Инна Иохвидович

Об Але и Мае

«…человеческое тело…наиболее чувственный, и при этом единственный источник радости, боли и истины…любое  прикосновение оставляет на нём след», – утверждала, польский скульптор Алина Шапошникова, но читавшая эти строки Мая то соглашалась с ней, то категорически отрицала …

Но после приезда  с выставки скульптора она задумалась.  Не только  её работы поражали и потрясали, но то, что пришлось ей узнать о самой «Алине, Але» (так теперь она называла её  про себя), заставили  задуматься.

Сидя в глубоком кресле, прикрыв веки, Мая думала  об удивительной схожести и одновременно несхожести их судеб.

Алина была на двадцать лет старше неё, но родилась в году, что тоже заканчивался на цифру шесть! Так же, как и Мая, родилась Алина в еврейской семье. У обеих матери работали врачами.  Но в двенадцать Аля, незадолго до того пережив смерть отца, оказалась сначала в сменявших друг друга гетто разных городов, а уже потом в лагерях смерти – в Аушвице/Освенциме и в Берген-Бельзене. И, если бы у матери была иная профессия, а не была б она хорошим врачом, то не выйти было бы  им обеим  на белый свет. По всей видимости, мама Али была практикующим терапевтом. Но, если бы Мая с со своей матерью, врачом-рентгенологом очутились бы  в  концентрационном лагере, то вряд ли им удалось бы спастись!

 Девятнадцатилетней девушкой вышла Алина Шапошникова из ада концлагерей…

Думая о собственной судьбе, Мая благодарила  Провидение за то,  что ей пришлось родиться через год после войны. И уже  одно только это,  будучи  в преклонных летах, Мая считала огромнейшей жизненной удачей.

Она вспоминала, как в отрочестве и в ранней юности, она, как и Алина, отдала дань увлечению  идеями построения коммунизма, веруя даже в такие частности, как в бесплатный общественный транспорт к 1980 году.  Она, так же, как и Аля, разочаровалась в этом.

Но, если Алина уродилась красавицей, на облике её даже концлагерь не оставил своих следов,  то, живя в мирное время, в благополучной семье, Мая с удивлением  наблюдала за происходив-

шими с нею в отрочестве метаморфозами. За превращением себя, хорошенькой, с правильными чертами лица, гармонично сложенной девочки в незнамо что?! В  ставшую малого роста, толстоватую девушку-подростка с большим еврейским даже не носом, а шнобелем! Он-то первым и  бросался в глаза при взгляде на её лицо. Не спасали даже  печальные карие глаза, опушённые длинными ресницами…

Но, если в своём творчестве Алина Шапошникова была сосредоточена, как писали о ней искусствоведы, на проблемах интимности, то Мая, начиная со своих нелепых первых ,написанных ею опусах, на поисках несуществующего чувства  – любви?!

Роднило их то, что обеих интересовало их собственное тело, обе были, по-разному, но нарциссами в женском роде.

Но, если у Али это было от избытка женственности, то  Мая страдала от недостатка эстрогенов – женских половых гормонов.

Она с ума сходила из-за собственной волосатости. Волосы были всюду, на руках, на ногах, на лице, усами и бакенбардами, в ложбинке, между двумя, вытянутой формы грудями, как в народе их  называли: «уши спаниеля».

Иногда, когда она оставалась в квартире одна, то раздевшись, смотрела на себя в полный рост, на своё отражение в  большом зеркале и не сдерживала катящихся по щекам слёз…

«Какой уж тут интим!» – сморкалась совсем юная девушка  в носовой платок.

Чтоб как-то справиться с этим своим, как она называла, уродством,  годами она посещала кабинеты эпиляции, с их  процедурами, дорогими, болезненными и мало что изменявшими в её внешности …

А в это время Алина Шапошникова переехал на жительство  в Париж.

Для отливки своих скульптур ей не требовалась натурщица. Она отливала себя, была  для себя Natura Vita.

Но с начала семидесятых у скульптора Шапошниковой пошёл цикл «Новообразования». Окровавленные бинты, «слеза» в виде женской груди – тяжёлый ассамбляж, таким образом она словно бы  оповещала мир о  болезни своей, смертельной…

В последних работах Аля уже не отливает себя, своё истерзанное болезнью и пытками лечения тело.  Теперь она отливает тело  белокурого ангела – своего сына.

Потому что запоминание тела, сохранение не сохраняемого – это и есть её скульптура.

Всё её творчество теперь – это уже не столько эротический, сколько эротико-танатологический трактат.

Танатос, как и всегда, одерживает победу над Эросом… Алина Шапошникова умирает 2 марта 1973 года… Таков конец всякой жизни, даже не столь трагичной, как у Алины. В анамнезе её болезни не одна маммакарцинома, а  и гетто, и Аушвиц/Освенцим, и Берген-Бельзен…

Мая  в 1973 году пишет свои опыты, это один  из первых годов её занятия литературой. Именно от невозможности полноценной женской жизни она обратилась к писательству, как к спасению. Да и бессмысленность существования подступала вплотную…

Потом  Мая родила дочь от дружка, красивого, моложе неё лет на семь парня.

Дочь и писание стали основой и смыслом её жизни.

Но и  её настигла общая, их с Алиной болезнь – маммакарцинома. Мая, ошарашенная этой новостью, поначалу ничего не может понять. Ведь эта разновидность рака ,как считается , бывает у красивых женщин, у очаровательно женственных. Обычно у воплощения женственности?!

«За что?! – кричало всё внутри неё, – мне-то за что?!»

И вновь, после операций и облучения, Мая  благодарила Бога за то, что родилась тогда, когда  научились хоть как-то справляться с роковой болезнью. Ведь её девочка-дочь, ставшая девушкой,  ещё нуждалась в матери, ещё была совсем-совсем молоденькой. И Мая просто не имела права на смерть! А кроме всего,  до своих  читателей, пусть и в интернете, она обязана была донести своё знание: «Что рака бояться нечего, как ни страшен был он, и что даже есть «жизнь после него», пусть и не совсем комфортная. Она написала  мини-повесть «Скорбный лист или история моей болезни: введение в танатологию». Все её новеллы были теперь о человеке болеющем, о человеке смертном… Она писала о раковых больных и диабетиках, о тех, кто жаждал любви да потерпел крушение, о курении, как о секундном спасении, первой затяжке, и о курении, как  о причине многих болезней… Обо всём этом пугающем, что сопровождает человека в его жизни. А  путь жизни  и ведёт прямиком к Ней!

Она поняла  правоту Алины, писавшей: «Неуловимое, ничтожное мгновение – вот единственный символ нашего  земного бытия»…

Времени на дальнейшие размышления  об эротико-танатологическом трактате великой Алины Шапошниковой  не осталось. Потому что закипел чайник, и пришлось заливать кипятком воздушные овсяные хлопья. Мая была обязана их съесть перед вечерним приёмом лекарств и инъекций…    

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива