​

​



На моем полувеку образ русской революции менялся: от приторного прищура «Ленина в Октябре» через веселое «Белое солнце пустыни» к безнадежному «Собачьему сердцу» Бортко; дрейфуя и постепенно и скачкообразно: от фадеевского «Разгрома» к зазубринской «Щепке». Менялся и я: от пионера и комсомольца до полуортодоксального жителя Израиля (не знаю, есть ли надежда, что стану «полным наконец»). Все менялось. Режиссер Бортко, например, атавистически сполз в ЦК КПРФ, полному успеху которой в русских умах мешает только безнадежная лысина ее вождя, тускло перекликающаяся с лысиной основателя партии и главного героя Русской Революции.
Тонкому и проницательному историку, Марку Алданову, Революция виделась нелепым «паззлом» неотесанных случайностей, по недоразумению ли, по злой ли воле сатаны сложившихся и притершихся в неслыханную по безобразию картину заплеванной большевиками русской жизни. Именно так представлена Революция в книге его очерков «Огонь и дым». Почти через сто лет примерно так же глядел на февральский и на октябрьский перевороты Солженицын. Вот если бы у царского правительства хватило сообразительности, вот если бы у Керенского нашелся преданный ему полк…
Окружающая меня историческая реальность выглядит не менее бездарно и хаотично: надвигающийся развал США, русско-украинская война, резня в Сирии, мусульманское завоевание Европы. Еще двадцать лет назад все это казалось немыслимым. Меня всегда изумляли удачные исторические прогнозы, удававшиеся Казотту, Дурново и Амальрику. Я даром исторического пророчества обделен. Но по прошествии ста лет, Русская Революция все же видится по-другому, и дело не только в том, «что нет ничего легче, чем предсказывать то, что было» (Клемансо).
Смена масштаба, объектива микроскопа, под которым мы   глядим на историческое явление, позволяет рассмотреть закономерности вблизи неразличимые. Это банальность. Небанальна концепция «случайной» и «необходимой» истин, введенная Лейбницем в «Письме Косту о «Необходимости» и «Случайности», от 19 декабря 1707 года. Различение между «случайной» и «необходимой» истинами оказывается равно продуктивно и в физике, и в истории. Прохождение электрона сквозь одну из щелей экрана – событие случайное, но появление дифракционной картины, возникающее при прохождении пучка электронов сквозь двухщелевой экран – истина «необходимая». То, что я сейчас шлепаю по клавишам компьютера в городе Ариэль – истина случайная, но то, что могучий ураган истории подхватил мою ленивую душу, не помнившую Авраама, Ицхака и Яакова, и перенес в Израиль – истина необходимая. Примерно так же глядел на исторический процесс Лев Толстой, изложив свою точку зрения в тягучем Эпилоге к «Войне и Миру».
Беспомощность Керенского – случайна, но то, что русская революция – непосредственное продолжение французской (с неизбежными поправками на национальный характер, громадность территории и технический прогресс) – представляется необходимым и почти неизбежным. Ленинское политбюро очень хотело походить на Конвент. Алданов полагал, что второе революционное представление-пришествие удалось худо; есть Жрецы и есть жрецы, есть Калхас и есть калхас, и был неправ. Из первого ряда любой спектакль смотрится дурно, мешают животик первого любовника, морщины на шее примы, грим, румяна, пот, запах изо рта… Но из исторического далека Мирабо, Робеспьер, Троцкий и Ленин – равно титаничны.
Еще одна смена объектива и укрупнение масштаба позволяют заметить, что и французская, и русская революции – фрагменты громадной религиозной войны, начатой Вольтером и просветителями и неоконченной по сей день. С вольтеровского «раздавить гадину» началась великая мировая война религии разума против всех религий мира. Вера в  разум терпела поражения даже во времена Французской Революции, проиграв культу верховного существа, превращенного Робеспьером в государственную религию. В русской революции ее легко подмял религиозно воспринятый массами марксизм.
Демаркация полей действия и бездействия культа разума – непростая задача. Его жрецы, ученые, меняли свои взгляды, и менялись сами. Поначалу истина размещалась в «Энциклопедии, или толковом словаре наук, искусств и ремёсел», сегодня в последнем выпуске Nature. Но, может быть, вера в непрерывные перемены и их благодетельное последействие качества и отличает религию разума.
Наилучшее по концентрации и сжатости мысли credo культа разума я нашел в предисловии Ю. Манина к «Математике, как Метафоре»: «Вся моя интеллектуальная жизнь была сформирована тем, что я условно стал называть Просвещенческим проектом. Его основная посылка состояла в вере, что человеческий разум имеет высшую ценность, а распространение науки и просвещения само по себе неизбежно приведет к тому, что лучшие, чем мы, люди, будут жить в лучшем, чем мы, обществе. Ничто из того, что я наблюдал вокруг себя в течение двух третей прошлого века и подходящего к концу десятилетия нового века, не оправдывало этой веры. И все же я верю в Просвещенческий проект».
Предельная интеллектуальная честность Юрия Ивановича Манина заставила его подчеркнуть: речь идет о вере. А вера не фактами порождается, и не фактами может быть разрушена.  Успехи религии разума в маоистском Китае и сталинском СССР никак не мешают Оливеру Стоуну сегодня воспевать Фиделя Кастро, замучившего на Кубе десятки тысяч противников режима, а моим студентам носить маечки с портретом изувера-романтика Че Гевары, столь любезного сердцу Дмитрия Быкова. Зверства религии разума – истина необходимая; раздавленные Иван, Абрам или Ли – совершенно случайны. Впрочем, в этом религия разума от других мировых религий ровно ничем не отличается.
Среднестатистический верующий в разум тоже ничем не отличается от других верующих. Это означает, что основания своей религии он никогда глубоко не продумывал, просто по непривычке к думанию, но готов стоять за нее насмерть (иначе бы русская революция не победила бы). Сегодня он готов идти на баррикады за «глобальное потепление» и громить Гамбург, ничего не понимая в сложнейших и интеллектуально не слишком прозрачных моделях климата. Но ведь католики, резавшие протестантов, не слишком разбирались в тонкостях зловредной теологии Лютера. Рядовой гугенот тоже не твердо знал, в чем ошибается Папа, но за шпагой на перевязи лез споро.
Однако, для того чтобы резать, богословом быть не нужно, и в Южной Германии тридцатилетнюю войну католиков с протестантами пережила лишь треть населения. В конце войны и вообще, было совсем непонятно, кто с кем воюет, коалиции воюющих держав были смешанные. И сегодня состав коалиций вызывает изумление; очень, например, трудно понять, отчего выпускники левых университетов, храмов религии разума так любят палестинских боевиков. Состав коалиций случаен, но неисчислимые бедствия, приносимые религиозными войнами, после которых «и поле некому косить, и мертвых некому носить» – определенно необходимы.
Сегодняшние профессор и студент, рядовые верующие в разум, никогда не подбирались к окраинам сферы своего сознания и не задавали себе предельных вопросов. Их попросту перемолола средняя школа и университет, жречески важно сообщившая набор дурно пригнанных знаний, именуемых последним словом науки. Из университета же (вопреки его названию) полностью выветрился дух универсального знания, может быть и потому, что ученых-универсалов не осталось. Поле научного знания сегодня необозримо.
А философия, призванная интегрировать знание и подтаскивать упирающееся сознание к последним вопросам, влачит жалчайшее существование. Мне, например, не удалось уговорить начальство ввести курс философии в программу обучения физиков и инженеров. В итоге, выпускник университета верует в предрассудки науки столь же слепо, сколь ранее суе-веровали недоросли, перемолотые церковными школами.
Выборы в США – эпизод, но важный эпизод религиозной войны. Религия разума, «разводя изумленно руками», потерпела поражение. Ей пришлось временно отступить и в России. Трамп и Путин не то чтобы недолюбливают передовую интеллигенцию, но знают, что на самом деле она любит деньги; а разум и свободу от всего передовые актеры и журналисты почитают оттого, что за них недурно платят, а если платить перестанут, так охотно полюбят что-нибудь другое. Вот Олег Табаков и Геннадий Хазанов, не размениваясь на мелочи, полюбили Путина.

* * *
Сегодня мало кто вспоминает о том, что самой популярной мерой, проведенной большевиками, было предельное упрощение процедур браков и разводов. В течение недели можно было пару раз жениться. Это нововведение нравилось даже недобитым буржуям. Идеи утонченной красавицы Александры Коллонтай возвещали приход сексуальной революции. Синтез большевизма с блядством казался случайным, но это не так. Всякая мировая религия должна сказать свое слово в сексуальной сфере, что-то разрешить, а что-то грустно и сурово запретить. Это истина необходимая. Как же было промолчать религии разума? И она сказала свое слово: разрешив поначалу решительно все. Большевики даже пытались совокупить обезьяну с человеком. Сегодняшняя борьба левых интеллектуалов за права лесбиянок лишь развитие теории стакана воды.
Полезно вспомнить о том, что идеи Александры Коллонтай потихоньку испарились, и дела ходоков рассматривались парткомами. Разумная и неразумная власти соображают, что нравами артистической богемы народ жить не может, и если рухнет семья, то она потянет за собой и частную собственность, и государство. А если рухнет государство, то чем же власть будет править? Получается нескладно.
Сегодняшняя борьба религии разума с мировыми религиями – едва ли не в первую очередь борьба за семью. Ни из теории относительности, ни из квантовой механики, ни из генетики – семью не выведешь. В этой борьбе бывали приливы и отливы. СПИД очень повредил разумному, левому делу, но тут на помощь пришел презерватив, столь талантливо напяливаемый на морковку на уроке сексуального просвещения Викторией Исаковой в замечательном фильме Кирилла Серебренникова «Ученик». В этом фильме быть может наиболее глубоко отрефлексирована война веры в разум с традиционными религиями. Режиссер в ужасе перед бесами жестокости и мракобесия, реанимированными новыми верующими, но понимает, что презервативом на морковке от Библии не отмахнешься. Серебреников оставляет зрителя в недоумении и растерянности, а это не худшие состояния человеческого духа.

* * *
Российская православная церковь закрепляет сегодня в сознании русских представление том, что Революция была религиозной войной. В этом она не ошибается. Пастве удобно представлять дело так, что силою зла в этой войне было мировое еврейство (так понятнее и надежнее, как же Кириллам не продаваться за сребреники). Это, разумеется, – ерунда. Религия разума равно враждебна христианству и иудаизму. Но среди жрецов религии разума было и остается немало евреев. Это истина, и истина необходимая. Евреи – необычайно религиозно одаренный народ. Религиозная одаренность состоит в способности пылко следовать внеличностной цели. Евреи, жрецы разума, и следовали ей без-заветно, от Ветхого Завета отказавшись и подчиняя жизнь иному Служению, как это делали Львы Давидовичи. Троцкий сложил головы всей своей семьи и свою бедовую головушку на плахе своих бредовых идей, а Ландау наставлял своих учеников не только в том, как решать задачки, но и в том, как спать с женами и любовницами, создав беспрецедентный, всепроникающий, теорфизический  закон.
Но и без Львов Давидовичей на Руси доставало жрецов новой веры. Не любивший деклараций и восклицаний Чехов, слегка себе изменяя, объявит: «моя святая святых – это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода от силы и лжи, в чем бы последние две не выражались». Антон Павлович очень поразился бы тому, что расстояние от его Святая Святых до Лубянки, где сила и ложь правили и правят безраздельно, и где искусно мучили и терзали человеческую душу и тело, не слишком велико. Достаточно было объявить, что «все дозволено» во имя новой веры. Сейчас, правда, на Лубянке, окончательно превратившейся в Святая Святых России, энергически крестятся, но на то ведь она и ползущая по Руси Реставрация.
* * *
Религия разума угодила в расставленную ею самою ловушку. Один из элементов credo этой религии – безоговорочная вера в спасительные свойства всенародного волеизъявления. А народ, не разумея собственного блага, тупо выбирает Путина, Трампа, Нетаниягу и Эрдогана.  Народный здравый смысл предпочитает внеразумную традицию презервативу на морковке, представляющему новый сладостный культурный стиль не менее явно, грубо и зримо нежели смартфон.
Религия разума обеспечила золотому миллиарду неслыханное процветание, оставив остальным комплекс неполноценности, зависть, злобу и ненависть к цивилизации. Каким бы космическим не был масштаб русской революции, она лишь эпизод мировой религиозной войны, которую ведет религия разума. Талантливый московский философ Валерий Подорога считает, что современная информационно-технологическая цивилизация уже победила, и никаких других жизнеспособных культур на Земле не осталось. Их вымирание в заповедниках-резервациях – вопрос времени. CNN и презерватив уже пролезли во все щели. Но этой победой цивилизация вырыла себе яму, обычную тоталитарную яму, и мы живем уже после конца света. Я, проживая в резервации, не то чтобы более оптимистичен, но не хочу смешить Б-га своими прогнозами.


​