Перед дверью он остановился и некоторое время хмуро глядел на кнопку звонка. В квартире был на полную громкость включен телевизор, из которого вперемешку с музыкой неслись насморочные голоса. Гриша пригладил волосы, обреченно вздохнул и коротко позвонил.
Hа звонок никто не отреагировал. Скорее всего, его просто не услышали из-за телевизионного рева. Гриша надавил пальцем на черный пластмассовый бугорок, похожий на бородавку, и принялся сигналить, не переставая.
Минуты через полторы за дверью послышались поспешные легкие шаги, и она резко распахнулась.
- А, это ты, папка! - произнесла Нинка, неохотно улыбаясь. - А я думаю: кто-то звонит, или мне кажется...
- Привет, - сказал он, обнимая дочку и проходя вместе с ней в квартиру. - Как тут вообще можно что-либо услышать? Ты бы сделала звук потише...
Нинка скорчила гримасу, но все же мазнула по воздуху пультом и убавила громкость. На экране тем временем под довольно бодрую музыку умело раздевалась красивая женщина. Приглядевшись, он опознал и актрису, и фильм.
- Ого, "Девять с половиной недель"! А тебе, девушка, не рано смотреть такие вещи?
- Подумаешь, я его уже в третий раз смотрю! - пренебрежительно ответила наглая Нинка и выдула из губ большой розовый пузырь жвачки. - У мамы на кассетах еще и не такое есть...
Тут только Гриша сообразил, что дочь смотрит не телепрограмму, а видеокассету. Отсюда и гнусавый, гайморитный прононс переводчика. Они ведь в совсем недавние времена озвучивали контрабандную видеопродукцию, цепляя прищепку на нос. И правильно делали, ибо некоторые неудачники всего пару лет как освободились из тюрем, где томились за один только групповой просмотр этих самых "Девяти с половиной"...
Он оглядел комнату и понял, что за те восемь месяцев, которые он отсутствовал, в ней произошли эпохальные перемены. Появился не только видик, но и черный японский телевизор, возле тахты тоже маячило нечто большое стерео-заморское, а под потолком завис чудовищный хрустальный монстр, которому в самый раз украшать собою сорокаметровую гостиную купеческого особняка в каком-нибудь тысяча восемьсот косматом году...
- Откуда сей экспонат? - спросил Гриша у дочери, которая, сосредоточенно жуя, наблюдала за тем, как Мики Рурк принюхивается к трусикам Ким Бессинджер.
- Дядя Костя принес.
- Дядя Костя? В одиночку? Могучий, видимо, он человечище...
Гриша с неудовольствием отметил про себя, что упоминание о былинном "дяде Косте" неприятно его покоробило, хотя развелись они с Тамарой полтора года назад по обоюдному согласию. Да и последние годы их совместного существования никак не могли навеять розовых настальгических воспоминаний. А вот поди ж ты...
- Где мама?
- Сказала, что придет через полчаса.
- Она по-прежнему во Дворце работает? - Гриша попытался отвлечь Нинку от экрана, где происходили вещи, при взгляде на которые у великого педагога Надежды Константиновны Крупской определенно лопнули бы базедовые очи.
- Не-а, - ответила девчонка и нетерпеливо дрыгнула стройной худенькой ножкой в голубых джинсовых бриджах. - Она теперь там не работает.
- А где?
- Нигде. В Турцию за шмотками плавает. С дядей Костей...
"А, понятно, - криво усмехнувшись, подумал он. - В "челноки" подалась Тамарочка. Что ж, возможно, это самая подходящая для нее деятельность..."
В течение десяти с половиной лет их совместного существования Тамара лишь однажды меняла место работы. Года два она просидела в районной детской библиотеке, а потом, до самых последних времен, служила методистом в громадном областном Дворце пионеров. Впрочем, в девяностые годы это заведение стало называться как-то по-иному. В связи с исчезновением самих юных ленинцев.
Чем Тамарка там занималась, он не ведал до сих пор. Вероятно, писала инструкции по методике вывязывания алого галстука. А может, сценарии торжественного разведения и тушения отрядного костра...
- Ты, кстати, как учебный год завершила? - строго спросил он, внезапно вспомнив об отцовских обязанностях.
- Нормально.
- Молодец! Я тебе подарок по этому случаю принес, - он развернул пакет, который все это время держал на коленях, и вытащил нарядные розовые кроссовки румынского производства. - Держи, Нинуха.
- Спасибо, папочка, - ответила та, на миг отрываясь от экрана. - Поставь на стол. Мне дядя Костя настоящий "риббок" недавно привез. А эти мне как раз подойдут для трудового лагеря...
Гриша не успел отреагировать на эту замечательную реплику, потому что входная дверь хлопнула, и в комнату с пакетами в руках влетела Тамара.
- Нинка, мне никто не звонил? - крикнула она, бросая шуршащую поклажу на тахту. - Да сделай, ради Бога, эту порнуху потише!
Тут она наконец заметила Гришу, и лицо ее сразу приобрело кисло-сладкое выражение.
Выглядела Тамара весьма соблазнительно. При достаточно узкой талии она еще больше раздалась в бедрах , груди, казалось, стали намного пышней, и поэтому обтягивающие кремовые лосины вместе с сильно декольтированной коричневой маечкой лишали, вероятно, каждого встречного турка сна и покоя дней на десять. С лицом дела обстояли похуже. Нет, она по-прежнему была хороша со своими кукольными синими глазами, полными губами, чуть вздернутым носом и густой гривой темно-русых волос. Но... чересчур уж красна была помада, слишком тяжелы от туши ресницы, безвкусно ярок слой румян на щеках...
"Настоящая официантка из "Интуриста", - с ужасом подумал Гриша. - И эту пошлую бабу я ревновал, пытался заставить читать хорошие книги, любил по пьяной лавочке покусывать за мясистый лобок..."
- Привет! Сто лет живьем не видела, - она плюхнулась в кресло, закинула ногу за ногу и вытащила сигарету. - Все по телевизору да по телевизору... Как живешь? Все шакалишь с Иоганычем? Воробей еще от водки не сдох?
- Сколько вопросов сразу! Из этого вытекает, что ответы тебя совершенно не интересуют...
- Ты угадал, - Тамара красиво затянулась и выпустила из ярких губ узкую, длинную струю дыма. - Должна же я выполнить ритуал вежливости. Надо же о чем-то говорить, раз уж ты пришел. Не спрашивать же о твоих бабах! Хотя меня и это не особо волнует...
- Есть разговор, - молвил Гриша, тоже вытаскивая сигарету. - Может, пойдем на кухню?
Она неохотно поднялась и, виляя бедрами, вышла из комнаты. Гриша щелкнул Нинку по носу и поплелся следом.
- Значит, собрался уматывать?
Лицо у Тамары после его краткого сообщения налилось кровью, как-то разом потеряло форму, расплылось и потрясающим образом стало похожим на беконное рыло ее мамаши, при воспоминании о которой у Гриши сразу зачесались кулаки.
- Да, я твердо решил репатриироваться.
- Что ж ты там делать-то будешь? Дерьмо черпать? Там ведь твои сценарии и кабацкие песенки уже не проканают! Да и таких клоунов, как ты, уже, небось, понаехала не одна тысяча...
- Поначалу, может, и в дерьмо придется нырнуть. А потом, я думаю, можно что-нибудь и по специальности присмотреть. Тетка пишет, что сейчас там русскоязычных газет около десятка, есть радиоканал, о телевиденье стали заикаться...
- А как же родина, друзья, мы с Нинкой, наконец? - Тамарка повысила голос и бросила горящий окурок в гору грязной посуды, громоздящейся в мойке, словно скифский могильник.- Ты, значит будешь там обжираться апельсинами, а мы с дочерью должны пухнуть с голоду?
- Во-первых, я буду регулярно высылать вам валюту, - стараясь не раздражаться, ответил он, - И потом, я вижу, что не очень-то вы и пухнете с голоду... Полон дом аппаратуры, Нинка от румынских кроссовок нос воротит, ты из Турции, по слухам, не вылазишь! Опять же какой-то замечательный дядя Костя у вас появился...
- Не твое собачье дело, что у нас есть и кто появился! - совсем уже по-базарному взвизгнула Тамарка. - Да, живем не хуже других! И не воруем - зарабатываем честным бизнесом. А с кем в постель ложиться, это уж позволь мне самой решать. Между нами, как мужчина ты этому "дяде" и в подметки не годишься!..
- Ты не представляешь, как я в этом смысле за тебя рад! - расплылся в издевательской ухмылке Гриша. - Наконец-то ты нашла себе достойного жеребца. А то я уже боялся, что дело закончится каким-нибудь сенегальцем из сельхозинститута...
- Ах, вот ты как заговорил! - бывшая супруга поджала пухлые губы и прищурила васильковые глазки бальзаковской куколки. - Так знай, скотина, моей подписи на выезд в свой вонючий Израиль ты не получишь! А то, что тебя без согласия бывшей жены не выпустят, я знаю на сто процентов. Специально выясняла! Будешь здесь сидеть, как миленький, и бабки нам исправно платить... А остроты про сенегальцев я тебе еще припомню. На коленях будешь ползать и ноги мне целовать...
- А вот этого ты не видела? - Гриша резко вытянул руку и продемонстрировал Тамарке красный от напряжения кукиш. - Не дождешься, госпожа торговка, чтобы я перед тобой выстилался! Через месяц ноги моей в этой сумасшедшей стране не будет.
- Посмотрю я, как это у тебя получится, - ухмыльнулась она, закуривая новую сигарету. - Кукишами своими худосочными, кстати, не особо размахивай. А то явится сейчас Костик и свернет твою тонкую еврейскую шею. Он у меня парень крутой. Университетов не заканчивал, но килограммов на сто тянет...
- Центнер, говоришь, весит? - в притворном ужасе спросил Гриша, с трудом преодолевая желание залепить размалеванной стерве в ухо. - Везет же людям! Одного только не пойму, как вы с ним кувыркаетесь в стандартной кровати. В тебе ведь тоже, поди, сейчас пудов пять? Не ровен час - разнесете мебель в пароксизме страсти!..
- А ну, пошел вон, жидовская харя!
- Ухожу, ухожу, - ласковым шепотом пробормотал Гриша, медленно направляясь к выходу. - Только не надо, сударыня, так нервничать. Это может испортить поросячий цвет ваших пухлых великоросских ланит!
- Урод длинноносый! Импотент чертов!..
Гриша открыл дверь и послал этой совершенно незнакомой вопящей жирной бабе смачный воздушный поцелуй.
- Пламенный привет дяде Косте и всему остальному турецкому народу! - пропел он и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Андрей, как и было договорено, сидел в сквере на скамейке возле круглого бассейна, в центре которого бил фонтан, сотворявший из сверкающих струй некое подобие водяного цветка. Вокруг мраморного парапета бегала под конвоем бабушки ангелоподобная малышка в льняных кудряшках и пугала жирных неповоротливых голубей. В самом же бассейне с воплями резвились два голых, похожих на чертенят, цыганенка.
Андрей с улыбкой смотрел на эту идиллию, подтверждающую дуалистическую концепцию мирозданья, и барабанил пальцами по кофру, стоящему на коленях. Он был одет и причесан точно так же, как и вчера, во время стычки с казачками на затоне.
Гриша обошел скамейку, за которой стоял уже с полминуты, и сел рядом с Андреем.
- Привет, спаситель! - с улыбкой произнес он и протянул руку.- Я, кажется, опоздал? Извини, брат.
- Ноу проблем! - ответил Андрей, стискивая Гришину ладонь своей стальной клешней. - Сегодня я никуда не тороплюсь. Как Света? Оправилась от батальных воспоминаний?
- Все нормально. Я ей звонил утром: она велела тебе кланяться и еще раз поблагодарить за вчерашнее.
- А, бросьте, ребята! - Андрей усмехнулся и лениво махнул рукой. - Сегодня я вам помог, завтра - вы мне... Боюсь, что, если нынче нормальные люди не объединятся против этих тварей, через пару лет в России начнется такое, что и Гитлеру в сладких грезах не снилось!
- Ладно, ну их всех в задницу: фашистов, националистов, коммунистов, гомосексуалистов! Пошли лучше выпьем сладкой водочки.
- Я за! Давай посетим какое-нибудь тихое коммерческое заведение...
- К черту кабаки, - поморщился Гриша. - Мы сейчас пойдем ко мне в киностудию, где нас уже ждут два моих компаньона, которые, может быть, не шибко разбираются в высоких материях, но зато никогда не спутают "Столичную" с "Московской"!
- Предложение принято, - улыбнулся Андрей и пружинисто поднялся со скамейки. - Ведите меня, сэр, в ваше подземелье.
- Ты угадал, дорогой, это действительно подземелье.
Гриша похлопал нового приятеля по твердой мускулистой спине, и они двинулись к выходу из сквера в густой тени конских каштанов, слыша за спиной гортанные вопли купающихся цыганят.
- А сейчас я предлагаю, - прохрипел раскрасневшийся Иоганыч, - выпить за здоровье нашего гостя, представляющего одну из самых замечательных и свободомыслящих газет в стране! Мне лично, конечно, странно, что она до сих пор не сменила своего молодежно-коммунистического названия... Но, независимо от данного обстоятельства, я с радостью поднимаю бокал за человека. украшающего своими фотоработами ее страницы!
- Витиевато сказано, - хмыкнул уже пьяненький Воробей, - но не могу не присоединиться. Тем более, что ты, Андрюша, спас вчера от полного уничтожения студийную аппаратуру, с которой этот муфлон сдуру поперся на митинг...
- Ну сколько можно про это! - возмутился Гриша. - У нас застолье или производственное собрание? Твое здоровье, Андрюша.
Они хлопнули очередную стопку ледяной злой водки, на этикетке которой гарцевал аляповатый цирковой казачок в развевающейся бурке, и навалились на чебуреки.
- Вкус обалденный! - московский гость расправлялся уже с пятым поджаристым лаптем, набитым сочной острой бараниной. - В Москве такого не купишь.
- Здесь тоже, - откликнулся, жуя, Воробей. - Это супруга Иоганыча
кулинарные чудеса вытворяет.
- И что, добровольно предоставляет их для воскресного мужского междусобойчика?
- Ну нет! - заржал Иоганыч, топорща жесткие усища. - Она в полной уверенности, что я поехал ублажать строителей на даче. Если бы она прознала, что ее стряпня пошла вам на закуску, меня бы просто...
- Кастрировали! - перебил Воробей и снова набухал всем по полстакана.
- Парни, вы не слишком гоните? - произнес Андрей, с некоторой опаской поглядывая на свой стакан. - Я как-то не привык принимать подобные дозы в тридцатиградусную жару...
- Все будет отлично! - успокоил Воробей. - Солнце уже садится, температура снижается, водки навалом... И потом, нужно время от времени расслабляться. Ты вот в политике варишься; ездишь за тысячи километров провинциальных фашистов фотографировать, Гришка с Иоганычем кино о совхозных жабах в поте лица снимают. Я целый месяц в холуях у американских буржуев пробегал. Запечатлевал для истории, как они нашу дичь в плавнях казнят. И, главное, суки, гусей десятками бьют, а жрут только свои консервы! Егеря уже не знают, куда битую дичь девать. Собакам скармливают...
- А почему не продают? - поразился Андрей
- Кому? - махнул рукой Воробей. - Кругом одни камыши...
Они в очередной раз звякнули посудой и опрокинули в глотки по сто граммов сорокаградусного зелья.
Духота брала свое - всех начало постепенно развозить. Воробей уже несколько раз предлагал вызвать по телефону каких-то замечательных "девочек", а Иоганыч, приобняв столичного фотокора, принялся выспрашивать о кремлевских сплетнях и о преимуществах кунг-фу над прочими стилями восточного мордобоя.
Гриша тоже уже достаточно осовел. Он подпер щеку ладонью и, дымя сигаретой, наблюдал за этими тремя хмельными мужиками, двоих из которых он знал уже лет десять, а с третьим познакомился лишь сутки назад. Его никак не оставляло воспоминание о разговоре с Андреем после того, как они бегом покинули злополучный парк и сели перевести дыхание в беседке одного из окрестных дворов.
- Черт! Теперь мне туда возвращаться нельзя, - огорченно произнес неожиданный спаситель, заново увязывая растрепавшуюся косицу.
- Куда? - спросила Света.
- На митинг.
- А зачем тебе туда опять?
- Я ведь на работе, - усмехнулся он. - Меня специально командировали из Москвы, чтобы я заснял казачью манифестацию. Редактора очень интересовал один чиновник из мэрии, теневым манером возглавляющий ваших националистов. Осведомленные люди в столице намекали, что это о-очень не простой человечек. Я с ним дважды переговорил накануне по телефону и условился встретиться на митинге. И вот теперь две накладки. Во-первых, он почему-то не явился. Во-вторых, я влез в незапланированный мордобой...
- Извини, брат! - усмехнулся Гриша. - Это мы тебе подгадили.
- Ерунда, - махнул рукой фотограф. - Эту мразь хочется метелить 24 часа в сутки. Тем более, что я специалист по этой части .
- Занимаешься карате?
- Кунг-фу. Попрактиковался в Афгане капитально...
- А с кем, если не секрет, ты должен был встречаться?
- Есть у вас тут такой помошник мэра по связям с мафией...
- Андрющенко?
- Э, да ты, я вижу, тоже на него глаз положил?
- Положил... Как бы он на меня чего-нибудь не положил, - помнится, пробормотал тогда Гриша и поспешно перевел разговор на другую тему.
При воспоминании о чиновном душегубе Гришу опять пробрал тревожный тоскливый озноб, и он поспешно плеснул себе в стакан водки.
- Мужики, давайте выпьем за собственную удачу! И за то, чтобы она отвернулась от наших врагов.
- Ты, Григорий, напоминаешь мне оперного Ленского перед дуэлью! - пробасил Иоганыч, охотно наполняя стаканы. - Давай, дружище, споем дуэтом: "Что день грядущий мне готовит?"
- Смеешься, скотина? А может, твоему товарищу угрожает смертельная опасность? Может, меня сегодня вечером грохнут из-за угла?
- Кто тебя там грохнет! - насмешливо протянул Воробей. - Казачки эти ряженые? Да им в пивных по три раза на день морды бьют. Триста лет ты им нужен!
- А вот скажите мне, умники, если бы вы стали невольными свидетелями кошмарного преступления, которое совершил влиятельный человек, - Гриша чувствовал, что он пьян и говорит лишние вещи, но уже не владел собой и не мог остановиться. - Что бы вы сделали? Вот ты, Иоганыч, например!
- Я бы поступил, как всякий лояльный гражданин. То есть...
- Засунул бы язык в жопу и благонамеренно молчал! - закончил за него Воробей и пьяно заржал.
- Ну зачем так, Леша! - обиделся Иоганыч. - Неужели я похож...
- Брось, пивная бочка! О какой лояльности ты хрюкаешь? Тем более, в такое время... Значительный, говоришь, Гриша, господин? Значит, припугнуть его надо пострашней и вылупить хорошую сумму в баксах! Что вы на меня смотрите, как Ленин на буржуазию?
- Э, бросьте, ребята! - примиряюще произнес московский гость, обводя присутствующих тревожным взглядом. - Что-то вы о ерунде какой-то заговорили. Давайте еще по одной...
- Это можно, - усмехнулся Воробей. - Только когда ты, Гришуня, все же задумаешь звонить своему клиенту, сделай это из телефонной будки. Если он такой крутой, как ты намекаешь...
Когда в одиннадцатом часу они, нетвердо ступая, выбрались из подвала на поверхность, ночной воздух заметно посвежел. Листва деревьев шумела на ветру, а на тротуаре шевелились ее дырявые тени, из-за чего он казался зыбким, как корабельная палуба.
Они стояли у самого края проезжей части и громко, пьяно переговаривались, свистя и подавая знаки каждой проезжавшей машине.
- Ты когда уезжаешь? - спросил Гриша у Андрея.
- Послезавтра.
- Телефончик московский дашь?
- Конечно! И ты свой давай.
- И вот еще что. Не мог бы ты дать мне домашний телефон этого жука... Андрющенко?
- Пожалуйста, если тебе приспичило с ним побеседовать...
Андрюша вытащил записную книжку и при свете фонаря записал на вырванном листке три телефона.
- Это домашний, это редакционный, а это - интересующего тебя человека. Только, - фотокор на секунду смолк и добавил тихо, но очень значительно, - хорошо подумай, прежде чем пускаться в опасную авантюру. Нынче время лихое. Впрочем, это твое дело...
- Спасибо за совет, - сказал Гриша и пожал жесткую мозолистую ладонь. - У меня есть предчуствие, что мы еще встретимся.
- Конечно, - улыбнулся Андрюша, косясь на притормозившее такси. - Я в этом не сомневаюсь.
Телефонная будка стояла у края мощеного плиткой тротуара, тянущегося вдоль чугунной ограды научно-исследовательского института с длинным названием, в котором было что-то связанное с сельскохозяйственной авиацией. Гриша вошел в тесное стеклянное помещение, пахнувшее, как водится, человеческими миазмами, и прикрыл за собой дверь.
Тяжелая липкая трубка неприятно холодила ухо, а палец, накручивающий диск, все время норовил попасть не в то отверстие.
- Алло, - произнес в трубке уверенный густой баритон.
- Могу я поговорить с господином Андрющенко?
- Я вас слушаю.
- У меня есть к вам одно коммерческое предложение, - заторопился Гриша, изо всех сил стараясь унять дрожь в голосе. - Продается бытовая видеокассета с очень интересной записью. Мне кажется, она может вас заинтересовать...
- Ваше предложение любопытно, - ответил голос после самой ничтожной паузы, - но мне сейчас беседовать не совсем удобно. Вы не могли бы перезвонить по этому же номеру минут через двадцать?
- Хорошо, - ответил Гриша, - только...
Но из трубки уже доносились тревожные короткие гудочки.
Он вышел из будки, дрожащими пальцами вытащил из пачки сигарету и с четвертой попытки закурил. Пот струился у него по спине, волосы на лбу взмокли, а хмель волшебным образом вылетел из головы. "Куда ты лезешь? - спрашивал он себя, медленно шагая вдоль высокой металлической ограды. - И чего ты хочешь от этого паука потребовать? Денег? Значит, ты возьмешь у него бабки, а он будет продолжать готовить в этой стране фашистский переворот и топтать маленьких девочек?"
Гриша присел на корточки и привалился спиной к ограде. Когда сигарета догорела до фильтра, он выбросил ее и прикурил новую.
"Может, пойти в милицию? - размышлял он. - Нет, там у него, конечно, свои люди! Меня самого прихватят, набьют рожу и статью какую-нибудь веселенькую навесят. И тогда - гуд бай, Средиземное море, апельсины на деревьях, Светка... Нет! Хрена с два! Я вырву у него нужную сумму и уеду из этой взбесившейся страны. Буду жить. Жить, а не разлагаться заживо!"
Грише показалось, что на этот раз в телефонной будке стало еще более душно. Он решительно снял трубку и быстро, чтобы не передумать, накрутил номер.
- Это вы? - отозвался уже знакомый голос. - Значит, делаем так. Завтра в девять часов вечера я буду ждать вас на ступеньках филармонии...
- Но там же полно людей!
- Вот и замечательно. Это только в кино злоумышленники обмениваются товаром на подозрительных пустырях. И потом, вы сами понимаете, что у меня нет веских оснований вам доверять. Как, впрочем, и у вас по отношению ко мне... Итак, мы встретимся у филармонии, и там вы в обмен на кассету получите от меня двадцать тысяч американских доларов.
- Пятьдесят! - неожиданно услышал Гриша свой собственный голос и сам подивился тому, насколько он противен. - Я хочу получить пятьдесят тысяч, ни центом меньше!
- А не жирно?
- Нет. Учитывая специфику фильма, приобретаемого вами, и возможные последствия несостыковки цен...
- Вы мне нравитесь...
- А вы мне нет. Короче. Или вы принимаете мои условия, или...
И тут Гриша услышал резкий стук в стеклянную дверцу будки. Он обернулся и увидел молодого долговязого парня с лохматой головой и круглыми ошалевшими глазами.
- Чего тебе? - спросил он, чуть приоткрывая дверцу.
- Помоги, браток! - вскричал лохматый, взмахивая бледными ладонями. - У жены схватки начались, а все телефоны, как назло, не работают. Дай позвонить, пожалуйста!
- Прошу простить, - сказал он в трубку. - Тут человеку позарез нужен телефон. Я вам перезвоню минуты через три.
Уже вешая трубку, он услышал, как негодяй что-то громко ему повторяет, но что именно - не разобрал.
- Спасибо, друг! - прокричал будущий папаша, вихрем врываясь в будку . - Век тебя помнить буду...
Гриша сунул в рот сигарету и медленно пошел по тротуару, слыша за спиной отчаянные крики лохматого: "Скорая? Приезжайте скорей! Первые роды! Первые, я говорю! Быстрее, милые!"
Улица была совершенно пустынна, и даже в маленьких одноэтажных домишках на противоположной стороне почти не было видно светящихся окошек. По дороге навстречу Грише медленно катилась машина с фарами, включенными на дальний свет. Она проехала мимо него и притормозила возле будки.
"Черт! Сейчас займут телефон, - сердито подумал Гриша. - Не надо было отходить". В это время позади раздались три гулких, лопающихся звука, звон бьющегося стекла и глухой, мучительный стон.
Гриша резко обернулся и увидел, как стоящая в метре от будки машина резко газанула и со страшной скоростью понеслась по улице. Он сделал несколько шагов на ватных ногах и теперь в тусклом свете фонаря разглядел ржавую телефонную кабинку с разбитыми стеклами и скорчившуюся неподвижную фигуру на полу. Трубка висела, чуть раскачиваясь, и оттуда слышались короткие, сиротливые сигналы.
Гриша вдруг не к месту подумал, что телефонная будка напоминает поставленный "на попа" стеклянный гроб.
"Там, в норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный", - вынырнули из закоулков памяти затверженные в детстве строки.
Он с робостью склонился над телом и увидел две страшные черные дырки во лбу.
- Тварь, тварь! - прорычал он, впивась себе зубами в руку. - Жадная, трусливая сволочь...