МАЛЬЧИК

    Все дело в том, что сознание у Олега было устроено довольно странным образом. Он знал, что его зовут Олег, различал среди всех голосов мира голос матери и тянулся к яркому источнику света. С рождения Олегу не везло, он перенес тяжелую родовую травму и был обречен на незавидную участь идиота. Редко кто из идиотов доживает до совершеннолетия, не говоря уже о старости. Мать его это знала, но, движимая инстинктом, взяла ребенка из родильного дома и заботливым уходом пять лет продержала на свете странное существо, похожее скорее на деревянный идол, чем на человека. Лишь когда запил муж и стал часто и надолго исчезать из дому, мать решилась сдать Олега в специнтернат, чтобы забыть о невыносимом грузе, висевшем на ней. На свою беду Олег не умер сразу, и теперь ему предстояло медленное умирание под надзором наемных нянек. Олег научился ходить, и эта новая способность, открывшаяся в нем, доставляла ему массу удовольствия. Он охотно овылял на подгибающихся ножках по коридору, оставляя изредка на полу следы вчерашней пищи и сегодняшней прогулки, за что бывал бит нещадно. Впрочем, побои его мало волновали.
    Была у него и любимая игра. Он играл в нее всякий раз, когда детей выносили летом во двор, зимой же он играл в нее у вазонов с хилой геранькой на окнах и у кадки с пальмой в коридоре. Олег слюнявил пальцы на обеих руках и запускал их в чернозем, втягивал голову в плечи и в такой позе застывал, не шевелясь, на полчаса или больше. Потом вытаскивал пальцы, снова слюнявил их и снова втыкал в землю. Нянька Иванова, когда замечала, что Олег опять оставляет лунки в земле, тащила его в комнату, трясла и
говорила матерные слова, которые он выслушивал очень внимательно, нянька же Ефимова ограничивалась подзатыльником, но играть не мешала.
    Этим утром Олег проснулся в хорошем настроении. Он не закричал, как обычно спросонок, жалуясь на этот скверный мир, а сполз с кроватки и молча обрызгал стену. После этого в одной рубашонке вышел в коридор. Полуоткрытая дверь не скрипнула. Нянька Ефимова, дежурившая вторую ночь подряд, зашевелилась в кровати и снова успокоилась. Олег прошел коридор до самого конца, до двери, за которой находилась черная лестница, ведущая на грязный хозяйственный двор, и уперся в дверь лбом. Дверь неожиданно открылась, и Олег упал на что-то мягкое. Он не заплакал и тут, и это было для него настоящим подвигом. Поднимаясь, он невольно толкнул дверь, и она захлопнулась за ним. Олег оказался в полной темноте. Темнота ему понравилась; он сделал еще шажок и, нисколько не испугавшись, полетел вперед ногами в какую-то длинную удивительную черную трубу.
     Когда Олега нашли, сердце его билось и дышал он ровно, хотя в сознание не приходил. Олега отнесли в изолятор. Дежурный доктор Люда, год назад назначенная в интернат по распределению из института и систематически тихо ненавидевшая свою работу, пошла вызывать “скорую”, чтобы отвезти ребенка в больницу. По дороге обратно в изолятор ее остановила нянька Ефимова.
  - Чего я вам скажу, Людочка Иванна. Когда его забрали-то, - Ефимова кивнула на двери изолятора, - он ведь вот так в землю ушел," - она растопырила пальцы и несколько раз энергично ткнула ими в воображаемую землю. - А земля там топтанная, тугая. Как и прогрызся-то? Он всегда при земельке; у земли, значит, любит ковыряться.
    Люда неопределенно качнула головой и вошла в изолятор. Олег лежал, темнея на белой простыни, маленький, несуразный, худой и жалкий. Люда глянула на его пальцы, на них присохла земля. Она оторвала клок ваты, намочила его под краном и принялась вытирать измазанные руки ребенка. На пальцах Олега Люда заметила странные белые волоски, какие бывают, пожалуй, на молодых морковинках. Она попыталась снять их, но волоски никак не хотели отделяться от пальцев; тогда она дернула за один волосок посильнее. Он оторвался и завернулся колечком, а на его месте показалась капелька крови. А еще Люду поразила его кожа цвета рыжего воска. "Где это он успел так загореть?" - подумала она; потом приложила фонендо-скоп к груди маленького человечка. Сердце сокращалось неуверенно и глухо, и Люда отправилась к телефону - поторопить "скорую".
     Сознание вошло в Олега всего. Оно было в каждой его клетке, в каждом волоске. Оно вовсе не походило на скудное, полуслепое сознание, которое Олег носил в себе раньше. Олег не видел солнца, но знал о нем все, потому что жил им. Каждая частица его тела ощутила себя отчетливо и резко, и все вместе они помнили себя не существом, но существованием, и поэтому Олег был жив, как сама жизнь. Его не смущало то, что растет он на кладбище, потому что понятия кладбища не существовало для него. Там живет он и сейчас, недалеко от витого синего забора, пробиваясь из земли каждый год трубками свербиги, узенькими листьями одуванчиков, большими глазами поповника. Я сорвал на том кладбище травинку. И когда вы сейчас говорили о людях, ведущих растительное существование... Я думаю, он не согласился бы с вами.