Таня  Гринфельд

Превращение

Был ясный летний день, листья на росших в саду кустах были такими ярко зелеными, будто их облили краской.

От обилия зелени, а может, от того, что солнце в этом году светило как-то по-особенному, в саду появилось множество гусениц, которые облепили самые сочные листья и пожирали их с невероятной яростью, оставляя лишь тоненькую прозрачную кожицу.

Гусеницы двигались быстро, переползали с листа на лист, жадно двигая челюстями и стараясь насытиться, что, по всей видимости, было просто невозможно.

Одна из гусениц отставала в этом занятии, целиком поглотившем ее сородичей, и со стороны казалась какой-то сонной. А  может, голод не гнал ее с такой силой? Впрочем, на нее никто и не обращал внимания.

Вдруг солнечный луч, переместившись с соседнего листа, упал на то место, где, задумавшись, сидела наша гусеница. Конечно, солнце освещало их и раньше, но ни одна из гусениц не замедлила своего движения настолько, чтобы заметить это.

Но наша гусеница просто замерла от неожиданности и недоумения. Что бы это могло быть? Прикосновение луча было теплым. «Это солнце», – услышала она голос, прозвучавщий внутри нее.

Солнце? Но что это? Она чувствовала его любовь и сама испытывала к нему нечто похожее. «Солнце, солнце», – щебетали вокруг птицы, но гусеница не смогла их хорошо расслышать, так как от рождения была глуховата, так же, как не могла и видеть солнца – она была слепа. И все же ей казалось, что она его видит, во всяком случае, она ясно чувствовала его тепло. Открыв для себя, что есть нечто такое, о чем она никогда не помышляла в своей маленькой жизни ранее, весь смысл которой заключался в том, чтобы покрепче и плотнее прижаться к листу, как можно быстрее при этом двигая челюстями, она потеряла чувство страха. Гусеница приподняла туловище над листом, насколько можно, и крикнула вслед своим подругам: «Остановитесь! Знаете, что…» Но никто даже не обернулся.

Все произошедшее настолько потрясло ее, что она расплакалась. Жить, как раньше, она уже не могла. Ведь теперь она знала, что за пределами ее мира лежит какой-то неизвестный мир, какая-то другая жизнь, и над всем этим есть оно, Солнце, или то, что называется им.

Гусеница растерялась, не зная, что ей делать дальше. Догонять остальных уже не имело никакого смысла, да и сама жизнь, казалось, только теперь приобрела настоящий смысл. Она проползла еще немного и остановилась, прислушиваясь к себе. Она ощущала, что что-то изменилось в ней. Но что? Мысль о движении вперед не принесла радости, есть не хотелось, и вообще все тело налилось тяжестью, казалось, что она вот-вот потеряет сознание.

«Что со мной происходит? – испуганно подумала гусеница. – Неужели я умру, так и не узнав, что такое Солнце? Но я не могу умереть вот так, теперь, когда я ЗНАЮ!»

Разволновавшись, она потеряла равновесие и скатилась с листа в траву. В каком-то бреду она еще немного судорожно дергалась туда и сюда, пока наконец тельце ее не замерло окончательно, вытянувшись в оцепенении.

Очнулась она спустя некоторое время в очень странном месте. Глухая стена окружала ее со всех сторон, как если бы она сидела в узкой трубке тростника.

«Где я?» – подумала она и тут же вспомнила все, произошедшее с ней. Внутри было тихо, и вначале ни звука не доносилось до ее слуха, как она ни пыталась что-то услышать. Ко всему прочему, было очень тесно, и она не могла даже шевельнуться. Но самое ужасное было то, что у нее пропал голос, и она не могла бы дать знать о себе, даже если бы захотела. Ей было страшно и очень одиноко. Чтобы отвлечься, она стала вспоминать свою короткую жизнь – какой самонадеянной и глупой она была прежде вплоть до того момента, когда на нее упал луч солнца. Думая об этом даже сейчас, будучи совсем беззащитной и считавшей себя похороненной заживо, она вновь ощутила тот же прилив радости, что испытала тогда, и это настолько согрело ее, что она старалась теперь как можно чаще возвращаться к этой мысли, так как это очень поддерживало ее в новом для нее положении полной отчужденности от внешнего мира. Иногда ей казалось, что время остановилось. Если бы только не одно обстоятельство…

Все то время, что она находилась под непроницаемым панцирем, с ней что-то происходило. Она вряд ли могла сказать определенно, что именно это было, но не проходило дня, чтобы внутри нее или с нею не происходили какие-то перемены. Иногда это было настолько неприятно, что гусеница предпочитала спать и не думать о происходившем с нею, тем более, что она понимала, что от нее сейчас ничего не зависит. По мере того, как сознание ее прояснялось, а слух обострялся от того, что ей приходилось постоянно вслушиваться в тишину, она стала слышать движения за стенами и голос, похоже, рассуждавший именно о ней.

«Что это за страшилище лежит тут?» – услышала она, и сердце ее сжалось от боли.

В дальнейшем ей пришлось не раз слышать подобные голоса. К тому же, время от времени налетавшие откуда ни возьмись птицы пытались склевать ее. В такие минуты она была рада, что у нее есть надежное укрытие, а появлявшиеся поначалу любопытные голоса, как правило, в досаде говорили:

«Ничего особенного, это всего лишь бесполезная ошибка природы».

«Должно быть, я действительно очень безобразна», – думала гусеница, но это почему-то уже не огорчало ее так сильно.

Об очень многом передумала она за это время.

Но интересная вещь: хотя одиночество ее затянулось, оно уже не тяготило с прежней силой, в нем не было отчаяния первых дней. Не то чтобы она привыкла, но ей даже нравилось быть наедине со своими мыслями, когда ничто не мешало этим раздумьям.

Как-то раз она проснулась в какой-то тревоге, предчувствие не отпускало ее, ей казалось, что именно сегодня, сейчас должно произойти нечто важное. Она напряглась, пытаясь раздвинуть стены своей темницы, хотя раньше это ни к чему не вело, но некий зов звал ее поступить именно таким образом.

И тут случилось неожиданное. Послышался треск, это отскочил кусочек сухой корочки, и в щелку проник луч света. Ей показалось, что она ослепла вторично, но это было именно так, и Солнце, настоящее Солнце на этот раз ослепило глаза.

«Солнце! Я вижу Солнце!» – воскликнула она, удивясь собственному голосу, таким непривычным было его звучание.

Это была правда, она видела Солнце, потому что теперь у нее были глаза, и она потянулась к свету, торопясь освободиться, хотя от долгой неподвижности это получалось несколько неуклюже.

Освободившись от остатков сухой кожуры и с удивлением оглянувшись на то, что удерживало ее так долго взаперти, она замерла на ветке, чуть дрожа от неожиданности и новых ощущений. Свобода пьянила ее.

Она не узнавала себя. Теперь у нее были невероятно длинные ножки, цепко обхватившие стебелек, изящное маленькое тельце с тонкой талией и нежным пушком, а за спиной трепетали еще не расправленные чуть влажные крылья. Это было настоящее чудо.

«Неужели это я? Не может быть, наверное я сплю», – билось в ее сознании. Могла ли она когда-либо раньше, находясь в теле зеленой толстой гусеницы, предположить, что все это произойдет именно с нею? Все это пронеслось у нее в голове, пока ее крылья просыхали в ласковых лучах солнца, а сама она, кивая усиками, с удивлением оглядывала мир вокруг блестящими глазами, в которых отражалась залитая солнцем лужайка со множеством росших на ней цветов и большой дом, а еще дальше за домом верхушки деревьев, и над всем этим – бесконечное голубое небо. Из дома выбежали дети – мальчик и девочка. Дети, смеясь, бежали к ней, стараясь опередить друг друга, – каждый считал, что именно он увидел ее первым.

Сейчас она точно знала, что это необыкновенное существо и есть она сама, и несказанное счастье переполняло ее душу.

Тогда она распахнула свои великолепные крылья, отливавшие всеми цветами радуги, взмахнула ими несколько раз, будто пробовала их силу и размах, и внезапно, оторвавшись от куста, взлетела навстречу взошедшему солнцу. И почти одновременно в воздух поднялись тысячи и тысячи, целые рои таких же, как она, грациозных созданий. Внизу, перекликаясь сотнями голосов, шумел своей жизнью лес.

А бабочки кружились и кружились в солнечном луче, поднимаясь все выше и выше, пока совсем не скрылись из вида.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива