Она воткнула красный цветок в решётку, и он там жил странно долго - две недели. Обдуваемый горячим воздухом, без капли воды. А потом всё-таки рассыпался. Лев садился, заводил машину, ездил, опять ездил и не убирал сухие лепестки. А потом взял и убрал.
Над городом жёлтая, яростная луна в полнеба. И очень холодный ветер дует. Лев идёт, подняв воротник. Сутулый, длинный, с большими ногами, большими ступнями. Мёрзнет. Поднял глаза - объявление "Доктор Спектор". Подумал и поднялся наверх:
- ...Вам надо увеличить грудь. Ну, вы понимаете... Сделать её более мускулистой. С маленькими сосочками на обеих сторонах. И убрать живот. Да, живот. А вот руки придётся удлинить. Без этого никак. И только тогда, тогда может, быть вы сможете... Хотя я, лично я всё равно сомневаюсь.
- А ступни? - робко спросил, - мне кажется, проблема в ступнях, они у меня очень большие...
- Ну и ступни, - согласился доктор.
Встал и подошёл к окну. Открыл резким движением жалюзи: по тёмному фону неба плыли белые, как пух облака. Жёлтые вытянутые фонари бросали вниз на Яффо рассеянный свет. По улице группками шли раскрашенные люди, смеялись и садились в раскрашенные автобусы.
- Контрасты, всюду контрасты, - объявил доктор, - в Пурим это видно особенно, - посмотрел на часы, - сейчас я приглашу секретаршу, она вас проводит. У неё, - понизил голос, - изумительная фигура. Моя первая работа, между прочим. Рекомендую, очень рекомендую!
Позвонил в колокольчик.
Вошла нежная девушка с голым животом и в маске Кинг Конга.
- Проводи господина, - сказал доктор, - возможно, он будет у нас лечиться.
Кинг Конг улыбнулась, показав весь оскал.
Туфли застучали по плиткам: цок-цок. Лев вышел.
Прямо у дверей здания сидел нищий с сигарой. У ног нищего лежала раскрытая пилотка, в которой в отсвете ярко освещённого входа блестели три шекеля.
- Вчера так гульнули, - сказал сидящий по родному, по-русски, - так гульнули, что у меня до сих пор голова трещит. Подай на опохмелку?
- Нету
- Дай! Если дашь, скажу, что будет завтра.
- Ладно. Ну что?
- Новый начальник придёт.
- Подумаешь, новость... Вот если бы про любовь...
- Про любовь у гадалок спрашивай. А к доктору этому больше не ходи.
- Почему?
- Хитрец: удлиняя руки, он укорачивает ноги. Слушай, а может, давай ко мне в гости? Я тут, недалеко, в гостинице обитаю...
- Не могу, - протянул Лев, - иду Пурим гулять, меня пригласили.
- Тогда напиши мне письмо? Появится свободная минутка - раз и написал.
- Зачем?
- Как зачем? Отвечу. Буквами.
- Напишу, - серьёзно сказал, - у тебя фломастера случайно не найдётся? Есть? Спасибо.
Нарисовал себе усы для праздника и пошёл к машине.
-...Так же как все, как все, я по земле хожу, хожу...
Пока ехал, начался дождь. Луну затянуло. Начались молнии и гром. В Пурим всегда так - холодно и опухшие, беременные тучи, ёжась перед уходом, проливают на землю всё, что осталось.
Приехал он к молодой женщине, которая по случаю праздника надела мужскую рубашку, штаны, а на голове у неё красовалась турецкая феска. Вместе с ней была компания. Мебели в комнате не было, все сидели на полу и на полу пили сионистское вино "Хеврон".
- Давайте, давайте сделаем что-нибудь интересное! - оживлённо говорила женщина. Говорила, волосы падали ей на глаза, она их всё убирала, убирала... - Устроим демонстрацию против уничтожения насекомых, митинг по защите прав естественного течения истории, что-нибудь!
Вздохнула, взяла гитару, начала страстно:
- Что ты вьёшься чёрный во-орон над моею головой...
Раздался скрип двери, и из соседней комнаты вышла маленькая девочка в трусиках.
- Что такое? - прекратив петь, спросила мама.
- Я писать хочу.
- Ничего-о ты не добьё-ошься, чёрный ворон, я не твой..
Выйдя из туалета, девочка подошла к взрослым и, помедлив мгновение, быстро взяла конфету из стоящей вместе со стаканами вазочки. Лев посадил её на колено, покачал.
- Лизонька, кем ты будешь, когда вырастешь?
- Богом, - ответила Лизонька.
Взрослые вокруг разом замолчали, потом кто-то неуверенно засмеялся, и другие рассмеялись за ним.
У Лизоньки были глаза, как у мамы, только заспанные, и серые, мелко заштопанные на боку трусики.
На следующий день встал раньше обычного и поехал на работу.
И вот знакомое здание. Колючая проволока. Ворота медленно открываются. У ворот маленький толстенький Борис Ефимыч с автоматом крепко стоит.
Лев сладко зевнул.
- Как дела, Борис Ефимыч?
- Наши дела в прокуратуре, - важно говорит Борис Ефимыч, - что тебя так рано принесло?
- Да просили одну штуку включить.
- Ну, заходи, когда включишь...
- Ладно.
- В армии я был каптёром, - позже, под кофе, благодушно рассказывает. - И был у меня начальником прапорщик по фамилии Белый. Очень евреев любил. Бывало, говорит мне: Отчего у вас, у евреев всё так по жидовски аккуратно сделано, пригнано? Я вот бухну и думаю: "Ефимыч на месте, всё спокойно..."
Под конец дня Льва вызвали. В комнате очень высокого начальства сидел заведующий лабораторией, кучерявый с лысинкой Шломо Раскин со своей блуждающей, лёгкой улыбкой, и рыжий, большой человек с тревожными глазами.
- Лев, - сказал Шломо, - мы даём вам новое задание. Это решение и Рауля и Дана, - посмотрел на часы. Улыбнулся. Встал. - Знакомьтесь.
- Меня зовут Гордон. Гордон, - отрывисто произнёс человек, - мне рекомендовали ваши руки. Покажите их!
Лев недоумённо протянул руки ладонями вверх. Гордон уставился, и казалось, всосал в себя нехитрую картину лаборантской готовности.
-... Да, это неплохо. Если б ещё чуть подлиннее... Ну ладно. На работу как добираешься, перевозкой?
- Да.
- А машина есть?
- Есть.
- Будем использовать.
Откинулся на спинку кресла.
- Ты слышал что-нибудь о лямпириях?
- Нет
- Что ж, начнём с чистой страницы.
Глаза его чуть успокоились, и он резко протянул руку для рукопожатия. Рука была шестипалая. Перехватив изумлённый взгляд, усмехнулся:
- Не обращай внимания, это так, ерунда - побочные явления одного проекта. Сейчас уже ничего такого.
- Сколько нас будет? - спросил Лев.
- Четверо. Я - руководитель, Владимир - химик из университета, он тоже русский, и ты - техник. Осталось ветеринара подобрать. С ветеринарами проблема - вечно они у меня умирают. Итак, коротко - лямпирии - паразиты кур. Я лучший в мире специалист по лямпириям, разработал вакцину, получив которую куры передают иммунитет по наследству. Патент защищён в Штатах, Японии, Германии. Наша задача: за короткий срок доработать препарат и наладить производство. Препарат я называю - "Контроль G"
Поднялся.
- Ты работу уже закончил?
- Да
- Подбросить до города?
- Можно.
Они сели в "форд" и отъехали от фабрики. Шестипалые руки крепко держали руль, пел Маккарти, грела печка.
- Люблю шестидесятые, - сказал Гордон, - особое состояние души было тогда. А ты?
- И я, - подумав, ответил Лев. Взглянул на дорогу и закричал, - осторожно! Осторожно! Что он делает!! Тормози-и-и!!! О...о господи!
Под самым носом, на дороге, внезапно включив аварийную сигнализацию, с жалобным скрежетом остановился трепаный перетрепанный Фиат, и быстрый мощный Форд неотвратимо на него надвигался. Лев закрыл лицо руками, но за несколько секунд до столкновения форд вдруг рывком поднялся в воздух и, перелетев через стоящую, выбросившую белый флаг машину, тяжело бухнулся на колёса.
Льва бросило вперёд, но ремень задержал. Ещё некоторое время он сидел в полуобморочном состоянии, а потом огляделся: все были живы, шестипалые руки крепко держали руль, пел Маккарти, грела печка.
- Что это? - спросил потерянно, - что это было?
- Ничего. - Кротко ответил Гордон.
- Но...
- Ты забываешь, - сказал Гордон, - я же учёный.
Совершенно потрясённый Лев попросил:
- Остановите здесь... Спасибо.
Вышел и пошёл пешком.
В универмагах предлагали скидку на зимние вещи, светила ранняя луна, рядом бежала собака, в точности похожая на собаку и зевала на бегу.
Мир улыбался.
Чтобы успокоиться, Лев направился к своей нежной подруге-программисту. Программист жила в квартале Ир-Ганим, в длинном, как змея, доме, неловко поставленном одним боком на столбы. В брюхе змеи чернели отверстия подъездов. Лев обогнул погнутую коробку матнаса, около которого пацаны тренькали гитарой, и стал подниматься по ступенькам к дому. И вдруг упал. Упал и больно стукнулся локтем. Ошарашено поднялся, сделал шаг и упал опять. Разозлился, бросился вперёд, нога неловко подвернулась и он, замахав руками, растянулся на всю спину назад, каким-то чудом не поранив голову.
- Во дядька напился! - сказал с акцентом один из пацанов.
Лев вскочил. Выругался. И стал очень осторожно подниматься по тем же ступенькам.
Пока не упал снова.
Через некоторое время он, задумчиво, держась за локоть и сложив ноги по-турецки, сидел на рассохшемся тротуаре. Себя было очень жаль. Сверху открыли тёплое, светлое окно и оттуда легко пела женщина. Он прям таки видел воочию, как она поёт, красиво округляя рот.
- Не жалею, не зову, не плачу... Всё пройдёт, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым...
Мир улыбался.
Лев встал и, будто на ходулях переставляя осторожные ноги, пошёл домой. Ощущение неудовлетворённого желания постепенно исчезло и вокруг стало очень тихо.
- Странное дело весна в этой ближневосточной стране, - подумал, - вообще, странное дело...
Начался дождь, и началась, тикая сонными часами, ночь.
День наступил в одно включение.
- Ты не имеешь никаких прав. - Сказал Гордон, обращаясь к Владимиру. - Тебя официально не существует. Существую только я. Всё, сделанное тобой, принадлежит мне.
- Интересно, а деньги я имею право получать? - спросил мрачный Владимир. Чёрная шевелюра его стояла дыбом. - Большое спасибо, большое спасибо, такая радость...
Они сидели в тесной биохимической лаборатории Иерусалимского университета, и окна этой лаборатории выходили на глухую, бесконечную крышу, из которой вразнобой торчали трубы. Между трубами висело белье, и ходил толстенький, короткий человек в рабочем комбинезоне.
Лев отвёл взгляд с окна - лицо Владимира дёргалось. Наконец химик взял себя в руки.
- Итак, вы хотите удешевить производство своего препарата. Всё известно, всё разработано, всего лишь удешевить. Сколько у нас есть времени?
- Год. - Гордон встал. - Мне пора. Ветеринара я так и не нашёл, - сказал Льву, - поэтому все опыты будем делать вместе. После обеда встречаемся в мошаве.
Он уехал, и Лев с Владимиром пошли в университетскую столовую.
По обеим сторонам уютной дороги росли кусты, каждому из которых была придана форма какого-то животного. Под последним из них спала кошка, напоминавшая Хемингуэя.
- Не знаю, не знаю, - задумчиво сказал Владимир, - от лабораторных опытов, даже проведённых успешно, до удачных полевых испытаний расстояние огромно. Я чувствую, этот мудак провалится и мы вместе с ним.
- А я верю, - неожиданно ответил.
Навстречу им шёл человек с синими глазами и ел яблоко.
Синие глаза обратились на Льва.
- А это наш лаборант, - поспешил Владимир, - Гордон привёл. Очень, знаете, большой специалист в биологии, биохимии...
Мошав Олеш находился в километре от арабского города Туль - Карем. Фиатик Льва шёл в сплошном потоке машин с зелёными номерами и перед самым городом нырнул по указателю влево.
Узкая дорога петляла среди пропылённых кустарников, потом непременная будка со шлагбаумом, и появились дома.
Искомый курятник принадлежал Йоси Тагору, чей дом Лев нашёл на окраине. Сам Йоси, старик с опухшим лицом и молодыми, загорелыми руками, сидел в кресле под тутовым деревом.
- Встречаются две проститутки, и одна другой говорит..., - весело подмигнув, неожиданно начал.
- Папа! - здоровенный мужик с волосатой грудью в прорези тренировочного костюма вышел из дома.
- 80 лет, - сказал он приезжему, - 80 лет мой отец был пессимистом, а на 81-стом году жизни вдруг стал оптимистом и принялся рассказывать анекдоты, да такие, что внуки смеются.
- Мне бы курятник найти...
- Я провожу.
Гордон уже ждал. Стоял около распахнутой двери, откуда доносился клёкот кур. Лев натянул на себя комбинезон, и вошёл внутрь. Мгновенно наступила тишина, такое было впечатление, что его рассматривают. Только у самого потолка, покачиваясь от самодостаточности, на коротком приводе крутился вентилятор и зло бил лопастями воздух.
- Ладно... Начинаем.
Гордон открыл сумку-холодильник и вытащил пробирки.
Работали они два часа, не прерываясь. Когда, наконец, вышли, в лицо шарахнуло жёлтой пылью.
- Опять хамсин!
- Снега захотелось?
- А хотя бы и так.
- Хорошо, - тогда сказал начальник серьёзно, - будет тебе снег.
- Куры какие-то необычные. - Пропустил обещание мимо ушей Лев. - Странные. Почему куры странные?
Обратно он ехал уже в темноте, включив от нечего делать разглагольствования рава Шмулевича.
- Настанет время, - говорил рав, - и температура на земле поднимется до 1500 градусов, и все, не верящие в бога евреи, лопнут от жары со звуком Бз-з-з, а их богобоязненные соседи как жили, так и будут жить. Что это за звук такой? - Будут они спрашивать друг у друга и пожимать плечами: Бз-з-з, Бз-з-з...
- Бз-з-з, - сказал Лев.
При приближении к Иерусалиму жара немного отступила, в серебристом освещении луны машина мчалась вперёд. Впереди машины, прочерченное редкими птицами, быстро летело небо.
2
Этой ночью ему снились сны. Он просыпался и забывал их. Потом опять засыпал и опять просыпался. Наконец, с чувством, что его обокрали, встал окончательно.
Серел рассвет, варилось кофе, курилась сигарета. В близком зоопарке рычал тигр.
- Где твои родители? - спросил Гордон.
- Я один приехал.
- Почему?
- Так...
- А кто у тебя отец?
- Генерал
- Что-что?
- Генерал.
Гордон помолчал, подумал, спросил опять:
- Ты до сих пор не женат?
- Это к делу не относится.
- Конечно. Вот скажи, меркаптоэтанол в малых концентрациях рвёт дисульфидные связи или укрепляет? Ну ладно, ладно, пошли...
Над Масличной горой парит ястреб. Под ним ешива, церкви, садик небольшой, больница, село арабское, университет мормонов с роялем на сцене. Раньше ещё скульптура стояла: три огромных железных столба, олицетворяющих три религии, но её кто-то убрал. Упрямая птица летает. И тут начинается сильный ветер. Песком сыплет.
- Чёрт знает что, - с раздражением говорит Гордон на ходу, - только я собираюсь в курятник - начинается ветер.
В курятнике длинные ряды клеток, заботливо приготовленный корм, вода, и как всегда мгновенно наступающее молчание при виде людей. В отличие от хозяйства Йоси Тагора этот курятник принадлежит фабрике, и часть его теперь безраздельно управляется Львом.
- Значит так, сегодня заражаем, - решает Гордон.
- Тогда подсчёт в шабат...
- А ты в шабат не работаешь?
- Работаю.
- Правильно, у нас полезное дело, - смеётся, - бог нам простит.
На обратной дороге они сталкиваются с большим начальником Раулем. Он стоит у административного здания, около которого высажены цветочки и растёт вечно сонная вихрастая пальма.
- Ну, - растягивает рот, встречая подчинённых, - когда товар будет? Я деньги плачу, - края губ загибаются в улыбку.
- Продвигаемся. Всё нормально. - Гордон также широко улыбается.
- Так я и поверю, - шутит, и до сотрудников доносится неожиданное мурлыканье.
Звуки выплывают за его удаляющуюся спину и нехотя лопаются в воздухе.
Гордон провожает Рауля взглядом:
- Они очень надеются на наш проект.
- Почему?
- Десять лет сидят на одном и том же, а без нового препарата их просто выплюнут с рынка. Ладно. Ну, с заражением, я надеюсь, ты справишься? Я помощника выбил.
- Если с помощником, то справлюсь.
Гордон прощается и уезжает, а Лев перед работой копит силы в будке у закипающего чайника. Рядом с ним в полном боевом снаряжении Борис Ефимович - через зарешёченное окно смотрит, как машины едут в Рамаллу. Хлопнул себя по выпуклому животику, повернулся и вздыхает:
- Рубашечку узенькую выдали. Ну что поделаешь...
Через полчаса борьба с вырывающимися курами.
- Быстрей, быстрей, - подгоняет тщедушного румына в золотых очках.
Тот торопится и роняет кур. Получив передышку, не зная иврита, но желая общаться, он показывает на небо, где молодая луна задумчиво смотрит вниз.
- Дали..., - говорит, - Дали...
Лев встаёт с ящика:
- Работа, работа, - и обводит рукой клетки, - пора.
- Когда-то я был гинекологом и служил на подводной лодке...,- мечтательно произнёс знакомый нищий.
- Вы! Гинекологом! На подводной лодке!
- А что? И такое было. Не веришь? А зря. Всё было хорошо, пока не занялся русской литературой. Так вот. Был у нас там замечательный боцман. Бывало, выстроит матросов и говорит:
- Вы, - говорит, - извиняюсь за выражение, оболтусы и вам до пизды честь лодки... - Вот она жизнь. Живое... А теперь ответь, какой у тебя любимый писатель?
- Да как-то...
- Достоевский - неплохой скажу тебе..., сильный мужик, уважаю, - нищий постучал сигарой по краю бокала - "Карлсберг" светился в заходящем солнце.
- Нет возражений, - пожал плечами Лев.
- А про секс ни слова.
- Не будем об этом, - быстро сказал.
- Ты погоди, погоди, ты, что меня затыкаешь? Ты что, меня не уважаешь?
- Уважаю.
- Вот... А почему? - Скажи, ведь я человек уникальный, правда?
- Правда
- А теперь копнём глубже: кто тебе зарплату выдаёт?
- Фабрика
Нищий подбоченился:
- А мне зарплату выдаёт народ! Не лодка там, фабрика..., - позвал, - девушка, ещё пива!
- Смотри, разоришься...
- А..., - он откинулся назад и вытянул ноги. Закинул руки за голову, - я перед прошлым Йом - Кипуром столько заработал, что могу весь год жить безбедно, - вытянул губы дудочкой и так нежно-нежно начал, - родина моя Белоруссия, песни партизан, сосны да туман...
И наступил шабат блаженнейший. Солнце палит. Половина кур погибла, другая половина, худая и бледная, недоумённо смотрит, как двое людей, одетые как космонавты, выгребают из-под них отходы жизнедеятельности.
- Не перепутай, - кряхтит Гордон, - здесь мы вводили одну дозу, а рядом справа другую.
- Вижу, вижу, у меня всё отмечено.
- Тащим...
Оба впрягаются и мимо изумлённого Бориса Ефимовича тянут тележки с дерьмом в лабораторию.
Чуть позже Гордон уже настраивает микроскоп, - но почему такая смертность? - бормочет, - готов записывать?
- Да
- Номер 15 - 10 тысяч лямпирий, номер 16 - 15 тысяч, номер 17 - 2 тысячи...
Проходит час. Монотонный голос продолжает:
- 50 тысяч, 30 тысяч, 100 тысяч...
Ещё час: отвалился. Глаза красные, щурится...
- Где листок с результатами? Соединил по группам?
Берёт и мрачнеет:
- Ничего не понимаю!
- Что?
- Не получилось! Ничего не понимаю... Балаган!
Смотрит:
- Как же это может быть?
Встаёт. Ходит. Поворачивается:
- Твоё мнение?
- Не знаю, - растерянно тянет Лев, - очень странно, ведь был иммунитет.
- Но куры заразились! Ч- чёрт! Это первый опыт на местном материале. Если так пойдёт дальше... - Гордон с ожесточением содрал с себя комбинезон.
- Может, заразим вторую партию?
- Подожди. Надо подумать. Биология всё-таки не химия... Это то, что я всё время Раулю пытаюсь доказать. Что там, когда складываешь "А" и "Б", всё время выйдет "С". А в биологии слишком много факторов. - Смотрит на свои руки. - Слишком много факторов...
Когда, наконец, они оба выходят из лаборатории, уже очень поздно: Борис Ефимыч сменился, в небе звёзды и задумчивая луна.
Лев доезжает до автостанции с её шумом и наглыми толстыми автобусами и бежит покупать себе булку с кошерной колбасой. В очереди его дёргают за рукав. Оборачивается - рядом девочка. Неуловимо знакомая.
- Дядя, ты хороший человек? - Спрашивает девочка.
- Да, - улыбается Лев.
- Тогда купи мне мороженое...
Лев покупает мороженое, булку, и отдаёт мороженое девочке. Чуть позже он идёт по переходу к машине, а сверху, удобно устроившись, маленькая луна ест мороженое.
Б-з-з-з - звонок в 12 часов ночи: Гордон.
- Я тебя не разбудил?
- Нет, - полусонно.
- Знаешь, я всё понял - это из-за недостаточной очистки препарата. Помнишь, были проблемы? Так вот, мы повторим опыт...
Ждёт мгновение и прощается:
- Спокойной ночи...
- Спокойной ночи.
- Эй, мужик, купи "Мерседес"!
Мужик с удивлением остановился, - но у меня уже есть "Фиат".
- Тогда купи цепочку. 20 шекелей, - марокканец с лихорадочным блеском в глазах заступил дорогу.
- Нет, не надо.
- Все русские - говно, - тогда сообщил марокканец и скрылся в ближайшей подворотне: Лев гулял по Тель-Авиву.
Гулял-гулял, гулял-гулял, и пошёл в публичный дом. Ну, действительно, куда ещё может пойти учёный после тяжёлой работы?
Публичный дом носил название "Массаж 87". В "Массаже 87" под разноцветными лампочками сидели на диване три полураздетые женщины, а за столом, накрытым красным флагом, ещё одна, пожилая и полностью одетая. При этом полураздетая блондинка оживлённо говорила полураздетой брюнетке:
- Я в Харькове на дискотеке такое выдавала, такое выдавала...
- Да ну, - удивлялась захолустная брюнетка.
Лев осторожно кивнул одной из них и ушёл внутрь.
- Спой мне песенку, пожалуйста, - попросил он через пять минут, - это меня возбуждает.
- А ты ещё ко мне придёшь?
- Да
И девушка-женщина запела:
- Улеглась моя былая рана, пьяный бред не гложет сердце мне. Синими цветами Тегерана я лечу их нынче в чайхане...
Владимир: ноги по чужому образцу на столе. Руки за головой. Думает.
- Говоришь, защиты так и нет?
- Нет. Уже три опыта провалилось.
- ...начальничек... И он хочет, чтобы я за копейки разработал другой путь получения его потрясающего, изумительного препарата? А заодно разобрался, почему не работает. Везде работал - в Англии, Франции, Америке, а на благословенной земле Израиля нет! Помнишь, как он говорил? - Мол, от тебя требуется лишь удешевить производство. Мол... Будто это легко!
Резкий звонок, химик снимает трубку:
- Да
Молчит. Кладёт на рычаг.
- Все куры в Олеше умерли вчера вечером при заходящем солнце.
3
От Владимира Лев поехал через Старый город, его неожиданно потянуло туда. Оставил машину в Мамилле, поднялся к Яффским воротам и пошёл, терпеливо проталкиваясь в толчее между магазинами. Пока не свернул в сторону храма Гроба Господня.
Внутри - сырой холод, неуловимо соединённый с духотой, пышные светильники над мраморным ложем при входе, и медленно, накатывая широкими волнами, гудит орган - служба. Голоса поют.
Невдалеке, сквозь решётку, закрывающую углубление в стене, женщина в цветастом платье ставит тонкие свечи. Крестится, кланяется, опять кланяется. На колени встала. Свечи горят, капают.
- Что здесь?
- Иерусалимская заступница. У неё глаза обычно закрыты, но иногда она их открывает.
Лев приблизился к иконе, вгляделся, но глаза ему не открылись.
- Каждому воздастся по вере его, - неожиданно выплюнула женщина.
Лев попятился.
- Б-з-з-з, - подключился подоспевший рав Шмулевич, - б-з-з-з.
Лев ещё попятился.
Служба закончилась, люди встали с колен, сверху, с узенькой лестницы спустился органист.
- Закурить не найдётся?
Взял, спрятал в кулак и ушёл. А Лев побродил ещё и наткнулся на окошко, открывающее для обозрения, блестящий в свете лампочки, знаменитый камень Лысой горы.
- Страшное место когда-то было, - подумал, - людей убивали.. В толстом стекле была щель, и туда бросали записки. Лев прочитал, перегнувшись и до предела вытянув шею, обнажённый текст одной из них - и вышел из храма.
- Боженька, - просили в записке, - милый боженька, сделай так, чтобы внучка и муж мой непутёвый поверили в тебя.
Снаружи в начинающем синеть воздухе мирно так, тихо. Благость разлитая. Трое полицейских стоят, один из них ест пиццу. Туристы с кинокамерой, туристы с гидом, туристы сами по себе... У стены, скрестив ноги, девушка сидит. Волосы тёмные, юная совсем.
- Который час? - подняла голову.
- Шесть
Девушка вздохнула:
- Смотрите, сколько птиц...
- Каких птиц?
- Голуби. Голуби на крыше - символ вечности.
Легко поднялась.
- Можно вас кофе угостить? - спросил с неожиданно забившимся сердцем.
Посмотрела искоса:
- Меня зовут Алиса. Кофе я не пью, а вот чай можно. Просто чай.
Они пошли, и рядом с ней он вдруг остро почувствовал свою всегдашнюю неуклюжесть.
- Вот, - сказал, чтоб только не молчать, - всегда так, хотел удивить чем-то умным и тут же забыл...
Улыбнулась и неожиданно встала около уходящих вниз ступенек:
- Давайте зайдём?
Внизу медленный, седой человек рисовал Иерусалим и резких, глазастых женщин.
- Армянский... какие линии... Здесь он напоминает крепость в горах.
- Вы хотите что-то купить? - спросил художник.
- Нет, - вздохнула, - мы просто пришли сказать спасибо...
Потом сидели у маленького столика, загорался звёздами вечер, и рядом, отвлёкшийся официант, как Буратино после продажи азбуки, тщательно пересчитывал свои маленькие, блестящие сольдо. Мимо проходили: быстрый араб с тележкой, паломники, трое монахинь, отделение сионистских агрессоров, так и не научившихся держаться строем, и человек с красным, возбуждённым лицом. Правая его брючина была закатана, будто он только что слез с велосипеда. Человек прошёл, потом вернулся и встал около соседнего столика, где смеялась и пила пиво большая компания.
- Сидите, бляди? - горько сказал человек и поднял вверх указательный палец. - Россия! - выдохнул с невыразимой болью. - Россия! Эх, м-мать вашу, что вы понимаете... Русскую душу захотели купить? - разозлился внезапно и рванул на себе рубашку. - Русские не продаются!
Алиса проводила его глазами:
- Знаешь, за последнее время я что-то уж очень часто встречаю таких... нежно помешанных.
- Я тоже к ним отношусь? - схитрил.
- Не знаю, не знаю, - девушка лукаво посмотрела, допила чай, - извини, мне надо ехать.
- Провожу?
- Нет, нет, я сама...
- А...позвонить можно?
- А ты хочешь?
- Да
- Позвони
На утро, через открытое окно у изголовья на пол спланировал голубь. Не боясь, стал расхаживать, поводить крыльями, потом загулькал, запрыгал на одной ножке в солнечном луче... Лев счастливо потянулся и встал.
- Послушайте, Борис Ефимыч, - говорит позже в будке охранника, - я тут недавно оставался допоздна, ну и решил, знаете, с вашим сменщиком познакомиться. Стучу, а он меня не пускает. Даже головы не повернул, сидит как истукан. Так я и уехал не солоно хлебавши... Первый раз такого встречаю!
Борис Ефимыч, довольный, смеётся:
- Ты секреты держать умеешь?
- Какие ещё секреты? Ну, умею, допустим.
- Смотри, между нами: сменщика ведь не было.
- Как это?
- В фирме нашей охранной недобор. Вот командир и придумал ставить ночью манекен лицом к дороге. Всё равно ведь никого нет. Вот он тут, манекен, за шкафом хранится.
Лев ошарашено посмотрел, потом затряс головой:
- Нет, нет, нет, манекен манекеном, но кто же тогда ворота открывает?
- Не знаю, - растерянно протянул Борис Ефимович, - не знаю... Я, признаться, об этом даже не думал.
Звонок.
Борис Ефимыч поднимает трубку и немедленно преображается в важного человека.
Рявкает:
- Охрана слушает.
И равнодушно передаёт:
- Тебя
В трубке слышится густой голос Гордона:
- Есть новости. Бросай всё и немедленно приезжай на кафедру.
В лаборатории непроницаемый Гордон и насупленный, с искорками торжества в глазах, Владимир.
Владимир поворачивается к Гордону:
- Ответьте мне, откуда взялась кровь 5290?
- Как откуда, из опыта. Это кровь птицы с наиболее высокой защитой против лямпирий.
- Нет там никакой защиты! - кричит. - Нет, и не было! Ноль. Там есть защита против лектина, с помощью которого вы получаете вакцину! Я всё проверил! Более того, лектин токсичен, из-за этого такие последствия. Мы полгода работаем на мусорный ящик!
- Можно посмотреть? - спрашивает Лев.
- Смотри.
В прозрачной жидкости плавает белесая мембрана, на которой пульсируют синие линии, одна из них, наиболее жирная, почти чёрная, и есть реакция на лектин.
- Ладно, - медленно говорит Гордон, у него даже губы побелели, - делать нечего, начнём всё сначала.
- С чем?
- У меня есть несколько образцов с тех времён, когда я ещё работал в Швейцарии. Проверим, как они работают.
Владимир недоверчиво хмыкает.
- Проверим, как они работают, - повторяет Гордон, - и начнём всё сначала.
- Алиса...
- Да
- Это Лев. Добрый вечер, Алиса. Помнишь, встретились...
- Помню
- Извини, ты, наверное, спала уже? Голос такой...
- Да нет, всё хорошо, просто лежу и читаю довольно странную книгу, её написал в 16 веке один епископ, испанец - "Повесть о благой любви".
- А почему она странная?
- Человек странный написал.
Помолчала.
- А ты не будешь смеяться, если я тебе что-то расскажу?
- Нет, конечно.
- Представляешь, - начала осторожно, - мне вчера вдруг приснился сон. Мне вообще снятся сны, но этот уж очень особенный... Будто я откуда-то иду, и почему-то босиком, и вхожу в огромный зал. На его стенах портреты, гобелены, с потолка невообразимая люстра, а посреди - чёрный рояль и на нём навалены игрушки. Синие, жёлтые, красные, оранжевые, настолько яркие, глаз не оторвать. И большущие, большущие окна в зале. И через них видно, как медленно, нестерпимо медленно, падает снег. А у меня в сердце такое тянущее, ждущее ощущение, что сейчас, совсем сейчас, ещё немного, и случится что-то такое, что я всю жизнь ждала... Я и кулаки сжала, и глаза, там, во сне, закрыла, открываю - утро, солнце светит, разговор за дверью... Всё как обычно. Такая досада взяла.
- Будет снег, - сказал Лев и сам себе поверил, - я не могу это объяснить, но будет.
Столовая на фабрике. Обед. За столом знакомые лица.
Дан, не переставая жевать, поворачивается к Гордону:
- Ну? Может, всё-таки расскажешь нам, как ты вместо вакцины лектин получал?
- Даже Шломо иногда ошибается, - пытается отшутиться Гордон.
- Ещё не поймал, - очень внимательно смотря на Гордона, говорит Дан, - ещё не поймал.
- Мне товар нужен. Товар, а не рассказы о нём! - Резким фальцетом, почти крича, вступает Рауль. - Международная известность, всё наработано, Англия, Швейцария, Голландия, я деньги плачу. Где мой товар? Где результаты опытов?
Рыжие волосы Гордона становятся серыми, в глазах вспыхивает ярость:
- Это работа. В ней может случиться всё! Я просил группу из 20 человек, а кто есть у меня? Холодильник не могу купить. То, что вы делаете, называется "исраблаф" - заплатить поменьше, получить побольше. И вообще, может, в следующий раз начнём обсуждение в туалете?
- И, тем не менее, ты согласился на наши условия? - напоминает оскалившийся, как хищное животное, Дан. - Учти, мы не будем долго ждать.
Гордон встаёт рывком и выходит. Лев за ним.
- Сволочи! - его душит ярость, - 15 лет я с проектом, где только не работал, но такое отношение впервые... Идём, сядем куда-нибудь. - Находит скамейку около поливаемых цветочков, где не так жарко, садится и хлопает ладонью около. - Смотри, мы теперь в одной лодке, уйду я, выгонят и тебя. Поэтому надо сделать всё. - Что-то думает, прикидывает. - Завтра я полечу в Швейцарию, возьму там запас сывороток, с ними мы проверим весь, повторяю, весь первичный материал. Выберем лучший, очистим, сделаем опыт, и прав на ошибку у нас нет.
- Гордон, но всё-таки, что случилось? - робко спрашивает Лев, - ты что, не знал раньше? Ты ж работал с лектином...
Махнул рукой:
- Неважно, уже неважно, лектин дело прошлое. Мы его обязаны заменить, он слишком дорог. Борис должен добиться этого.
Вечером Город спокойнее и строже. Иисус Христос на Французской площади освещён восходящим светом, в двух шагах суровый облик Большой синагоги. В тишь погружены улицы.
- ...Ты знаешь, Иерусалим, он состоит из таких маленьких уголков - двориков. И каждый дворик отличается - в одном пальма центр мироздания, в другом каменный лев открыл рот, в третьем гордая табличка "адвокат Фельдман"... И особое освещение, и тишина, как кот с рыжими глазами. Притаилась и сторожит порядок вещей - подстриженную траву, пальму, камни и табличку.
- Ой, а мы будем заходить туда?
- Зайдём, Алиса.
- Удивительно, но у меня какое-то странное настроение - печальное и с фонариком.
- Как это?
- И хорошо, и тревожно одновременно. А почему тревожно, не понимаю... Скажи, ты сказки любишь?
- Любил.
- А я попробовала перечитать - они почти все очень жестокие. Вот, например, идёт солдат по лесу, встречает ведьму, раз и отрубил ей голову.
- Алиска, можешь не бояться... Даю слово, что мы с тобой ничего страшного не сочиним.
- Ладно, - она улыбнулась, - я тебе верю. Лев - царь зверей, ему не пристало обманывать.
Вечер засыпал, плавно переходил в ночь, звёзды подступали ближе и только неугомонная, гоголевская луна, дразнясь изо всех сил, показывала язык.
Звонок Владимира:
- Привет, Гордон уже уехал?
- Да.
- И что слышно?
- Плохо. Скандал.
- Я ему говорил, говорил, что что-то не так, так куда, великий специалист ничего не слушает. Лёвка, не верю я в этот материал, не верю и всё - подумаешь, что-то когда-то сработало...
- Ты предлагаешь отказаться? Вот так гордо отказаться и уйти?
- Милый мой, - Владимир вложил в голос всю гамму чувств, - между прочим, пока вы тут развлекались - глотки друг другу рвали, я нашёл новый способ очистки, без лектина.
- Жди премию.
- Не юродствуй! Да без меня, если хочешь знать, его бы уже давно выгнали с треском. Завалилось бы всё!
- Ладно, Володя, ладно... - я ведь действительно думаю, что ты молодец, - снижает уровень Лев.
После разговора выходит покурить наружу, под навес, где стоит слесарный станок и на лавке одиноко брошены рабочие перчатки. И к нему присоединяется весело смотрящий голубыми, чуть блеклыми глазками новый уборщик Валентин Моисеич:
- Нас не звали, а мы припёрлись, - объявляет, - как дела?
- А у вас?
- У нас денег мало, работы много. Ты из проектной лаборатории?
- Да.
- Сразу видно, аидише-поц вечный двигатель - надежда Израиля... Эх, если б ребята видели, чем вот я занимаюсь: этот фартук, ведро... Фартуке-с, ведре-с... Тут на днях приходит письмо, и в нём одна наша знакомая, еврейская женщина в полном расцвете, спрашивает, кем это работает дорогой, любимый Валентин Моисеич? - Отвечаю: Милая Бронечка, работаю я директором, сижу в кабинете, подписываю бумаги. А когда становится скучно, выхожу и помогаю рабочим по кухне...
Проходит Рауль, косится на смех, и они, бледнея, растворяются в немой прозрачности.
Лев немедленно оказывается в лаборатории и слышит, как соседка, маленькая, смуглая Рахель разговаривает со Шломо Раскиным.
- Шломо, - жалуется, - эти уборщики, что приходят вечером, очень плохо убирают: пол даже не подметен и раковина не вымыта. Так нельзя работать!
Шломо в затруднении - уходит, приходит:
- Рахель, может, ты останешься как-нибудь, скажешь им?
На следующий день пошёл снег. Он падал забытыми белыми хлопьями. Падал и таял. Но таял не сразу, а начиная с некоторой видимой высоты, и прохладными капельками попадал на волосы, глаза, губы и одежду. Растерянные метеорологи бормотали что-то совсем невразумительное, но кто их слушает, метеорологов?
4
- Ну и погодка! - Ханка говорит и убирает волосы с глаз, - полный абзац! Снег, дождь, хамсин... Объясни, мы в Африке, или нет? Обещаю, я в этой стране больше не появлюсь! Никогда! Ни в одной реинкарнации! Колы хочешь?
- Ханка, что тебя так давно не видно?
- Да вот всё из-за него, из-за Пашки... Слышишь, он очень хороший, мы теперь вместе, он мне даже декларацию о намерениях прочитал... - Улыбается. Улыбка у неё лёгкая, быстрая. - Хотя декларации эти... Так что за последнее время я как-то выпала из реальной жизни.
- А где он?
- Около компьютера, какое-то задание ему надо срочно в университет сдать. Па-ашка, иди к нам!
Вместо Пашки появляется Лизонька. Стоит в ситцевой рубашке, на Льва уставилась.
- Немедленно спать!
Девочка стоит.
- Р-раз... Два... Два с половиной... Два с четвертью... Два с...
Девочка стремглав убегает.
- Ханка, а что будет, если ты досчитаешь до трёх?
- Не знаю, - она улыбается, - ещё не пробовала.
Приходит Паша. С толстыми красными губами, в очках. Мельком посмотрел:
- Паша.
- Лев.
Обращается к подруге:
- Мне просто стыдно, стыдно, я не могу выполнить задание, я сделаю себе харакири и умру! - театрально вскидывает руки.
- Я тогда умру тоже, - решительно говорит Ханка.
Паша озадаченно:
- Почему?
- А как же я буду жить без тебя? - и победно улыбается.
- Выпьем? - предлагает гость.
- Выпьем, - облегчённо находит выход Ханкин друг.
И они заговорили о компьютерах, программировании, Интернете и чёрных кошках.
- Я вообще чёрных кошек боюсь, - сказала Ханка.
- И я, - сказал Лев.
- И я, - сказал Паша, - прошлый раз одна кошка перешла дорогу спереди, а другая сзади, и обе так злобно посмотрели: просто не знал куда идти, не знал и всё!
Эх вы, мужчины, - Ханка взяла гитару, - а вот у моей Лизки, в отличие от некоторых, проблем с кошками нет, - и запела, преданно глядя на Пашу:
- Я ехала домой, я думала о вас, душа была полна...
Русское подворье - на небольшом пятачке церковь, тюрьма, пабы с гремящей музыкой. Чуть ниже "кикар хатулот" - девочки гуляют, мальчики гуляют, безделушки в самодельных витринах светятся. Двое за столиком у освещённого фонтана. Вода шумит.
- Я тут читал всякие книги мистические, - говорит Лев, - так по ним получается, что человек как игрушка, кукла на ниточке. На ладони у тебя записана судьба, расположение звёзд предсказывает трудный день, карты шепчут дальнюю дорогу. И знаешь, многое сходится - бред какой-то...
- А ты не верь, - Алиса задумчиво утопила лицо в ладони, - живи и всё. Разве этого мало?
- Да нет, не только в книгах дело, в душе предчувствие, а тут ещё человека встретил - подаяние на Яффо собирает, странный какой-то - тревожит, потом прилепился, как репей.
- Может он одинокий?
- Конечно, одинокий. Не был бы одинокий, зачем бы я ему нужен был, - Лев резко отодвинул кофе, - завтра мой Гордон приезжает, опять гонку начнёт. Надоело до чёртиков, хоть увольняйся... Такое впечатление, что в мире, кроме его кур ничего не существует!
Машины едут в Рамаллу. Машины едут в Рамаллу мимо охранника Бориса Ефимовича. Но в него никто не стреляет - всё-таки не Кирьят-Арба. Сам же Борис Ефимович в окно не смотрит, а занимается тем, что грызёт ручку, заполняя карточку лото. Откидывается назад и спрашивает:
- Какая цифра тебе нравится?
Лев пожимает плечами.
- А я вот чётко чувствую 7, 10 и 12. А другие нет. Эх..., - говорит с тоской, - не выиграю..., - поднимается и открывает дверь из будки, - о..., - кивает, -, кажется, твой.
Гордон. Приехал и заполнил всё собой и своими сыворотками. Теперь Лев каждый день засиживался до полуночи, бесконечно сравнивая множество экстрактов. Владимир ломал голову над очисткой - его препарат ни за что не хотел растворяться. А добавление растворителей лишало его иммунной силы. Наконец, Владимир таки нащупал зыбкую середину, когда и материал растворялся, и качество его ухудшалось не очень.
И вот, в тесной комнатке, где за окном на крыше сушится бельё, а компьютер бесконечно показывает "Если меня здесь нет, значит меня здесь нет..." - молчание. Владимир в пальцах мел крутит, только что доску исписал.
- Лев, я хотел бы, чтобы ты, а не рабочий, занимался уходом за курами, - нарушает тишину Гордон
- Интересно, почему? У меня и в лаборатории работы достаточно.
- Понимаешь, решается многое, лично прошу.
Через неделю:
- Лев?
- Да.
- Слушай, тут Рауль спрашивает, ты на осле ездить умеешь?
- Никогда не пробовал, а что?
Гордон замялся:
- Он придумал, что так дешевле. И за бензин платить не надо...
- Пусть сам на осле ездит, - злобно сказал.
Лев до того расстроился, что бросил работу. С одной заполонившей мыслью, что ты для этих сволочей тоже осёл, поймал тремп, доехал до автостанции, и через лабиринт "меа шеарим" тупо направился к Бен-Иегуде. Солнце выдыхало жар, воздух обволакивал, мокрая рубашка мешала. В таких условиях решимость злиться именно в накалённом центре города с каждым шагом рассеивалась. Вскоре осталось лишь тянущее ощущение горечи, да раскалывалась голова... Для начала поел мороженое, а затем, увидев разукрашенное объявление, зашёл в Дом Художников.
В относительной прохладе у входа дремал сладкий кот-привратник, а внутри, под названием "Сияющая усталость" проходила выставка разбитых унитазов. Скульптор долго учился и вот теперь, вернувшись, создал неповторимую композицию.
- Хотите купить какой-нибудь экспонат? - спросила внимательная сотрудница, - смотрите, какие детали...
- Нет, - ответил испуганно.
Вышел, направился к "Машбиру" и тут:
- Привет! Я кричу, кричу, ты что, глухой?! И морда какая-то красная? - к нему подходил, хромая и тяжело дыша один, очень знакомый нищий.
- Задумался...
- Плохо.
- Что у тебя с ногой?
- Не знаю, представляешь, никогда не болела, и вдруг... Есть время?
- Сколько угодно.
- Тогда давай заглянем в книжный. Тут, на углу, новый открылся. Новый магазин, новые книги...
По дороге он вдруг спросил:
- Как на работе?
Лев односложно ответил:
- Как всегда - капаем, брызгаем. Брызгаем, капаем...
Спутник быстро взглянул:
- Ну, ну... капальщик. Не так здесь что-то, а вот что, понять не могу!
В новом магазине, действительно, на полках стояли новые книги в ярких обложках. А старые, с указателями цены "5 шекелей", были сложены в несколько картонных ящиков на входе.
- Смотри, - нищий, кряхтя, нагнулся, - Чехов - "Пьесы". Всего пять шекелей. Какой замечательный магазин! А ты говоришь... Девушка, а за три шекеля можно? Да вы что? Вы не обманываете? Нет?! Девушка, ну не обижайтесь, я пошутил. И я покупаю. У вас просто изумительный, потрясающий, невероятный магазин.
На фабрике беда - заказов нет. Собирались было договориться с англичанами, но те, даже не позаботившись об объяснениях, отменили визит. Мелкие временные работы положение не спасают, люди притихли, атмосфера гнетущая. Такое впечатление, что из помещений разом выкачали воздух. На этом фоне куриная группа начала опыты:
Через неделю из-за жары погибла часть птиц.
Через две недели из-за вспышки чумы пришлось полностью ликвидировать один из курятников.
Через три недели Владимиру и Льву неожиданно задержали зарплату.
На четвёртой неделе:
- Лев...
- Да.
- Анализы, которые ты взял у кур...
- И?
- Очень слабый результат, очень слабый...
- Господи, что же делать?
- Заражать.
- С такими результатами?
- Отступать то некуда.
- Володя...
- Слышал. Ну что за гадость такая неуловимая! - То есть, то нет... Если выживем, буду пробовать снова. Когда?
- В среду.
- А проверяете? В шабат?
- В шабат больше не работаем. - В воскресенье.
- Тоже вроде святой день... ну пока, пока, - заторопился.
- Ты, почему грустный? - Моисеич.
- Да так... Тревожно.
- Что я не понимаю - любовь. Что они, бабы проклятые, с нами, мужиками, делают!
- Да нет, проще. Знаешь, Моисеич, какие-то мелочи на работе, мелочи...
- Что я, не понимаю: капитализм проклятый! А я? Нашёл мелочи! Встаю в пять, приезжаю из Бейт Шемеша, и целый день в моечной! Духота, воняет, за проезд недодают, а куда денешься? И никто нас, парень, не жалеет. Никто! - погладил себя по лысой, с кустиками, голове и тоненько потянул, - ты меня не любишь, не жалеешь, разве я не молод, не красив, от любви и счастья млеешь, мне на плечи руки опусти-в!
Гордон за микроскопом:
- Десять тысяч, пятнадцать тысяч, две тысячи, ноль, ноль, семь тысяч, ноль...
Оторвался. Лицо красное, возбуждённое:
- Где план опыта? Номера групп?
Складывает.
- Пойду, покурю, - Лев вышел. Бродит. Зашёл на территорию цветочков, оттуда на жёлтый огонёк окошка охранника. Свежий ветер подул, луна засветила. Не выдержал, вернулся - Гордон сидит растерянный. И растерянный, и какой-то радостный одновременно. Здоровый детина, рыжие волосы дыбом, и в пол смотрит.
- Ну? - понял сразу. - Успех?
- Да, - ответил медленно, - кажется, мы выиграли. Выиграли. Знаешь, чем дальше я с проектом, тем чаще у меня складывается впечатление, что продвижение зависит совсем не от меня.
- А от кого?
- От кур, допустим... Вот если они хотят, всё получается...
- Ты думаешь, что говоришь?
- Думаю. Сложно всё это. Биология, биология, не химия. И всё-таки, почему при таком слабом результате сработала защита? Это ты мне можешь объяснить?
- Лёвушка, какие цветы чудесные!
- Прислушайся...
- Ой, звенят! Колокольчиками! Где достал?!
- На въезде в Иерусалим целая долина. А ещё я тебя приглашаю в ресторан.
- Здрасте, чего вдруг?
- Так. Имею право.
- Это почему же?
- Мы закончили один эксперимент, и он получился. Я ужасно рад.
- Это то, о чём ты рассказывал? Эти опыты для тебя так много значат? Раньше ты говорил другое...
- Да нет, всего лишь хорошо сделанная работа - просто приятно... А, кроме того, имею я право вкусно покормить тебя? Ну, действительно?! Услышать, как ты учишься испанскому - кто мне обещал рассказать? И не возражай, пожалуйста! Лучше ответь - почему нельзя оставаться в зоопарке до закрытия?
- А разве нельзя?
- Нельзя. Я точно знаю.
- Ну почему?
- Потому что последнего посетителя в зоопарке съедают.
Алиса смеётся:
- Выдумал тоже.
- Ничего и не выдумал. Вот всегда - скажешь правду, и никто не верит...
На фабрике праздник - двадцатилетие со дня основания. Рабочих людей собрали в столовой. Главный стол накрыли красной скатертью. На остальных пирожочки, кола, вино.
Когда сели, из кабинетов вышли гладкий, лысо-рыжий Рауль и угрюмый, вечно стряхивающий куда попало пепел от сигарет, Дан.
- Ты смотри, сколько людей! - удивился Дан. - Вот так принимаем на работу, принимаем...
- Скоро будет меньше, - буркнул Рауль.
Взял микрофон:
- Уважаемые господа! Мы поздравляем всех работников с нашим очередным праздником!
Аплодисменты.
- Двадцать лет назад мы основали эту фабрику, вышли на рынок и завоевали его!
Аплодисменты.
- Но из года в год удерживать позиции всё труднее. Конкуренция становится острей, возможно, нам придётся прибегнуть к непопулярным мерам, хотя мы, я лично, пытаемся избежать этого.
Люди притихли.
-А сейчас, - спокойно продолжает Рауль, - я хочу поздравить нашего Иосифа, работающего на фабрике почти со дня её основания, вручить ему маленький презент.
Люди захлопали, но как-то вяло.
- Иосиф, где вы?
Появляется седой, в кипе, Иосиф - бухарский еврей. Одной рукой держит гармонь.
- Ну, Иосиф, покажете нам? - улыбается Дан.
Иосиф положил гармонь на скатерть и разворачивает подарок - там красивая, хрустальная ваза.
- Спасибо, - говорит растроганно.
- Ещё раз с праздником! - говорит Рауль. - Иосиф, вы сыграете...?
Иосиф устраивается лицом к народу, делает музыку и при общем молчании поёт:
- Тум бала, тум бала, тумбалалайка...
5
- Задачей злого животного начала является приведение нас в состояние печали, - грозно сказал рав Шмулевич, - в печали же нет ничего настоящего. Печаль противна Господу. Поднимите в семье исполнение законов чистоты и кашрут на должный уровень. Поднимите! Тогда печаль уйдёт безвозвратно.
- Вот зачем ты его слушаешь?
- Я, честное слово, не слушаю, он включается сам.
Фиатик мчался изо всех сил вперёд, кондиционер выдувал так себе холодный воздух, а Алиса, подняв ноги и, упёршись коленками вперёд, тра-ля-ля разговаривала:
- У нас дома был пёс. Звали его Дима. Он был важный, гордый и любил тишину. Когда люди вдруг начинали ходить на каблуках или шуметь, он очень нервничал и расстраивался. А у тебя не было такого друга? Никогда? Ой, жаль... Это такое счастье лохматое и с мокрым носом. А кроме собак я люблю, я люблю... клубничное мороженое! И пластинку "Звезда и смерть Хоакина Мурьетты". Она у нас дома была. Старая, ещё с советских времён. Там есть такие слова: "...а бывает так - раз, и сразу два...", двое детей, то есть, - лукаво посмотрела. - Не помнишь? Помнишь! Тоже нравится? Вот здорово! А "Алису в стране чудес"? - Там всё про меня!
- Алисочка, мы приехали.
Лев втиснул машину на одной из прибрежных улочек Тель-Авива.
- Выходим? - выходим.
И влажный, текущий воздух этого города сразу погрузил их в свою приторную, насыщенную духоту.
- К морю! - радостно крикнула Алиса и потянула Льва вперёд, - к морю, к морю! Побежали!
На море глубокий синий вечер и чуть капризные сонные волны - то набегут, то обратно... Сверху звёздный шарф небрежно свисает. Корабли на рейде перемигиваются. Песок влажный, тяжёлый и на нём брошенные до завтра белые пластиковые стулья да деревянная вышка с надписью, если подойти ближе - "Спасателя нет". Около неё три тёмные фигуры стоят. Огоньками сигарет разговаривают. Вот выплюнули разом и двинулись по своим тёмным делам, пропали.
Алиса сняла босоножки, походила по приливу-отливу и брызнула водой-морем - не попала. Засмеялась:
- А на кораблике кататься будем?
- Это же в Яффо!
- Ну и что?
- Значит, будем.
Мимо танцулек, мимо баров-ресторанов, мимо одинокого деревянного Наполеона, чуть не сорвавшегося за ними, они шли и шли к причалу.
Капитан в фуражке уже ждал их. Нервничал, поглядывая на часы.
- Отходим! - крикнул. - Последний рейс!
И они взбежали по трапу.
Кораблик неловко оттолкнулся кормой и почапал по волнам, неглубоко ныряя носом.
В море было не так душно, на море жил ветер. Он пел свою песню и игрался с Алискиными волосами. С одной стороны
медленно двигалась золотая набережная, с другой - молчал неоглядный горизонт. Алиса прижалась тёплым плечом.
- Вот сейчас, - сказала, чуть задыхаясь от ветра, - сейчас побежать бы, едва касаясь... Как Ассоль.
- От меня убежать? - спросил шутливо.
- Нет, что ты! От тебя нет.
Крепче обнял:
- Алисочка, мы поедем ещё куда-нибудь?
- Если с тобой, то мне все равно куда.
- Совсем... совсем?
- Совсем - совсем.
Кораблик причалил, и джентльмен-капитан, перед тем как подали трап, нагнулся и галантно поцеловал руку юной даме. А ещё подарил пластинку. На конверте ивритскими буквами было написано: " В нашу гавань заходили корабли, большие корабли из океана..."
- Это когда мы воевали против пиратов, - сказал с гордостью, - есть что вспомнить бывалому моряку... Отдать швартовы! - закричал.
И приложил пальцы к козырьку фуражки.
Они долго махали ему вслед, а потом пошли обратно по берегу. И Лев после морской прогулки повёз её куда хотел - в гостиницу "Ицик".
В ней на входе заспанный дежурный сердито топорщит кошачьи усы, тесные стены сжимают широкую кровать, а утром громкие арабы, сталкиваясь локтями на кухне, торопливо готовят счастливым гостям кофе с элем и яичницу.
Да мало ли что происходит в гостинице "Ицик"...
Так в чём же всё-таки прав рав Шмулевич?
У Стены Плача старые служители, когда ещё только-только сереет рассвет, собирают записки, вытолкнутые наружу - сжатые комочки бумаги с выцветшими буквами на всех языках мира. И проговаривают просьбы на иврите - так Б-г лучше слышит.
- Алисочкин, как дела? Ты случайно на меня не... в обиде?
- Лёва, - горячо выдохнула в трубку, - как ты мог подумать!
- Но тебя что-то тревожит?
- Да, - протянула виновато, - не подумай, что я мнительная, но мне опять приснился тот же сон. Только почему-то среди моих игрушек ходили куры. Да, куры. Они клевали игрушки, те лопались. И зал с каждым таким клевком сморщивался, осыпался, съёживался...
- Это не твой сон, - ужаснулся Лев, - я думаю, это мой сон.
- Какой кошмар! Чем же ты занимаешься на работе, Лёвушка? Мне кажется, как бы это не называлось, оно опасно. Уходи немедленно!
- Уйду, - сказал потеряно, - вот опыт ещё один закончим - уйду.
Лаборатория Владимира. Кругом колбы, вещества в банках, химические стаканы, приборы... Посреди всего хозяин, сосредоточено шмыгая носом, укладывает в лёд готовые препараты. Уложил, закрыл ящик, поскрёб задумчиво подбородок:
- Что ты такой тихий последнее время? - обращается, - нормально всё? - Кстати, вчера обсуждаем с любимым начальником, он ведь твой любимый? План работы. Ну, я и обмолвился: "мой осадок" - сказал. Так он посинел. - Это с какой стати ты считаешь его своим? - говорит. - Забыл, на каких условиях работаешь? - И дальше. - Ты что, не помнишь, как я тебе советовал экстракт на центрифуге прокрутить... - Я глаза и вылупил. Ну, волчище! Недаром рыжий! Я чувствую, он почище их всех будет. Так что, нормально всё?
- Нормально
- А со мной ещё договор на следующий год не заключили..., - поднял ящик, - тяжёлый... Подождёшь? Я скоро...
Стук в оконное стекло. Лев развернулся: за окном стоял в синем комбинезоне маленький, с круглой физиономией, человек.
- Закурить не найдётся? - показал жестами.
Лев открыл окно.
- О, "Мальборо"! - заложил за ухо, - а "Авроры" случайно нет? Нет? - Жаль.
- Я тебя всё-время вижу, что ты на крыше делаешь?
- Бельё вешаю, сторожу. Я и палатку себе поставил.
- Какое бельё?
- Обыкновенное. Из прачечных. Университет обеднел за последнее время, вот ректор и придумал бельё на крыше сушить. Знаешь, у нас выходит гораздо дешевле, чем в любом другом месте! Вот на эти денежки колбочки-то и покупаются, - кивнул на полки.
Пнул жестяную банку из-под пива, она покатилась, заскрежетала.
- Чёртовы туристы! Ну, пора мне, - подмигнул, - в окне биофизики барышня ждёт. Кстати, Гриша меня зовут. Гриша Карлсон.
- Привет, Гриша, - машинально сказал Лев.
На фабрике, куда добрался после Университета, проходила генеральная уборка - общими молитвами добились приезда возможных заказчиков. К их появлению кругом мыли, красили, выдали на всех хрустящие белые халаты с пометкой (только сейчас разобрал) - "Высушено. Карлсон", и красивые нагрудные таблички с названиями цехов.
Первым Льву встретился злой Моисеич. Увидел и орёт издали:
- Что случилось?! Работаем, работаем, отдохнуть не дают. Торопят: быстрей, быстрей! Иврит я не понимаю. Них ферштейн полный.
- Китайцы приезжают.
- Ну?
- Может, купят что-нибудь.
Моисеич задумывается:
- Вот они приезжают..., - делает паузу, - а скажи... Где они обедать будут, у нас, или в Китае? - и заливается смехом, как ребёнок.
Под конец рабочего дня на вымытом полу очередь отбивать личную карточку. Последней небольшая женщина - посматривает, отставив носок, на свои очень новые сапожки.
- Вот, - говорит сама себе вполголоса, - все сегодня такие взбудораженные. Бегают, бегают. Бегают, бегают. А я в гости иду, и пятно на кофточке чаем посадила...
На Масличной горе ещё существует вцепленный в землю Гефсиманский сад: пять или шесть чёрных, горбатых олив со дня сотворения мира. И ни одного молодого деревца - их ростки выдёргивают с корнем, как жертву. Каменные церкви сжимают землю Гефсиманского сада. И купола их крадут воздух у олив.
В зале лютеранской церкви имени Августы Виктории всего тридцать человек. Деревянные, с высокими спинками стулья, простор, и приходящий свет просеивается сквозь витражи. Снаружи арабки в белых платках, их плачущие дети - больница. А здесь, ещё несколько мгновений и накатывает, сразу захватывая душу, первая волна.
- Удивительная, нечеловеческая музыка, - шепчет бородатый мужчина своей спутнице, - хочется людей гладить по головке, а их бить надо.
После концерта вино на выходе: пятнадцать бокалов белого, пятнадцать бокалов красного.
- Ты какое будешь? - спрашивает Алиса.
- Красное. Только красное.
Потом они гуляют по тропинкам между чьих-то частных владений, Лев привлекает Алису к себе и целует в сухие, тёплые губы. Алиса отвечает, и они надолго застывают, обнявшись. И вдруг толчок! Лев вскрикивает от боли, сгибается, рефлекторно защищая голову руками - на него спикировал ястреб. Вцепился когтями в плечи и, обезумев, бьёт крыльями, пытается взлететь. Алиса отскочила со страхом. Закричала. Лев извернулся, ударил птицу, ещё раз ударил, попробовал схватить, но ястреб, вдруг разжав когти, взмыл в воздух.
Рубашка порвана, кровь, Льва всего трясёт, Алиса плачет.
- Ну не надо, - уговаривает её Лев, - не надо, уже всё кончилось.
- Пойдём отсюда, - всхлипывает Алиса, - пойдём. Нехорошо здесь.
В приёмном покое "Хадассы", русский врач в зелёной униформе, присвистывая и удивляясь, обработал рану, сделал укол против столбняка. Забинтовал и заключил:
- Всё, парень, пусть заживает. Ходи на перевязки, и левую руку сильно не беспокой.
Лев попытался улыбнуться, но у него не получилось. Вышел. Навстречу бросилась Алиса:
- Ну, ну как?
Обнял за плечи:
- Всё сделали. Всё хорошо сделали. Господи! - вырвалось, - бред, дикость какая-то! Этого же не может быть, понимаешь, не может быть!
- Лёвушка, - тихо сказала Алиса, - я, конечно, ничего не понимаю, но не связано ли это с твоей работой?
- Да при чём тут моя работа! - неожиданно крикнул, наливаясь злостью, - моя работа! Ох, что со мной? - схватился за голову, - кричу зачем-то...
- Лёвушка, милый, ну успокойся. Ну, пожалуйста... Ну, действительно... Пройдёт, пройдёт потихоньку.
- Понимаешь, будто себя теряю, как в пропасть головой и туман.
- Лев, как это объяснить?
- Не знаю, - раздражённо, - и не спрашивай! Вообще, откуда ястреб? Я думал, здесь только воробьи и голуби! Гордон ко мне приезжал, виноватый какой-то...
- Он что-то скрывает, скрывает и всё!
- Ладно, выясним. Как у тебя?
Владимир вздохнул:
- Подписал. Появился у меня Дан, привёз экземпляр договора, я взял, читаю. - Что тут читать? - говорит он мне. - Дохожу до суммы, показываю... - Ты думаешь? - спрашивает, - Рауль, я, или Гордон много получаем? - Я от такой наглости онемел. Знаешь, если бы сейчас не покупал квартиру, просто плюнул бы ему в рожу, плюнул, и всё.
Куда идёт пораненный учёный после тяжёлой работы в непонятном настроении? Ну, конечно, к гадалке! Тем более что мастера от эзотерики устроили в помещении Общинного дома групповой сеанс, навезли карты, гороскопы, чашки из-под выпитого кофе.
В зале с высокими окнами маленькие загончики. В каждом загончике стол с названием землячества и за ним восседает какой-нибудь бывший товарищ с непоколебимым взглядом и разговаривает по телефону. Перечень мероприятий на столе. Этажом ниже, в читальном зале библиотеки собственно гадание. Пластмассовые стулья скрипят - на них женщины волнуются... Член муниципального Совета проплыла, хочет узнать политическое будущее. Лев постоял, постоял и решительно направился к старику с золотым зубом и бровями, как у Леонида Ильича - к тому никого не было. Сел перед ним.
- Ничего не говорите, молодой человек, - сказал старик и направил на него металлическую, тоненькую палку. Палка крутанулась.
- Почки здоровые, - неожиданно объявил. Подумал немножко, - а вот нервы никуда не годятся. Лечить надо. Дайте! Руку дайте! - приблизил к глазам, и дёрнулся, отпрянув, как от ожога, - когда вы родились?
Ответил.
- Хе-хе, Сатурн пожирает своих детей, - открыл потрёпанную книгу с таблицами, поводил пальцем, забормотал, - уникально... Всё уникально! Да, молодой человек, - поднял лысую голову и сверкнул золотым зубом в сухогубом рту, - расположение звёзд не оставило вам выбора. Я точно не понимаю, но изменение уже пошло. Всем, кто рядом, вы принесёте несчастье, болезни, но у вас у самого жизнь будет несколько неожиданная, но долгая. Хотя, как знать, что лучше...
- Ты что, Бог? - Лев задохнулся.
Старик торжественно, обеими руками, поднял книгу:
- Бог в таблицах. Тут его следы. Как ни крутись - всё запрограммировано. Никаких неожиданностей!
- Не верю, - перед глазами плыли круги, в груди не отпускало, - не верю, никогда не поверю, бред!
- А ещё совет: немедленно уходите с работы!
- При чём тут моя работа! - закричал в полный голос, - ненавижу тебя! Ненавижу!!! Что б ты сгорел! Господи, что же это?
Выбежал и кинулся вниз по лестнице. Упал. Больно покатился. Поднялся. Опять упал. Встал. Шагнул под солнце, в жёлтый, прогретый воздух. Лихорадочно полез в карман, достал пачку, закурил и, чувствуя, что сейчас не выдержит, разорвётся, пугая прохожих, закричал, надсаживаясь:
Друзья, купите папиросы!
Подходи пехота и матросы,
Подходите, пожалейте,
Сироту меня согрейте,
Посмотрите, ноги мои босы....
6
- Лёвушка, что с тобой?
Выдохнул:
- Всё нормально.
Алиса тревожно взглянула:
- Ну, мне то хоть не ври? У меня из-за тебя сердце болит. Что на этот раз?
- Настроение. Всего лишь настроение. Устал. Просто устал. Может смена погоды - реагирую, - вымученно улыбнулся.
- Гордон, почему на меня напал ястреб?
Гордон вскинул глаза.
- Гордон, почему именно на меня напал ястреб, может, я сдвинулся, но мне кажется, тут прямая связь с проектом.
- При чём тут проект, - неохотно, - сам подумай? Это просто нервы, ты долго был без отпуска... Всего лишь нервы, я уверен. А чтобы не волновался, - подмигнул неожиданно, - зарплату мы тебе повысим, я уже с Даном говорил, просто будь осторожнее...
- Что значит осторожнее?
Гордон ерошит рыжие волосы, - ну, в общем. Да не волнуйся! И насчёт зарплаты решено. Плюс премия - опыт мы всё-таки вытянули... Меня другое занимает - при подготовке материала выделяется огромное количество жировых веществ, и это очень мешает. Удалять, не удалять... Совершенно непонятно! Влияют они на иммунитет, не влияют...
... Сейчас два часа десять минут, говорит радио Армии Обороны Израиля. Всем - привет!
- У-у-у! - восторг.
- Сегодня день рождения у Рона из Бен-Иегуды. Рон - солдат первого года службы. Какую музыку тебе поставить, Рон? - Мадонну? Тот самый хит? Будет тебе Мадонна, Рон. А сейчас ещё подарок: - тебя хочет поздравить Юдит. Юдит, привет! Сколько тебе лет?
Детский, с хрипотцой голос:
- 11.
- Вау! 11! Откуда ты?
- Кирьят Шмона.
- Вау! А как ты выглядишь?
- У меня чёрные волосы.
- Колоссально! Ну, Юдит, говори...
- Рон, ты меня слышишь, да? Удачи тебе, чтобы всегда был кайф в жизни и чтоб живым вернулся.
- Вот это поздравление! Рон, ты слышал? А сейчас перед Мадонной 60 секунд - что такое атака биологическим оружием? Раз, два, начинаю: чума, оспа, сибирская язва, антибиотики, противогазы - короче, мерзость. А теперь врубаю Мадонну. Принимайте!
- Откуда столько воды?! - появляется маленькая Рахель и кричит с порога, - ты что, не видишь? И сделай, ради бога, радио потише!
Лев рассеянно поднимает остолбенелые, без эмоций, глаза:
- Да, - констатирует, - натекло.
Рахель без проволочек хватается за телефон:
- Рафи, Рафи, у нас потоп с кондиционера... Моше, Моше, у нас потоп, да, да, дождь целый, немедленно к нам! - оборачивается к соседу и говорит с удовольствием, - наконец- то за всё время пол вымоется. Не мы сами, так сверху о нас побеспокоились...
Приходят Рафи, Моше, большие, в синих робах, сапогах. Громко говорят, везде инструменты расставили, начали шурупы крутить.
Лев встаёт и, разбрызгивая воду, выходит.
- Борис Ефимович?
А Борис Ефимович какой-то не свой, вздыхает. В руках шоколадка.
- Ты понимаешь, Шломо Раскин такой хороший... Недаром доктор!
- Ну да.
- Понимаешь, вчера так, мельком, поговорили, и я обмолвился, что у меня день рождения. А сегодня, буквально перед тобой, выхожу, чтобы открыть ему ворота, смотрю, он из окна машины пальцем поманил и шоколадку мне протягивает. Какой человек!
Звонок.
- Алло, - откликается на него Борис Ефимович, - девушка, вы говорите с охраной, ох-ра-ной - понятно? Да, я тут работаю, а вот звать никого не собираюсь, даже не надейтесь, - бросает трубку.
В лаборатории Рафи и Моше, походив в сапогах по воде, уже ушли. Все шурупы в кондиционере выкрутили. Сосредоточенный Моисеич выжимает тряпки. Жарко и Рахель в ярости:
- Это мне надоело, - говорит решительно и широко открывает дверцу холодильника.
- Испортишь.
- Я в жаре сидеть не буду! И милости ни от кого ждать тоже не буду. Пока не починят, будем охлаждаться так! А чем спрашивать, помог бы лучше препараты из холодильника в другое место перенести...
- Ладно...
Помог и пошёл в свои изоляторы проверить кур. Открыл дверь и с удивлением услышал, как из дальней комнаты, где находились привитые куры, доносится нестройный хор:
- Эх, катались мы с тобою, мчались в даль стре-лой, искры сыпались с булыжной мостовой, а теперь плетёмся тихо по асфальтовой, ты да я поникли оба головой...
- Не понял - кто-то радио оставил? - подошёл ближе.
Хор петь перестал, но из той же комнаты вдруг кто-то взвыл голосом с очень странным тембром:
- Крокодилы делают это... Бегемоты делают это...
Лев буквально ворвался внутрь - тихо. Куры. Никто не поёт, не пляшет.
- С ума схожу...
Подсыпал корм, куры внимательно смотрят. Вернулся в лабораторию: жары как не бывало, дверца холодильника настежь, Рахель сидит тихая, что-то пишет.
- Молодец подружка, а идея-то твоя работает!
Улыбнулась Рахель, глаза подняла, наконец, то ей после всех неприятностей душу отпустило.
Владимир позвонил. Очень счастливый - опять что-то придумал.
- Это в корне меняет всю процедуру очистки! - кричал. - Ты не представляешь, сколько я вытаскиваю активного материала!
- А что теперь делать с экстрактом? - угрюмо спросил, - я же опыт с ним начал, кур привил?
- Опыт начал, опыт закончи. Но одновременно будем проверять новое вещество, я чувствую, оно даст нам массу возможностей!
- Как же ты... что же ты использовал?!
- Всё гениальное просто, - гордо ответил Владимир и повесил трубку.
"Общество "Любовь к жизни" и Лауреат Премии "Сострадание" поэт Игорь Губерман приглашают на творческий благотворительный вечер "Закатные гарики."
Это было повешено на доске объявлений в гостинице "Дипломат", собравшей всех одиноких и беспомощных большой алии.
Из вестибюля далеко разносилась музыка - там ели и плясали. Поодаль от входа гуляла около клумбы старушка в красной шапочке.
- Здравствуйте, - сказала дрожащим голоском, увидев Льва.
- Здравствуйте, а как попасть внутрь? Прямо через свадьбу?
- Да нет, для нас через подвал.
Низкий зев входа привёл к периметру, за которым сидела дежурная с пепельными волосами.
- Где ваши справки? Где?! - недружелюбно спрашивала бородатого старика в обвислых трикотажных штанах и потрёпанном свитере.
- А вы на меня не кричите! - огрызался старик. - А то я возьму и умру здесь.
Настроение у Льва испортилось окончательно, он пошёл по длинному узкому коридору. Постучал.
- О! - открыл дверь нищий. - Пришёл таки! - пропустил внутрь. - Чай будешь? - с трудом нагнулся и вытащил из нижнего стеллажа встроенного шкафа плитку. - Администрация с нами войну ведёт, прятать приходится.
Бухнулся на неубранную кровать, пузо чешет.
- Ты один в номере?
- Сейчас да. Смотри, - протянул гостю объявление, - сорвал, ты думаешь, стоящее?
В бумажке с аккуратно нарезанными телефонами написано: "Энергия жизни, уникальная шерсть, регулярный доход"
- Чушь какая-то?
- Вот и я колеблюсь. А с другой стороны, регулярный доход? Ладно. Вот вспомнил, видел недавно одного КВН-щика по телевизору - 60 лет, всю жизнь в еврейском театре играл евреев. Ну, дурак дураком, просто идиот! Представляешь? - Всю жизнь играть евреев... А здесь их хоть пруд пруди!
- Тут евреи даже в Кнессете, - нашёлся Лев.
- Точно! Да, так о чём я? - А, увидел недавно радио около мусорки, приволок, говорит ещё, тебе не надо?
- Нет не надо.
-Так вот, включаю и жутко, понимаешь, заинтересовался политикой. Оказывается, наши, где это видано, сами хотят землю отдать! Ну, думаю, суки, шиш вам! Ты, кстати, правый или левый?
- Правый.
- А почему?
- Длинная история.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи..., - он заинтересовался и присел поближе, - что молчишь? Давай! - и дружески стукнул по плечу, - давай же!
Лев зло посмотрел, но вдруг как бы что-то развязалось у него изнутри, и он начал:
- Понимаешь... В общем, так - в Союзе поехал я раз на курсы повышения квалификации в Киев. И там арабы учились на докторов. У каждого отдельная комната, музыка. Трахали ошалелых, вырвавшихся из дома, русских баб с белыми жопами, напропалую.
- А ты?
- Не было у меня удачи.
- Так, дальше...
- Да ничего особенного, - неохотно выдавил, - мне там тогда очень нравилась одна девушка. Один из них, самый жёлтый, провёл с нею ночь, а на второй раз к себе не пустил.
Она стояла, нажимала ручку запертой двери, и всё беспомощно прислушивалась, не веря.
- А ты откуда знаешь?
- Комнаты были в одном крыле. Я случайно вышел...
- Да, - нищий удовлетворённо откинулся назад и вкусно почмокал губами, - я понял. Правильно. В человеке всё должно быть параллельно. Твой случай, твоя ненависть достойна уважения, она предметна.
Лев поднялся:
- Ладно, пойду я...
- Куда? - удивлённо спросил хозяин. - Ты ж только пришёл?! И мы ещё о литературе не поговорили... - неожиданно схватился за голову, - б..., какая боль! Что со мной?
Проявился Гордон. Вернулся с очередной конференции.
- Про новый материал слышал? - спросил.
- Да.
- Химия впечатляет. Просто очень впечатляет. Он добился выделения наших белков в поразительных количествах.
- Володя - молодец.
- Да... сильный химик. Сильный химик с общим знанием. Я не ошибся. Как куры?
- Привиты, ждут заражения.
- Хорошо, но будь осторожен. А ещё лучше дождись меня - сделаем вместе.
- Ладно.
- И да, закажи цыплят, а на следующую неделю запланируй поездку - перенять у Владимира технологию.
- Слушаюсь
- Что "слушаюсь"?
- Слушаюсь.
Помолчал:
- Ладно, пока. Приеду заражать - разберёмся.
Куры в курятнике. Наконец увидел. Во-первых, каким-то чудом вышли из клеток. Во-вторых - действо. Все сгрудились в круг. В середине две. У одной из гребня торчит неизвестно откуда взявшаяся серёжка. Светит изумрудом. Вторая, подпрыгивая, обходит первую, клюв открывает. А из клюва голосом известного певца Николая Гнатюка несётся:
- Птица счастья завтрашнего дня
- Прилетела, крыльями звеня (трепля?)
- Выбери меня, выбери меня,
- Птица счастья завтрашнего дня...
- А ну, по местам, - растерянно сказал Лев.
И куры разбрелись по местам.
- Как же мы их заражать будем? - подумал, - ну, Гордон, сволочь, втянул! - попятился. Закрыл дверь. Подумал - закрыл на замок. Подумал - сделал дополнительный поворот ключом. Осторожно вышел:
- Или мне только кажется?
Обогнул административное здание, цеха, отметил рабочую карточку - уехал.
Опять шлялся - его всё чаще охватывали такие вот приступы одиночества, когда даже мыслей никаких, а только упругий ровный шаг между разговаривающими, занятыми людьми.
Пока не очнулся в подземном переходе около автобусной станции: электрический, замутнённый свет, закрытые двери туалетов, напротив них бомж спит, на руке с раскрытой ладонью пальцы подрагивают.
Чуть дальше от него музыкант. Молодой. Кипа, белая рубашка из-под тёмного костюма. Играет.
Лев, будто подкосились ноги, опустился на пол. Кинул в чехол от гитары мелочь - музыкант вежливо наклонил голову. Заиграл отдельно.
- Я и русское могу... - похвастался, - ...не слышны в саду даже шорохи... Правильно?
Лев кивнул. Музыкант продолжил.
- А скажи? - нетерпеливо поинтересовался через некоторое время, - у тебя дом есть?
- Есть.
- Девушка есть?
- Есть.
Музыкант подумал. Решил:
- Ну и иди домой, я помолюсь за тебя.
Лев, обычно бледный, стал багроветь:
- Это с какой стати, - медленно проговорил, - ты, скотина, уверен, что ближе к богу, чем я?
Музыкант поморщился:
- Ну, хотя бы потому, что я соблюдаю заповеди... - схватился за голову, застонал, - боже, какая боль!
- Неужели? А ты спой - "машиах, машиах, машиах...", - может головка-то и пройдёт? - засмеялся Лев и заплясал, запрыгал прыжками в густом, жёлтом свете, кидая свою вдруг появившуюся тень на стены тоннеля, завизжал, - машиах, машиах, ай-я-я-я-я-я - яй!
Музыкант посмотрел на него со страхом, но потом, как бы что-то вспомнив, быстро вытащил маленькую, потрёпанную книжечку, сел и, зажав руками уши, раскачиваясь, постанывая, стал читать, шевеля губами.
От шума проснулся бомж, цапнул рядом жестяную банку с мелочью, тряханул привычным движением...
Лев неожиданно успокоился и, медленно, шаркающими шагами, ушёл.
Дома долго стоял у окна, барабанил костяшками пальцев по подоконнику, и вглядывался в плоскую, неловко прикреплённую над городом луну.
- Есть такое, - откашлялся и сказал сам себе, - перед вечером на улице ещё светло, а в комнате уже темно. Вот и у меня тоже. Что-то надо делать с этими переходами...
На следующее утро проснулся, как толкнули. Проснулся и, даже не притронувшись к кофе, поехал на работу: дорога, разделившая город пополам, у Дамасских ворот арабские рабочие с узелками в руках, мост с лавиной машин из Писгат-Зэева, вязь двоюродных букв в Шуафате, КПП - солдатики смену достаивают.
За воротами свежо - зелёная травка, цветочки, искусственный оросительный дождик брызгает. Тихо, легко - фабричные двери закрыли скопившееся внутри напряжение.
- Как дела, Борис Ефимович?
Борис Ефимович ничему не удивляется, никаких вопросов не задаёт, а с утра варёную курочку доедает, пальцы о газету "Вести" вытер, потом руками губы - и опять в руках газетой шуршит.
- Что-то у меня аппетита нет, - пожаловался, - ем просто, чтоб не испортилась... - Посуровел, кинул газету в ведро, взял автомат со стула и пошёл делать обход против террористов.
Лев посмотрел вслед и направился к себе. Открыл дверь в лабораторию, зажёг свет и обомлел: под текущим кондиционером и осыпавшейся, не выдержавшей издевательств, штукатуркой, на полу, пробившись через продранный линолеум, сплошным ковром выросли бледные, тонкие, искривлённые грибы.
- Что затуманилась зоренька ясная, пала на землю росой,
Что закручинилась девица красная, очи блеснули слезой...
- Откуда ты знаешь эту песню, Алиса?
- Бабушка моя пела.
- Мне нравится, а дальше?
- Ой, приведите коня мне ретивого, крепче держи под уздцы,
Едут с товарами тройками, парами Муромским лесом купцы. -
Вздохнула, прижалась, - Лёвушка, а у тебя на груди волосы седые...
- Маленький, я уже старый... Спой мне ещё...
Потянулась к уху, подула, кавалер дёрнулся, прыснула, зашептала:
- Неправда! Неправда! ...Есть для тебя у нас юбочка шитая, шубка на лисьем меху, будешь ходить ты, осыпана золотом, спать на лебяжьем пуху...
Помрачнела, легла на спину и закинула руки за голову:
- Кончается плохо - "Но Березовский судил по-иному и вынес ему на расстрел". А как у нас кончится, ты не знаешь?
- Эти вопросы... Давай спать? А то мне работать завтра.
- Конечно, вопросы. Ты, почему мне не звонишь, Лёва? - приподнялась на локте, голос дрожит, - почему?
- Ну, Алиса, ну зачем... Ничего между нами не изменилось, ну, правда, не изменилось, ну поверь...
Бухнулась в подушку лицом. Мгновение спустя повернула голову:
- Обними меня, пожалуйста, - глаза серьёзные, большие, - крепче, крепче, вот так..., - и чуть задыхаясь, - я просто хочу запомнить.
7
Крик:
- Лёв-ка-а! - к нему, щурясь от яркого солнца и убирая по привычке волосы с глаз, подходила Ханка, - ты почему угрюмый? Слышал - Общинный дом сгорел! Такой перформанс, такой перформанс...
Лев ошарашено посмотрел и вдруг расхохотался, да так, что слёзы выступили:
- Сгорел? Сгорел? Ой, не могу! - согнулся, смеясь. Замотал головой, - сгорел? Сгорел?
Ханка озадаченно смотрела.
Наконец, отдышался:
- Ничего себе смешочки, даже в пот бросило...
- Ты что, тронулся?
Улыбнулся:
- А если и да.
- Ну и дурак! - Ханка обиделась, - я к тебе по серьёзному, а ты...
- Да я слушаю, слушаю, Хан..., почему нет? - поймал за рукав.
- Ладно, ты представляешь, до меня только дошло, ведь Пашка Рабинович - это судьба. Подожди, подожди, сейчас объясню: год назад иду, спотыкаюсь, бах носом. Поднимаю глаза - на афише написано: "Приезжает маэстро Рабинович". - Через два дня мы встретились.
- Он ещё и музыкант?
- Да нет же! Просто фамилия его сопровождает меня всю жизнь, например: учитель физики был Рабинович, учитель музыки - Рабинович, даже учитель рисования в первом классе - Рабинович, ну и так далее, далее, далее. А теперь смотри, мы сейчас выяснили, что когда-то поступали в один и тот же институт и нас обоих не приняли. А самое главное! - Ханка торжественно замолчала.
- Что?
- Мы оба из Москвы и у нас обоих в квартирах родителей висели одинаковые люстры!
- Ой, Ханка, - Лев окончательно развеселился, - выдумаешь тоже!
- Я не выдумываю! - Ханка надулась.
Лев махнул рукой и пошёл дальше. Увидел двух около ешивы. Подумал, остановился.
- Извините, можно спросить?
Те вежливо склонили головы.
- Вот звёзды на небе, вот земля... И я хожу. А на руке у меня судьба написана. Почему? Почему? Откуда?
Растерянно посмотрели друг на друга:
- Запись делается каждый год, - сказал один, - верить надо, соблюдать заповеди - будет хорошая запись.
- Б-г милостив, - поддержал второй.
- А вы то верите? - спросил Лев и отскочил, - это я шучу так. Ну, пошутил, не поняли? Шу-чу.
- Вообще, Лёвушка, я выросла в деревне. Даже не в самой деревне, а на её окраине - сразу за нашим домом начинались заливные луга. Знаешь, было какое-то необыкновенное ощущение свободы - лес, луга, ветер, старенькая калитка хлопает. Потом переехали в город, и я долго не могла привыкнуть. А в 11 лет, - улыбнулась, - появился у меня ухажёр, да-да, настоящий... очень взрослый, в десятом классе учился. Мы с ним на великах гоняли. Всё вздыхал: Эх, была бы ты чуть постарше, мы бы с тобой в кино сходили... А я злилась: Ну а сейчас то, - думала, что мешает? Один раз дозлилась до того, что увидела и отвернулась. А он стоит сзади и так говорит печально: Что, Алиска, откололась? Откололась, значит? Ой! - схватилась за голову.
- Что? Что?
- Да нет, уже прошло - боль какая-то внезапная, никогда раньше не было...
- Странно, - Лев охрип. Откашлялся, - Алиса, ты слышала, Общинный дом сгорел?
- Да. Ну и что?
- Ты понимаешь... Ну ладно, ладно... Да ерунда, просто опять на работе какая-то глупость прёт... Да ничего, всё будет нормально. Даже мой автор не знает что будет, а ты меня спрашиваешь, - пошутил.
Уборка изолятора:
- Птица счастья завтрашнего дня
Прилетела, крыльями звеня (трепля?)
Выбери меня, выбери меня...
- Выбрала.
Потный, грязный, замученный, со шлангом и с помойным ведром в руке. - С лёгкой руки начальника обязанности чернорабочего за ним так и остались.
Как раз в этот день Гордон соизволил явиться. Тоже не в лучшей форме - усталый, в заляпанных ботинках, рыжие патлы торчат. Зашёл в пропускник, присвистнул:
- Вот это да! Ну, что случилось?
Лев ожесточённо искал какие-то бумаги, поднял голову:
- Исчезли.
- Кто?
- Куры.
- Как?!
-Так, - спокойно произнёс, мелькнула издёвка, - пришёл покормить, открываю - клетки целы, всё закрыто, птиц нет.
- Ты уже не задаёшь вопроса - почему?
- А ты ответишь?
Гордон внимательно посмотрел:
- Знаешь, давай-ка поговорим... Пойдём, сядем около ваших цветочков - там всё-таки не так жарко. И спокойно, никуда не торопясь, побеседуем.
-Хорошо, - пожал плечами, - ты начальник.
Гордон ещё раз внимательно посмотрел:
- Да, я - начальник.
Вышли - к цветочкам, сели под тень от дерева.
- Выкладывай...
- И вот взлетаю я, взлетаю высоко...
- Не понял...?
- А что понимать-то? - осклабился, - и что выкладывать? - Уйти не могу, со мною, во мне, такое чувство, что-то происходит, меняется, а мне уже всё равно... Мне уже всё равно, понимаешь!? - неожиданно крикнул задрожавшим голосом. - Я даже хочу этого! - выдохнул. Продолжил, - Вот только уж очень мне непонятно, как ты собираешься получать разрешение на свою вакцину при таких побочных явлениях? Может, объяснишь?
- Ну, во-первых, - осторожно начал начальник, - препарат был таки грязным, просто очень грязным, со многими добавками. Это сыграло существенную роль в изменении поведения кур. Возможно, повлияло и на тебя тоже... Но! Ведь ты помнишь, в каком положении мы оказались? У нас не было ни капли времени! Мы были вынуждены использовать новое, недостаточно проверенное вещество и таки доказать силу вакцины!
И самое главное - теперь изобретение Владимира позволит так очистить препарат, что о побочных эффектах можно будет забыть. А нежелательные явления без подпитки пройдут сами собой.
- Как у тебя прошли руки?
- Шесть пальцев у меня с детства.
- Ты меня за дурака считаешь?
- Не за гарвардского профессора, но и не за дурака. В общем, так, делаем два удачных опыта в изоляторе и выходим на полевые испытания.
- А после?
- После и подумаем, - хлопнул помощника по колену, поднялся, - а хочешь, возьми отпуск! Париж, Лондон, а? Ну, пока, поеду...
- Нет, не поедешь.
- Не понял?
- Ответь, что со мною происходит?
- Я тебе что, врач? - рявкнул, - иди, лечись!
Владимир изменился: в глазах лихорадочный блеск, похудел, побледнел, говорит скороговоркой:
- Это просто вопрос выживания, вопрос выживания, это не выпендрёж, кроме технологии производства экстракта у меня в руках ничего нет! Я всего лишь ищу средства к существованию, не больше, чтобы были во мне заинтересованы! И не отдать не могу, а как отдал - в ауте. Ведь моя фамилия нигде не фигурирует! Гордон наглеет, жмёт, ох, он и волчище, представляешь, я, кроме всего прочего, работал для него над определением последовательностей в гене, осталось немного - он вынырнул, говорит - стоп, хватит.
- Почему??
- Ну как, определив все последовательности, я буду обладать той же информацией - вот он и забил тревогу, хочет быть единственным. Кусочек тому, кусочек другому, а полные знания только у нашего с тобой друга. Хи-хи-хи, - мелко затрясся, - но меня не обманешь, не обманешь...
- Стоп, - сказали Льву.
Тот оглянулся:
- А, это опять ты?
- Ну, я, а ты что - против?
- Да нет. Просто стали часто встречаться, прямо как родственники...
Нищий не обратил внимания:
- Душа горит! - крикнул, - душа! Позор!
- Это почему же?
- "Нобеля" дали не тому! "Букера" дали не тому! Даже "Триумф" - и тот дали не тому!
- А ты при чём?
- Я? Если хочешь знать, я уже в семидесятые годы писал о судьбе своего поколения! А мой друг?! Правда, он женился и уехал в Чебоксары... И работал там дворником - мы были очень талантливые, но нам не было места при Советской власти.
- Получается, ты хочешь, чтобы Нобеля дали тебе?
- Если мечтать, так уж ни в чём себе не отказывать, - гордо сказал нищий.
Лев засмеялся.
- Что-то мне в тебе не нравится, парень, - нищий отстранился, - как тебя встречаю, просто болею потом. - Сказал расстроено, - пойду я...
Успех. Грандиозный успех: куры продемонстрировали сильнейший иммунный ответ и к тому же вели себя абсолютно нормально.
Из-за этого Владимир возгордился так, что почти сошёл с ума, а Гордон вообще взлетел, как на крыльях - написал статью в лучший научный журнал, вместо разговоров поёт в телефонную трубку, бредит полевыми испытаниями, уже заключил договоры с несколькими киббуцами. При этом технология Владимира оказалась не только удачная, но и дешёвая, что очень повысило настроение Рауля и Дана. Воодушевлённые близкой прибылью, они предложили, не дожидаясь конца исследований, поставить в центре Иудейской пустыни курятник, прилепить к нему небольшую лабораторию, нанять арабов и начать выпуск вакцины.
Но тут с неожиданной стороны прогремел гром - услышав о достижении сотрудника, синеглазый, любящий яблоки, профессор биохимии вытребовал договор с фабрикой, побежал к университетскому адвокату и, выяснив ситуацию, пришёл в ярость.
- Как ты смел отдать технологию! - неистовствовал он, готовый съесть своего подчинённого, - тут же ясно написано, - тыкал в бумагу, - "мы предоставляем обслуживание" - то есть, они получают готовый материал и только! Ты что, читать не умеешь!? Это то же самое, когда есть сейф, набитый деньгами, тебя просят открыть, ты открываешь, тебя хлопают по плечу - и до свидания. Где публикации, где научные доклады, где всё? Почему нигде не фигурирует лаборатория?
Но было уже поздно: Рауль, Дан и Гордон, оприходовав изобретение, молчаливо выстроились в оборону, ощетинившись адвокатами.
А в это время от китайских благодетелей фабрика, наконец, получила несколько крупных заказов, и люди повеселели. Под эту марку в лаборатории починили кондиционер, побелили стены и сменили линолеум. Валентин Моисеич каждый раз цепляет любимого лаборанта и рассказывает, как он работал в институте виноделия и виноградарства. Институт имел название "Магарыч", и каждый сотрудник носил с собой особый "дипломат", куда входило ровно семь бутылок.
- " Чёрный доктор", - мечтательно говорит Моисеич, - если б ты знал! Коньяк "Коктебель" - если б ты знал! "Мускат белый красного камня" - да что ты вообще в жизни знаешь!
При этом его голубые глазки сияют, а небольшой, всегда красный носик от счастливых воспоминаний краснеет ещё больше.
И вообще - опыты идут полным ходом, заказы есть, солнышко светит, но не жжёт, море тёплое, перспективы замечательные. Единственное - в машине Льва завелись мыши.
8
"Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам и вода по асфальту рекой. И неясно прохожим в этот день непогожий, почему я весёлый такой..."
- Понимаешь, Алиса, мне исполняется 40 лет и уже почти весь мир младше меня.
- Лёвушка, тебе грустно от этого?
- Не-ет. А вообще - да. Хотя, мне почему-то кажется, что с возрастом я стал больше понимать...
- Что?
- Честно говоря, сам не знаю. Всё так, в общем. Мысли неопределённые...
- А я не верю в возраст.
- То есть?
- Это как штукатурка. Отслаиваешь слои, а под ними та же душа, что была.
- Ты уверена? Эх, Алечка, - потянулся, замурлыкал - у тебя красивая грудь, попка, ножки, а если их раздвинуть...
Алиса поморщилась:
- Откуда это? - с упрёком, - я тебя просто не узнаю...
Вздохнул:
- Да я себя сам не узнаю. Алиса, - собрался с силами, - Алиса... Давно хотел сказать..., - и сдавленно произнёс, - мы разные люди, Алиса.
У Алисы задрожали губы.
- Да. Даже разных поколений. Мне кажется, нам лучше, лучше..., - воздуха не хватало.
Алиса рывком поднялась, побледнела, глаза огромные, и в них он маленький корчится.
- Ты... ты... ты..., - заикаясь, - да как..., Господи, что ты за человек такой! - закричала. Заплакала.
Стремглав бросилась к двери.
Дёргает. Никак не может открыть.
Хлопнула.
Всё.
Лев обхватил голову руками - в зеркале отражается. Сидел долго-долго. Часы тикали, будто кто-то падал.
Наконец, отнял руки, встал, и медленно начал одеваться - белая рубашка, галстук, костюм, туфли.
Вышел - вечер, улица, фонари.
Вышел - вечер, улица, фонари, бэйт-миркахат, одинокая Каштанка бежит. Ярко освещённый поваленный прямоугольник остановки, в нём бабки - рты невпопад раскрываются. Автобус подъехал. Сердце кольнуло - в город! В город!
Улицы замелькали: Штерн, Гватемала, Мексика...
Опомнился:
- А что город? Ну, город - скидки в магазинах, столики на улицах, пиво по 11 шекелей, "лото" разыгрывается во вторник - ничто не поможет.
- Сегодня Израиль губит отсутствие еврейского единства. Но объединиться мы можем только на основе бескорыстной любви друг к другу. Этому нет альтернативы, нет! Никаких правых, никаких левых, вера, только вера спасёт! - человек на импровизированной трибуне около туалетов, рядом фонтанчик с подкрашенной водой, заплакал от умиления.
- Нет предательству Осло! Нет предательству Осло! - демонстрация с улицы короля Георга.
Ещё двести метров и около Национального банка в белых, полотняных одеждах высокие, жилистые самозабвенно пляшут под ладонную дробь барабанов:
- Машиях, машиях, машиях! - бороды развеваются.
На них, перемигиваясь, смотрят джинсовые подростки, два зелёных солдата с автоматами остановились. А за поворотом,
с танцплощадки "Андеграунда", перебивая всё, уже несётся победный клик Майкла Джексона.
Высокая женщина со страдальчески сжатым ртом, выбирая подходящих, конспиративно суёт им Евангелие.
Ешиботники вертятся - собирают мелочь на благостные цели.
- Ну, зачем я здесь? - подумал и вздрогнул от неожиданности:
Перед ним, почти у самых ног, картинно упал на колени молоденький парень. На голове красная залихватская шапочка с пером. - Протянул руки в мольбе:
- Дядя, будь другом, разменяй двадцать шекелей, очень прошу! - Рядом хихикала девочка.
Парень подмигнул:
- Что наша жизнь - игр-ра-а-а....
Разжал ладонь с денежкой.
- Точно, - согласился дядя, - игра. Вот только чья? - отступил на шаг и носочком ботинка ударил по руке.
Катастрофа. Настолько неожиданно, что хочется, хотя уже всё случилось - кричать. Полное отсутствие эффекта в испытаниях!
Гордон постарел лет на десять. Говорит медленно, с усилием, хватает воздух ртом:
- На этом конец. Проект я закрываю. Напишу статьи, поставлю точку и уеду. Всем - спасибо.
- Теперь это не только твой проект, - угрюмо сказал Лев, - он уже и мой, и Владимира. У нас должен быть шанс! Не спеши.
- Мой проект, - ссутулился, - моя ответственность. Завтра встречаюсь с Раулем, - и вдруг зевнул, - так спать хочу, глаза смыкаются, - ощупью, как слепой, зашарил руками, нашёл стул, сел, и опустил голову, - разбудишь? Разбудишь? - заснул.
Лев бросился к телефону:
- Надо что-то делать - Гордон совершенно раздавлен. Но что? И оцепенел - Владимир смеялся.
- Если б я знал..., - хохотал, - если б я знал..., - хохотал, - эти собачьи куры опять вывернулись! Продажа с потрохами! Изобретение! Ой, не могу! Раньше объясняли недостаточной очисткой, а сейчас что? Где ошибка? Ха-ха-ха! Ведь 73-й белок просто уникален - в микроскопических концентрациях даёт бешеную стимуляцию! - закашлялся, - американец паршивый всех втянул...
Лев, будто во сне, положил трубку - образовавшаяся странная пустота внутри побуждала к немедленным действиям. Но к каким - было непонятно. Он вышел во двор и, не зная, что делать, подхваченный призывом Моисеича, сел с ним - Моисеич пил из одноразового стаканчика чай с молоком. Прихлёбывал с печеньем:
- Не хочешь? А ведь очень полезно, а почему? - Успокаивает нервную систему. Особенно хорошо на ночь. Но не помогает, - опечалился, - старость. Поэтому беру таблетку, хлоп на бок - и не сплю - хитро посмотрел, - начинает действовать на работе. А это что за "поц"? - отвлёкся.
- Новый лаборант, вместо Рахели, - буркнул.
- А, понятно - небось, будущий учёный, надежда Израиля...
У меня целых три таких было: Валентин Моисеич, - подходят, - распишитесь тут... Я и расписываюсь. А почему нет? - и вдруг закричал, показывая на небо, - смотри! Смотри!
Над ними медленно делали круг какие-то странные толстые птицы, в которых Лев с забившимся сердцем узнал бывших своих питомиц.
- Ведь этого не может быть..., - изумлённо проговорил уборщик, - куры...???
- Ну, куры, а что тут странного? - сказал внезапно севшим голосом, - в далёкий край товарищ улетает.
Поднялся. Откашлялся:
- Кстати, всё хотел сказать - прошло твоё время, Моисеич, не быть тебе больше начальником.
Поздно, очень поздно, звонок - Гордон. Голос вернул прежнюю решительность, но весь высох, шелестит, как сухие листья в парке.
- Считаю - куры заражены анемией.
Считаю - необходимо изменить способ хранения, видимо материал проходит агрегацию: при склеивании исчезают активные поверхности.
На ближайшее время:
Для тебя - выбрать способ стерилизации.
Для Владимира - поддержание активности препарата.
На фабрике буду в семь. Жди, - отключился.
- Ишь ты, - потёр глаза Лев, - ишь ты...
Взмахнул дирижерской рукой:
- Листья жгут, листья жгут, как прощальный салют, в сентябре листья жгут, листья жгут...
Наутро в лаборатории опять тёмной водой потёк кондиционер - разрисовал стены абстрактными картинками. И ещё шуметь начал. Правда, шум ритмичный, приятный.
Техники приходили - разбирали, собирали. Ничего не поняли - вроде, шуметь и течь нечему.
Грибы больше не появляются, но, вместо них, по углам проступает мыло пузырями. Бороться с мылом прислали Моисеича, тот молча драит, в сторону Льва не глядит - обиделся.
График работы опять напряжён донельзя - проверено уже сто вариантов, а решения проблемы так и не видно...
- Я больше не могу. Не могу. Удачных результатов почти нет, одни провалы, падения. У меня просто нет сил! - раз за разом звонит и повторяет Владимир. Периоды смеха у него сменяются бешеной работой.
И потрясшая всех новость - Рауль уволил Дана. Возложил на него ответственность за неудачи.
Лев случайно подслушал разговор Шломо Раскина с каким-то очкастым. Шломо, как всегда, посмеиваясь, говорил:
- Наконец то сверху забили тревогу - где результаты? Вот Рауль и был вынужден кинуть дружка - а кто просил глотать пустышку? - И ведь его предупреждали, так нет - принял идиотский проект, думал в одночасье всех обставить - мол, чего тут.... А теперь ужом крутится - деньги затрачены, результатов нет, и обратной дороги нет. Кстати, немцы под Хадерой успели построить завод нашего типа, так что лучше было начинать немедленную реорганизацию, а не прыгать - новая вакцина, новая вакцина!
То же, приехал, - прорвалась враждебность, - мол, все вы тут слабаки, а я один стоящий - разогнался... Липа одна... Нет уж, это тебе не статейки писать.
Опять Гордон - неожиданно собрал помощников. Владимир и Лев сидят, он, стоя, молча смотрит на них.
Просипел:
- Несколько наблюдений:
Первое - куры в опыте не умерли. Повторяю - не умерли. И это несмотря на то, что мы им отменили обычные антибиотики против лямпирий.
Второе - не сбавили в весе.
Третье - не было побочных эффектов.
Так вот, - выпрямился, - я считаю: у нас удачный опыт, - и резко бросил, - что скажете, коллеги?
- Даже так! - Владимир встрепенулся, как в былые времена, - получается, что наши ошибки - это наши достижения? А как быть с провалом по иммунитету? А куда девать объяснения о заражении кур анемией? Нам ведь почти поверили... И что делать с действительной проблемой - агрегацией материала? Может, и это не мешает?!
- Гордон, что-то не то, - подал голос Лев, - одним и тем же фактам можно найти пятьдесят объяснений, ну, действительно, где наш 73-й белок?
- Но ведь его след есть? Или я ошибаюсь? - Гордон, неожиданно заговорив полным голосом, подобрался и хищно подался вперёд.
- Ну, есть, но ведь это только след...
- Так что ж вам ещё надо? Даже в таких условиях вакцина действует! А объяснения будем искать, когда заработаем на ней.
Владимир задумчиво почесал чёрную шевелюру и вдруг рассмеялся:
- А ведь складно придумано. Молодец! Ладно, - хлопнул себя по коленям, - ты начальник. Что дальше?
- Дальше, - Гордон сел, - дальше очень просто - времени нет, поэтому в начале октября мы должны начать сразу два полевых испытания, плюс послать вакцину для проверки в Голландию. Если всё кончится хорошо, переходим к производству.
- А зачем Голландия?
- Международное признание.
- Опасно...
- Опасно. Но без них не обойдёшься.
- А где возьмём столько материала? И как его сохранить? - Мы ведь ничего не успели?
- Наработаем, - Гордон был готов, - кур для его получения уже привезли - хотел использовать для других целей, но теперь отпадает. Второе: вакцину готовить только в стерильных комнатах. И третье - последнее: подготовленный материал немедленно переводить в эмульсию. Никакого хранения - тогда это была ошибка.
Всё, - поднялся, - меня ждут в Технионе.
После его ухода ошарашенные Владимир и Лев посмотрели друг на друга:
- Кажется, живём? - неуверенно спросил Лев.
Владимир скорчил гримасу и развёл руками:
- Ума не приложу... - неожиданно охнул, - чёрт, что за боль! - взгляд стал на мгновение бессмысленным. Тряханул головой - и как освободился, - знаешь, после того известия, у меня внутри как оборвалось, так до сих пор болит, болит...
Мошав "Сион". Семь часов утра. Гордон и Лев ждут рабочих.
- Где же они? - злится Гордон.
Подъезжает машина. Из кузова ловко спрыгивают пять таиландцев. Маленькие, коренастые. Среди них женщина. Высокий, улыбающийся выходит из кабины:
- Шалом, господа!
Таиландцы споро открывают дверь в курятник и исчезают внутри. Улыбчивый добродушно смотрит им вслед:
- Они у меня уже успели два часа на стройке поработать. Наш мошав просто преобразился с их появлением. И стоят недорого, гораздо дешевле, например, румын.
Слышит неожиданный смех и недоумённо поворачивается в сторону Льва.
- А что, хозяин - правильно, так держать! - брызгает жёлчью этот длинный, худой, - недаром же мы из Египта вышли?
- Хи-хи-хи, - в тон разулыбался хозяин, - брось парень, да эти косоглазые миллионерами в свою страну вернутся. Я бы сам согласился...
Отвернулся, больше не смотрит, подошёл к Гордону.
Вечер тянется, как резина. Ткнул пальцем в кнопку телефона:
- Вам оставлено сообщение... вам оставлено сообщение...
Ломкий, срывающийся голос:
- Лев... это я. Я думала... Мы всё-таки не можем... Лев... нам надо поговорить. Позвони мне... Пожалуйста.
Сжалось сердце:
- Господи, если б я мог сказать, если б я мог сказать...
Слонялся по комнате - дверь, окно, кровать, стол. В окне луна лыбится - бок объеден. Лыбится, дрянь, хоть стреляй в неё!
Слонялся.
- Может забытую программистку навестить?
Но вовремя вспомнил злополучный тротуар около её дома - передёрнуло. Нет уж...
И таки придумал. Придумал - недаром учёный.
Дзинь в обшарпанную дверь.
- Здрасте.
- Здрасте. Проходи. Вот сюда.
По тёмному коридору вправо с толканием двери - комната, телевизор, кровать. В телевизоре звуки и голые тела.
- Деньги?
- Есть деньги.
- Подожди.
- Жду.
Появляется в полотенце, разматывает его - сиськи маленькие. Садится. В руке крем. Выдавливает на палец и смазывает себе внутри. Ноги расставила - внутрь, по окружности, внутрь. Остаток о простыни.
Лев тоже разделся. Стоит - руки, ноги, обтянут волосатой кожей, худой. Девка белокожая, быстрая. Наконец, обратила внимание:
- Ну что, дорогой, условие: туда - нельзя.
Так - нельзя.
- А как можно?
- Можно нормальный секс. Договорились, дорогой?
- Договорились.
Нагнулся, протянул к ней руку, потрогал - грудь. Ну, грудь. Молодая, упругая.
Усмехнулась, выпятила:
- Давно не пробовал? Ложись, чего ждать?
Послушался.
- Оп па, фокус! - в руках появляется изделие. Пакетик в сторону, наклонилась, прикладывает, одевает. Светлые волосы рассыпала, губы влажные. Язык.
Он застонал, шевельнулся. Она отступила. Легла.
- Сзади...
Поворачивается.
- Спину ниже...
Спину ниже.
И тут клиент неожиданно сел.
- Что сейчас?
- Не получается.
- Тоже мне, - помогает.
Лев делает несколько движений:
- Нет, ты знаешь, что-то нет...
- Ну, дорогой, тогда представь, что я Мэрилин Монро, - хохотнула. Легла. Расставила ноги и раскрыла пальцами, - учти, дорогой, время тик-так, тик-так... Не успеешь, твои проблемы.
Две минуты, пять, семь.
Отвалился. Мэрилин Монро берёт полотенце и, зевнув, уходит мыться.
Лев одевается, и при выходе из дома вдыхает полной грудью. Поднимает голову - луна плывёт в молчании.
- Ну что, толстая, - говорит ей, - для полноты ощущений мне только этого не хватало.
Усмешка.
Вечер. Тишина. Шабат. Иерусалим - святой город.
Бз-з-з-з-з-з-з-з
9
- Нет, ты не понимаешь, у них просто нет денег - нет денег, - захлёбывается Владимир, - а с постройкой немецкого завода вообще кранты. Я только что узнал, Рауль и Гордон собираются продать всё на корню и в мягком вагоне покатить вперёд, в светлое обеспеченное будущее, а пассажиров третьего класса, то есть нас с тобой, ссадят на ходу!
Лев побледнел:
- Как же это может быть?!
- Очень просто - вчера они неожиданно появились на кафедре, и я показал, как решил проблему стабилизации материала. - Посмотрели... Гордон объявляет: Спасибо, Владимир, ты в который раз нас выручаешь! А Рауль без малейшего перехода: У тебя осталось два месяца - нарабатываем продукт, очистишь его, и на этом всё. - Мерзкая тварь! - задышал громко, - мерзкая тварь! - Меня будто в солнечное сплетение ударили... - Может, всё-таки объясните? - спрашиваю. И только тут Гордон снизошёл: Проект закрывается, мы продаём технологию "Интервету". - Это, между прочим, мою технологию он собирается продавать! Мою!
Лев проговорил затрясшимися губами:
- Он мне обещал... Он мне обещал!
- Ты что - мальчик? Вот увидишь, приедет и скажет - "обстоятельства изменились..."
- Но почему! Но почему?! - Лев вцепился в трубку, - почему не построить завод здесь?! Как предлагал тот же Рауль?
Химик яростно ответил:
- Милый мой, даже наиболее дешёвый трюк стоит денег. А вдруг не получится? Вдруг, как в изоляторах, болезни прицепятся? Или стерильность не выйдет? Да мало ли этих "вдруг"... Араб, например, перебьёт кур, продаст и убежит в Газу? И тут Гордон ловко подсовывает выход - сбыть очередным фраерам проект и, получив деньги, сохранить репутацию. Выговорит себе процент с возможной прибыли и поминай, как звали...
- Что же будет с нами, Володя, что же будет?
Тот закашлялся. Кашлял долго.
- Со мной они связь до конца не прерывают. В случае если помощь понадобится, они, мол, дадут заказ, - и неожиданно хихикнул, - но и я им покажу фокус. Такой фокус, что они надолго запомнят!
Внутри заныло и странная, физически ощутимая, пустота заполнила Льва. Он положил трубку и отсутствующими глазами посмотрел вокруг - новый лаборант Моше перебирает те же бумажки, какие перебирала Рахель, медленно тянется, медленно берёт бледными пальцами, подносит к очкам, кладёт. В открытой двери силуэт доктора Шломо Раскина, Шломо всовывает плечо, открывает рот, хочет заговорить и неожиданно выдувает большой, блестящий, как на солнце, прозрачный пузырь. Собственная рука замерла в полу движении.
Вздрогнул, закричал холодильник, задвигались, заскрипели затёкшие ножки шкафа, засвистел, зашумел свой джаз кондиционер, и Лев очнулся - набитая предметами комната с несмываемым, пузырящимся мылом по углам угрожающе сузилась. Прошептал:
- Только одна есть защита, одна...
Дёрнулся, пошёл.
Снаружи голуби в экстазе гугукают, а уборщик Моисеевич очередные, легко разлетающиеся по воздуху, слова охраннику представляет:
- ...Сидим дома всей мишпухой, бутылочку взяли, зять с гитарой, сын с гитарой, а невестушка на скрипочке - пи-пи-пи..., - увидел Льва, отвернулся.
Лев медленно двинулся к воротам и, забыв про машину, между горячими пыльными арабами направился в город.
Душно в городе. У синагог ортодоксы, как чёрные птицы. На рынке продавцы, ожидая дождь, кричат изо всех сил. Погода на изломе - тучи ломаются прорехами, расползаются, и поднимается забивающий все поры пылью, ветер. А ветер сменяет наваливающаяся, нервная перед уходом, иссушающая жара. Но над её спиной, в вышине, уже опять сцепляются друг с другом, набирающие силу, мрачно-весёлые набухшие чернила.
Лев решительно шагнул внутрь парикмахерской:
- Вы можете меня подстричь?
- Для чего?
- Извините, это личное.
Парикмахер накинул простыню, ожесточённо заработал ножницами, потом поднёс зеркало:
- Некоторые мастера, как бы не попросить, стригут коротко, но я, смотрите, не такой!
- Спасибо.
Вышел наружу, глубоко вдохнул и, затаив дыхание, аккуратно, специальной защёлкой прикрепил на свежеподстриженные волосы кипу.
Дождя так и нет. Раввины в самолётах, облетая страну, молятся, призывая его. Ветер гуляет. Между порывами ветра Лев увидел понуро идущую Ханку.
- Ой, хорошо, что ты мне попался! Давно в кипе?
- Месяц.
- Понятно, - протянула неуверенно.
- Случилось что?
- Давай посидим...
- Посидим.
- Понимаешь, я сейчас встретила своего бывшего мужа. Он кормил мороженным ребёнка и расспрашивал, как я живу. Улыбался.
- А ты?
- И я улыбалась. Но дело не в этом, не в этом, всё ведь было правильно. Он мне не нужен.
- Так что?
- Я вдруг увидела близко его руку, ту, которой он кормил ребёнка. Оказалось, я помню её до мельчайших подробностей, - помолчала, - ведь он меня этой рукой всегда обнимал во сне. - У меня сердце дрогнуло. Просто провалилось. Но он, слава богу, не заметил...
Лев пошутил:
- Это перформанс. Не хуже, чем пожар. И какая милая деталь! Рабинович тебя так не обнимает?
Ханка оцепенела, открыв рот:
- Не знала, что ты такая скотина! - выговорила с трудом.
- А что я сказал? - разозлился, - смотри, - рванул воротник, - может я вообще божий человек, мезузу на шее ношу.
Ханка вскочила и бросилась бежать. Наконец, в это время наш единый строгий б-г смилостивился - прогремел громом, полил наискось ноябрьским дождём, и ветер подхватил и понёс, всё убыстряя и убыстряя, вытянутые капли.
Лев озадаченно посмотрел Ханке вслед, сделал шаг и, неожиданно сбитый усилившимися, резкими струями, упал. Покатился. Попытался подняться - не получилось. Пополз.
Удалось встать только под навесом над входом в магазин. Усатый хозяин говорит:
- Кофе хочешь?
А сам посвистывает- поглядывает, поглядывает-посвистывает. Лыбится - когда человек не то делает, такой смешной!
- Ну что за дела! - Лев расстроился и на хозяина не смотрит, - даже дождь сбивает! Может провериться?
Побежал к дороге.
Притормозило такси:
- В больницу!
Сел и закрыл глаза, успокаиваясь. Досчитал до десяти, потом до двадцати, открыл, огляделся - такси вёл религиозный человек. Заложил пейсы за уши, одной рукой за руль, другая книгу держит. Машина внутри вся обклеена молитвами.
Лев, посмотрел на водителя с интересом.
- Извините, уж очень хороший комментарий... - почувствовав взгляд, но по-прежнему не отрываясь от чтения, рассеяно сказал тот.
- Почему вы на дорогу не смотрите?
- Дорога привычная - бог ведёт.
- Ага, понятно. А скажите? Вот я, например, уже месяц, как мицвот соблюдаю. Когда благость нисходит? Через какое время?
Водитель с трудом отставил книгу и повернул голову к пассажиру.
- Да, и ещё: как к раву попасть? К хорошему раву? - Они как раз сейчас с самолётов сходят. А то я уже везде побывал - и в публичном доме, и у колдуна, сейчас к доктору еду. А вот у раввина так и не случилось.
В больнице не было очереди, но и доктор не принимал. Лев устал ждать и влез прямо в окно.
- Куда вы? - недовольно спросил бородач в халате, - я всем сказал, что обедаю!
Вместо ответа посетитель снял рубашку:
- Между прочим, я деньги плачу.
Эскулап недовольно поджал губы:
- Ну что с вами делать. Ладно! Но только в виде исключения.
Осмотр продолжал недолго:
- Ничего не понимаю: у нас ведь обычно как - всё расписано... что против сердца, что против почек. А когда чуть не то, или всё вместе, я путаюсь. У вас же вообще - внутри пустота, гул какой-то. Сходите лучше к доктору Спектору, он вам что-нибудь или вырежет, или вставит.
- Я был, - вздохнул Лев, - но мне не по карману. Да и не актуально это уже.
Вышел. В близких окнах коридора арабка и еврейка синхронными движениями показывали каждая своему ребёнку ворону на дереве. Ворона недовольно каркнула и улетела.
Ещё две женщины рядом остановились. Одна полная, другая худенькая. Худенькая говорит полной:
- Суставы - это всё. Суставы - это всё!
- Что ты, милочка, - удивляется полная, - самое главное - холестерол!
Лев молча смотрел.
- Душа главное, - пробормотал. И застыл ошарашенный. Он вдруг понял.
- Здравствуй, мой дорогой религиозный коллега! - Гордон. Белозубая улыбка, уверенный, вальяжный, - есть новость, - подёрнул выглаженные, со стрелками, брюки, сел напротив, - у нас изменились обстоятельства.
- Знаю.
- Уже... От Владимира?
- Да.
- Та-ак... И что же он тебе сказал?
- Работа закончена.
- Для него. Но не для тебя. Надеюсь, ты разумный человек и его увольнение не меняет твоего отношения к проекту?
- Нет - на всё воля божья.
В глазах заблестели искорки:
- Ну да. Короче - ты мне по-прежнему нужен.
- По субботам я больше не работаю.
- Не работай. Мы поворачиваем в сторону биотехнологии. Наберём новых специалистов, а Владимир свою задачу выполнил.
- Так вы не продаёте?
- Продаём, - ответил с готовностью, - производство, а пока его будут запускать, потихоньку всунем 73-й белок в... допустим кишечную палочку. И с этой поры нам не нужны будут ни куры, ни курятники, ни "Интервет", только инкубатор для производящих вакцину микробов. Кстати, - Гордон подмигнул, - давно хочу тебя клонировать, понаделать дубликатов? Такую работоспособность не всегда найдёшь...
- Плохая шутка.
- Ну, извини, извини, - совсем развеселился, - выпишем тебе лаборантку.
Алиса. Подошла к машине.
- Лев... Я...я вообще даже не знаю, зачем я здесь. Но мне кажется, тебе нужна помощь. Я звонила, - добавила торопливо, - у тебя телефон не работал.
Лев ссутулился, быстро открыл дверцу.
- Подожди, - она задержала рукой, - ты так и уедешь?
- Да, - сказал чужим голосом, - зря волнуешься: всё у меня нормально - работаю. Работа интересная, - и добавил, что б совсем закончить, - а ты чего? На автобус не хватает? Двадцать шекелей тебя устроят?
Алиса покраснела, отшатнулась:
- Извини, - сказала тихо, - я больше не приду.
Лев хлопнул дверцей:
- Прощай.
Зажёг фары. Включил зажигание. Выехал. И рванул по "дерех Хеврон" так что в ушах засвистело.
Высохший стебелёк торчал в решётке, он накрутил его на палец, вытянул и, чуть помяв, с силой, щелчком пульнул в окно. И тут почувствовал движение - по педалям и по ногам зашныряли мыши.
С белым от злости лицом замедлил ход и, остановив машину на обочине, ногами, как инквизитор, стал давить тварей.
Испуганные безжалостным нападением, мыши пищали и беспорядочно метались из стороны в сторону, а Лев топтал, топтал. Наконец удовлетворился и забрызганный мелкой кровью, поехал дальше.
Доехал. Поднялся домой и, открыв дверь, мрачно посмотрел внутрь. Вошёл. Включил телевизор:
- ...Взгляни, взгляни в лицо моё суровое, взгляни, быть может, в последний раз...
Выключил. Напротив, в окне, мужик в трусах сидел на диване. Толстый его живот стекал на пол. Лев задёрнул шторы, пошёл к кровати, лёг. Уставился в потолок. Мыслей не было.
А когда заснул - приснилось: он в "скорой помощи" на носилках, вокруг с добрыми морщинистыми лицами санитары в красных халатах, "скорая" носится по городу, но ни одна больница не принимает - санитары перешёптываются и сокрушенно понимающе кивают головами.
... Как из омута выплыл - звон в ушах. Встал. Потряс головой. Посмотрел на всякий случай на себя в зеркало - одежда в пятнах - бр-р-р-р. Медленно снял кипу. И смял в руке.
10
"Здравствуй, Лев!
Так как я заболел, и поэтому в последнее время мы перестали встречаться, я решил при первой невозможности написать тебе письмо (адрес для ответа на конверте, если забыл куда приходить).
Врезаясь в разговор, вот о чём хочу сказать - про гинеколога и лодку всё враки! Ха-ха-ха, а ты верил. Но это ладно... На сегодня я материально обеспеченный народом поэт со стажем и ни в чём не нуждаюсь, кроме общения и сочувствия. Так вот,
просматривал старые бумаги и нашёл свой потерянный, ещё с 50-х годов, стих. Тут на меня и накатило... Подумал, подумал и, надеясь на своевременную доставку, решил послать тебе. А так как творить в "пустыне" очень сложно, буду рад критической рецензии. Спеша на почту - закругляюсь.
Твой давний знакомый П.Г."
Наступал вечер. С синего небесного покрывала светили редкие звёзды. Место для могилы было уже вырыто, и тело нищего, завёрнутое в белую материю, лежало возле.
Десять посмотрели друг на друга, двое из них нагнулись, подняли тело за ноги - плечи...
- Сто-оп!!! - с удивлением оглянулись: к ним бежал высокий худой человек, - подождите! Подождите! - подбежал - задыхается, пот вытирает, - уф, едва не опоздал... Едва не опоздал!
И тут заглянул в яму:
- Да вы...! - опять задохнулся, - да как вы смеете?! - и сорвано - жалко закричал, - я на вас в суд подам!
- Ты что мелешь, дурак? - разозлился самый чернобородый, руки как деревья.
- Да как вы не видите?! - с отчаянием сказал бежавший, - здесь же мелко! Мелко!!
Неожиданно схватил лежащую рядом лопату, спрыгнул вниз и со скрежетом вогнал остриё в каменистую землю.
- Я его единственный друг. Друг! У него больше никого не было! - вылетали слова.
Долбил, долбил, долбил. Десять смотрели ошарашено.
Наконец, цепляясь пальцами за край могилы, подтянулся, вылез. Встал, грудь ходуном ходит.
- Теперь можно? - угрюмо спросил чернобородый.
- Да.
Опустили. Завалили камнями. Нараспев:
- Да будет возвеличено и святимо великое Имя Его...
...И скажите: Амен...
Пошли.
- Рано темнеть начинает, - вздохнул один.
Лев, совершенно обессиленный, плёлся следом. Уже на выходе из кладбища, в который раз вытащил полученное письмо, раскрыл:
Было тучами небо затянуто,
То ли дождь моросил, то ли снег.
И на чёрном асфальте заплаканном
Кровянился неоновый свет...
А сегодня совсем по-весеннему
Расплескалась Нева под мостами.
И троллейбус, как конь карусельный...
Цокает весело ...
Жду письма - весьма... весьма.
Твой старый знакомый П.Г.
Судорожно скомкал:
- Глубины маловато. Умер, а глубины маловато - я так не умру.
Начинающийся дождик капал на белеющий в темноте листок и смывал чернильные буквы.
Ворота кладбища захлопнулись.
Накрапывало. То темнело, то светлело. Накрапывало. На фабрике - беда. Мыло, вначале появившееся в лаборатории, распространилось и теперь проступает всё больше и больше. Расшатываются перегородки, взбухает линолеум, недавно обвалился склад. Производством уже давно никто не занимается, все ожесточённо драят полы - пытаются убрать мыло. Но оно вскипает пузырями и наутро его всегда больше, чем вчера. Люди ходят какие-то ошарашенные, изумлённые. Приглашали раввина, тот сменил мезузу на двери. Приглашали каббалиста, он читал молитвы и вешал амулеты. Потравили тараканов - не повлияло.
А в лаборатории дополнительная проблема - без конца течёт кондиционер. Внутри него слышны какие-то сложные шумы, хрипы, стуки. Голоса появились. Такое впечатление, что внутри сидит целый оркестр и усиленно готовится играть.
- Этот идиот Владимир, ты знаешь, что он сделал?
- Что?
- Он уничтожил все журналы с опытами. Он сошёл с ума! Я потребую судить его! Судить!
Владимир с гитарой приоткрыл окно, строго посмотрел и перекинул ноги с подоконника на крышу. Был светлый день в декабре и ветер мотал белые полотнища. Владимир подошёл к краю: внизу заходили, и выходили из домов маленькие люди. Некоторые бежали к остановкам и садились в раскрашенные автобусы. Очагами вспыхивали музыка и смех. Неразбериха была внизу и это ему не понравилось. Владимир проверил запас еды и благородно двинулся. Примерно через час сел на какой-то выступ, скупо поел и задумчиво легко тронул струны. В глазах его отразилась детская радость.
- Разрешите присоединиться? - перед Владимиром оказался небольшой человек в синем комбинезоне, одну руку спрятал за спину, в другой держал, дёргающийся под порывами ветра, раскрытый зонтик, - меня зовут Григорий, когда-то я тоже так ушёл.
Владимир прищурил глаз и посмотрел:
- Разрешаю, - сказал важно.
Иерусалимское кафе "Тмоль-Шильшом". Книги составляют интерьер. На чётных столиках таблички "Писателям - скидка", на нечётных "Писатель в скидках не нуждается". Так как все места заняты, Лев сидит в углу, в кресле, столика перед ним нет, ждёт заказ. Звонок! - схватился за пелефон.
- Надо встретиться...
- Это ты, Гордон?
- Да, - голос Гордона был глуше, чем обычно.
Пожал плечами:
- Встретимся.
- Не на фабрике. Поедем к арабам в Абу Гош.
- Это ещё зачем?
- У них там хороший ресторан.
- Ну и что?
- Поговорим.
- Кто б возражал, но почему именно туда?
- Так я хочу.
- Хочешь... Гордон, что случилось? Алло? Алло?! Не слышу!! Да подождите вы с вашими блинчиками!
Высокий, бело-чёрный араб с усиками небрежно подал меню:
- Господа?
Гордон, словно надевший непроницаемую маску на лицо, буркнул:
- Выбирай...
Лев не пошевелился.
- Ладно, я сам. Отпразднуем, так сказать...
- Это конец? - спросил. Отстранено спросил, сам себе удивляясь.
Вместо ответа тот откинулся назад, и задумчиво посмотрел в окно - в окне наблюдался тёмный вечер, и по дорогам его ездили машины с фарами. Гирлянды разноцветных лампочек снизу освещали вход. Серая кошка, выгнув до предела хвост, подошла и ласково потёрлась спиной о ножку стула.
- Гордон!
- Да?
- Ты мне не ответил!
- Подожди...
За соседним столом вели тайные переговоры начальники разведок Израиля и Арафата. Хмуро смотрели на соседей. Широкие листья винограда образовывали естественную крышу открытой террасы и как бы придавали интимность происходящему. Начальникам принесли шашлыки. И за счёт заведения хумус.
Гордон медленно повернул голову:
- Очень давно я защитил диссертацию и остался в Университете. Читал лекции, вёл семинары, получал спокойные, хорошие деньги. И так продолжалось... ну, скажем, достаточно долго. Размеренная, немножко однообразная жизнь. И вдруг мне приснился сон. Не особо приятный сон, что меня сбивает машина. Утром встал, не по себе, конечно... Но мало ли что может присниться? Добрался до работы, идёт мой коллега и так странно на меня смотрит... Разговорил я его... Оказалось, ему тоже приснился сон. И какой! Сон, в котором я, именно я попадаю в аварию. А потом мне встретились ещё двое по дороге и опять сказали! - Я обомлел. Бросил всё, вызвал такси, сидел в нём мокрый, как мышь, с трясущимися от страха руками и ногами. Во мне возникло ясное, осознанное до ужаса, ощущение неотвратимого конца...
Меня оставили жить! - внезапно крикнул, резко перегнувшись, почти ложась на стол - ты хоть это понимаешь?! Меня всё-таки оставили жить!! С единственной целью - чтобы я сделал что-то важное, такое важное, что никто не сможет! И я пошёл по пути! Я не считался ни с чем!! Меня нельзя обвинять! - Я думал - у меня с Ним договор! Я был уверен! Как я был уверен... Лев! - схватился за голову, - вчера всё рухнуло, вчера всё изменилось... Я как учёный..., - замотал головой, - Лев, ты один остался, только ты сможешь понять...
- Что, что случилось??
Гордон, не слушая, забормотал дальше:
- Мне было обещано, я так почувствовал - всё-таки отмена приговора, я должен был выиграть! Я многому научился, я сам почти..., - осёкся.
- Гордон, что произошло?
- Побочные явления, - Гордон налил и отпил залпом воду, - согласно моей теории они исчезают после очистки препарата, и так действительно было! - Я же проводил опыты, у меня всё записано, - его лицо передёрнуло нервным тиком, - но вчерашний день... И это тогда, когда мы добились абсолютной очистки! - неожиданно остановился. Судорожно глотнул. Глаза расширились, уставились куда то за спину Льва, - но как учёный, я, я..., - голос окреп, и он сказал почти с бешенством, - возьму ответственность на себя, - слышишь, ты, лаборант! Я запущу производство! Свою часть договора я выполню!
У Льва потемнело в глазах, ему катастрофически стало не хватать воздуха:
- Мы же всех заразим!!
- Ну-ну, - Гордон сухим шелушащимся треском рассмеялся, - это ещё неизвестно. Прежде всего, необходимо закончить разработку. А погрешности, как всегда бывает, устраним в процессе производства.
- Нет.
- Что-о?
- Нет, - Лев еле дышал, - я ухожу.
Гордон остолбенел:
- Но ты не можешь! Не можешь! От меня никто не может уйти!
- Могу, - прошептал и с усилием, как бы ломая в себе что-то, добавил, - теперь могу. Я - освободился.
Гордон оскалил зубы:
- Так ты собираешься бросить проект в такой момент? И это после того, сколько я в тебя вложил? Ты не смеешь! Я повторяю - ты не смеешь!!
- Смею, - с каждым словом Льву становилось легче, - смею. Смею!
- Ничтожество! - глаза Гордона стали дикими, он зашипел, - это тебе не простится! Не простится!
Лев поднялся:
- Единственное, Гордон... Жаль, что ты до сих пор не понял - нет никаких договоров, Гордон, нет. Есть только игра.
Лёгкий скрип в воздухе. Ещё раз. Ещё. Чуть накренилось здание фабрики, где была многострадальная лаборатория... Застыло так. И медленно, нехотя медленно повалилось. За ним повалилось административное здание и что осталось от склада. Освобождённое мыло выплеснулось потоком, сорвало ворота, закружило обломки и вынесло их на дорогу к Рамалле. Захватив с собой будку охранника. Борис Ефимович, как всегда дежуривший по шабатам, еле выпрыгнуть успел. Весь в пене, задыхаясь, выбрался на берег.
И услышал, как от единственной уцелевшей, не упавшей стены с сохранившимся на ней кондиционером доносятся какие-то хриплые звуки:
- ...Крокодилы делают это, бегемоты делают это...
- А ну, заткнись! - внезапно разозлившись, сказал грозно, и стащил автомат с плеч, - я кому сказал! Ах, ты так, сука! - и не думая, - получай!! - автомат затрясся в руках и послал длинную цепь пуль.
Кондиционер замолчал.
- Порядок, бля, - удовлетворённо сказал Борис Ефимович и с чувством выполненного долга посмотрел на часы - смена кончилась.
В покачивающейся на волнах мыла будке его картонный сменщик занял место у окна.
Вечером Лев пришёл к зоопарку - сверху изо всех сил сияли звёзды.
- Я последний сегодня? - спросил у сторожа, стоящего тёмным силуэтом в синем прохладном воздухе.
Тот посмотрел на часы:
- По-видимому, да. Ваш билет? Всё должно быть по правилам.
Лев улыбнулся:
- Я не против. Подождите! - и внезапно, - вы слышите? Слышите?!
- Что?
- Песню... - И залпы башенных орудий в далёкий путь проводят нас...
- Н-нет...
- Что ж, тогда это только для меня, - подмигнул, - какое уважение... Да! - покопался в сумке, - вот записка, передайте Алисе, девушка такая есть, скажите ей..., а впрочем, не надо - просто передайте. - Запрокинул голову: "Эй, Ты! Ты слышишь!? Я сам решил! Я - решил! Я выиграл!"
- Лев...
Лев обернулся и чуть не упал.
- Ты извини, но я пришла. - Перед ним стояла Алиса.
- Как... как ты узнала? Тебе нельзя, - выдохнул, - тебе нельзя.
- Но почему?
- Я... я... я приношу боль, несчастья, я могу заразить чем-то таким, что сам не понимаю. Прошу тебя, оставь, уйди!
- Идиот! - она так крикнула, что он вздрогнул и растерялся. - Господи, какой идиот! Что ж ты себе нагородил?! Куры, судьба, гадание... Всё так искусственно! И сам поверил? Поверил?! Решил соответствовать! Ради этого оттолкнул? Эгоист! - у него в голове взорвалась бомба. А у Алисы из глаз брызнули слезы, и она заревела, как ребёнок. - Дурачок, я ж люблю тебя! - Всхлипывая, бросилась, вцепилась кулачками, затрясла. - Не отдам, не отдам! - подняла заплаканное лицо. - Ну что ты стоишь! Мне же так страшно здесь, давай поедем домой, ну давай? - и мягко, но решительно потянула за собой. - Вот, вот так. - Лев двинулся как манекен. - Один шажочек, другой шажочек... один шажочек, другой шажочек... И всё будет хорошо. Пора нам.
У него запершило в горле, он поперхнулся, и закашлялся. В ушах зазвенело. Потряс головой и удивлённо осмотрелся.
Раздался недовольный голос сторожа:
- Сколько я буду ждать?
- Да пошёл ты...
Накрапывало. На оставшиеся обломки фабрики, как снег, опустилась стая птиц. Лизонька, убрав со лба волосы, привычно прошлась по струнам. Подняла голову, подмигнула, и первый тенор с изумрудной серёжкой задорно запел:
- ...Моя Марусечка, моя ты куколка...,
- Моя Марусечка, моя ты душенька...
И весь хор грянул:
- А жить так хочется, моя Марусечка...
Мир улыбался.
P.S. В повести использовано стихотворение поэта Владимира
Гурьяна, носившего пилотку набекрень.