Галина Получанкина

ЧАСЫ

Сергей не мог понять, почему он сегодня целый день так упорно смотрел на часы. Давно он за собой не замечал этого студенческого легкомыслия. С тех самых студенческих пор и не замечал. А тут утром просматривает почту – на часы. Проводит летучку с менеджментом – опять туда же. Едет на объект – и так раз рукой к глазам, а который час. Что? Почему? Обычный рабочий день. Ничего нового. Только вот голова страшно болит. С утра ещё было терпимо, сейчас уже трудно открыть глаза. И что? Зачем смотреть на часы? Чтобы понять, когда же эта боль прекратится? Смешно.

Головные боли тоже не были для него новостью. Беспокоили, но не часто. Это началось после сорока. Давление? Но Сергей не углублялся. Не ходил к врачам. Ничего не измерял. Не суетился. Проходило же. Искренне был уверен, что на всё воля божья. В карьере, да – мужику надо грызть всё вокруг себя и, по возможности, зубами – иначе ничего не получится. А здоровье? Гены – вот его главный камертон. Мать умерла в пятьдесят пять от инсульта. У него ещё куча времени. А там посмотрим.

Сергей позвонил Анне Петровне, чтобы принесла чаю с лимоном. Секретаршу выбирал нестандартно, главными достоинствами на этой должности cчитал мозги, быстроту реакции и знание иностранных языков. Выбирать было непросто. В основном приходилось наблюдать тех, кто не понимал разницы между секретарским делом и модельным бизнесом. Это в лучшем случае. В худшем – думали, что в его компании найдут всё и сразу.

Среди этих сисястых и губастых дур Сергей с трудом смог выцарапать и разглядеть незаметную фигуру Анны Петровны, внешне невнятную, но почему-то ему иногда казалось, что именно она  руководит вот уже десять лет его строительной компанией.

Анна Петровна принесла чай с лимоном. Спросила, как он себя чувствует. Сергей произнёс только одно слово: “голова”, – и для убедительности постучал по макушке пальцем. Анна Петровна тут же вызвала шофёра.

Сергей сидел в машине и держал руками голову. Боялся, что, если отпустит руки, она оторвётся от тела и улетит через окно. И тогда, если его посадят на коня, то в этом случае он вполне сойдёт за всадника без головы из его любимого в детстве романа Майн Рида. Сергей решил провести эксперимент над собой, отпустив голову в свободное плавание. Но она не оторвалась, только что-то внутри неё там гудело, скрипело, выло и давило на мозги.

Когда вошёл в подъезд, уже слабо понимал, где находится. Что-то консьержка сказала, но он не разобрал и не ответил. Ноги ещё сопротивлялись недомоганию и с трудом, но поднимались по лестнице. Он ещё успел подойти к первой попавшейся двери, открыть её, сделать пару шагов и рухнуть в темноту.

Когда очнулся, понял, что лежит в том же углу, в который упал. В чужом и незнакомом. Всё внутри дрожало от холода. Он хотел пошевелиться, чтобы согреться, но не смог. Что это? Смерть? Уже? Не думал, что так быстро. Непонятно – где. Непонятно – с кем. И главное, без стакана воды.

– Серёга, ты меня слышишь?

Это был женский, незнакомый голос. Кто это? Он умер, улетел наверх, и там с ним уже кто-то разговаривает? Здорово. А все ломают голову, что же там будет после. А оказывается, всё есть. Люди, ау. Жалко, что никто его не слышит. Вот так, наверное, и мёртвые. Они нам кричат, а мы их не слышим.

– Серёга, – продолжал женский голос шёпотом. – Мы с мужем сегодня идём в Большой театр. Как – в какой? В Большой, я ж тебе говорю. Ну, что делать, встретимся завтра на работе в обеденный перерыв. Мужу принесли билеты. Весь его отдел идёт. Ладно, Серёж, я ещё не одевалась (в этом месте она хихикнула). Целую, пока.

Голос незнакомой женщины вернул Сергея на землю. Он попытался крикнуть, чтобы она его услышала. Но ничего не получилось. Ни крика, ни движения. Ничего. Только ноги мёрзли, а в голове били барабаны.

Она ушла. И Сергей опять остался один. Нет, не один, а с ароматом её духов. И он точно знал, каких. Это были духи Шанель № 5. Эти духи он дарил единственной женщине. Двадцать лет назад. Потом были другие духи и другие женщины. А Шанель № 5 – только один раз. И только ей. Почему она? Пожал бы в этом месте плечами, но не может. Валяется где-то, и ни крикнуть, ни пошевелиться. Только аромат Шанели рядом. Но не её.

Когда он поцеловал её в первый раз, она улыбнулась. Его это даже оскорбило, и он спросил,  почему? Она не ответила. Дурак, не мог сообразить, что она целовалась по-настоящему в первый раз? И чтобы это скрыть – улыбалась? Ничего он тогда не понимал. Не понимал даже, что не любила она его. Не-а, не любила.

А он водил её в студенческую столовую. Один раз – в театр. А в ресторан как-то не пустили, потому что она была в спортивном костюме. Нет, Шанелька ничего не требовала. Только очень любила целоваться. Заберутся на последний этаж подъезда, где она жила, и целуются до утра. Или пока соседи не попросят. А на лекциях сидели, всегда взявшись за руки. Целый год – рука в руке. Или это молодость такая ненормальная, или они были сумасшедшими? Сейчас, лёжа в чьём-то углу и не имея возможности пошевелиться, постичь он эту мысль не мог. Голова мёрзла, а ног он уже не чувствовал совсем.

Вспомнил, как однажды деньги у него закончились. А стипендия была ещё за большими за горами. Встретился, как всегда, со своей Шанелькой, а утром просыпается, смотрит – в кошельке 5 рублей. Откуда? Он сразу всё понял. А она, глупая, не призналась. Только улыбалась, как тогда, когда он её в первый раз поцеловал. И ещё подумал – ну, уж если заботится – точно любит. Дурак, просто пожалела. Через полгода она пришла к нему и с той же, его любимой улыбкой сказала, что полюбила другого, что всё у них кончено. И так просто и легко сказала, что он ничего не мог сообразить. Ну, уходит – ну, вернётся. Ну, полюбила – ну, разлюбит. А она больше не пришла.

Люди, кто-нибудь, помогите! – кричало его сердце, но не голос. Голосу уже было всё равно, он умер, а сердце еще сопротивлялось и жило. И хотело тепла и света. А он не мог ни крикнуть, ни пошевелиться. Ну хоть кто-нибудь...

Через год была встреча выпускников. Он к тому времени уже был женат. Женился на первой, которая позвала. Шанелька тоже приехала. Нет, духи уже были другие. Но улыбка та же. Когда она посмотрела на него, он готов был в эту же секунду выпрыгнуть из своего обручального кольца, рубашки и трусов. Но она не позвала. Только печально смотрела на его кольцо. А потом сказала, что не замужем.

Его тело уже совсем перестало ему принадлежать, и он им больше не чувствовал ничего.  Неожиданно за стенкой зазвенел мобильный. Ответил мужчина. Хозяин дома? Муж жены, которая наставляет ему рога?

– Так, слушай меня внимательно, – каждое слово, которое он произносил, ударяло Сергею в голову, – не подписывай ничего. Приеду после театра, разберусь. Всё.

Чего он так орёт, руководитель хренов? Мужчина заговорил снова, но интонации в голосе поменялись.

– Маруся, сегодня не жди. Встретимся завтра. Ну, Марусечка, я тоже скучаю. Но сегодня никак. Культурная программа по работе. Тебя взять? Никак не могу. Сама должна понимать. Всё. Давай, до завтра.

Сергей  больше не пытался звать на помощь. Бесполезно. Жизнь уже вырывалась из его тела. Он собрал все свои последние силы, чтобы задержать сознание. И вспомнил, как года три назад попал в реанимацию. Он был в коме. Подскочил сахар, а он и не знал, что у него диабет.

Он точно помнил, что был в то время женат, но когда его перевели в палату, за руку его держала Шанелька. И не уходила. И в первый день, и на второй, и на третий. Сказала, что живёт в Америке. Муж профессор, и есть сын. Кольца не было. А он всё время смотрел на её правую руку. Он хотел там увидеть кольцо, которое ей подарил профессор, но его не было. Не было. Не было. Она приходила каждый день и ждала. Ждала. Ждала.

На его голове уже лежал огромный ледяной ком и давил на то, что еще там осталось от него. Кто-то барабанил в дверь. Кричали. Бегали. На миг ему показалось, что он слышит голос Анны Петровны. Духи № 5 приблизились и накрыли его с головой. А он уходил от них всё дальше. Всё быстрее. И уже ни у кого не было возможности его остановить.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива