул.
    Вышел Алексей.
    - Внематочная, - сказал отрывисто.
    - Боже, гинеколог в отпуске!
    - Значит я. Кто дежурный анестезиолог?
    - Анестезиолог - памирец, - радостно ухватился Абдурахман.
    Набрал номер - на другом конце, не дослушав, бросили трубку.
    Абдурахман покрылся пятнами, ещё раз набрал и стал кричать. Положил, сказал с усилием:
    - Не узнал.
    Подъехала скорая. Женщину положили на носилки. Абдурахман не пошевелился. Игорь удивлённо обернулся:
    - Ты разве не едешь?
    - С ребёнком останусь.
    Занесли, переполошив всех, носилки в отделение. Алексей Дмитриевич пошёл мыться, а Игорь спустился, сел на скамейку и курил в насыщенной тишине. От ярко освещённых окон операционной падал свет, и листва рядом стоящих деревьев делалась особенно томной и нежной.
    Алексей появился через полтора часа:
    - Сигарету дай! - руки его вдруг мелко задрожали. Прикурил, затянулся.
    - Ты что!? - с ужасом спросил Игорь.
    - Да нет, нет, сделал.
    Сашка был на дежурстве, они открыли дверь, и одинокая лампочка без полутонов безжалостно выявила порядком надоевшее помещение с неубранными кроватями и жалким личным скарбом. Алексей неостановимо двинулся и схватил почти полную "Каберне":
    - Будешь?
    Не дожидаясь ответа, запрокинул бутылку. Пил, пил. Кадык ходил мерно. Наконец медленно, очень медленно отнял бутылку от губ. Глаза умаслились.
    - Полезная штука, - сказал одобрительно.
    Руки у него не больше дрожали.
    
    Событие районного масштаба - напротив чайханы установили бюст - уходящий в знакомую лысину лоб, вдохновенно летящая рука... Около бюста деятели в мятых галстучных костюмах речи один за другим по бумажкам читают, сами себе хлопают. Вокруг, пронизанный сухим жарким солнцем, полуднем дрожит воздух.
    На том же пятачке в гостинице окно настежь, доктора-товарищи на кроватях, а постоянный гость муалим на стуле и карты треплет. На столе дыня и основной частью натюрморта яростный, сорокаградусный кальвадос. Стаканы немытые, над стаканами отчаянная муха зигзагами летает.
    Неожиданно, резко хлопая дверью, вбегает Света с дрожащими губами:
    - Опять кто-то в окно заглядывал!
    Александр Гаврилович геройски вскакивает первым:
    - Да я их! Падлы! - выглядывает наружу и пожимает плечами, - никого. Чучмеки трусливые!
     Начинает утешать Свету, - солнышко, ну не бойся, ты же с нами, - обнимает, целует, ещё раз обнимает и целует, и одновременно подмигивает муалиму.
    Муалим разулыбался, цапнул кальвадос, плеснул и показывает Алексею:
    - Дёрнем?
    У Алексея Дмитриевича под глазами мешки, весь он вялый, угрюмый:
    - Давай!
     Встал, влил в себя. Посмотрел, не удержался и уже сам взял бутылку.
    - Э-э-э, - завозмущался Александр Гаврилович, - а я?
    Через неделю от сильного удара в дверь с визгом отскочила задвижка, и в Светину комнату вломились трое. Но Света была не одна. Уже несколько дней увивающийся за её тёплыми грудками студентик был приглашён пить чай. Один из ворвавшихся, не сбавляя темпа, подскочил к нему и рывком выбросил в коридор. И все трое, не оборачиваясь, подступили к девушке. Но, ухажёр вдруг отчаянно заверещал из коридора высоким, тонким голосом:
    - Я Хамедов! Хамедов! Хамедов! Хамедов! Хамедов!
    Трое застыли.
    Завизжал ещё громче:
    - Вон! Если вы не уберётесь, я скажу папе! Папе! - и в отчаянии, так и не поднявшись, застучал хрупкими кулачками по полу.
    - Папе? - обалдело переспросил Игорь.
    - Папе.
    - И… и что?
    - Они ушли.
    - Просто ушли?
    - Да.
    Света, бледная от переживаний, переводила взгляд с одного на другого и, казалось, сама себе не верила.
    По такому случаю защитник был приглашён в гости, усажен на почётное место, и Сашка наливал ему водку.
    - Всё у вас хорошо, - разглагольствовал, - вот только жаль, баб за стол не пускают.
    Гость усмехался, тонкое, нервное лицо его передёргивало что-то вроде тика.
    Но очень скоро растерявшая последние остатки кокетства Света опять пришла со своими проблемами:
    - Ребята, этот мой Хамедов приглашает меня в Душанбе, - выпалила, - что делать?
    - А ты?
    - Боюсь. Он очень настойчив. Просто боюсь.
    - Не едь, - Алексей Дмитриевич лежал на кровати и смотрел в потолок, - тут хотя бы мы рядом.
    - Точно, - поддержал Сашка, - чучмек, он и есть чучмек. Лучшие люди страдают, - хохотнул, - а ты бегаешь.
    - Знаешь, - посоветовал Игорь, - ты всё-таки жёстко не отказывай, скажи: дежурств много, начальство строгое. Что-нибудь такое, ладно?
    - Да, - та вздохнула с облегчением.
    На следующий день стук в дверь. На пороге стоял худенький высокий нежный - друг Светы. Не входя, он внимательно обвёл взглядом повернувшихся к нему докторов:
    - Пожалуйста, разрешите Свете поехать со мной.
    - Нет, - резко отрубил Алексей.
    - Да она сама, сама решает, - улыбаясь, пропел Сашка.
    - Заходи, заходи, чего стоишь! - усиленно заприглашали.
    - Спасибо, - юноша вежливо улыбнулся и тут его перекосил тик, - должен предупредить, что если эта ваша общая блядь со мной не поедет, вас всех убьют.
    И плотно закрыл за собой дверь.
    В комнате воцарилось ошарашенное молчание.
    - Что ж такое! - растерянно спросил Сашка. - Сейчас догоню и набью морду.
    Но с места не сдвинулся.
    Алексей Дмитриевич, скрипнув пружинами, встал с кровати, и в тишине стало отчётливо слышно, как он наливает себе коньяк.
    - Ваше здоровье, покойнички!
    
    Толстые, короткие пальцы главврача аккуратно перебирали чётки, взгляд был укоряющ:
    - Ай-я-яй…, - запричитал, дослушав, - ай-я-яй, какая нехорошая история! Вот только совсем не по моей части. Ума не приложу что делать!
    - Позвоните в милицию! - высоким голосом произнёс Александр Гаврилович. - Покуда нас не защитят, мы работать не будем!
    Главврач печально вздохнул, и его толстые пальцы стали неторопливо набирать номер:
    - Джамил? Да, это я, да, да.… Уже слышал? Они сейчас будут.
    Милиция находилась в отдалении и занимала длинное одноэтажное здание. Рядом стоял газик, около которого, зевая, ходил шофёр, и изредка постукивал начищенным сапогом по шинам.
    - Мужики, может зря всё это, ну подумаешь, пацан? - остановившись на пороге, неуверенно сказал Игорь.
    - Вот его-то проучить и не мешает, - заметил Алексей.
    Чуть не задев их плечом, вышел плотный человек в форме. Шофёр замельтешил, засуетился, с поклоном открыл ему дверцу. Человек лениво зацепил врачей взглядом, не спеша, устроился поудобней. Уехали.
    У Игоря мелькнула догадка:
    - Кто это был? - спросил у вышедшего милиционера.
    - Как кто? - удивился тот. - Джамил.
    Они оторопели. Света всплеснула руками.
    - Как же так! - на резко побледневшем лице Александра Гавриловича диссонансом выделились по-прежнему пышные, чуть обвисшие усы. - Он же знал, знал, что мы здесь!
    Бросились назад, но ни главврача, ни его заместителей на месте уже не оказалось. В отделе кадров пухленький человек, закрыв от удовольствия глаза, пил чай и сладко хрустел сахарком.
    - Вы не могли бы нам дать домашний телефон Сеида Каримовича? - попросил Алексей.
    Пухленький человек удивлённо посмотрел:
    - Сеид Каримович этого не любит.
    Алексей Дмитриевич было попробовал объясниться, но Игорь зло потянул его за рукав:
    - Пошли!
    - А куда ещё? - Алексей недоумевал.
    - В райком! - отчётливо произнёс, глядя на человечка.
    Тот улыбнулся и опять потянулся к пиале.
    Но в райкоме их встретили только запертые кабинеты и пустые коридоры с аккуратно протянутыми ворсистыми дорожками.
    - Ничего не понимаю! - растерялся Игорь.
    - Идея! - выкрикнул Александр Гаврилович и лихорадочно принялся листать записную книжку. - Помните председателя колхоза, что нас приглашал? Говорил мне обращаться в любое время! - бросился к телефону на стене. - Алло? Алло?
    Ему ответили, он стал возбуждённо рассказывать, потом вдруг резко замолчал, ссутулился и, наконец, слабым, неловким движением повесил трубку.
    - Он не поможет, - на лице его выступил пот, - связываться не хочет. И нам не советует.
    - Так с кем не связываться? - крикнул Игорь. - С кем не связываться?
    - Что ты кричишь? Не знаю! Уезжать посоветовал. От греха подальше. Они ничего не боятся, - говорит. - Уйдут потом в горы, ищи, свищи.
    - Ну и пошли к чёрту! - сорвался Алексей Дмитриевич, - пусть сами своих баб лечат.
    - Я тоже хочу домой, - робко сказала виновница происшедшего.
    - Игорь?
    Покрасневший от злости Игорь дёрнул головой:
    - Останусь.
    - Ты хоть понимаешь, на что идёшь? - спросил Алексей. - Проблема не в пацане, в них проблема. Вон, нашего муалима разлюбезного и след простыл. Неизвестно, что ждать.
    - Не поеду, - упрямо повторил Игорь.
    - Ну и дурак. Идиот-дурак, - сказал Сашка.
    К нему возвращалась привычная наглость.
    На следующий день они уехали первым автобусом.
    
    Прошёл месяц. Главный таджик забрался ещё выше, радостно хлопнул в ладоши, и в районе начались свадьбы. Под сенью чайханы как на выставке ввинчено сидели аксакалы, в гастрономе лежала неупотребляемая свинина, весь в блеске солнца протягивал в пространство тёплую бронзовую руку новенький Владимир Ильич. Ну а Игорь? Его никто не трогал. Упрямый доктор работал, ел дыни, валялся со счастливо купленной тоненькой книжкой "Собачье сердце" на кровати, неспешная местная жизнь, больше не тревожа, текла мимо. Сотворивший такой переполох студент не появлялся, по слухам отец задал ему большую трёпку. Ольга выздоровела, и заняла своё место на кухне. И только Абдурахман с сыном на руках заходил вечерами, и они каждый раз медленно гуляли до Абдурахмановова дома. Сияли близкие южные звёзды, ночь дышала глубиной, начинался и легко дул свежестью прохладный ветер. Когда Игорь собрался уезжать, Абдурахман подарил ему большую книгу "Памир". И друзья как следует, врезали Кальвадоса, который, судя, по печальному Ремарку, пили только хорошие герои, и который, кроме Германии, в изобилии водился лишь в ста километрах от Душанбе.
    - Вот, - Абдурахман размахнувшись, наискось расписался на книге, - помни! Всё вижу ходишь, вглядываешься…. Думаешь, три месяца пожил, мой народ узнал? Думаешь, этого достаточно? - и неожиданно тревожно добавил. - Эх, знать бы, как ещё всё повернётся.
    
    
    
    г. Иерусалим.
    29.06.01.