Денис Соболев

АНАБАСИС

« 1 »

Памяти Константина Кикоина

Белесый парус на горизонте, почти не виден.

Море бьется и разбивается прибрежной пеной,

 

Голубые чайки скользят над водой неспешной,

А корабль расправляет снасти, сушит якоря.

 

Где же линия горизонта, за которой врата зенита?

Где же звезды полями, немеркнущие, как ноты?

 

Позади заката, позади столпов, бесконечно море,

Там луны и солнца звездопадом восходят звуки.

 

Не качайте ж якорем при прощанье, не спускайте

Парус. На ветру без тени еще будут бухты и будут

 

Скалы. Уходящий на запад корабль еще встретят

Циклопы с глазами, спрятанными в ладонях.

 

Вдоль лукавых лагун еще будут танцевать русалки

Со светящимися глазами в теплеющем счастье ночи.

 

И пройдут по обрывам тысячеглазые лотофарги.

Все, что не было, еще не забыто, но уже возможно.

 

Если и вправду, как они говорят, земля кругла,

То и дорога к закату за морем ведет к восходу.

Так не верьте боли, не прощаясь, раскройте парус,

Оглянитесь на океан у краев песка под ногами.

 

Оставшиеся на берегу прощально бросают камни.

Корабль тает. Легкими парусами, полными ветра,

 

Он уже в пути, по ту сторону заката.

 

« 2 »

Вой шакалов в воздухе, где один.

Где туман пуст и прозрачен, сер

И никого. Где слова не сказать,

Не услышать звука, обращенного.

 

Как холодно в мире без зимы,

Как холодно в земле страстей.

Как жарко без прикосновенья,

Как жарко в городе без любви

 

Между холодом и жарою тени.

Тень, как скорлупа, спрятана и

Полна, безжизненна, напряжена;

Одиночество, в ожидании, в не-

 

Сбывшемся. Заунывный шакалов

Вой и чашка кофе на краю стола

В душе без людей. Откроются

Пряные ворота памяти, дыхания

 

Слез. Вьется канат души, натянут,

Напряжен, до крови. Что же есть

Один? Боль, пустота, полнота,

Рвет. Подойди. Но не сказать. Это.

 

« 3 »

Пространство шума полно движением,

Приходят, уходят, одеты, блестят полы.

Здесь не восходит мысль, не восходит

Чувство. Пустыми шагами шумят поля.

Пылью и стружкой, железом, взглядом

Машины, потные, сквернословящие,

Тяжелые, и за прилавком, улыбающиеся

Хищно. Вечером стены, выпить, забыться.

 

Улицы без улиц, имена без имен, бетон

Без дома, без голоса шум. Бесчисленных

Экранов слова без памяти, без значения.

Где место для глаз в городе без земли?

 

Но здесь же взглядом прорастает мысль,

Здесь любовь возможна, хотя и забыта,

Здесь данное уже не дано непреложным.

Город ничто звенит надрезом на сердце.

 

« 4 »

Среди столпов, среди столбов, среди ветвей,

Там, где счастливые тени стоят волной,

Где руки протянуты, браслетов и ног длинней,

 

Ступни высоки и упруги, горят золотой наготой

Легки глаза, и сверкают всплески шагов.

Горечь еще не мертвит, а радость полна весной;

 

Шепотом плачут восходы; рядами оленьих рогов

На банданах, хоровод ведут на полянах;

Шагами густыми по стенам, уханьем пьяных сов.

 

О, магия легких шагов, пустых слов, в этих странах,

Недолгим влеченьем открытых, теплою

Близостью губ, бахромою ветров в весенних ладонях,

 

Нежным и полым желанием глаз. Наполнено силой,

Дрожанье потного тела бьется в руках.

Ночи в огнях, слова без мысли, сменяются пустотой.

 

Все ли в хороводе откинутых волос, пальцев, сосков

И бедер было жаждой и пустотой? Волною

Тщеславия, маской скуки, светлым голодом тела?

Было ли в ладони что-нибудь кроме пепла? Только ли

В памяти живет радость? Или в горсти смеха?

Теплые тела дышат на островах. Вспыхнувшая искра,

 

Горит ли еще, помнит ли себя среди пустошей памяти?

Мелькнувшая нежность не всегда посереет

Прахом. Остается ли смех тела на косогорах души?

 

А посветлевший воздух скользит за лодкой, между.

 

« 5 »

Тропа петляет, сумерки ветвятся,

Деревья в тумане, черные без снега.

Ты думаешь, что день; но, наверное,

Это ночь. Ночь голосов, рук и зубов.

 

Голоса, еще голоса. Они зовут, кричат,

Шумят, визжат, кажутся тебе знакомы.

К тебе ли они, ко мне? Или беснуются,

Безликие, в пустоту? Выкрикивают ее.

 

Тени скользят в тумане, ты не один,

Не один никто. Сколько их вокруг,

В исступлении бьющихся, сопящих:

«Ненавижу», «смерть». Здесь страшно.

 

А вот и тени любви, выпрыгивающие

Из-за сосен, вспыхивают на мгновенье.

Как полны они слов легкости, доверия,

Благородства и красоты. Приблизятся.

 

Ты берешь в ладони руку, теплеющую

Как снег. Накрой ее второй ладонью,

Поднеси к губам. В твоих руках кости

Трупа чужой души. Призраки смеются,

 

Раздваиваются, исчезают. Тени друзей,

Протягиваешь к ним руки, пытаешься

Обнять, задержать. Они не знают тебя.

Проходят в ночи, ночные огни без слез.

 

Когда душа их рвалась, они приходили

К тебе; твои карманы все еще полны

Их слез. Но они сыты, твое имя забыли.

Скользят в темноте, меньшие, чем тени.

 

Страшно или пусто – там где ничего?

Призраки в призрачном, спрятавшиеся

В тени и тумане душ. Как их разглядеть?

Тропа ветвится, как дерево над землей.

 

Пой же, труба, голосом разгони сумрак.

Пой о всех тех, кто не хочет убивать.

Пой же о вере и самообмане, потому

Что они прекрасны. Пой о тех, кто

 

Не призрак. Кто человек.

 

« 6 »

После огней, боли и ночи, остаешься один.

Горька ощупь серого; здесь дорога пуста,

 

Широка и неощутима, краем и навсегда.

Полет сквозь чужой воздух, вёрсты нигде.

 

Позади, где пенится чувство, свет и отчаянье,

Падает тень забытого счастья, будущего «нет».

 

Позади, где пляшут бесстыдные черные рыла,

Должен и совесть ноют надрезом на сердце.

 

Но не так по ту сторону скалистого ущелья,

Не так впереди дороги, где нельзя вернуться.

 

Одиночество коже, нагой, холодом на морозе;

Так оно лежит болванкой пустоты, где гаснет

И дальний свет. Прекрасно и пусто мерцание

Бессловесных звезд. Бьется вода о край лодки.

 

Тихий плеск за бортом, где уже нет слова ты.

Тихий плеск за вселенной, где я – лишь горечь.

 

« 7 »

Черно-белое

 

Белые глаза пространства не боятся тьмы,

Я не буду слушателем пустоты.

 

Встать, проснуться,

Забыть во сне.

Черные: калечат,

Белые: ко мне.

 

Грязная белая пена скользит, по волне,

Огни пропадают в темноте воды,

 

И я снова слышу, как цветет миндаль

И еще…

 

« 8 »

Белая, рассветная, уходящая к невидимым холмам и дальним озерам;

Здесь и дорога: прекрасно сотворенное. Вот оно рядом, наполнено

Дыханием: здесь и зовет. Так тело мира лежит перед глазами души.

 

Прекрасны снега севера; разве можно забыть их, тепло их воды.

Прекрасен жар Индий, его дожди; что сравнится с потоками пота,

Скатывающимися по телу. Прекрасны пустыни и прекрасны горы.

 

Но и страшны они. Ледяные поля без края, за их горизонтом лежит

Лишь смерть. Города людей, распухших от голода, отчаявшихся.

Джунгли людей, распухших от сытости и довольства; равнодушных.

 

Дорога, открытое! Дорога протягивает руки, но как собрать ее?

Мироздание изобильно и изобильно страданием. Говорят, оно создано

Чтобы хвалить Тебя, но не это ли значит наполнить сердце? Горам

Со склонами без берегов не коснуться неба, но неба коснется аорта.

Разбитое сердце ближе к синему, и в страдании Твои руки ближе.

Но почему Ты молчишь? Ты создал мир, чтобы говорить с тобой,

 

Но где Твой ответ? Ты протягиваешь дорогу удивления и страданий,

Но здесь ли на ней любовь? Выше лугов и гор, снега и пота, счастья и

Отчаянья, выше тела, прозрачное увидит белое, дорога вернется к началу.

 

Так славься же Ты, сотворивший каменных зайцев из породы слоновьих,

Сотворивший многоголовые тела, полные счастья и пота, сотворивший

Раскрытую книгу, перед глазами, от нее начинаются шаги удивления.

 

Сотворивший дорогу.

 

« 9 »

Как волны низкие стремятся к берегам,

Пологим и пустым, высоким и просторным;

Как аиста полет к огням и облакам

Кружится над землей далекой нитью черной;

 

Так памяти земли горит обетованье.

Горит и там, где прошлое тускнеет в полутьме,

Уже неуловимое в ладонях, но живущее в огне;

Шумит и среди темных льдов очарования

 

Страстей; настойчиво звенит в надежде и в золе,

В густой воде ручьев и на тугом ветру залива.

Но больше чем на льду, в пыли, песке, в долинах,

Душе, раскрывшейся и в милосердье, и в тоске,

 

Свеченье вечности откроется, пребудет на рассвете

И во тьме, в пыли сердец, склоненных в состраданье.

 

Где время светится, там отступает темный страх;

Где вьется долгий путь надежды, зацветают на горах

 

Кусты сирени, бугенвилии, любви и воскрешенья.

 

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива