Ира Качур

    Сай Баба считается самым популярным в мире индийским гуру. Амма отправилась во Францию, что делала ежегодно, и Тарини уговорила меня поехать с ней в Путапарти к Сай Бабе. Там жили родители Тарини, уже много лет ему поклонявшиеся. Выйдя на пенсию, они перебрались в Индию и купили дом вблизи ашрама Сай Бабы.
    В поезде хотелось спать, но Тарини говорила ночь напролет, находясь в обычном для нее возбужденном состоянии, и звонкий ее голос перебивал усыпляющий стук колес. Ее отец, художник, молодость провел в Париже, потом много лет бродил по Индии, как и мы, скитаясь из ашрама в ашрам. Однажды, рассказывала Тарини, будучи в Канкале, вошел он в храм Шивы, заснул и увидел трех прекрасных богинь, как Афина из головы Зевса, из него выходящих. Он вернулся, наконец, в родную Венесуэлу, женился, и родились у него три дочери. Так, благодаря Шиве, появилась на свет Тарини, и жизнь ее, не смотря на поддержку богов, оказалась сумбурной. В шестнадцать лет Тарини страшно обиделась на родителей, которые не оплатили обещанную ей в подарок на окончание школы поездку в Европу. Решив для себя, что главный смысл жизни в деньгах, и что она всем еще докажет свою способность их заработать и без помощи "папочки с мамочкой", Тарини уехала в Штаты. Она мучилась, но твердо шла к намеченной цели: в течение дня трудилась на фабрике, вечером сидела с детьми. В свободное время ходила в паб, напивалась, принимала кокаин и возвращалась домой с новым возлюбленным. Так продолжалось шесть лет. Пока не отработала она свою карму и не явился ей однажды аватар Шивы, Сай Баба, в прекрасном своем обличие, и не позвал к себе, сказав покинуть эту убогую жизнь, где чувственность, властвуя над душой, требует удовлетворить постоянно нарастающий голод…
    "…и открылись глаза мои", - растягивая на испанский манер английские слова, поверяла Тарини, - "и поняла я, что не так жить надо, и не к деньгам стремиться, а к духу! Душа моя живая не того хочет, не к тому рвется! Не американского богатства, не искусных в постели мужчин, а любви вселенской, где нет различий, нет страданий. О, что за чудесное перевоплощение со мной произошло! Какой светлой вдруг предстала жизнь! Бесконечная любовь Бабы, единство бытия, в котором я растворяюсь… Да, я знаю, это единство можно достичь многими средствами. Грибами, например. Ведь грибы это не просто наркотики, это дар природы, средство к соединению с ней. Иногда, наслушавшись рассказов отца, выезжала я с младшей сестрой на природу, кушали мы грибы, и такая радость наступала, такое слияние со всем: деревьями, травой, друг с другом. Но все это были быстротечные переживания, а Баба предлагал другое, лучшее средство к достижению подобного единства. Я собрала все деньги, которые наработала за годы моей американской жизни, продала машину и поехала в Индию, а младшая сестра и родители уже ждали меня в ашраме Бабы".
     Слушая рассказы Тарини, я и не заметила, как прошла ночь, за окном уже виднелись проносившиеся мимо невысокие горы, покрытые редкими деревьями, чья яркая листва, золотясь, отражалась на красноватых скатах камней. Тропический рай с пальмами и водоемами исчез, влажность испарилась, дул холодный сухой ветер. Мы ехали на северо-восток, вглубь континента.
    - Приближаемся к Бангалое,- заметила Тарини, - в этом городе всегда прохладно, представь, такой микроклимат.
    Из Бангалое взяли автобус до Путапарти и приехали к огромным воротам, за которыми открывался живущий своей жизнью мирок. От входа через весь ашрам тянулась широкая улица, с двух сторон возвышался длинный ряд по-восточному цветастых, но аккуратненьких строений. Гудевшая толпа являла мультициональный сплав. Знакомое русское произношение, часто оборачивающееся одним из восточноевропейских языков, слышалось со всех сторон. Большие, круглолицые славянки с ядовито накрашенными губами щеголяли в огненно-алых сари. В конце этой улицы находилось административное здание, где нужно было регистрироваться, а вокруг него располагались домики общежития.
    Простояв в очереди, я увидела перед собой типичного Чиновника, который, подправляя очки на длинном темном носу, задавал скучные никому не нужные вопросы, и придирчиво всматривался мне в глаза, будто пытаясь найти в них мое, недоступное обозрению "Я".
    Сразу бросалось в глаза, что к вопросу пола в ашраме относились очень серьезно. Разделение между мужчинами и женщинами было абсолютное. Любое заведение было удвоено: входные двери, украшенные международными значками, изображающими женскую и мужскую фигурки на дверях столовых, магазинов, почты и даже киосков для продажи сока напоминал вход в уборные.
    Кроме жилой части в ашраме размещался большой парк, предназначавшийся для уединения и медитации, и современно оборудованный музей, где была экспонирована история Бабы, а стены пестрели его изречениями вперемешку с сентенциями европейских мыслителей и духовных учителей.
    ***
    Прошло несколько дней, в течении которых я погружалась в здешнюю атмосферу. Ее сладчайший воздух был пропитан одним именем, которое у всех на устах, рисовал один образ, который у всех перед носом: БАБА. Ни о чем больше не говорили, ни о ком больше не думали… О, всеведущий владыка, держащий в руках нити событий и судеб, знающий подноготную каждого из своих почитателей, и не только их! Неожиданно входил он во сны людей, ничего до сих пор о нем не знавших, прекрасный маг с волшебной палочкой в руках, - и по одному мановению выполнял заветные порой еще неосознанные желания. Люди входили в Сай Бабовские общества, действующие, оказывается, по всему миру, собирались в группы, и приезжали сюда, дабы увидеть своего благодетеля воочию, созерцать божественный лик аватара, вдыхая аромат, наполненный его священным дыханием…
    День в ашраме начинался с даршана Бабы. Преданные поднимались в четыре- пять часов утра, и занимали очередь перед главным храмом, где Баба появлялся обычно к восьми часам. В половине шестого стоявших в первых рядах делили на группы и бросали жребий, так определяли, в какой последовательности каждая группа будет входить. Люди ждали с замиранием сердца - решалась судьба. Те, кому выпало входить первыми, прыгали от счастья, обнимались друг с другом. Не только оттого, что увидят Бабу вблизи, а потому еще, что хороший жребий был знаком благосклонного отношения Бабы. Бхагаван (Б-г) внял их молитве, ведь случайный с нашей ограниченной точки зрения результат жребия являл его непосредственное действие. Он выбирал тех, кто будет сидеть в первых рядах. Они, видимо, заслужили. Жители ашрама превращались в магистров семиотики. Отныне каждую мелочь своей жизни они расценивали как знак Бабы, который нужно, так или иначе, интерпретировать. Попав, в конце концов, в храм счастливцы усаживались на полу в душной зале и, медитируя под льющиеся на них струи молитв, ожидали Его прихода. Вот музыка начинала играть сильнее, люди поворачивали полные слез взоры к дверям, которые медленно, как-то по-сказочному раскрывались, и в проеме показывалось апельсиновое платье. Миндалевидные, глубокие глаза внимательно ощупывали замерших людей, пышная шевелюра разбросанных по сторонам темных кудрей создавала вокруг головы подобие нимба. Тихо, кошачьими движениями скользил он между первых рядов в центр, подходил к нескольким выбранным им тянущимся рукам почитателей, собирал, словно подать, протянутые ему записки, и опускал их в широкий карман охровой рясы. Потом заворачивал на мужскую половину залы, проходил там и скрывался за занавесом. Представление окончилось.
     Приблизительно через час начинались песнопения: Баба сидел в маленькой комнате, украшенной иконами, на высоком сиденье и качался в такт музыке. На него можно было поглядеть в щелочку, возле которой устраивалась длинная очередь. На этом главные общественно- значимые события дня заканчивались. Народ расходился спать, есть или рассказывать друг другу о чудесах, случившихся с ними при содействии Бабы.
    Можно было погулять по городу. Улица, на которую выходили ворота Сай бабовского городка, была полна туристов, и не удивительно, вокруг столько магазинов и чайханов! Не нужно было долго идти, чтобы очутиться в центре базара, возле лавок, из которых выглядывали продавцы, словно сирены заманивавшие прохожих внутрь своими сладкозвучными голосами, и тут же выкладывающие перед покупателями пестрые покрывала, шелковые скатерти, ароматные палочки и украшения с мантрами на санскрите. Слева от ворот ашрама стояли лотки полные неизвестных мне доселе тропических плодов. И со всех сторон: на кастрюлях, скатертях, медальонах, картинках, висевших над дверью, - виднелось изображение Бабы. Казалось, его пристальный взор со всех сторон наблюдает - не спрятаться. Торговцы, довольные большим наплывом посетителей, молились ему так же искренне, как и европейцы, ожидавшие от Бабы счастливого разрешения личных проблем, и (не будем упрекать их в безнадежном эгоизме) восстановления мира на земле. А в Бабиных силах никто не сомневался: все знали, с какой легкостью он вылечивал больных, находил женщинам их суженых, спасал от бесплодия.
    Происходила изумительная метаморфоза бытия: пространство сгущалось возле эпицентра, всевидящего ока, вокруг которого вертелись небо с землей. Такое видение мира заражало даже мое защищенное академическим цинизмом мышление. Сознание изменялось таким образом, что любое событие уже воспринималось не как слепой случай, или, что, то же самое, как результат уходящей в бесконечную глубь прошлого, механически работающей цепочки причин и следствий, а как непосредственный акт Бабы. Ни одно даже самое пустяковое происшествие не было бессмысленным, а представлялось неким символом, сотворенным им лично для каждого в назидание. Вся ткань текущих событий - его немой разговор. Люди жили с ощущением живого ежесекундного контакта со вселенским отцом, которого воочию видели только несколько минут в день. Но им хватало, говорили они, хватало только взглянуть издалека на его телесную оболочку, чтобы этот образ сиял перед ними денно и нощно.
    Поражало еще то, что Баба не говорил и не совершал ничего самобытного, его высказывания, как устные, так и письменные были просты и предсказуемы. Мысли о вселенской любви и гармонии, стоящей выше любого сословного, расового и индивидуального различий повторяли основные религиозно- моральные принципы, которыми изобилует почти каждое духовное течение. Однако, в данном случае, проповеди не падали с воздуха каких-нибудь пожелтелых, покрытых библиотечной пылью книг, а основывались на живом примере Бабы, дарующего всем свою любовь. Оставалось только принять эту любовь, поверить в Бабу, поверить, что он с каждым из нас, где бы мы ни были, неиссякаемый источник любви, он отец и мать, всегда поддержит и спасет своих деток, в какую беду им бы не угораздило попасть. Вся обстановка в ашраме способствовала образованию в людях подобной веры.
    Я находилась в двойственном состоянии: чувствуя обволакивающий меня со всех сторон дурман веры, я все же пыталась найти объяснение, анализировать положение. В чем сила Бабы? Как он смог достичь такого поклонения, такого эффекта, действительно ощущаемого людьми? Его ашрам, как и ашрам Аммы, и другие подобные места строятся вокруг какого-то центра - Гуру, божества воплощенного в человеке, которому поклоняются. Это древний, проверенный способ создать религиозную среду, и, наверное, вообще, какой-либо осмысленный мир. Единая жизнь общины, во многом обусловленная строгим временным и пространственным порядком, таким как монотонное течение сменяющих друг друга молитвенных церемоний, и храма, где появлялся учитель, словно бы двигалась вокруг пробитой в земной коре бреши, куда проникало бесконечное. "Если Христос не воскрес, тщетна вся вера наша",- как нужен людям один конкретный пример осуществления божества, вера в то, что в этом конечном бытии есть точка единения мира и Б-га, залог любви и спасения.
    Сколь непреклонно выглядит Иудаизм, изначально отрицающий возможность обожествления, отвергающий все людские надежды того, что осуществление бесконечного в конечном теле реально! В концепции классического иудаизма исключительность Бога, ограничивающего мир законами, но ни как не связанного с ним, является одной из главных положений. Обожествление кого-либо или чего-либо, то есть опускание недостижимого Бога на земную плоскость несовместима с принципом исключительности Бога. Движение направляют в другую сторону. Для того чтобы освятить жизнь и сделать существование осмысленным мирскую действительность подтягивают наверх, изначально зная, что достичь абсолютной цели никак нельзя, а вера в подобное достижение, то есть обожествление человека, называется идолопоклонством…
    В современном мире люди остались без религии и главное без центра, вокруг которого раньше как-то организовывалась их духовная жизнь. Упразднение структуры бытия, имевшего когда-то центр и маргиналии, обезличило время и пространство, лишили бытие органических, а значит близких человеку свойств. Такая нехватка центра, однородность пространства, вероятно, является одной из причин того, что люди, живущие на Западе, чувствуют себя чужими миру и это толкает их искать утешения на Востоке. Потребность в вере не исчезла. Людям нужен он, Отец, на которого можно положиться, на чьи всемогущие плечи так хорошо опустить голову, забыться самым беспечным из снов… И тянет сюда тысячи людей, тянет скинуть опостылевшую одежду Запада, разгладить морщины повседневности - и погрузиться в Него, в Чудо.
    ***
    Моей соседкой по комнате была веснушчатая, пухленькая француженка, чьи эмоции, словно движимые вулканической силой, извергаясь наружу, обрушивались на окружающих. По-английски она говорила лишь отдельными словами, дополняя их французскими тирадами и красноречивой жестикуляцией. Она выглядела моложаво, хотя ей уже перевалило за пятьдесят. На столик около изголовья она посадила изображавшую Амму плюшевую куклу, с которой много нежилась, прижимая к груди и целуя, туда же поставила большой портрет Бабы. "Папан`, маман`", - восклицала она, указывая на божественную чету. Из путанных и обрывочных ее фраз я поняла, что воспитывалась она в сиротском доме, и родителей никогда не видела, но сейчас, наконец, узнала их в Амме и Бабе. Кроме того, - держала она близко к сердцу фотографии двух молодых людей, один из которых был ее сын, другой - муж. Сын недавно женился, а муж, бывший несколькими годами старше ее сына, после четырнадцати лет безумной, как она это изображала, рисуя в воздухе сердечко и крепко ударяя себя кулаком в грудь, любви, недавно с ней расстался.
    ***
    В ашраме была еще одна достопримечательность - дерево для медитации. Огромный ствол с выходящими из него бугристыми корнями, которые тянулись по всей поляне, в середине которой стояло дерево, и незаметно пропадали меж камней. Люди занимали мягкую впадину на земле между изгибами корней, облокачивались на них и погружались в себя. Дерево притягивало к себе. Мощный ствол, переплетенные между собой, вытянутые для объятий ветви, казалось, вбирали в себя и разряжали человеческие страсти и, тем самым, освобождали, говоря языком мудреным, энергетические потоки. Дотронувшись до ствола, я почувствовала мягкость его коры, излучавшей тепло. Я села в позу медитации, замечая, как успокоительно действует на спину кожа дерева. В какой-то момент теплая волна прошлась по телу, пощекотала живот, протекла вдоль спины и ударила в голову, разряжаясь коротким содроганием. Я открыла глаза, все продолжали сидеть на своих местах. Не было ли это реакцией на экстатическое состояние, в котором находятся обитатели ашрама?
    Порой я задавалась вопросом относительно духовной сущности Бабы? Кто он такой? Зачем чудит? Баба, в принципе, являлся типичным представителем мастера Бахти Йоги. Бахти Йоги - это духовный путь, который проходит в любви и привязанности к учителю. Сильная любовь к другому, обусловленная верой в то, что объектом любви является не простой смертный, а Бог, воплотившийся во плоти, толкает ученика вырваться из круга узких проблем и сосредоточенности на своей личности, и обратить взор на