Артикль

    Все произошло неожиданно и быстро. Синим январским вечером, когда малиновое солнце садилось за тощие скелеты дальней лесополосы, баба Шура вышла, по обыкновению, покормить Борьку. Борька выдыхал парное тепло и утробно хрюкал, теребя розовым замшевым рылом пустой казанок. Баба Шура нагнулась, чтобы плеснуть ему из ведра дымящегося на холоде варева и вдруг почувствовала резкую боль в желудке - будто котенок, сидя в темноте бабы Шуриного нутра, испугался одиночества и начал нещадно драть острыми коготками податливую плоть. Баба Шура задохнулась, на глаза невольно навернулись слезы, и большая часть варева плеснулась мимо казанка. Борька жадно захлюпал, а хозяйка его стояла, согнувшись, вся в холодном поту, пережидая приступ, даже не зная, кончится он когда-нибудь или нет.
    Минут через пять котенок успокоился. Пошатываясь, баба Шура вышла из загона, жадно хватая ртом острый холодный воздух. По снегу разливалась чернильная темнота, и куда ни глянь, нигде не светилось ни огонька - баба Шура была последней жительницей хутора Поплавский, а до райцентра было пятнадцать километров. Это гастрит, подумала баба Шура. Молочка попить - и пройдет... Коза Райка доилась, хотя и меньше, чем летом, и молочка баба Шура попила, но ничего не прошло.
    Котенок стал приходить по два-три раза в день, будил ночью. Баба Шура почти совсем перестала есть, и недели через две заметила, как обвис на ней старый выцветший халат, а мутное, с проступающими изнутри пятнами, зеркало показало ей вдруг круги под глазами, запавшие щеки, заострившийся нос...
     Еще через неделю заскочил на служебном “козле” племянник Валька, милиционер, привез хлеба и Борьке комбикорма ворованного, как и обещал.
- Та шо вы, теть Шур, захворали никак?
- Желудок вот что-то... - сказала баба Шура, - В поликлинику бы съездить...
- Это да, - посуровел Валька, - это оно конешно... Недельки через две, ладно? Дела щас, теть Шур, праздники на носу... Вы молочка попейте, оно и полегчает...
     В районную поликлинику баба Шура попала через месяц, после Рождества. Прихватила для Валькиной семьи шмат сала - остаток от прошлого, заколотого в том сезоне Борьки, да грушевого компоту две банки. Валька подвез прямо к двухэтажному, серого кирпича, зданию поликлиники, сказал, что вернется часа через два, тогда и к сестре ее, матери Валькиной, на обратном пути заедут, и укатил, оставив в воздухе клуб густого белого выхлопа.
     Участковая Тамара, которую баба Шура помнила еще девчонкой, одноклассницей своей дочери, долго заполняла какие-то бланки, потом спросила про Ольгу, но рассказывать было особо нечего - Ольга писала из Краснодара редко, и уже лет пять как не приезжала. Наконец Тамара спросила, что случилось. - Желудок вот... болит, - сказала баба Шура. Ей хотелось рассказать про котенка, про холодный пот по ночам и про страшную незнакомую бабку в ее собственном зеркале, но все это казалось чем-то личным, домашним, и было как-то неудобно говорить об этом здесь, в кабинете с блестящими крашеными стенами, клеенчатой кушеткой и столом, заваленым разбухшими карточками больных и бланками с нечитаемым профессиональным почерком. Тамара попросила раздеться и долго щупала холодными пальцами морщинистый живот бабы Шуры, потом сказала: “Одевайтесь”, и снова стала что-то писать, по ходу дела давая какие-то указания Лизке, медсестре, сидевшей напротив. Лицо Тамары ничего не выражало. Наконец она занесла ручку над оставшимся чистым бланком и подняла глаза на бабу Шуру.
- Александра Николаевна, вам нужно ехать в область, на рентген. Сделаем снимок - будет диагноз, сейчас сказать что-либо трудно. Когда вы сможете поехать?
В область... Это у бабы Шуры просто не укладывалось в голове. До областного центра было километров двести - целый день дороги с пересадками, и сил на такую дорогу не было, да и нельзя так надолго оставлять Борьку с Райкой, потому что кормить их некому.
- А может, таблетки какие? - робко спросила баба Шура, - Или диета...
- Александра Николаевна, - терпеливо повторила Тамара, - вам необходимо сделать рентген, и вас должен посмотреть специалист, понимаете? Так на какое число выписать направление? Учтите, чем быстрее - тем лучше. Послезавтра сможете?
    Не было и речи о том, что удастся найти кого-то, кто отвезет ее в область послезавтра, но баба Шура кивнула - ей неудобно было отнимать у Тамары время, да к тому же она понимала, что нужно ей будет ехать послезавтра или через месяц - дела это не меняет, и вряд ли она сможет попасть к неведомому специалисту с рентгеном. Выходя из кабинета, баба Шура поняла, что теперь ей придется научиться существовать вместе с котенком, который уже подавал признаки жизни - он не захотел оставаться на хуторе и поехал с ней сюда, в район, и теперь принялся терзать ее прямо посреди пропахшего карболкой коридора поликлиники.
    Назавтра баба Шура сидела у телевизора, по экрану которого плавали неразборчивые пятна - трубка уже почти совсем сдохла, хотя звук был отличным, и баба Шура знала, что самое большое пятно - это Якубович, который весело торговался с кем-то по поводу приза. Вдруг за окном вспыхнули фары, и вскоре в сенях появился Валька. От него пахло бензином, снегом и слегка - водкой.
- Слышьте, теть Шур... Я тут завтра одного на “скорой” везу в область... Крыша у него поехала... И телевизор свой прихвачу - на гарантии он у меня, импортный, гад, а не пашет... Так мать мне говорит - возьми Александру заодно... Вас то есть... Вам же надо?
- Надо... Прямо завтра?
- Ага... Утром часов в восемь заскочим - все равно тут мимо проезжать будем...
    Валька еще посветил фарами в окна и уехал домой, в район, а баба Шура стала готовиться к завтрашней поездке. Она понимала, что по пустякам в область никого не отправляют, и что завтра где-то там, в большой городской поликлинике, специалист подержит в руках пленку с загадочными черно-белыми разводами и скажет, не переставая заполнять свои многочисленные бланки - как же теперь ей, бабе Шуре, быть на этом свете, да и быть ли вообще... И, доставая из комода латаное, но чистое белье, баба Шура уже и не знала, так ли уж ей повезло, что как раз сегодня у кого-то обострилась душевная болезнь, и именно Вальке везти завтра этого несчастного в город.
    “Рафик” защитного цвета, похожий на жучка с красным крестиком в белом кружке на боку, катился по волнистой дороге. Сквозь заляпанные стекла виднелись поля под белым зимним саваном, иногда мелькали поселки, коричнево-черные, с покосившимися заборами, над шиферными крышами курился синеватый дымок из труб.
    До города оставалось еще часа три пути. Рядом с шофером сидел замглавврача - он ехал в город на курсы. В салоне “рафика” было тесно. Основное пространство занимала картонная коробка, покрытая иностранными надписями, внутри которой находился не пашущий Валькин телевизор на гарантии. Баба Шура сидела на дермантиновой лавке, упираясь коленями в коробку. Рядом с ней теснилась Аня, молоденькая сестра из психкабинета районной поликлиники, сопровождающая больного. Сам больной, парень лет под тридцать с лицом подростка, сидел напротив, зажатый между Валькой и собственной матерью. Руки у больного были в наручниках, и все же милиционер и старушка крепко держали его за локти, потому что таблетки на парня уже не действовали, а уколоть его было нечем.
- В прошлом месяце повезла вот так же одного нашего, постоянного, - жаловалась Аня бабе Шуре, - А сопровождающего не дали. Приехали в город, шофер в магазин отошел, а у больного припадок. Я его еле держу, а шофера нет и нет - оказалось, очередь... Почти час с ним боролась, представляете?     У матери психа было равнодушное лицо человека, отупевшего от ухода за безнадежным больным. Бесцветным голосом она рассказывала, как позавчера вечером Саня пришел домой и был вроде нормальным - ну, то есть обычным, как всегда, а среди ночи вдруг встал и принялся стирать чистые, из шкафа, вещи, и мать уже поняла, что дело плохо, а когда попробовала успокоить его, уложить спать, Саня вдруг замахнулся и пригрозил убить ее, суку... Мать из дома убежала, заперев сына внутри, до утра сидела у брата - не спалось ей, а как поликлиника открылась, побежала за направлением, а что теперь в доме делается - вспомнить страшно, вот вернется - будет убирать, а куда ей убирать - ночь не спала, давление...
    Саня внимательно слушал материн рассказ, кивал со зловещей улыбкой - мол, я еще и не так могу, а Валька поглядывал на него грозно из-под мышастой шапки с золотой кокардой, да следил, чтобы псих неразумный не пнул случайно дорогущий телевизор...
- А у вас, Александра Николаевна, куда направление? - спросила Аня. - Да вот... - баба Шура, неловко поворачиваясь, полезла во внутренний карман пальто и достала сложенную вчетверо бумажку, в которую она сама даже и не заглянула - решила почему-то, что уж на скорой-то помощи знают, где это в городе рентген... Аня быстро пробежалась глазами по закорючкам: - А, онкологический, на Варейкиса... Ну и отлично, мы вас там высадим, а сами - в Юго-Западный, Сашу сдадим в стационар - и назад, за вами... - и вдруг, увидев глаза бабы Шуры, запнулась:
- Александра Николаевна, да вы что? Вы подумали, что у вас... Да нет, это Тома вас просто так в онкологический направила, у них там рентген лучше, и специалисты опытные, раз поглядят - и все... Да не волнуйтесь, вылечат вам... язву, да? У вас же язва? Ну вот, ничего такого страшного...
    Язва... Это у Степана была язва. Его тоже возили в область, где он глотал склизкие от вазелина шланги, поили таблетками, не велели есть то, другое, а уж про пить... Но разве можно не пить? Шесть лет назад, на свой юбилей, он крепко поддал. Была тогда Ольга с мужем и с детьми, был Валька со своими, был Николай, Степанов брат, еще кто-то... Хорошо мужики посидели, по человечески - с разговорами, с песнями, потом Николай даже с кулаками на Вальку кинулся, усмиряли его... Почти все гости остались до утра, благо места достаточно, а ночью Степану стало плохо, рвало кровью, и надо было срочно везти его в район, и машин-то во дворе полно, да все водители пьяные в дым... Хорошо, что дело было летом, и была жива еще Пантелеевна, соседка, а у нее дачники стояли, с “Жигулем”, и вот же добрые люди - согласились отвезти Степана в больницу, и поехали, да привезли уже мертвого...
    Но за все то время, что Степан лечился от язвы - вернее, его лечили, а он матерился, выкидывал рецепты в мусор и не являлся на осмотры, вместо этого опрокидывая запретную стопку со словами: “Лучшее лекарство! Не пьянки ради, но здоровья для! Дед прожил до девяноста лет, и я проживу, без докторов без этих...”, - за все это время ни разу его не направляли в онкологический - ни на рентген, ни за чем-нибудь еще. Ни разу.
    Очередь бабы Шуры приближалась медленно, хотя на каждого больного уходило не больше пяти-семи минут. Люди один за другим выходили из кабинета, держа в подрагивающих руках направления на разного рода анализы. В очереди сидели на жестких стульях и стояли вдоль стены несколько десятков мужчин и женщин - стариков и помоложе, ухоженных горожан и неважно одетых приезжих. Почти все молчали, а если и говорили, то в основном о биопсии - “биопсия показала, что все в порядке”, “вот сделают биопсию, и все станет ясно”, и баба Шура решила, что это какое-нибудь новое лечение, и даже немного приободрилась: если даже и вдруг что - сделают биопсию... Какая-то старушка просилась без очереди - говорила, взять рецепт на морфий для мужа, но ее не пустили, сказали - ты для мужа, а мы, больные люди, сами, на своих ногах стоим, и обругали ее. Старушка встала последней, прислонилась к темно-зеленой крашеной стенке и замерла, глядя в безнадежно-белый потолок.
    Из кабинетов то и дело выскакивали взмыленные медсестры, на попытки заговорить с ними не реагировали, а на особо назойливых посетителей рыкали на ходу. Баба Шура поглядывала на круглые часы на стене и волновалась, что Сашу сдадут слишком быстро, потом починят телевизор и приедут за ней, а она еще не освободилась...
    Но, наконец, зашла в кабинет и она. Усталый врач ничего не спрашивал и раздеваться не велел - вглядевшись в Тамарин почерк, он выписал бабе Шуре направление на рентген.
- С результатом зайдете без очереди. Всего доброго, - и даже не посмотрел на нее.
Наверное, ничего серьезного, думала баба Шура, занимая очередь перед массивной дверью с красной сигнальной лампочкой на притолоке. Зря это Томка всполошилась, вон сколько людей теперь суетятся. Сейчас быстренько сфотографируют, и...
    На рентген очередь была небольшая, где-то на полчаса. В темном кабинете высокая худая женщина с презрительно сжатыми губами отдавала короткие приказания - раздеться до пояса, лицом сюда, не двигаться...
- Ждите, - бросила она, выпроваживая бабу Шуру обратно в коридор.
    Ожидая результата, баба Шура смотрела в окно. С низкого неба падал мелкий снег, сквозь его завесу был виден лечебный корпус напротив, в котором кое-где светились желтым окна палат. Между рамами стояли банки и кулечки с едой. На некоторых окнах изнутри были закреплены листки с крупно написанными номерами.
    Вдруг, краем взгляда, баба Шура уловила какое-то движение и посмотрела налево. По коридору шла старуха в старом домашнем халате и шлепанцах - наверное, больная из лечебного корпуса. Было непонятно, откуда она появилась - шла она из тупика, где и дверей-то никаких не было. Бабе Шуре почудилось что-то знакомое в ее сутуловатой фигуре и шаркающей походке, она вгляделась пристальней в неизвестную, и когда та повернула к ней исхудавшее морщинистое лицо, баба Шура узнала ее, и внутри у нее все остановилось. Это была та самая бабка, что смотрела на нее в последние дни из старого мутного зеркала, но только в глазах ее не было сейчас боли и тревоги, а горели они мрачным огнем, и нездорового цвета губы кривились в усмешке. А костлявые старухины руки прижимали к плоской груди котенка - черного, с зелеными круглыми глазами, и когти зверька судорожно вцепились в потерявшую цвет ткань халата...
    Старуха медленно прошла мимо и исчезла за поворотом. Никто из сидящих в очереди не поднял взгляда, не повернул головы - баба Шура была наедине со страшной прохожей. Та уже скрылась, а баба Шура сидела, все пытаясь унять дрожь, сотрясавшую тело. Наконец она смогла встать и медленно пошла прочь от кабинета, неуверенно переставляя ноги. За ее спиной лязгнула, открываясь, дверь, и голос медсестры дежурно произнес:
- Пантелеева, результат!
Это я - Пантелеева, думала баба Шура, не оборачиваясь. Это меня зовут... Хотят сказать мне... Убить меня хотят... Не нужна я им, мешаю... Никому не нужна... То ж смерть за мной приходила... А они ее впустили...
На каменных ступенях диспансера чавкала бурая каша из соленого снега. Баба Шура стояла, подставив лицо холодному ветру, и дыша сложной смесью городских запахов. Не пойду, думала она. Не хочу. Не буду...
“Рафик” затормозил у самого крыльца, открылась боковая дверь, высунулся Валька в сбитой на затылок шапке - веселый, белозубый.
- Ну, теть Шур, готово?
- Да, - смогла выговорить она.
- Та садитесь, поехали!
    За грязными окнами машины город жил своей жизнью. Баба Шура смотрела на нее, как смотрит космонавт из иллюминатора на пейзаж чужой планеты. Чужие люди толпились на чужих улицах, заходили в чужие магазины с огромными, во всю стену, витринами и крутящимися прозрачными дверями. Баба Шура не понимала, как и для чего столько людей живут в одном месте, дышат отравленным воздухом, мешают друг другу...
    Ей мучительно хотелось домой, в тишину своего двора, к уютному похрюкиванию Борьки и озорному мемеканью Райки, к нетронутой белой простыне зимнего огорода - туда, где нет рентгенкабинетов и старух с котятами на руках...
- Ну, что вам сказали, Александра Николаевна? - это Аня.
- Мне? Да сказали... На той неделе, сказали, за ответом зайти.
- Как это - на той? Рентген ведь сразу делают! У вас же на направлении было написано - “срочно”! Вы снимок сделали?
- Сделала...
- А врачу его отнесли?
- Врачу?.. Снимок?..
“Зачем она меня пытает? Она молодая, здоровая, она не видела эту старуху, она не понимает, как мне страшно...”.
- Та вам шо, теть Шур, опять ехать? - это Валька свесился через спинку переднего сиденья, - А кто ж вас повезет?
- Да ладно... Я уж как-нибудь...
- Ну-ну, - Валька пожал плечом и повернулся к шоферу, - Я тебе говорю: у “Дэу” трубка лучше! Мне сейчас мастер так и сказал - сносу ей, говорит, нету...
Аня тоже перестала допытываться, вздохнула только и сказала: “К Тамаре обязательно зайдите”. Мама психа снова начала монотонно рассказывать, как Саня стирал чистое белье, а в прошлый приступ слышал какие-то голоса... Починенный телевизор, все в той же коробке, сползал то в одну, то в другую сторону, придавливая собой ноги сидящих. Наручники, снятые с психа, теперь висели под потолком, позвякивая, будто сережки великанши.
Город за окном кончился. До Поплавского оставалось еще несколько часов холодной скользкой дороги.
    Баба Шура лежала в постели, стараясь уснуть, пока не пришла Боль. Тикали ходики, приближая будущее, которое не обещало ничего хорошего. Услышав какой-то шорох, баба Шура открыла глаза - или ей только показалось, что открыла. Облитый лунным светом, к ее кровати крался котенок. Глаза его сверкали зелеными искорками, он беззвучно разевал пасть, белея клыками, а его когти остро цокали по давно уже облупившемуся и не мытому деревянному полу. Баба Шура хотела закричать на него, швырнуть чем-нибудь, но сил на это у нее уже не было.

В ГОРОД

рассказ