Михаил Юдсон

УНЕСЕННАЯ

(Дина Рубина, «Бабий ветер» – Москва, изд. «Э», 2017 г.,

ISBN 978-5-699-96406-2)

Давно уже сказано почти про текущие нынешние тексты: ни холодно, ни горячо, и читатель исплевывает их из уст своих. А эта книга обжигает, будто на морозе, кружит застоявшуюся голову, затягивает нас в свой воздушный водоворот.

Дина Рубина прямо с обложки откровенна: «Эта повесть, в которой нет ни одного матерного слова, должна бы выйти под грифом и цифрами 18+, а лучше 40+… – ибо все в ней настолько обнажено и беззащитно, цинично и пронзительно интимно, что во многих сценах краска стыда заливает лицо и плещется в сердце – растерянное человеческое сердце, во все времена отважно и упрямо мечтающее только об одном: о любви…»

Мастерски-единая фраза Дины Рубиной, фраза-содержание – а из нее, расширяясь, наполняясь горячим воздухом, как шар аэростата, начинает вырастать текст.

Книжная героиня, от лица которой ведется повествование – бывшая парашютистка и водительница воздушных шаров, киевская еврейка-журналистка-красавица Галина. Пережив гибель мужа и потерю нерожденной дочери, она с помертвевшей душой скитается по Канаде, а потом оседает в Нью-Йорке, где и трудится косметологом. Пашет-мается, но ничего не забывается, не отпускает – ни прошлая жизнь, ни тошная сегодняшняя. И тогда Галина пишет письма, простые электронные – на всеобщую деревню, писателю Дине Рубиной…

Книга так и построена – письма-главы, вроде как переписка из двух углов, «треугольники» интернетные – лети с приветом! Причем тут главное, заветное слово-символ – лети. Потому что окружающий нашу десантницу мир, невзирая на трение, предпочитает ползать. Множество персонажей движется перед нами, сходит со страниц – порой странных, диковинных, бумерангом «с приветом», однако точно подмечено в аннотации: «Из этой гирлянды, по выражению героини, «калек» вырастает гротесковый, трагический, ничтожный и высокий образ современной любви».

Прожитые годы и выпавшую судьбу наблюдает читатель – конечно, не целиком, не одним куском, а дольками радости, ломтиками боли, выжимками женской доли. Своеобразная сказка странствий – из счастливого детства на советской Киевской Руси уносит героиню бабий ветер к чудищам заморским, в нью-йоркское царствие трансвеститов, Забугорье-Загробье…

Бабий ветер, объясняется в книге – «это сухой приятный ветерок на Камчатке; на нем бабы сушат белье… И шары запускать можно под этот благостный нежный ветер, ласковый, трудолюбивый, истинно – бабий…» Очевидно, и веет он, и полощет – и в гриву, и в хвост! Помните ведь у Булгакова про ведьму-Маргариту: «Половая щетка, щетиной вверх, танцуя, влетела в спальню». О, как он угадал!.. Именно этим, скажем так, предметом и приходится Галине заниматься в своем косметологическом салоне – удалять щетину, сотворять бразильское бикини («ни волоска, ни колоска, ни спереди, ни сзади»), на худой конец, французское («оставляем две тонкие вертикальные полоски»), и прочее тому подобное табуированное…

В общем, имеется еще одна, теневая героиня данного издания – «чеканно-звонкое слово, знакомое каждому пятикласснику», да и сложенное из пяти букв. Не будем эффемиздить, а воспомним классиков: Пушкин называл ея «теплая домашняя шапка», а Набоков сие – «живые ножны». Встречается исключительно у женщин и оказывается, братцы, обрабатывается ваксом (клейкой массой, похожей на желтую смолу) – а что, поэтично, художественно даже! Почему-то сразу лезут в голову полотна разные с Евой в райском саду – больно гладкая она какая-то в своем фиговом листке – отваксаная, змеиное бикини?!.

Пресловутый салон, в котором вкалывает героиня – этакое Чистилище, где заплывшее салом, вспотелое, оволосатевшее человечество приводится в божеский вид. Увы, для самой Галины этот тамбур уже никуда не ведет, тут не временный переходник, а наверняка – тупик. Сброшенная с небес на землю, с высот в низоту – падшая ангелица! – тяжкий путь от парашюта к параше, пусть и «мейкапно» разукрашенной.

Возвышенное прошлое постоянно врывается в загаженное настоящее, порывы бабьего ветра тревожат и раскачивают душу – и она мыкается по мукам. Как хочется вернуть «медленный полет в ледяном воздушном океане, торжественно прекрасный полет озаренного шара», в обнимку с любимым мужем Саньком, Сан-Петровичем – и что-то слышится родное, почти родственное Святому Петру, ключарю небесных врат…

Понятна и ущербность эмигрантских кущ, припевом звучит из уст героини: «Тот еще рай!» Путешествие на ночи края, на круги своя… Не всуе помянут Вергилий: «А я готова подрядиться доморощенным Вергилием, дабы таскать по всем кругам здешнего рая» – по всем кругам, добавим, рвам и Злым Щелям. «Столько лобков, сколько видела я за последние лет пять, не видал ни один матерый порнофотограф, ни записной сексуальный маньяк, ни гинеколог, ни уролог, ни мойщик трупов в городском морге». Сильно сказано, горячо, на лобок не накинешь платок – монолог Галины!..

Может быть, даже найдутся простодушные читатели (читатель-самка, как определял Кортасар), кои решат, что это действительно «письма издалека», что героиня лично их страницами строчит, а автору ни заботы, ни труда, знай возвышайся и тки витки, свитки судеб – все-тки с ветки свет видней! Собирай плоды письменности в кучку да облекай в обложку…

Но понятно и естественно, текст автором выстрадан и выстроен – отточенно написан, сюжетно отлажен, плюс символами напичкан. А что трудовых заусенцев не наблюдается, тяжкого дыханья – так это Дина Рубина, отпущен ей талант предивной прозы, как утверждал поэт.

У Рубиной слагается не сладко-драматическая история падшей женщины (завернуться мармеладово в драдедамовый платок и все заверте!..) – отнюдь, у ее героини Галины ровно наоборот: это окружающий мир пал, одурел, обезумел – развалились устои, раскололись заповеди, того и гляди грянет гневный гром, и хлынет серный дождь из божьих ушей, смывая весь этот миражный маникюр. Салон и Гоморра! Уж так сложилось – пазлание добра и зла…

При этом книга, по сути, очень добрая – да, мир грязен, забит людьми и полон микроорганизмами (только в вышине их нет – вымерзают, заразы, в небесном озоне), но и прекрасен: «виден склон, по которому осенью сбегает веселая – рыжая, багряная, темно-зеленая – накипь листвы и хвои, а за нею холодной сталью поблескивает океан».

Я склонен полагать, что для многих из нас, по аналогии с Галиной, небо слиплось с землей, небоземь-горизонт (гори, зонт!) давно не радужен, а хмуро-дождлив – ну так повесть Рубиной, как благая весть, дарит надежду. Если уж «женщины, перешагнувшие рубеж сексуальной активности – они не сдаются!», то и остальным варягам вполне нопасаран светит. Не буду отбивать мацу у спецов по вере, но мы же приходим Сюда на ограниченное время – и надо ежедневно, ежечасно этому радоваться, жить «в отсеке дня сегодняшнего».

То-то с таким аппетитом, урча, читал я про «холодное – закусон номер один; несравненный оргиастический акт любви и счастья». Золотистый прозрачный бульон, бело-желтое яйцо и оранжевая морковь – «застывшая живопись», импрессионизм крепчал, ни дня без студня! А селедка под шубой («грандиозная фреска»), а примкнувший форшмак, а Паштет Печеночный с большой буквы, и как апофеоз – фаршированная и заливная рыба: «Цвет прозрачного рубина, который приобретает заливное, этот изысканный свет далеких снов забытого Востока – он-то и создает настоящий праздник».

Тут, в этом онтологическом пейзаже Рубина будто расписалась на уголке холста, а дальше снова передала кисть героине: «Готовила, готовлю и буду готовить даже в раю (или в аду, это уж куда отнесет меня на небесном парашюте)».

Здесь даже я, вечное книжное вьючное животное, покорно бредущее по тексту за авторской морковкой – вдруг ощутил радость жизни, восторг воздуха, задрал голову к облакам – да, однова живем, но не корнеплодом единым! Меню обширное – выбирай на вкус…

Возникает при чтении наболевший вопрос к разумнице-искуснице Галине: «Почему, собственно, не вернулась домой, зачем приговорила себя к вечной отсидке на чужбине?» А не понимает она уже, по ее словам, где дом, где чужбина, где свои, а где чужие: «Пошел полоскать меня «бабий ветер» по сусекам и углам…» Женское, сущностное – полоскать, поласкать, сидеть и ждать у океана погоды, как Леда лебедя, принца на коне блед…

Поменять судьбу, поиграв в города: Нью-Йорк, а теперь на «к», Киев? Но в сегодняшнюю реальность-вышиванку героине попадать-рядиться явно не хочется, зато былинный город из детства памятен и хорош: во-первых, чуден Днепр, да и Клуб Молкомбината номер два неплох, и родимая коммуналка прекрасна как сон – кухонные свары, летающие тарелки и сковородки, добрые люди и соседские жлобы – кипенье жизни, накрученные бигуди! Зачарованный чертог!..

Этот детально созданный, терпеливо выращенный, цветущий и стонущий (за едой и вообще), дивный и безумный авторский мир тянет полюбить, прикипеть душой. Неспроста все же на обложке торчит, нахохлясь, гриф «18+» – по Каббале и окрест, 18 – сакральное число, гематрия слова «жизнь» (как Тевье-молочник считал рубли: «два раза по восемнадцать и еще один»). Жизнь плюс! Другая, еще одна, дарованная даром автора…

Также на обложке – замечательная картина Бориса Карафелова: спящая красавица, полуобнаженная женщина в блаженном покое – пусть он ей только снится, и то благо… Известно, что бабий век короток, ну и «Бабий ветер» недлинен, три сотни страниц – летят-читаются на одном дыхании, равно и мужской половиной, и лучшею, как говорится, и махом и махою… Кстати, мата в тексте действительно нет, но эроса достаточно – поистине, из какого сора ноги растут…

Книга привычно для Рубиной гармонична и иронична, удачен и замысел свести вместе высокое и низкое, повенчать благородное и чумазое – словно внутри повести впридачу (для понимающих) великосветско-фрейдистский роман «Монгольфьер и Клоака».

Дочитал я про унесенную «бабьим ветром» Галину – и вздохнул с ней в унисон. Да, немало их, валь-галей, валькирий кириллицыных поулетело!.. Вот сижу в своем тель-авивском чулане, за окошком по улочке Рава Рва пыльные пальмы финиками шелестят – Господи, где я, куда занесло – эх, все мы унесенные! Тут – ветром палимые, там – водка паленая… Сколько ж русских людей разных национальностей разбросало по свету, кинуло на другие берега – окнами на океан или пустыню…

Слыхал я не раз от доброхотов разных, мол, нет больше никакой эмиграции, не ной ковчежно, интернет все спишет, всех сблизит – да, по-моему, бред полный! Ежели с мясом отрываешься от земли, а дальше уже понесло по кочкам, как перекати-поле – попробуй зацепись, врасти, укоренись… Сбрось балласт былого… Легко, глядь, сказать! Жаль ведь не березняка китчевого, а языка притчевого… Сказка о колобке и рыбке, баллада про горчичное зерно… «Ты напиши эту повесть, и пусть она будет ниже пояса и выше облаков – повесть о потерянных людях, которым нет места на земле». Так прочитайте эту книгу и пожалейте их, не пожалеете.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива