Много лет назад один, совсем молодой человек, закончив институт, по распределению (много лет назад существовало такое понятие), приехал в Северную Коми-страну в небольшой посёлок Микунь у пересечения железнодорожных путей. Стояла поздняя осень, когда уже почти не осталось на озябших деревьях ни одного жёлтого листочка и порывы холодного ветра рвали и рвали хлипкую куртку с плеч. Небо было затянуто облаками и из печных труб домов тянулся вверх то и дело сбиваемый неспокойной силой дым. Молодой человек подхватил чемодан и зашагал в посёлок, где, как он знал, в общежитии, обитал приехавший раньше друг. Дорога от станции тянулась по прогибающемуся деревянному скользкому настилу, потом перешла в бетонку. Около общежития, на поиски которого ушло около часа, гость наткнулся на большую, уже подзамёрзшую мусорную кучу с потёками тёмной воды во все стороны, аккуратно миновал её и остановился, поставив чемодан. К слову сказать, само общежитие выглядело добротно - кирпичное, в два этажа, с двойными стёклами в окнах и без обязательной поленицы дров, что сразу наводило на благоприятные мысли о центральном отоплении. Когда молодой человек открыл незапертую дверь в комнату, его друг спал, закутавшись с головой в одеяло.
    - Эй, эй!
    Друг заворочался, стянул одеяло и поднял лохматую голову:
    - Приехал всё-таки… - сказал хриплым голосом. Зевнул.
    - Включи-ка свет, там, справа…
    Пошарил под кроватью рукой:
    - И где это наша радость за четыре семьдесят?
    Достал водку.
    - Из Питера поездом?
    - Да.
    - Я тоже.
    Встал, нарезал хлеба, вынул колбасу, спрятанную между оконными рамами.
    - Ну, за встречу?
    - За встречу.
    - Андрей, как тут?
    - Скоро увидишь. Наш главный - алкоголик.
    Закурил, прищурился, взял гитару:
    - По тундре, по железной дороге мчится поезд курьерский "Воркута-Ленинград"! Мы бежали с тобою… Мишка! У меня, кстати, ещё морской салат есть!
    Снаружи темнело, Андрей наливал, и близко стоящее за окном дерево, качаясь, так и норовило цапнуть угрожающе вытянутой ветвью с трепещущими листьями тонкое беззащитное стекло, пытаясь добраться до спрятанного тепла. В коридоре затопали сапоги, начался шум, где-то завели музыку.
    - Лейтенанты со службы возвращаются, - объяснил Андрей.
    За стенкой упало что-то тяжёлое, раздался женский смех.
    - Смотри, Миш, - друг показал красную маленькую книжечку с тиснением "МВД" на обложке, - тебе тоже такую выдадут. Жаль только, что без права ношения оружия.
    - А зачем тебе оружие?
    - Да так…
    Чуть позже они переместились в компанию, где весело хохотал огромный рыжий, кровь с молоком, молодой лейтенант, а ему хрипло вторила мурлыкающая вертлявая, лет на десять старше его, женщина с ярко накрашенными губами. В компании ещё присутствовали несколько девок с гражданскими кавалерами и угрюмый, быстро напивающийся, капитан. Тянулась магнитная лента, с шорохами воспроизводя чувствительную зарубежную песню про призыв в армию, капитан грохал кулаком по столу, в такт его ударам согласно подпрыгивала на столе банка баклажанной икры, сардины в томате, хлеб, стаканы, салат - что-то там в майонезе. Водку народ предусмотрительно убрал на подоконник. Вернулись за полночь.
    - Андрей! - вспомнил, раздевшись, Мишка. - А где туалет?
    - На улице.
    - Ой, бля!
    Он сунул ноги в ботинки и, поленившись одеваться, в одних трусах выскочил в затихший коридор, спустился по лестнице и обомлел: навстречу ему шла молодая женщина. Заметавшись, Мишка спрятался за стеклянной перегородкой, женщина прошла мимо, только мелькнули каштановые волосы, да скользнул по нему сразу испугавшийся любопытный карий глаз. Подождав, пока затихнут шаги, Мишка промчался в туалет. Совсем продрогнув, вернулся, залез под одеяло и блаженно вытянулся, решив, что на первый день приключений хватит.
    Утром батареи были еле тёплые и в комнате было холодно, они ещё доели оставшуюся колбасу и отправились на работу. В канцелярии сидела молодая женщина с каштановыми волосами, в которой Мишка с ужасом узнал свою вчерашнюю знакомую.
    - Таня знакомься - это Миша! - представил его Андрей.
    - Да мы встречались! - со смехом сказала Таня.
    Мишка покраснел.
    - Ну заходите, заходите! Мне некогда. - Прогудел недовольный бас.
    На пороге кабинета стоял располневший мужчина с отёчным лицом.
    - Итак?
    - Кац, - представился Мишка, - приехал по распределению.
    - Поздновато. - Заметил начальник. Подумал. - Так, у меня мест нет, поедешь в Вожский. Таня, пиши приказ.
    - Вот сволочь! - злобно ругался Мишка на обратном пути. - А я ведь я с тобой хотел.
    - Не переживай! - Махнул рукой Андрей. - Я тоже скоро уеду.
    - Куда? Почему? - Мишка от удивления остановился.
    - В один из преферийных посёлков. Понимаешь, там свободы больше.
    На следующее утро Мишка собрал было распакованный чемодан и отправился на станцию. Поезд оказался переполнен пассажирами, в нём было душно. Ища свободные места, Мишка переходил из вагона в вагон, пока не попал в затор. Выглянув из-за спины двигающегося впереди белобрысого парня он с удивлением увидел перегородившие проход ноги, через которые осторожно перешагивали люди. Мишка приготовился тоже перешагнуть, но тут белобрысый, весело сказав:
    - Оглобли то убери!
     Со всей силы ударил по мешающим ногам.
    - Ах ты, козёл! - Ноги оказались продолжением огромного косматого мужика.
    - Да я…
    Белобрысый не дал ему закончить, от души врезав верзиле по физиономии. Справа, слева, опять справа. Тот рухнул. Завозился, пытаясь подняться. Белобрысый, улыбаясь, ударил ногой, попав в кадык, верзила захрипел. Белобрысый добавил. Голова избитого с громким звуком ударилась о пол, он перестал двигаться, только задыхаясь, изредка сглатывал текущую кровь.
    - Ишь, - сказал осуждающе белобрысый, - каждое говно будет из себя бугра строить… Куда катимся, пацаны?
    До посёлка, где Мишке предстояло жить, поезд ехал три часа. На перрон, кроме него, сошли несколько офицеров, немедленно забравшихся в ждущие их газики, и белобрысый поборник справедливости.
    - Ты что, новенький? - Спросил лениво.
    - Да…
    - Где будешь работать?
    - В медчасти.
    Белобрысый чуть подумал и кивнул головой в сторону одиноко стоявшего грузовика:
    - Садись к Ваське, подвезём.
    На краю перрона под лай собак и крики "Пошёл! Пошёл!" торопливо спрыгивали с поезда и строились в ряд люди в чёрном.
    Снег идёт. Когда нет ветра он оседает на ветвях снежинка к снежинке такими весёлыми заборчиками. Солнышко днём чуть пригрело, снег повлажнел, а вечером, пощипывающий губы, морозец превратил снежок в лёд. И утром лес искрится и сияет, как в сказке. Правда, эта сказка не для всех.
    Движимый одиночеством и тоской Мишка после работы часто ходил встречать и провожать воспетый печальной песней поезд "Воркута-Ленинград". На его станции этот поезд останавливался лишь на пару минут, чтобы немедленно двинуться туда, где остались светлые просторные аудитории Мишкиного института, Эрмитаж, выставки, концерты, Невский и дальше все те города и веси, откуда гигантская страна выдавливала в холодные северные леса людей в чёрном. У него даже образовалось на перроне любимое место, как раз около навечно заглохшей легковушки, на крыше кабины которой красовались узоры из множества переплетающихся маленьких дырочек, явно обязанных своим происхождением автомату. Зимой машина полностью пропадала в снегу, а вот летом прорастала жёсткой полевой травой и колючим кустарником. Непонятно было, откуда она вообще взялась в этом болотистом краю, где ездили только по специальным деревянным настилам или на укатанных зимниках. Мишка подходит, становится, трёт одна об другую варежки, под шубу проникает холод, он приплясывает:
    - Поезд, ау? Где ты?
    А вот! Идёт! Могучий, дышащий паром, и при этом с такими тёплыми и такими зовущими окошками. С презрением остановился даже не на минуту, так - на несколько секунд, и чух-чух-чух - пошёл дальше, неотвратимо убыстряясь и исчезая из виду. Всё. Становится сразу скучно, неуютно, темно. Лишь единственный фонарь у станции ещё силится, отбирает у темноты кусочек пространства и в его неярком свете видны росчерки летящего наискость снега. Пора возвращаться, топить печку, принести воду, сварить себе картошку на ужин, поесть. А останется время, зайти к соседу-леснику, чтобы выслушать возмущённый рассказ, как кто-то встал за спиной на лыжню, но сосед, извернувшись, обманул непонятного преследователя, выскочив с двустволкой наперевес из-за дерева.
    - И кто, ты думаешь, оказался? Васька! Васька-грузовик, что б его! Я ж тебя чуть не застрелил, - говорю. А он моргает и оправдывается. - Дядя Петя, я ничего такого не хотел….
    - Пойду, ладно. - Посидев, заявляет Мишка.
    Дядя Петя кивает и показывает на сковородку с кусками мяса:
    - Попробуй, медвежье…
    Тянется и наливает самогонку:
    - Прими, сам делал.
    Мишка бежит домой, а дома тепло, на душе благостно, он садится на полено около своей печки, приоткрывает дверцу и смотрит на огонь.
    - Завтра баня, - думает.
    Пришло очередное пополнение лейтенантов. Вообще, в посёлке часто появлялись новые люди: то какая-нибудь перепуганная девочка приезжала работать медсестрой, или важно держащийся пацан из далёкого Ставрополья вдруг становился инженером по технике безопасности, хотя какая тут к чертям безопасность! А уж лейтенантов властям присылать сам Б-г велел. У одного из них, родом из Львова, была очень красивая жена, статная, высокая, со всем привораживающим внимание избыточно женским. Как-то Мишка случайно поймал её взгляд: она смотрела на него так презрительно, что он сразу ощутил свою вытертую шубу, выбившийся шарф, на ногах не шикарные унты, а простые валенки. Ему стало неловко не только за бедную одежду, но и вообще за свою невидную фигуру, торчащие во все стороны волосы. А перед одной из еженедельных политинформаций, когда все привычно собрались в холодном бревенчатом клубе с полустёртыми агитками на стенах, к нему неожиданно подошёл её муж, Юрием его звали.
    - Ты откуда?
    - Из Питера.
    - Да? И что, неужели там все такие?
    - Какие? - Мишка не понял.
    Львовянин, голубоглазый, румяный, подмигнул и рассмеялся - на щеках обозначились ямочки:
    - Абрамовичи.
    Мишка оторопел.
    - Абхамовичи… - издеваясь, ещё раз проговорил львовянин и улыбнулся победительной злой улыбкой.
    - Ну сели, сели! Работать надо! - Раздался недовольный голос начальника штаба. - Владимир Михайлович, прошу вас, начинайте…
    Львовянин прошёл вперёд.
    - Как вы знаете… - Политрук прокашлялся и повысил голос. - Ну хватит там! Да, так вот, товарищ Андропов ужесточил меры по наведению порядка в стране. Ох, давно мы этого ждали! В свете настоящего постановления я доложу новые инструкции…
    К этому моменту Мишка жил в посёлке уже года полтора. Жил достаточно спокойно, если можно назвать спокойной жизнь рядом с зоной. Его никто не трогал. Может потому, что работал в медчасти, но скорее из-за ровного дружелюбного характера. И вот, расслабился. Уж слишком давно, так получилось, не слышал гадостей.
    - А теперь, - Мишка, сидя, понуро рассматривал свои валенки, - выходит так, что спокойной жизни наступил конец. Придётся драться. Драться со здоровенным, почти на две головы выше, парнем, явно выбравшим его в качестве развлечения и не собирающимся оставлять в покое. Обратного хода нет. В этом жестоком краю если дашь слабину, не простят. А то что, до сих пор не трогали, просто стечение обстоятельств.
    Мишка вздохнул: ему не хотелось драться. Ему очень не хотелось драться. Тем более, что возможности победить он не видел. Эх, если бы Мишка был таким, как белобрысый Паша: бац, бац, и пошёл! От всего этого Мишке стало так обидно, что он разозлился.
    - Я ему покажу! - решил.
    Политинформация закончилась, Мишка вышел одним из первых. Пока сидели, снаружи совсем рассвело и в морозной дымке над лесом угадывалось солнце. Мишка решительно развернулся и вместо того, чтобы пойти на работу, отправился домой. Прошлым летом он установил около сарая доску, прикрепил к ней на уровне своего роста старые газеты и месяца четыре долбал по ним кулаками, пока не надоело. Теперь же к доске была привязана бельевая верёвка. Мишка мрачно снял с неё окончательно задубевшую простыню, открепил верёвку, сбросил шубу и ударил кулаком по газетам, сразу же повредив кожу на костяшках.
    - Опять начал? - Поинтересовались сзади.
    Мишка обернулся:
    - Привет, дядя Петя!
    Дядя Петя вытащил беломорину, шумно продул, сунул в рот, запалил.
    - Машешь? - Сказал осуждающе. - Когда ножом надо. - Прислушался. - Собака всю ночь что-то скулила, а сейчас молчит.
    - Точно.
    - И еду не тронула. Вот я и думаю, не чумка ли?
    - Жалко, если так.
    - Жалко, - согласился дядя Петя, - молодая. Пристрелить придётся.
    Он ещё немного постоял, сощурившись, посмотрел на небо:
    - Холодно будет.
    Пошёл к себе. Мишка подышал в ладони, чуть размялся, ударил.
    - Вот так! - Сказал сам себе. - Пусть попробует.
    Всю неделю он старался не появляться в посёлке, даже на работу ходил с осторожностью - готовился драться. И вот, наступил день политинформации. Мишка, надев тройную пару носков, сменил валенки на ботинки и направился в клуб. Опять морозило и этим морозом ощутимо пробивало смешную для этих мест обувь. К тому же ботинки ещё скользили.
    - Ну ничего, - думал Мишка, - как ударю…
    До политинформации оставалось несколько минут, Мишка остановился около курящих.
    - Эй, медчасть! - К нему подходил Васька-грузовик. -Кого трахаем?
    - Печку…. - мрачно ответил Мишка. - Задолбал ты вконец! Больше ничего спросить не можешь? Вечно одно и то же…
    И краем глаза заметил, как из клуба вышел его розовощёкий враг. Подошёл к другому лейтенанту, обычно нелюдимому и молчаливому. Улыбаясь, закурил. Что-то стал тому говорить, кривя рот. И вдруг этот лейтенант, тоже высокий и крупный, резко толкнул львовянина. Львовянин шатнулся, и встав в стойку, замолотил руками.
    - Боксёр что ли? - дошло до Мишки.
    - А ну хватит там! - Рявкнул подошедший начальник штаба. - Иван! Юрий! Быстро, я сказал! Разошлись! Ну?!
    - Слушаюсь! - Юрий, отступив, молодцевато улыбнулся. Нагнулся, поднял фуражку. Отряхнул её и чуть ли не кокетливо, явно чувствуя себя героем, надел.
    И вдруг получил сокрушительный удар от Ивана прямо в улыбающийся рот. Повалился, сполз по стенке.
    - Бля-я-дь! - Начштаба, сам не обиженный здоровьем, дёрнул Ивана назад. - Держите его!
    Два офицера схватили рвущегося к противнику Ивана под руки, оттащили, увели в клуб. Начальник штаба задумчиво посмотрел на поверженного львовянина:
    - Вставай, чего разлёгся? Пора начинать. А ты, скотина, почему не на вывозке? - Увидел Ваську.
    - Выходной.
    - Выходной? Ну и пошёл отсюда!
    - Да, начальник! - Васька торопливо отступил. -Покедова, медчасть!
    Начальник штаба хмуро взглянул на Мишку:
    - Ты что со всякой швалью общаешься?
    Вбежал по крыльцу.
    После политинформации Иван опять сцепился с Юрием. Чем там закончилось, Мишка смотреть уже не стал, побежал сменить ботинки. Переоделся дома, проскрипел валенками в медчасть.
    - Надо же, как получилось…
    - Александр Терентьевич, что у нас сегодня?
    Александр Терентьевич, небольшой старичок в белом халате, грел руки на батарее.
    - Как обычно, Михаил Давыдович, как обычно… Чайку может?
    - Что-то не хочется.
    - Как знаете, коллега… как знаете… Кстати, у нас опять проверка.
    - Спирта хватит?
    - Есть запас. Вы слышали, будет новый начальник медотдела?
    - Нет, а кто он?
    - Полковник.
    За окном пошёл снег, всё гуще, гуще…
    - Наконец, потеплеет…
    - Забавная вещица, Михаил Давыдович! - Терентьевич достал какую-то книжку без обложки. - Хотите почитать? Наш санитар в зоне дал.
    - Здорово! - Мишка протянул руку. - Как раз на вечер будет.
    В дверь постучали и фельдшер Валера, в виде исключения совсем не пьяный, просунул голову внутрь.
    - Терентьич! - Сказал хриплым басом. - У меня спирт кончился. Нечем раны обрабатывать.
    - Возьмите йод, дружок… Прекрасно обеззараживает.
    Валера растерянно подёргал свою татарскую бородку:
    - А спирт?
    - После шестнадцатого декабря. Вот проверку пройдём, а там посмотрим.
    Вечером Мишка удобно устроился в кровати, прочитал несколько страниц, озадаченно пролистал вперёд, опять прочитал и удивился в голос:
    - Что за мазохизм такой?
    Во всей книжке не было ничего кроме трапез молодого польского пана. Пан бесхитростно радовался жизни, целыми днями разъезжая по гостям и вкушая всякие вкусности. Восемнадцатая перемена, панове!! И панове наворачивали. А когда какие-нибудь рябчики в вине или перепела в клюквенном соусе в животике уже не умещались, панове выходили наружу и катались на специальном бревне, уминая съеденное.
    Мишка тяжело вздохнул и посмотрел в сторону сковородки. Но на ней кроме недоеденных картошин ничего интересного не просматривалось.
    - Действительно, забавно! - Пробормотал и, долго потянувшись, выключил свет.
    Утром около штаба опять драка. И на следующий день в магазине. Ещё день - у школы. Иван как обезумел. Бил, бил и бил. Казалось, им овладела только одна мысль - покалечить, сломать противника. И это случилось. Юрий, вначале ещё бывало побеждавший, не выдержал - начал прятаться. С его лица слетел румянец, в глазах поселилось затравленное выражение. Жена, когда-то ходившая павой, ощутимо ссутулилась, старалась меньше появляться на людях. А один раз Мишка видел, как политрук, не обращая внимания на мужа, смеясь и что-то спрашивая, снисходительно похлопывал её по заду.
    Тем временем состоялась долгожданная проверка. Для знакомства к ним со свитой самолично пожаловал новый начальник медотдела - плотный, небольшого роста, с цепкими навыкате глазами. Александр Терентьевич, боящийся всякого начальства, в новом, хрустящем от крахмала, халате и высоком, похожем на поварский, сваливавшемся ему на глаза, колпаке, суетливо принимал гостей в мундирах.
    - Терентьевич, - шепнул ему Мишка, - а давайте мы ему нашу книжку почитать дадим?
    - Да что ты! - Замахал руками старик. - Не шути даже!
    Но, не смотря на страхи, всё прошло не так уж плохо. Чин чином посмотрели, акт написали, спирт выпили. Полковник и с Мишкой успел поговорить. Задал несколько незначащих вопросов. Конечно, медчасть оказалась не без отдельных недостатков, но где их нет.
    После отъезда комиссии приободрённый Александр Терентьевич распределил жалкие остатки горючего вещества и спрятал представительский колпак до лучших времён. А ещё через время поползли слухи, что Михаила Давыдовича прочат начальником вместо вконец спившегося алкоголика в Микуне. Странно это было, вроде никто никому ничего, а все в курсе. Мишку уважительно по плечу хлопают, подмигивают.
    - Да не хочу я! - Отбивался Мишка. - Да и откуда вы знаете? Вам, лично вам кто-нибудь говорил? Вот!
    - Терентьич, а вы что думаете? - Обратился к старику.
    - Понимаете, Михаил Давыдович, - осторожно произнёс тот, - конечно, можно отказаться, но вам больше никогда не предложат такую должность. Никогда.
    - Да и не надо! - Легкомысленно ответил Мишка.
    Терентьевич вздохнул.
    В одну из своих поездок в райцентр, Мишка должен был по работе побывать в медотделе. Получая там какую-то справку, он, неожиданно для себя, неловко потоптавшись, вдруг заявил полковнику:
    - Олег Семёнович, тут такое дело. Не смогу я. Закончится срок работы, домой поеду. Извините.
    Олег Семёнович, ничего не отвечая, прищурил глаза и по этому молчаливому злому прищуру Мишка вдруг понял, что приобрёл себе врага на всё оставшееся здесь время.
    Ну и что? Ну и плевать! Ведь какие наши годы? Тем более, что всё впереди. Выйдя из медотдела, Мишка купил шесть бутылок водки - именно столько влезало в дипломат и поехал в свой посёлок. Местный поезд как всегда шёл так долго и нудно, что единственное спасение открыть дипломат, распечатать бутылку, нарезать колбаску и вздрогнуть за хороших людей и порядок в отечестве. Да ты не один такой, пьют все: офицеры и прапора, водители и строители, отсидевшие и не сидевшие.
    Разгорячённый Мишка вывалился на своей станции. При этом мир за пределами поезда оказался несколько скособочен. Мишка помотал головой, поскользнулся и, замахав руками, упал.
    - Надо же… - произнёс глубокомысленно.
    Малость полежал, собираясь с силами, поднялся. Мир закачался перед глазами, но потом всё-таки приобрёл устойчивость. Опасливо, чтобы опять не подскользнуться, Мишка пошёл к трапу, ведущему в посёлок. Впереди него чернели фигуры. Мишка подошёл ближе:
    - Паша, привет! Васька, и ты тут!
    - Тут, тут… ухмыльнулся Васька, перекатывая папиросу во рту.
    - А это…
    Мишка стал трезветь.
     Рядом с трапом в снегу барахтался Юрий.
    - Что, сука, ссышь? - Тянул звероватый Паша. - Или не ссышь? Ну вставай, вставай, я тебе бля вставлю…
    - Ах ты, девочка! - Хохотнул Васька.
    - Мужики, вы что!!! Оставьте!
    Павел повернулся:
    - А-а-а, медчасть… Ты что, медчасть, мы шутим. Да кто его трогал? Не трогали тебя, точно? Точно говорю? Вот-вот…
    - Шутим, шутим! - Хохотнул Васька. - Трахнул кого в Микуне, док?
    - Если скажешь кому, медчасть… - Глаза Павла заледенели.
    - Да нет.
    - Вот и ладненько.
    Цыкнул сквозь зубы и они с Васькой вразвалочку пошли вперёд. Юрий, похожий в своей шинели на огромного жука выбрался на трап.
    - Ты что им позволяешь? - Мишка взглянул и замолчал.
    Юрия колотила дрожь, на скуле оплыл давний синяк, губы были разбиты, в глазах метался какой-то дикий страх, казалось, он не в себе.
    - Что я им сделал? - Крикнул он. - Что я им всем сделал!!
    - Успокойся… - Мишка неловко похлопал Юрия по плечу.
    - Когда я приехал, один ты отнёсся ко мне как к человеку, я помню - один ты! - Юрий закрыл лицо руками. - Что делать? Что мне делать?!!
    - Уезжай! Переведись куда-нибудь. Что угодно, но только уезжай!
    
    Промчались, рассыпались снегом три года. Как положено отработав, не жарким комариным летом Мишка с полным правом поднялся с чемоданом в поезд "Воркута-Ленинград" и поехал, поехал, поехал…
    Терентьевич оказался прав - никогда в жизни ему больше не предложили быть начальником. Но он не жалел. Да и о чём жалеть - всё изменилось, страна изменилась. Но в последнее время Михаил Давыдович всё чаще вспоминает эти края. Ведь люди, с которыми он работал, по прежнему там. А куда им деваться? Деньги, что они откладывали, пошли на ветер, возвращаться некуда.
    "По тундре, по железной дороге мчится поезд курьерский "Воркута-Лениград". Останавливается на безлюдной станции, где у перрона, так и не сумев вырваться, навечно застыла расстреляная машина. И, помедлив минуты две, провожаемый зелёными огнями, спешит дальше. Железнодорожник, кутаясь в тулуп, уходит к своему дому, снег, тишина, мороз. Под снегом машина совсем проржавела.
    
    Леонид Левинзон ©
    г. Иерусалим
    12.01.06