Ида Борисовна поднималась в лифте и, не мигая, смотрела на давно знакомую надпись "Костя - сука". Мысли Иды крутились по одному и тому же кругу: что надписи этой двадцать восемь лет, что у Кости уже большой сын, сам Костя взрослый, облысевший мужчина, на серьезной работе, за ним по утрам приезжает машина с шофером, хотя сам Костя имеет две машины.
     Вот как повернулась жизнь - к кому-то передом, к кому-то задом. Мамы уже семь лет как нет. В детстве он им сильно досаждал, но мама его любила и пробовала даже заклеивать эту надпись, сделанную его оголтелыми дружками. Костя же, когда самолично ходит по воскресеньям в магазин, всегда приносит Иде молока и хлеба, на днях вот починил сорвавшийся кран. Она вышла из лифта, подошла к двери, привычно наклонившись, потрогала ниточку, прикрепленную пластилином к косяку двери и, вздохнув, начала открывать хлипкие замки числом пять, которые запирались все при больших походах.
     Сегодня как раз был такой. В комиссионном продалась большая серебряная вилка из столового сервиза, конечно сервиз обеднел, но что делать, Ида уже смирилась со многим: она не справлялась с жизнью. За несколько предыдущих лет в комиссионный были отнесены чайный сервиз, серебряные чайные ложечки, несколько серебряных наперстков. Давали не очень большие деньги, но Басе на рыбку хватало. На себя наплевать, но Басеньку кормить надо, старенькая стала, полысела, шерстка тусклая и глазик слезится. Все бы ничего, но тут она заболела, и пришлось доктора вызывать, а так бы до пенсии дожили.
     Она расстегнула пальто и выронила из рук палку. На шум выскочил Сашка, сын Костика, он запрыгал вокруг нее, размахивая конвертом:
     - Тетя Ида, вам письмо пришло, заграничное! Нам Лида отдала, не хотела в ящик ложить.
     - Класть, - машинально поправила Ида. - Спасибо, дорогой.
     Тут выглянула домработница Костика Алена, полная пожилая женщина.
     - Ида, возьмите колбаски, хоть Баську накормите.
     - Спасибо, у нас все есть, - отчеканила Ида, закрывая дверь.
     Снимая боты, Ида привычно потыкалась в нос мяукающей Баси и, раздеваясь, стала шепотом рассказывать ей, где она была и почем купила ей, Басе, рыбку. На тесной кухне рыба была поделена на восемь кусочков, которые в отдельных пакетиках были разложены в пустой морозилке. Когда был выпит чай, и Бася съела кашу с рыбой, Ида села в кресло, надела очки и начала изучать письмо. Опять то же самое, зовут. Ида рассматривала глянцевые фотографии, пытаясь опознать племянников и их детей. Сестра выглядела прекрасно. Ее лиловая голова с навитыми кудряшками, выделялась на всех фотографиях. На некоторых она стояла, держась своими маленькими артритными лапками за бортик инвалидной коляски, в которой сидел благообразный старик, ее второй муж. Фоном служил аккуратный дом со стриженым газоном под огромным развесистым деревом. Дети сестры были красивы, бодры, все улыбались. Жизнь для них была понятной и предсказуемой.
     В письме шли упреки: почему не пишешь, почему не едешь, почему не присылаешь фотографии, а то мы скоро забудем, как ты выглядишь. Бросай все, продавай и приезжай, скоро пройдет год, и никакие справки в расчет приниматься не будут.
     Ида подошла к бюро, и закинула туда письмо. Там же находился большой конверт с приглашением. Она горестно поразмышляла, как все просто со стороны - ведь сестра ни с мамой не мучилась, ни по ломбардам и комиссионным не бегала, все свалила на нее и уехала. А она тут стереги, как цепной пес, все их семейные бранзулетки. Пришлось от многого отказаться, особенно трудно было отказаться от социального патронажа. Уж больно оборотистые дамы попадались. Примерно через месяц каждая пыталась сама, либо через знакомых прибрать квартиру к рукам. Они по-хозяйски осматривали картины, трогали невесомые чашечки и сетовали на свою неустроенность. Почти каждая советовала взять жиличку, обещали подобрать хорошую и надежную. Ида пугалась до икоты и бежала звонить, отказываться от очередной помощницы.
     Потом долго еще лежала в постели, пила валокордин и пыталась придумать, как жить дальше. Когда вызывала сантехника или приходили с телефонной станции, Ида закрывала двери в комнаты, открывала дверь на лестницу и в полутемной прихожей ожидала конца посещения. Однажды (ох, даже вспоминать об этом не хотелось) пришлось вызвать "скорую". Алена открыла дверь, вошли трое, два парня в грязных халатах и разболтанного вида девица. Пока снимали кардиограмму, пока делали укол, парни хищно оглядывались. А на другое утро Ида ни золотых часов, ни колец, которые она снимала на ночь, не обнаружила. Проплакала неделю, очень жалко было бабушкиных колец, хотя они были не очень дорогие.
     Дорогие хранились в диване в старых туфлях, они были в семье еще с Елисаветграда, где родились и бабушка, и дед, и все-все.
     Камея была совсем вытерта, а среднее кольцо с надломанным рубином стало Иде велико, и она подумывала положить его в туфли. Часов было не очень жалко, это были часы сестры с вытертым пожелтевшим циферблатом и связанным проволочкой браслетом.
     Так и "скорая" отпала, больше ее не вызывала, как ни плохо ей ни было.
     Ида посмотрела на большие мужские часы, доставшиеся ей от очередного уехавшего родственника, и поняла, что Рая уже волнуется. Они с ней договорились созваниваться каждый день в четыре часа, проведывая друг друга по телефону. Было уже полпятого, а звонка не было. Ида кинулась к телефону. Слабенький Раисин голос произнес:
     - Идочка, не волнуйся, тут приехала Мотина племянница, я тебе потом позвоню.
     Ида, вздохнув, положила трубку. С Мотей она проработала полжизни. Когда-то в молодости он даже ей предложение делал, потом, когда овдовел, второй раз звал ее замуж. Но Ида осталась с мамой, сестра ее тогда бросила, уехала в свою Америку. Но Мотя постоянно у них бывал, пил с мамой чай, рассказывал смешные истории. Потом мама слегла и лежала девять лет. Ида просто голову потеряла, она металась между мамой и работой, меняла сиделок, вечерами простаивала над корытом. Пыталась подрабатывать переводами, но бреши расширялись, и все запасы быстро исчезли. Мотя помогал как мог, но самолюбивая Ида стала категорически отказываться. Мотя умер год назад, сейчас приехала племянница Дина из Америки, вступать в наследство. Как теперь отчитаться перед надменной американкой, Ида не представляла. Квартиру Мотину разграбили, сначала милиция, потом тетки из ЖЭКа. Вещи из шкафов были выброшены, валялись пустые коробки из-под серебряных ложек, старые газетные обертки от позолоченных стаканчиков, Мотина захоронка была пуста. Он собирался ехать в санаторий, поэтому ни Ида, ни Рая - его троюродная сестра, не заволновались, когда он перестал звонить. Мотя тоже был из породы хранителей. Обычно к отъезду он долго готовился, развозил сверточки по подругам, ставил квартиру на охрану, привозил Иде облезлого Паню, но в этот раз Ида его не дождалась. В это время она как-то закрутилась, бегала к зубному, опомнилась через неделю. А Мотя, бедный, лежал эту неделю в ванной мертвый. Паня тоже умер. Так по запаху и узнали. Она вместе с Раей похоронила Мотю.
     Квартирный разгром они увидели, приехав за вещами для похорон. Квартира была опечатана. Вертлявая баба из ЖЭКа впустила их взять одежду. Когда Ида начала ворошить выброшенные на пол вещи, ища подходящие белье и костюм, дама, нетерпеливо выдернув рубашку и костюм из кучи тряпок, впихнула их старухам в руки и буквально вытолкала из квартиры, заперев ее изнутри. Так что Дине достанутся голые стены, все содержимое выпотрошили.
     "Так и со мной произойдет", - обреченно думала Ида. В последнее время она ловила себя на том, что начала бояться. Страх подползал ночью, когда лежа без сна, она ворочалась на широкой маминой постели и пыталась придумать, как обезопасить Басю на случай смерти. Может, завещать ее кому-нибудь, да кому она нужна - старая, облезлая кошка, пугающаяся, как и хозяйка, своей тени. Ведь Басенька ни разу не выходила на улицу, как ей подбросили крохотного котеночка много лет назад, так и прожила у нее всю жизнь. Только бы еще несколько лет продержаться, Басю бы пережить.
     Костя уже подкатывался, предлагал оформить опеку. Как же, разбежался - завещание было составлено лет десять назад на старшего племянника Марка, когда тот вдруг стал передавать оказией деньги, она их принимала, полагая это справедливым. Вот и сейчас он выхлопотал ей приглашение, надо в посольство идти, сил нет, а потом по врачам, а потом квартиру продавать, а барахло куда? А Басю? Им всем было хорошо, кинут на нее и уедут, а она на кого кинет? На Раису? Та сама обременена барахлом своих, но они ближе, в Германии, в случае чего приедут. Раиса и не выходит уже практически, а ей, Иде, значит, бегать и все пристраивать. Хоть экран обещали забрать серьезные люди, ну эти через Костю, хоть не страшно. А когда Коровина продавала, на мафию напоролась, даже грабили. Уж и дверь взломали, хорошо Костя вызвал свою охрану.
     Бася опять кричит, рыба кончилась, нужно на почту идти, как бы пенсию не пропустить. Дина, когда была, 500 рублей оставила, на них можно купить, но потом все-таки идти на почту, сил нет, совсем нет сил, ноги болят, наверное, к перемене погоды. "Дина, подними меня, скоро Мотя придет, и Баську уйми, что она так кричит"…
     Ида очнулась через несколько дней в больнице. Палата была многоместная, соседка посмотрела на нее с любопытством и улыбнулась:
     - Ну, вошла в разум?
     Ида непонимающе посмотрела на соседку и почувствовала, что речь отказала. Очень хотелось узнать, что с ней, давно ли она здесь. Пришла медсестра, уколола, и Ида впала в изматывающий, монотонный сон. Потом потянулись недели выздоровления. Когда ей стал интересен окружающий мир - уже стояла зима. Вокруг были старухи, старики, кормили плохо, но иногда в тумбочке у нее оказывались апельсины, яблоки, иногда конфеты.
     - Мужик какой-то передает, а не показывается, значит, спешит, - объясняла нянечка недоумевающей Иде.
     " Ну, Мотя, ну я ему задам, - думала Ида, - вот выпишут меня и задам."
     Она изредка вспоминала, что Мотя уже год как мертв, но как только появлялись апельсины, она привычно думала: "Вот выпишусь и задам, какой он транжира стал…"
     Потом вдруг настала весна, в голове прояснилось. Ида вспомнила, что у нее есть свой дом, и начала проситься на выписку. Врач отводил глаза и обходил Иду стороной. Тогда однажды Ида вечером из кабинета, куда попала хитростью и интригами, позвонила Костику. Он как будто обрадовался Иде.
     - Забери меня отсюда, - сказала Ида, и голос ее задрожал.
     - Хорошо, приеду завтра.
     - Вы с ума сошли, ее с таким трудом сюда поместили, мы почти прошли опеку, - кричала главврач. - Вы не имеете права, вы ей никто!
     - Вот увидим, кто или никто - басил Костя, - вызову охрану и разберемся.
     - А я сейчас милицию вызову! - бесновалась главный врач.
     - Вызывайте, - благодушно разрешал Костя.
     Через два часа после этих криков Костя посадил Иду, дрожащую и пошатывающуюся, в свой джип и рассказал, что произошло.
     Когда она не ответила на звонок Алены, Костиной домработницы, пришлось выломать дверь и отвезти Иду в больницу.
     - Инсульт, - объяснили врачи.
     Вскоре, ее, как одинокую, перевели в загородную психоневрологическую больницу.
     - Я вам иногда присылал передачи. Говорили, что они уже оформили какой-то патронаж, и вы как будто бы даже подписали дарственную на главврача. Они у вас ремонт сделали, и кто-то вроде заселился. Я даже думал, что вас и в живых нет.
     - Как нет? А передачи ведь принимали.
     - Ну и что? Не было бы вас, себе бы забирали.
     - А Бася умерла? - выговорила она, наконец, помертвевшими губами.
     - Да ничего с вашей кошкой не сделалось, бегает по двору, все ее кормят.
     Ида покачнулась и вцепилась в дверцу машины.
     - По поводу квартиры не волнуйтесь, отобьем! Надо же, как нескладно вышло, я то думал, что вы сами все оформили, по доброй воле. А тут у вас все порезвились хорошо, все вынесли. Не переживайте так, отвезу я вас в собес, восстановим пенсию. Ну, пропало барахло, не смертельно же. Да, я забрал ваше кресло и бюро, их выбросили на помойку, там и письма американские были, и приглашение на вас. А что вы не поехали? - с любопытством спросил Костя. - Это здорово, народ большие деньги дает, чтобы прорваться, а вам даром.
     - Куда же мне теперь ехать, Костя?
     - Да домой я вас отвезу.
     Ида задремала, ехали около часа. Когда машина остановилась у подъезда, Ида на ослабевших ногах выползла на улицу. У подъезда грелись на солнышке местные старушки. Они сонными глазами рассматривали прозрачную, бледную до синевы Иду. Потом радостно загалдели и потянулись к ней. Оказывается, все ее знали, как же так? "Откуда?" - удивлялась она.
     Вдруг быстрая, сгорбленная старушка со второго этажа закричала:
     - Баська, дура, иди сюда, гляди, кто приехал!
     Ида оглянулась и увидела, как навстречу ей кинулась, подняв хвост трубой, обросшая, похорошевшая Бася.
     - Дождалась, - констатировала бабка. - Ты видишь, как мы ее откормили? А то не кошка, а просто коврик облезлый был. У нее и котята народились. Троих мы потопили, одного взяли, а последнего ты себе забирай. Баську не запирай, она теперь на нашем иждивении. Ты поднимайся, не бойся. Квартирку, правда, твою порастрясли совсем, но вещей мы тебе найдем. У Сашки из двадцатой квартиры лишний диван, стол у Катерины из сорок третьей возьмешь. Костька тебе его притащит. Посуду я дам. Кастрюли вон у Майки, она вчера на рынке новый набор взяла, старые девать некуда. А нам пузырь за Баську поставишь.
     Ида стояла у подъезда, прижимала к себе Баську и плакала. Она была свободна.