Начнём с того, что Максим поссорился с Таней. Таня - тоненькая девушка с властными чёрными глазами на бледном лице, в очередной раз ляпнула ему что-то несуразное, развернулась и пошла в одиночестве к своему дому, где жила с другими студентками холодной, раскисшей осенью восемьдесят шестого года. Максим, наливаясь тяжёлой мутью от полученной словесной оплеухи, застыл на месте, ссутулил плечи, потом опомнился, вытащил сигарету, чиркал, чиркал спичками, наконец, сломал, размял пальцами и выбросил в грязь.
    Всего выделили три избы: для девушек, для парней и для Валерия Александровича. На полатях лежали набитые соломой матрасы, подушек не хватало, одеял тоже, но их потом довезли. С рассветом вставали, бежали в нужное заведение, мылись ледяной водой под ржавыми рукомойниками и отправлялись на картошку. Вечером жгли костры, пекли картошку в углях, кто-то играл на гитаре. Бренчали, бренчали, отправлялись спать. Когда они на красивеньком автобусе только приехали со своего питерского очень медицинского института, оказалось, что в бочку у рукомойника не завезли воду, а в столовой еда кончилась после первых тридцати порций. Был скандал, студенты отказались работать, на "Ниве" приехал жирный боров - директор совхоза, стоял, жевал что-то безучастно. Между студентами и директором, как заяц, мотался студенческий командир на эту осень - преподаватель физиологии Валерий Александрович. Уговаривал не обращать внимания на временные неудобства.
    Вообще Максим на картошку опоздал. Поздно вернулся после каникул, и оказалось, что все, включая его Таню, уже уехали. Заторопившись, до места Максим добрался электричкой, потом голоснул на дороге, остановил самосвал. Из кабины показалась небритая физиономия с опухшими глазами-щёлочками, икнула, оценила городского:
    - Давай, пацан!
    Максим залез в кузов и тут понял, что очень зря - предназначенный для цемента покатый кузов с высоченными бортами явно не подходил для перевозки людей. Машина тронулась, Максим подскочил вперёд и схватился за край кузова, выдающийся козырьком над кабиной. Водитель дал по газам, Максима рвануло, но он удержался и в следующие полчаса, изо всех сил цепляясь, почти летел параллельно кузову, зарабатывая ссадины и синяки на многочисленных выбоинах. Наконец машина остановилась, тело Максима обрело утраченную силу тяжести, он разжал онемевшие руки. Спустился - перед глазами всё ходило ходуном. Водитель радостно заржал, махнул рукой на прощание и умчал самосвал дальше.
    В этом совхозе, куда они были прикреплены, применяли специальные картофелеуборочные комбайны. Машина вскапывала землю, картофель попадал на движущуюся ленту, где его сортировали будущие медики, дальше картофель по той же движущейся ленте, уходящей вверх и назад, ссыпался в двигающийся следом грузовик.
     В день ссоры, более дождливый и холодный чем другие - октябрь уже подступал, Максим отправился спать рано. Не остановился как обычно у костра, около которого стоически сидели на специально притянутом сюда бревне несколько не желающих заканчивать день просто усталостью девчонок. В самой же избе было тепло. Максим разделся, лёг.
    - …А как монахи да в церкви да жили… - пели рядом, - баб не видали, страстью остыли…
    Максим поворочался, поворочался, и незаметно заснул. Проснулся он от криков:
    - Напали, напали!
    - Кто, что?
    - Местные на наших девчонок!
    Его подбросило:
    - Таня!
    Оделся, выбежал, за ним ещё несколько парней - около девичьего дома метались фигуры. Максим бросился к ним. Со всей злости впечатал кулаком в первого попавшегося, тот упал. В доме зазвенело разбитое стекло, раздался крик. Максим бросился к следующему. Свист - и фигуры отступили, рассеялись. Максим забарабанил в дверь:
    - Девочки, откройте, это мы!
    Дверь распахнулась, обнажив тускло освещённую прихожую.
    - Они чуть не вошли! - затараторили испуганные девушки. - Окно разбили, Свете осколками руку поранило.
    Таня стояла молча, потом, остановив взгляд на Максиме, лениво поинтересовалась:
    - И вы им это спустите с рук?
    Максим выждал, ответил скучно:
    - Там видно будет. Пошли, мужики, всё интересное уже кончилось.
    - А вдруг они вернутся?
    - Сегодня вряд ли.
    - Надо Валерию Александровичу сказать! - выступила светленькая заплаканная Света.
    - Точно! - горячо поддержали её другие. - Пусть думает.
    Пошли к Валерию Александровичу. Стучали в дверь. Долго стучали - пока не зажёгся свет и не раздался испуганный голос преподавателя физиологии:
    - Кто? Кто там?
    - Это мы! У нас ЧП, Валерий Александрович.
    Отодвинулись запоры.
    - Валерий Александрович, - почти серьёзно, если бы не затаённый смех в глазах, сказала ему Таня, - вы как хотите, но пока вы не уладите, мы на работу не пойдём. Что это ещё за нападение? Пьяные какие-то? У нас двадцатый век на дворе.
    - Нет, нет! - очень разволновался преподаватель физиологии, - я всё беру на себя, но вы должны выйти на работу. С нас спросят!
    - Валерий Александрович, а вы точно уладите?
    - Конечно! - небольшого роста человек в очках и с чеховской бородкой, энергично закивал. - Позвоню директору и он примет меры.
    - В милицию тоже надо позвонить! - напомнили сзади.
    С утра около комбайнов крутился мотоцикл с двумя местными в ватниках. Физиономию одного из них украшал здоровенный фонарь, и он всё всматривался, всматривался…. Наконец, заорал:
    - Ур-рою! Всех урою! Бля…я…я…я…яяяя!
    Уехали.
    А в обед к столовой пожаловал боров на "Ниве" и милицейский капитан в "Уазике".
    - Товарищи, - начал объяснять им Валерий Александрович, нервно потирая руки, - тут ситуация, на нас напали. А ещё готовят плохо, воду забывают привозить, подушек не хватает…
    - Значит, подушек… - задумчиво протянул боров, лицо его побагровело, и он резко прервал Валерия Александровича. - Хватит! Я кому сказал - хватит!
    Валерий Александрович оторопел.
    - Вы зачем сюда приехали? Зачем, спрашиваю? На блины к маме с папой? Вы отвратительно работаете - половина картошки на борозде! Думаете, сойдёт с рук?! Да я время не пожалею, лично в институт сообщу! План не выполняется, поля стоят не убранные, эти жалобы бесконечные…. Всё развлекаетесь? На гитарах играете? Чтобы с завтрашнего дня, - ткнул пальцем в Валерия Александровича, - половину людей отправил за комбайном подбирать. Ишь, разнюнились! Подушек им не хватает…. Я самоуправства не потерплю! - завёлся опять. - Это ж надо, от горшка два вершка, и туда же - условия ставить начали!
    - Работайте, - в образовавшейся паузе веско добавил милиционер, - вас для этого прислали. И не бойтесь, с местными орлами мы разберёмся.
    - А пока, - неожиданно благодушно завершил боров, - я попробую придумать что-нибудь с подушками. Кстати, - подмигнул, - баню вам организуем.
    Уехали.
    В оглушающей тишине Валерий Александрович заискивающе сказал:
    - Ну, ребята, вот значит… Э-э-э…. Ну, действительно…. Поели, пора на работу. Слышали капитана? Я думаю, всё успокоится.
    Вечером на следующий день оказалось, что бочка около умывальника пробита и вода вытекла. Валерий Александрович помчался договариваться о замене, а Максим собрал секретное совещание:
    - Мужики, надо защищаться. Чую, добром не кончится.
    - А милиция?! Он же обещал!
    - Если ничего не будет, то ничего и не будет.
    - И что ты думаешь?
    - Выломаем из заборов штакетины подлиннее. Будем спать, и класть рядом. Местные, если полезут, полезут ночью и мало им не покажется.
    - Подсудное дело, - заметил в стороне кто-то.
    - Не участвуй.
    - И не буду.
    Всего желающих дать отпор нашлось не так много - человек восемь.
    Ну что, не смотря на старания Валерия Александровича, воду так и не привезли. Кроме того, в избе у парней разбили стёкла. Подавленные студенты жгли костёр, жались друг к другу и молчали.
    В один из ясных холодных полдней комбайнер на машине, где работали, в том числе Максим и Таня, обернувшись и хитро подмигивая, спросил, не хотят ли помощники посмотреть некий памятник?
    - Ну, можно… - недоумевая, ответил Максим.
    Водила гоготнул, и крикнув:
    - Тогда держись!
    Неожиданно вывернул комбайн с поля на шоссе, оставив в одиночестве идущий следом полузаполненный грузовик.
    Суматошно затарахтев - немедленно покатилась картошка и полетели во все стороны ошмётки грязи, они со всей силы затряслись вперёд. Через час машина свернула к бронзовому солдату со знаменем. По-прежнему очень оживлённый водитель заглушил мотор, спрыгнул, молодецки сдвинул на бок клетчатую кепочку:
    - Любуйтесь!
    Исчез.
    Ребята походили около арки, прочитали надпись, стали ждать.
    Возвратился водитель, когда уже начало смеркаться и помощники достаточно намёрзлись. Несколько минут, качаясь, безуспешно пытался открыть дверь в кабину. Наконец одолел, неуверенно поставил ногу на гусеницу, сосредоточенно сопя, другую, взобрался. Виляя, поехали обратно. Около знакомого поля комбайн замедлил ход.
    - А ну вылезай к ебени мать! - грозно приказал водитель.
    И торжественно загорланив "…Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…" одинокий труженик под остолбенелые взгляды ринулся в поле.
    В темноте, освещённый как новогодняя игрушка, собственными фарами, комбайн надсадно ревел, собранная картошка, подпрыгивая на движущей ленте, высыпалась сзади, щедро устилая землю.
    А ночью на них напали. Вышибли дверь, затопали, упало что-то тяжёлое. Максим натянул ботинки (последнее время команда спала не раздеваясь) и, схватив штакетину, ринулся вниз. Противники оказались вооружены тем же оружием, но в драке студенты вытеснили их из дома. После ожесточённого обмена ударами местные отошли и начали бросать камни. В темноте увернуться не было никакой возможности, рядом охнули и застонали.
    - Вперёд! - закричал Максим. - Вперёд! Бей сволоту!
    Наутро троих увезли с сотрясением мозга, а Василия, друга Матвея, со сломанной рукой. По слухам, другой стороне досталось ещё больше, и теперь, чтобы отомстить, они объявили клич по близлежащим деревням. Масла в огонь подлил, привезший долгожданную новую бочку к рукомойникам, старик. Протирая стёкла очков, дужки которых были замотаны изолентой, он предупредил:
    - Через три дня это… день тракториста, водки будет море, наши придут разбираться.
    Назавтра к завтраку - простывшим макаронам и жиденькому чаю никто от избытка чувств не притронулся. Все стали паковать вещи. Около подчинённых бегал, уговаривая не торопиться, Валерий Александрович. Чеховская бородка у него отросла, растрепалась, и придавала ему отчаянный и немного комичный вид. Наконец, собрав студентов около неиспользуемых рукомойников, он начал дрожащим голосом:
    - Друзья! Надо остаться! Мы не можем сорвать уборку, нам не простят. Поймите, последствия будут страшные!
    Студенты молчали. И в этом холодном, как питерская осень, молчании, Валерий Александрович растерялся совсем:
    - Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста, - забормотал, - вы не представляете, что мне сделают... Пожалейте меня! Я для вас что угодно! Я умоляю! Я ведь ничего плохого… - запнулся. - А хотите! - посмотрел с надеждой. - Хотите, я перед вами на колени встану? На колени! - сорвался на фальцет и сделал попытку опуститься в холодную грязь.
    - Не надо, Валерий Александрович, мы всё равно все уедем! - старательно избегая его взгляда, выступила вперёд Света.
    - Ну почему все? - лениво вмешалась Таня. - Я остаюсь. - И она с усмешкой посмотрела на Максима.
    - Дура! - вскипела бывшая тихоня Света. - Дура! Дура!
    В опустевшей холодной избе, разложив Таню на пахнущем носками матрасе, Максим, сдавливая руками плечи, и вглядываясь в её, потерявшее обычную насмешливость, лицо с вбирающими темными, как омут глазами и закушенной от удовольствия губой, шептал, сгорая от нежности и страсти:
    - Сучка, сучка, сучка…
    
    Леонид Левинзон ©
    18.03.05
    г. Иерусалим