Ты кукла? Химера? – Не всё ли равно:
Тварь, идол, слуга домочадцам...
Но то, что имело начаться давно,
Недавно сумело начаться,
Оврагом ты не был и не был совой,
Ни лесом, ни следом копыта,
А просто ты был завиток звуковой
И шёпота переизбыток.
Не числился в сущих, а был как намёк,
Никем не объявленный с кровель,
Но я тебя вышептал, вызнал, извлёк,
Восставил, призвал, приготовил.
Ты будешь немым – не давайся в обман.
Из глины Адамовой слеплен,
Ты – дивное диво моё, великан,
И силой померишься с вепрем.
* * *
Красной глиной заболел
Рабби Лев бен Бецалел,
И трудился день-деньской
В день Адама, в день шестой.
Этот стражник, этот голем
Был велик и безглаголен:
Немота – его клеймо и
Мета.
Силой тетраграмматона
Сотворён во время оно
Воин самообороны
Гетто.
Но коли мы големы,
Мы особ статья.
– Не по нашей воле мы
Всех перемолчим,
Но коли мы големы,
Плакать нет причин.
– Коли мы големы
На семи ветрах,
Ветряками в поле мы
Нагоняем страх.
Магаралом взятый
Глиняный редут:
По земле покатой
Големы идут!
СКАЗАНИЕ О СПЯЩЕМ ГОЛЕМЕ
Раз в году он проснется в траншее, почуявши близкую
Зиму нашей тревоги и осень тревоги своей,
По реестру потерь ветер сказку заводит ревизскую
И бормочет её в бесприютности русских полей.
Ветер азимут спутал и жалобу сеет озимую.
Не указчик он звёздам. Да что там – он попросту пьян!
И встаёт из траншеи громадиной и образиною
Повелитель округи, обходчик оврагов и ям.
Он обходит их честно, стоит возле каждой и мается,
Потому что убитые шепчут ему: «Отомсти!»
Он не может сказать, он шатается и наклоняется,
Гладит землю могильную и растирает в горсти.
Дождевой застилает глаза пеленой-пелериною.
Отомсти – но кому? Но ему не ответчики мы.
И тогда он ложится опять и пластается глиною,
Намокает дождём, накрывается снегом зимы.
* * *
Шевелятся карьеры и ямы
От Валдая и до Хибин,
Глина пучится волдырями,
Бог играется в пластилин.
Но не вылепит исполина:
В эту ночь не Его черёд.
Эта красная, красная глина
Своего Магарала ждет.
То не шпиль, не каланча –
Голем цвета кирпича
Головою просадил облака!
Ходят големы долин,
Голиафы красных глин,
И улика есть на всех, велика:
Магарал, Магарал
Немотою покарал!
Голем был – и голем стал,
Голем радугу достал,
И по радуге он в небо шагнул.
Голем голему мигнул,
И прошёл по небу гул,
Голубиных почтарей припугнул.
ЕВРЕЙСКИЕ МОТИВЫ
* * *
Пришла пора паковать короба
И сделать ручкой судьбе:
Повеяло ветром галута А
Над прежним галутом Б.
Судьба скатала в трубку сонет
И наставила волчий глаз,
Для тех, кому за три тысячи лет,
Изгнание – в самый раз.
РУТА
Песнь Исхода
Р.
Се, оставляется вам дом ваш пуст
Лишь бы Бог нашёл минуту!
Он простит нам ради Руты,
Глянет Бог и скажет так: «Ну и дела!
Эта Рута – вот так Рута! –
Красотою взыщет круто:
Рута розою галута расцвела».
Будет день, и эту Руту
По воздушному маршруту
Вдаль проводят облака и бирюза,
И прочтут четыре рощи
Самолётный белый росчерк
И, вздохнув под ветром, отведут глаза.
Взыщет Бог за наши вины
Бирюзовой мостовиной,
И – лети напропалую в чудный край!
Ах, Россия, ах, Расея,
Наш Исход – без Моисея.
Оставляется вам дом ваш юденфрай.
ПОЕЗД
Когда вам приспичит солью посыпать раны –
Вот, возьмите сюжет железнодорожный:
Нет решёток на окнах и нет охраны,
И колесит по Европе поезд странно-тревожный.
Пусто в вагонах и нет никого в вокзале.
Безнадёжной штриховкой шпал покрыта Европа.
Раньше его хоть прожектора встречали,
Цепкими взглядами прожектора-циклопы.
Время играть на жалейке и под сурдинку
И высматривать издали поезд членисто-гибкий,
Он потерял и найти не может Треблинку;
Длится вина, искупление и ошибка.
Длится вина – и цветут в Молдавии вишни.
Длится вина – а в Салониках ветер с моря.
Вот почему этот поезд Европе лишний –
Поезд, по рельсам кочующий с грузом горя.
* * *
Заполнит улиц изгибы
Чёрная кавалькада –
Буквы рабби Акивы,
Что сумеркам этим рады.
Хотела собака взлаять,
Хотело цокнуть копыто,
Но темнота взяла их
И завернула в свиток.
* * *
Не подавала вида мне
Нигде и никогда
Молчальница Давидова,
Ночей моих звезда.
Заглавная, искомая!
Мой Бог меня хранит,
Чтоб спрашивал у грома я,
Чтоб шёл на твой магнит.
Дремучим дремлет ящером
Мой страх, но Бог хранит
Для прославленья вящего,
Для новых Сионид.
И по всему по этому,
Понеже и зане,
Ничью судьбу поэтову
Не примеряйте мне.
* * *
Сказал Иона: «Тесно мне!»
Но Бог сказал: «Вздохни!
Там Ниневия – мерзость Мне –
Палит свои огни.
Тебе пути не проторю:
Твой поводырь – ковыль.
Пойдёшь к народу и к царю,
Мой посох, Мой костыль.
На кровле стой и на стене,
Слова в толпу бросай...»
Сказал Иона: «Страшно мне».
Но Бог сказал: «Дерзай!»
Этот диалог состоялся, когда один из его участников
находился во чреве рыбы, проглотившей его.
* * *
Бог с моим народом
Заключил завет.
Заключил с народом,
А со мною – нет.
Даже хлынут воды –
Не возьмёт в ковчег
Своего народа
Боковой побег.
Пусто в нищей кружке,
Видно за версту:
Ушки на макушке,
Брань на вороту.
Без вины обижен,
Сник и промолчал.
Что же: Им не избран,
Но Его избрал.
А на грудь надета
Жёлтая звезда –
Пробный шар завета
И моя беда.
* * *
Ай, ду-ду, ду-ду, ду-ду!
Сидит ворон на дубу.
Сидит ворон на дубу,
Подмигнёт оконцу
Да как дунет во трубу!
Во серебряну таку,
Во иерихонску.
* * *
Там, в раю, под вишнями,
Во саду Всевышнего,
Заедая пряником,
Попивали грог
Тридцать пять посланников
И один пророк.
* * *
Антеннова пляска Виттова,
Судорога стенная –
Это меня, забытого,
Весть позвала с Синая.
Удар звуковой распахивает
Вовнутрь моё оконце –
И это моей евстахиевой
Привет от иерихонской.
ПЕСНЯ О ВЕТРЕ
* * *
Ветер дунул в самоволку
И упал со скал,
Ветер ёлку взял за холку
И расколыхал.
Смычку пригорода с небом
Заволок песком
И картонку ширпотреба
Гнал порожняком.
И, вальсируя по рынку
С пылевым столбом в обнимку,
Ввинчивал в звезду
Собранную мзду.
* * *
Бог говорит ветру:
«Разве ты мой недруг?
Нет у тебя крова –
Будешь нести слово.
Будешь гонцом верным,
Будешь Моим нервом,
Трепетом и дрожью,
Духом Моим, Божьим.
И ничего кроме,
Как возвещать с кровель
По городам-весям,
Кто Я таков Есмь».
* * *
В облака играет ветер,
В небе лепит письмена,
Белым шрифтом пишет ветер
Дорогие имена.
Он сложил о них легенду
И твердил её везде:
В волосах, играя лентой,
В камышах и на воде.
Он занёс её в подворье,
Бормотал её в углу,
А наутро с плоскогорья
Сдул в долину, как золу.
Чтоб она весёлой шуткой
Понеслась с материка,
Чтоб ныряла дикой уткой
В кучевые облака,
Чтоб застряла в гриве львиной,
Чтоб упала в ковыли,
Чтобы лапкой голубиной
Отпечаталась в пыли,
Чтоб, рассказанная в лицах
Парусами кораблей,
Стала притчей во языцех
И загадкой для детей.
* * *
Я заборы мурыжил,
С воротами вожжался.
У пройдох и у выжиг
Я ума набирался.
Я взимал спозаранку
С них святые поборы:
Анекдоты и шванки
Городского фольклора.
Я расхристанной кроне
Проповедовал рьяно,
Пыль кружил на перроне,
Целовался с бурьяном.
Подгулявшим калекой
Я в низинах елозил,
Ибо колокол века
Свой язык отморозил.
ЭПОХА
* * *
Успеть бы сжаться в гранулу,
В крупицу купоросную,
Когда эпоха грянула
Сыскная и допросная.
Не пятнышком обшлаговым
Прожить своё столетие,
И шествий многофлаговых
Не присягать соцветию.
* * *
Давайте всё же выпьем
За подлецов:
Они в эпоху вбиты
Заподлицо.
Какими нас иными
Ни сотвори,
Тельцами кровяными
Они в крови.
ЛИЦО ГЕНЕРАЛА
«Сперва перед ними проплыло лицо генерала».
Г.Бёлль
Сперва перед ними проплыло лицо генерала.
«А где ж твоя свита, лицо?» – «Я без свиты плыву».
И взгляды шеренги лицо генерала вбирало.
Вбирало, чтоб жить? – Нет, вбирать, оседая в траву.
«Куда же плывёшь ты, лицо?» – «Я – к ружейному залпу.
Отечество бредит повзводно, к нему я плыву.
Всё в корчах оно, вот его ещё только и жалко,
И алый знак доблести держит ещё на плаву.
К чему эти люди с их аурой незаурядной?
Железной метлою в ошмётки нас всех замели.
Сыграйте побудку моим мертвецам ненаглядным,
Чтоб вышли они вереницей из этой земли.
И сразу сыграйте вторую, чтоб строились в пары.
И пусть зашагают – вот только не знаю, куда.
И пусть приникают и стелются низом пожары,
И мимоидущим пусть честь отдают города».
* * *
Верхового папаха выше конька на крыше,
И рука с нагайкой висит, как плеть. Он совсем
Не натягивает поводья. Наитья свыше
Словно ждет, и прикрыты глаза. О, кому повем
Это мнимое безразличие, эту сойку,
С криком страха взлетевшую всаднику наперерез –
Так, что дом обернулся испуганной поломойкой,
А его визави чердаком повёл и исчез!
Что остались, те в землю ушли по горшки с геранью,
Рядом пуганый куст за забором спрятаться мнит...
Верховой растворяется в воздухе хмурой ранью,
Остаётся страх, и забыть себя не велит.
* * *
Болезнью «Аманова мания»
Переболела Германия.
Россия – звук чистый и звонный –
Период инкубационный.
* * *
Отслоившись от слоисто-перистых,
Помаячив, побыв, погодя –
Упадали на родину вереска,
Всевоздушную чушь городя.
Канцелярий небесных и спаленок
Наполнители пухлых перин
В исполинский сваляются валенок,
Знак вопроса российских равнин.
Он под ветром шатается, топчется...
Зреет вереск, проходят века.
Спится родине, как гардеробщице,
Гардеробщице без номерка.
* * *
Нет, не дуры те авгуры,
И не скажут лишнего:
Умолчания фигуры
Пилотажа высшего.
* * *
Всё ей мнится, что она силу копит,
Что зерно свободы брошено в пашни.
А на деле – курит опий утопий
И, несчастная, заходится в кашле.
КАСТАЛЬСКИЙ ТОК
* * *
От них слова уходят в маки,
Унося патронташ обид,
А я по проводу главной строки
Запускаю первый флюид.
И в пику тем, кто слова не берёг
И как пену гнал, на фу-фу,
Я рифмовкой зачищу концы двух строк –
И замкну электрострофу.
* * *
Словесный подступил искус.
Пора, мой друг, пора –
В один присест, в один прикус
Гусиного пера.
Про то, как леса около
Буравилась земля,
Как выросла из кокона
Красавица-змея.
Про то, как утка-селезень
С Кащеевой иглой
Полнеба перемеряла,
Как маленький портной.
Как над вечерним берегом
Стежок вела крылом,
Как недошитым бережно
Махала рукавом –
Незаинтересованно,
За чистый интерес,
Как лучик, нарисованный
В тетради для чудес.
* * *
Пулемётные гнёзда строф
И абзацы – брустверы – бровки...
Лишь бы только хватило слов
Для трассирующей рифмовки.
* * *
В комнату вдруг залетает ничейный стишок:
Розы ветров стиховейных один лепесток.
Кто-то, успевший стишок заучить на лету,
Сунет в рукав – и айда на восьмую версту!
(Т.е. в сумасшедший дом.)
* * *
Что улыбаешься криво?
Что ты припомнил, зюйд-вест,
Сквозь занавесок порывы –
Ангел присутственных мест?
Располагайся как дома
В нашей эпохе пустой,
С вашей мы тоже знакомы:
Пили словесный настой.
Чёрная речка не помнит –
Всё это было давно –
Но обитатели комнат
Всё ещё смотрят в окно.
И о царе и поэте
Ждут не дождутся вестей
Волны жабо на портрете
И бахрома скатертей.
Что улыбаешься криво?
* * *
Шёл по морю, как посуху,
Сшибал барашки посохом,
Вокруг плясали блики на воде,
И светлячок с подветренной
Садился на берет ему,
Вдали другой – и далее везде.
Мазками и намётками
Там, под его подмётками
Светилась бездна и его звала,
Ждала его и верила
И расстоянье мерила –
И снова колыхалась и звала.
А звёзды удивлённые,
Плакучие, солёные –
Над ним сбивались в шлейфы, в караван;
И словеса искомые,
Над брызгами рекомые,
Подслушивал и млел Левиафан.
* * *
Этот неслух мамы родной
Знай ходил за путеводной,
На ходу суя в карманы
Ветошь рваного тумана.
Этот путевой обходчик,
Серый на белесом фоне,
Пробирался с молоточком,
Чтоб сыграть на ксилофоне.
И подрагивали пейсы,
И, покуда город спал,
Всласть играл обходчик рельсов
Нам на ксилофоне шпал.
* * *
Бойтесь, други, суеты
Пуще тлена;
Бойтесь, други, темноты,
Где сирены.
Вы ушной заткните ствол
Ватой волглой,
Вы пишите, други, в стол,
В ящик долгий.
Стиховая кутерьма
Есть не просит;
Долгий ящик не тюрьма,
Только проседь.
* * *
“Вода?
Я пил ее однажды.
Она
Не утоляет жажды”.
Л.Мартынов
«От жажды умираю над ручьем».
Окрас горячих губ не остужаю.
И не себе бессмертную стяжаю,
А парадокс ращу. Итак, начнём.
«От жажды над ручьем». Какая скука
Ко слюдяной сверкающей излуке
Припавши, утолять. Ну, что мне в том!
Нет! Выстоять на ставке этой очной
С прозрачной, переливчатой, проточной –
Вот чем я преисполнен и влеком!
И ради этой гордой самоказни
Готов пробыть вовек водобоязнен!
* * *
Нас зачислят по ведомству белых ворон,
Управлять будет белого бреда барон,
И корпеть над листом будем в складчину –
Это сладкая наша солдатчина!
Всё, что мы намаракаем там на полях,
Возвестят с кафедральных соборов,
И прибьют над дверьми
И полюбят вельми.
Это станет звездой и дозором.
* * *
Чтоб миру не стало гирше,
Поэты следят, досужи:
Дождём накропают вирши –
И сразу упрячут в лужи.
ГОРОД
Словно тени пророков,
Не вошедших в Канон...
Город вздрогнул спросонок,
Сел на все тормоза
И замазкой оконной
Протирает глаза.
* * *
Рваной ветошью тумана
Он укутан и обложен,
Скрыт под белою нирваной –
Как достать его из ножен?
Притаился перелесок,
Звук не вырвется из ваты.
Встал, укутанный белесым,
Столб – дозорный в маскхалате.
Встал другой, как страж разлуки:
Поперёк дороги дальней
Он выбрасывает руку,
Покраснев огнём сигнальным.
* * *
Облака разбрелись по углам своего правожительства,
И луна утвердила вверху циклопический глаз.
И что ищется, то и обря... Отчего же дрожите вы?
Оттого, что не город, а высится странный каркас.
Это кто же тебя напридумал, какая кикимора
Ядовитую лунную жуть расплескала с небес?
Кто тебя надоумил – исчадие, призрак и выморок –
Наборматывать бред кирпича и фанеры в развес?
Вот в таком-то и жить и глотать эти лунные ампулы,
Этот оползень света Атлантом держать на плече
И по крыше крутой восходить восхищённым сомнамбулой –
Вот такому-то я присягнул бы на лунном луче.
* * *
Своих недостоин верб,
Ни чахлых кустов, ни пыли,
И, раз ты забыл свой герб,
То имя твоё забыли.
И был на расправу скор
Тот праведный ветер сильный,
Который тебя истёр
В труху, в порошок синильный.
Слагать по тебе псалом
Охота ему всё реже,
Ворочая языком
Из кровельного железа.
* * *
Память города хранится
На семи его холмах,
В книгах мёртвого провидца,
Да ещё приходит в снах.
Город поднял разводные
Плавники своих мостов,
Скалит зубы коренные
И уже отплыть готов.
Плавниковый поднят веер,
Площадной забил фонтан.
Город – выдумка евреев:
Рыба-кит Левиафан.
Опустело свято место
И сиротствуют холмы.
Город – он того же теста,
Что Давидовы псалмы.
* * *
«Как бы дым твоих ни горек
Труб, глотать его – всё нега».
М.Цветаева
Он заколдован. А когда-то был моложе,
Помазан охрой, в города рукоположен.
Теперь он в трещинах, заборах и подтёках,
Бровями водит чердаков, зрачками стекол
По городской черте, по линии обрыва,
Что горло городу петлёй стянула криво.
Ушного звона звонари, где ваше эхо?
Пошли враскачку фонари в порыве смеха.
Трахома окон, нищета его окраин –
Ведь он окраинами мечен, словно Каин.
Он тянет руки мостовых и руки речек,
Бормочет, выжил из ума, чудное речет.
Что кто-то в пригороде выйдет на пригорок
И громко скажет: «Как бы дым твоих ни горек»,
Он ждет отчаянно, он ждет напропалую,
И на отлёте держит шапку дымовую.
О РАЗНОМ
* * *
Тебя живой загадкой
Придумал фантазёр,
Твой нос разбил палатку
У наливных озёр,
О, хрупкая! Стеклярус!
Возлюблена навзрыд!
Будить восторгов ярость
Тебе не станет в стыд.
О, как же метит больно
Дуплет зрачков твоих!
Твои глаза – две штольни,
Кому-то падать в них.
Спустив на эти жерла
Ресничные чехлы,
Ты снова станешь первой
И выше похвалы.
А кто-то пусть проносит
Зарубкой на судьбе
И на щемящей ноте
Всю память о тебе.
* * *
Норов твой узнать хочу,
Томная куница.
Я свой взгляд как нож точу
О твои ресницы.
Чьи повадки у куниц?
Чьи у них альковы –
Там, за сеткою ресниц
В глубине зрачковой?
Там, покамест не у дел,
Но в преддверье близком,
Два министра тайных дел,
Тёмных два мениска.
Кто в покои эти вхож,
Томная куница?
Я свой взгляд точу как нож
О твои ресницы.
* * *
Зажигаю свет с Востока
Искрой смысла потайного.
Я, двойного зренья дока,
Во провидцы коронован –
За волшебное кресало,
За высокое юродство,
За раздвоенное жало
Мудрости и чужеродства.
* * *
Небо наклонилось низко,
Деревцо качает кроной
И вчиняет небу иски
От любви неразделённой.
Вздулось озеро мениском,
Пузырём подземной браги.
Небо наклонилось низко,
Темнота надела краги.
* * *
Такие, брат щегол, дела:
Щеколда отлетела.
Синица за морем жила
И Лазаря не пела.
И здесь синица, да не та:
Здесь лупят зенки совы
И покосились ворота
На жердевых засовах.
Вовсю цветёт дурман-трава,
Владычица чащобы,
И не моги качать права,
А только зыркай в оба.
Такие, брат щегол, дела,
И никому нет дела:
Синица за морем жила
И Лазаря не пела.
* * *
«То, что меня создало,
создаст второго меня».
Акутагава
Напрасно меня рисуют
Танцором, забывшим па, –
Я знаю, чем я рискую,
Где ляжет моя тропа.
Толчки кровяные эти,
Венозная их волна –
Ах, эти, как злые дети,
Сквитаться хотят сполна.
Улыбок не жду монарших,
И жить мне уже в обрез,
И всё же скажу уставшим
От каверз и контроверз:
Да, сердце моё устало
Жить, мучаясь и виня,
Но то, что меня создало,
Создаст второго меня.
Создаст – и укажет в небо,
Поднимет меня с колен,
Единое на потребу,
И нет ничего взамен.
* * *
Этот водного кадастра ревизор,
Повисающий вуалью у озёр –
Он семейства занавесок или шор.
Он разметчик, он штриховщик, он гримёр,
Он в линеечку в косую ретушёр!
Косина, наклон, угольник водяной
Надвигаются бурлящею стеной.
Шалопут богоспасаемой дыры,
Водяной берёт округу в топоры –
Лупит в люки, в желоба, в тартарары!
* * *
Есть в «Грамматике грома» раздел «Облака»,
Малой сноской идут кучевые.
И – в щедротах горазда, в просветах легка –
Им луна раздаёт чаевые.
Ну, а сей, воздымающий пенный тюрбан,
Он бореньями дыбится древними:
Кораблями покачивает океан,
Словно ящер – наспинными гребнями.
* * *
В 18** году
В городе N
Две звёздочки, две, два таких симпатичных бельма,
О нет: две пушинки на стебле, подуй – облетели.
Глазницами маски пустотная щурится тьма,
А две, что остались, – нет смысла в них в самом-то деле.
Как глупо сидеть в карантине и ждать перемен.
Объехать его на кривой или взять на арапа!
Скажи, имярек, проживающий в городе N...
– Для крепа и крапа, учитель, для крепа и крапа.
Но если и впрямь проживаешь ты в городе N,
Чего ты там ждешь, почитаемый за мизантропа?
И сколь же причудлив (а, может быть, обыкновен)...
– Я глухо задраил ковчег моего хронотопа.
* * *
Соискатель теснин или медленных оползней вкладчик!
Как раскроется вдруг шестикрылье твоих падежей –
Ты зависнешь тогда над землёю своей незадачи,
Поводырь облаков, голубой пустоты казначей.
– У моей незадачи от гордости выросли крылья,
Я своею бедою напьюсь, как живою водой.
Комариных грехов, неотвязных грехов камарилья –
Плащ романтика позднего реет и реет за мной.
Крупной дробью литой отдаётся во мне, крупной дрожью
Этот город кривой, переулков своих коновод.
Разведите мосты! Влейте городу кровь носорожью!
Вот таким я его узнаю – этот город и год.
* * *
Вышли из города тихим кварталом.
Там, нисходя к нашим лицам,
Солнце закатное перебирало
Медеплавильные спицы.
Сим удлинённым перстам указующим
Мы подчинились охотно:
Мы поднялись по ним, как по связующим,
На поднебесную сходку.
* * *
Горожанка в муфту прячет
Обручальное кольцо.
Вот заснеженная дача,
Флюгер, будка и крыльцо.
Дверь осела, заскрипела,
Кто-нибудь в нее войдёт.
Но кому какое дело,
Что потом произойдёт?
Зря ты ждешь об этом вести;
Невелик с нее барыш.
Ты – душа жилых предместий,
Обитательница крыш.
Но побудь картиной в зале
И пылинками в луче,
Поживи в столе, в пенале,
В зажигательном стекле.
И сумеешь криком птицы
Прошлое схватить, связать;
Флюгер, будку, половицу
Вспомнить и пересказать.
* * *
У Робеспьера был друг Дантон,
Он его любил.
А потом Дантон взял фальшивый тон,
И друг его убил.
Мораль: По мере развития истории
Всё большее значение приобретает Директория.
* * *
Ax, как дует из пустот!
Космос, кажется, не тот.
Можно в космосе пустом
Покатить земным шаром.
Пустота черней чернил.
Кто мой космос подменил?
Чёрных пазух, чёрных дыр
Вседержитель и банкир.
* * *
В надежде славы? И добра?
Ползет ирония с пера.
Ах, семантические сдвиги!
Нет, не лингвистом – прощелыгой
Я из-за них прослыл вчера.
Вот откололи номера!
* * *
Всплыло имя Пунина –
Сделалось светло,
Но, не загарпунено,
Взяло и ушло.
КАК ОДИН ГЭГУЕГА
В СПОРЕ ГЭГУАГУ ПОБЕДИЛ
Сказал один гэгуега:
«Всякая власть от неба.
Ей, не ропща, повинуйся
И в холодильник не суйся».
Ему возразил гэгуага:
«А я хочу шоколада.
Его ищу я на кухне,
А ты говоришь: «не суйся».
«Но ведь всякая власть от неба?» –
В упор спросил гэгуега.
Давясь своим шоколадом,
«О, да!» – сказал гэгуага.
«Вот видишь, – сказал гэгуега, –
А ты говоришь: «не от неба».
Теперь иди вон из кухни,
И чтоб я тебя больше не видел».
Примечание: гэгуега – наш человек, хороший в доску.
Гэгуага – совсем напротив.
О ТОМ, КАК ЦАРЬ НЕСМЕЯН ОБНАРУЖИЛ,
ЧТО У НЕГО НЕТ ЧУВСТВА ЮМОРА
Эй, кричит, милка! Эй, говорит, жёнка!
У меня, говорит, с юмором напряженка.
Не знаю ещё, кто тому виною,
Но где оно, чувство моё юморное?
А она: ну и что, говорит, мол, достанем на рынке.
А не то, говорит, выпей молока крынку.
Он тогда ей с ехидцей: хоть я, говорит, царь, а не деспот,
Но всё ж ты, жена, знай, говорит, своё место.
А то ведь с твоим, говорит, молоком да укропом
Нас, говорит, засмеёт вся Европа.
Ведь по нынешним, говорит, мировым стандартам:
Который царь без юмора – бита, значит, евойная карта.
Приняты срочные меры:
Приглашены камергеры,
Камердинеры и лакеи,
Два грума и три жокея,
Рикши, кули и гейши,
Юродивый Семен Корейша –
Но только бедному царю Несмеяну
Не бывать чувством юмора обуяну.
* * *
Рано утром, вечерком,
В полдень, на рассвете
Ехал барин наш верхом
В ситцевой карете.
Как в апрельской ситцевой карете
Проезжал со свитою чудак.
Может, зрела фрашка
Под его фуражкой,
Может, улыбался просто так.
Страшно мне за чудаков апрельских:
Их кареты катятся в беду.
Ну, кому ты, Энтин,
Будешь конгруэнтен?
Слишком уж ты, Энтин, на виду.
Не дразните, чудаки, фортуну,
Чьи колёса на кривой оси.
Отправляясь в рейсы,
Заправляйте пейсы –
Так спокойней на святой Руси.
О ТОМ, КАК ГАВРИЛА ПАРОДИАДУ СОЗДАВАЛ
Служил Гаврила пародистом.
Был пародистом потому,
Что он хотел быть пародистом
И это нравилось ему.
Охотнее всего, по слухам
(И по признаниям его),
Он пародировал Илюху –
Братана, стало быть, свово.
И бесперечь – а, значит, кряду –
Он проходился по нему;
Он создавал пародиаду
Илюхе, брату своему.
И вот однажды, под платаном
(А может, перед витражом),
Он над строкой того братана
Навис уже с карандашом –
Но, ни убавить ни прибавить,
Ему сказала вдруг она:
«Я вас люблю. К чему лукавить?
Но я другому отдана».
Примечание: Физики и лирики дают различные этимологии слова «пародиада».
Физики: пара диодов. Лирики: паро Д'Ад. Паро на древнееврейском означает фараон.
То есть фараон,
не отпускавший евреев, достоин за это ада.
Содержание
Венок Магаралу
“Ты кукла? Химера? – Не все ли равно...”
“Красной глиной заболел...”
Коли мы големы
Сказание о спящем големе
“То не шпиль, не каланча...”
Еврейские мотивы
“Пришла пора паковать короба...”
Рута.Песнь Исхода
Поезд
“Заполнит улиц изгибы...”
“Не подавала вида мне...”
“Сказал Иона...”
“Бог с моим народом...”
“Ай, ду-ду, ду-ду, ду-ду!..”
“Там, в раю, под вишнями...”
“Антеннова пляска Виттова...”
Песня о ветре
“Ветер дунул в самоволку...” 24
“Бог говорит ветру...” 25
“В облака играет ветер...” 26
“Я заборы мурыжил...” 28
Эпоха
“Успеть бы сжаться в гранулу...”
“Давайте все же выпьем...”
Лицо генерала
“Верхового папаха выше конька на крыше...”
“Болезнью “Аманова мания”...
“Отслоившись от слоисто-перистых...”
“Нет, не дуры те авгуры...”
“Все ей мнится, что она силу копит...”
Кастальский ток
“От них слова уходят в маки...”
“Словесный подступил искус...”
“Пулеметные гнезда строф...”
“В комнату вдруг залетает ничейный стишок...”
“Что улыбаешься криво?..”
“Шел по морю, как посуху...”
“Этот неслух мамы родной...”
“Бойтесь, други, суеты...”
“От жажды умираю над ручьем...”
“Нас зачислят по ведомству белых ворон...”
“Чтоб миру не стало гирше...”
Город
“Домовых и амбарных...”
“Рваной ветошью тумана...
“Облака разбрелись
по углам своего правожительства...”
“Своих недостоин верб...”
“Память города хранится...”
“Осенние мосты разведены...”
“Он заколдован. А когда-то был моложе...”
О разном
“Тебя живой загадкой...”
“Норов твой узнать хочу...”
“Зажигаю свет с Востока...”
“Небо наклонилось низко...”
“Такие брат щегол, дела...”
“Напрасно меня рисуют...”
“Этот водного кадастра ревизор...”
“Есть в “Грамматике грома” раздел “Облака”...
“Две звездочки, две,
два таких симпатичных бельма...”
“Соискатель теснин
или медленных оползней вкладчик...”
“Вышли из города тихим кварталом...”
“Горожанка в муфту прячет...”
Шутейство
“У Робеспьера был друг Дантон...”
“Ах, как дует из пустот...”
“В надежде славы? И добра?..”
“Всплыло имя Пунина...”
Как один гэгуега в споре гэгуагу победил
О том, как царь Несмеян обнаружил,
что у него нет чувства юмора
“Рано утром, вечерком...”
О том, как Гаврила пародиаду создавал...
“Сидела дева Дина...”
водонагреватели