Анна Файн

Остров мифического пива

травелог

Из серии “Пивные рассказы”

1. Эстер

В груди у Эстер клокочет неуемная энергия. Она всегда бежит. Если не бежит, то разговаривает. Дробно и часто,  взахлеб и неудержимо. Если не разговаривает, то молится – с молитвенником и без, вслух, полушепотом  и про себя.

Иногда Эстер одновременно бежит, разговаривает и молится. Это случается, если на ее пути попадается еврей, которому нужна помощь. Впрочем, с точки зрения Эстер, скорая помощь нужна всем евреям. Увидев потерянного собрата, она сначала бежит, на ходу молясь о его здоровье, а потом говорит, говорит, говорит... Очень быстро разговор принимает дружеский характер, как будто Эстер и встречно-поперечный еврей знакомы тысячу лет.

– Так вы – госпожа Векслер из Нетании? А госпожу Векслер из Ашкелона вы знаете? Как, у вас нет родственников? Все погибли? Может быть, та госпожа Векслер – ваша родственница? Хотите, я вас познакомлю? Она была у нас, высчитывала код судьбы по недельному разделу Торы. Да, мой муж – цфатский каббалист. Мы определяем коды судьбы. Нет, это не наша выдумка. Это традиция от рабби Моше бен Нахмана.(1) Он писал, что судьба человека связана с недельным разделом, который читали, когда он родился. Хотите, я дам вам визитную карточку мужа? Приезжайте, мы и ваш код судьбы высчитаем. А я вожу экскурсии по Цфату, а еще сдаю комнаты..

Не подумайте, будто Эстер какая-нибудь махерша, корыстолюбивая и жадная. Во-первых, именно женщины у нас кормят семью, и Эстер – не исключение. Во-вторых, таки да евреям нужна помощь. В-третьих, Эстер не поехала бы на Родос, если бы  не  деловая необходимость.  Ведь еврею нельзя покидать священную родину его предков без особой  причины.

Если вокруг нет евреев,  Эстер помогает гоям. Им еще  хуже, бедняжкам –  у них нет Торы.  И вообще, они все скоро станут иудеями. Так всегда случается в рассказах Эстер. Пишет она и повести, и романы. И  во всех ее произведениях гои дружно принимают иудаизм. Иногда рассказы Эстер печатают в том же тель-авивском журнале, где и  я публикую мои  опусы. Так что мы встречаемся под одной обложкой, как свет и сосуд, как ха и тха,  как инь и янь.  

Однажды Эстер бежала-бежала, а  на ее пути вдруг стою я. И мне, конечно же, нужна помощь. Я очень устала, ведь кругом такая жара, и хочется за границу. Но съездить туда можно только по дешевке, и только в тур, обеспечивающий  кошерное питание. 

– Так давай поедем на Родос с группой Йоси Дрейдла! – говорит Эстер. – Три молитвы в день, кошерное питание два раза в сутки, обед в виде сэндвичей, экскурсии,  хорошая гостиница. Поехали!

И мы поехали.

2. Полет

Рядом со мной в самолете оказалась милейшая семейная  пара – бухарские евреи.  Муж, смуглый человек с яркой золотой улыбкой, спросил:

– Вы случаем не из Маргилана?

– Нет.

– Ну, тогда из Ташкента?

– Нет. Это у вас растет знаменитая маргиланская редька?

– Ага, у нас.

– Мой муж по ней страдает. Он без нее не может варить плов.

– Так мы вам пришлем целый ящик! – он тоже был из тех, кто всегда  бежит на помощь.

 Как только мы заняли свои места, бухарец вскочил и побежал смотреть, кто у нас пилот (и не нужна ли ему помощь). 

– Религиозный еврей с бородой, в черной кипе, в цицит, – сообщил он.

“Все, смерть моя пришла, –  ужаснулась я про себя, – непременно свалимся в Средиземное море”.

Профессионализм не входит в систему ценностей ультраортодокса.  Когда у него  спрашивают, чем он занимается, человек в черной кипе обычно отвечает:  “Учу трактат “Ущербы”.  “Ну, а работаешь-то ты где?” “Аааа, заработок… Немного помогаю  тестю продавать недвижимость”.  

Он учил Тору с трех лет, Талмуд – с девяти.  И более не учил ничего и никогда. (Всевышний позаботится о преданном Ему человеке). Будьте уверены: если он взялся торговать  недвижимостью, то ничегошеньки не знает  ни о градостроительстве, ни о проверке качества жилья.  Все это он освоит, с Божьей помощью,  на ходу, дайте только срок. В этом пейсатый бизнесмен похож на пионеров-халуцим, которые превратили Израиль из сухой пустыни в цветущий сад. Они были городскими жителями без опыта сельского труда. Но у них, как ни странно,  получилось.

Мы взлетели,  пронеслись над Средиземным морем. Прошло чуть больше часа. Самолет вступил в плавный вираж.

– Как красиво на посадку заходит! – восхитился маргиланец.

Мы мягко приземлились в крошечном аэропорту Родоса  у самого синего  моря. Как в этом тесном сарае не происходит давки и прочего бардака,  мне непонятно до сих пор. На Родос ежегодно прибывает около миллиона двухсот тысяч туристов, а местных  жителей – сто тысяч. Но все сработало. Нас быстро впустили внутрь, и мы получили наши чемоданы. В автобусе  уже  ждал молодой бизнесмен Йоси Дрейдл, выпускник одной из ешив ХАБАДа.  Он никогда раньше не работал ни турагентом, ни гидом, ни сопроводителем группы за границу.  В этом путешествии Йоси решил совместить  в себе одном три эти разные функции.  Мы были его первой группой и приняли удар на себя.  В итоге я прозвала его “Йоси-гусь-за-все-берусь”.

3. Морская кошка

– Смотри, – закричала Эстер, – олеандры, кипарисы, лавры!

В окне автобуса проносились турецкого вида дома с балконами-галереями вокруг всего этажа, палисадники, парки и цветники. Но и там, где рука человека не облагородила природу,  все аккуратно цвело и эстетично зеленело. Без всякого компьютера и капельного полива.  Само.  Как это у них получается?

На Родосе я поняла, что Греция – это Средиземноморье, а вот Израиль – все-таки Ближний Восток. У нас суше из-за соседства пустыни, а в прибрежной низменности, наоборот,  слишком влажно, но это никак не помогает растениям. Поэтому у нас  капельное орошение и другие технологии. А еще у нас шумно, крикливо и местами грязновато. А Греция – Европа. По утрам жители выходят из домов мыть и без того чистый город. Один поливает из шланга сверкающую  машину, другой моет промытую кафешку и заодно – тротуар перед ней.  Лязгающие мусоровозы не ездят по городу  в пять утра, мрачные абиссинцы не ходят с ведрами, метлами и совками. Просто никто не бросает бумажки мимо урн.

Правда, по вечерам родосцы ведут себя точно как израильтяне. Пять-шесть мужиков собираются в районной забегаловке перед экраном телевизора, смотрят футбол,   грызут горячий попкорн,  сопровождая каждый гол то восхищенными, то возмущенными криками. Отличие одно: кричат они по-гречески. Нет, есть и второе: по сравнению с горластыми израильтянами орут они довольно тихо.  

Непонятно только, как трудолюбивые и организованные греки живут в стране, снедаемой вечными экономическими трудностями,  а их  правительство  то и дело клянчит деньги у Евросоюза. А шумные, наглые и плохо организованные  мы, наоборот, обитаем в экономически стабильном Израиле, где курс шекеля к доллару и евро уже давно стоит,  как хвост  –  пистолетом. 

Оказалось, что Йоси Дрейдл не знает, что комнаты  на двоих бывают  double (одна большая кровать), и twin – две кровати. Мы с Эстер получили одну кровать на двоих и должны были оказаться не только под одной  журнальной обложкой, но и под одним одеялом.  Однако  я, в отличие от Дрейдла, не страдаю административной бледной немочью. Порывшись в шкафу, я нашла и второе одеяло. 

– Как, вам не годится  одна кровать? – спросил Йоси. – Разве Эстер – не твоя дочь?

Эстер младше меня на пять лет. Родить ребенка в пятилетнем возрасте не может даже ультра-ортодоксальная еврейка, хотя, наверное, очень хочет.

– Я что, выгляжу такой старой? – спросила я.

– Нет, это она выглядит молодо, – не растерялся Дрейдл, но было уже поздно. Я затаила злобу. Из всех многочисленных ошибок Йоси-гуся эта была самой ужасной.

В рейсе на Родос не кормят – уж больно он короткий. Мы не ели с самого утра. Ужин ожидался в восемь вечера. Йоси решил вместо обеда  напоить нас кофе с пирогом. Кофе с пирогом он собирался подавать в библиотеке, которую с разрешения гостиничного начальства загодя переделал в синагогу и даже завез туда свиток Торы. Но оказалось, что в синагоге нет розетки. Еще оказалось, что самовар нечем наполнить, поскольку Йоси и его помощница Сарочка боялись микробов в воде из-под крана. Тогда они приняли  зрелое административное решение раздать пироги без кофе, но оказалось, что нет ножа. Все же после некоторой возни   мне удалось откромсать  себе кусочек пирога. Потом появился кофе, но пропали одноразовые стаканы. Я дождалась появления новых.  Налила кофе. Хотела закусить его  пирогом, но пироги успели закончиться.   

Ужин был назначен на восемь. Однако  в восемь официанты прогнали нас  из ресторана, объявив, что кошерный ужин для нашей группы еще не прибыл.

Представьте,  как  в восемь тридцать голодные туристы рванули в ресторан, как пытались набрать себе салаты вилками (раздаточных  ложек не было), как толкались в тесном закутке, отведенном под наше хозяйство.  Как в итоге стали набирать  снедь одноразовыми стаканчиками… Как кончились одноразовые стаканчики, когда все захотели пить... Обычные туристы смотрели на нас с нескрываемым ужасом. Все страшные предположения о диком и необузданном нраве еврейского народа подтвердились в одночасье.  

После ужина, окончательно одичав, мы отправились знакомиться с дикой природой  в местном морском  музее.  На первом этаже  музея разместилась  большая плошка, изображающая морское дно. Она была заполнена водой, а на дне лежала камбала.  Камбала дышала и меняла покровительственную окраску. Ну, то есть,  оттенки она не меняла –  оставалась цвета песка, но песчаные кольца на ее спине  все время медленно перекладывались в новый узор.  Рядом с камбалой  валялось  еще одно разляпистое существо черного цвета.

– Морская кошка, морская кошка, – заговорили все разом.  Экскурсовода, понимающего толк в этой кошке и прочих обитателях моря,  Йоси Дрейдл не предусмотрел.

И вдруг раздался ужасный мяв. “Ни фига себе мяучит эта морская кошка!” – подумала я.  Потом  выяснилось, что мяв издавал девятимесячный сын одной из туристок.

4. Кофе со смертью

Наутро я помолилась и отправилась вниз испить кофе. Вот, чуть было не написала “побежала искать кофе”. Нет, это Эстер бегает. А я тащусь. Я тащусь в прямом и в переносном смысле слова. Медитирую на каждую вещь, которую беру в руки. Медитирую на каждое производимое мною действие. Эстер – заяц, а я – черепаха. Я везде таскаю на спине домик из воспоминаний, умозаключений, сравнений  и размышлений.  И я твердо уверена, что всякая черепаха когда-нибудь  да  обгонит  зайца. 

Конечно, в организме Эстер все калории сгорают, как сухая трава в костре. Да она и не успевает позавтракать, потому что вместо завтрака бежит исследовать город и море.  А в моем теле калории  не сгорают совсем, оседая там навсегда.  

Я уже стояла на выходе из номера, когда  в комнату вбежала Эстер, непрерывно молясь и разговаривая.

– Вот, гляди, что нашла!

Оказывается, на Родосе не нужно рыться в земле. Каждый сам себе археолог. Посмотрел  под ноги, поднял и принес.  Эстер успела смотаться на Акрополь и теперь  демонстрировала бронзовую ноздрю довизантийской эпохи  и терракотовый черепок, тоже древний.    

А мне нужно было срочно выпить кофе. Именно кофе, а не нефть – основное топливо Ближнего Востока. У нас все работает на кофе – и люди, и машины. Когда Хамас окончательно довел сектор Газы до ручки, у них случился энергетический кризис – окончился бензин. И тогда они залили в бензобаки кофе. Таки вы будете смеяться, но машины поехали.  Правда,  пришлось наливать кофе без сахара. Сахаром  эти говнюки  начиняют  самодельные ракеты – он увеличивает вес тринитротолуола.

К тому же кофе – сильный афродизиак. Наши ловеласы не спаивают намеченную жертву, а тащат ее в кафе.

Я спустилась вниз и пошла в ту часть ресторана, где стояли кофейные чашки, бак с кипятком, кофе и сахар. Кофе, как и пиво, – кошерный напиток, а для чашек существует облегчение закона, так как попадают в них только кофе и чай. Я схватила чашку и понеслась к баку с кипятком. Не тут-то было.

– Мадам, – ко мне приближался лысый метрдотель с сильными чертами лица, очень похожий на актера Филиппенко в роли Смерти, – мадам, что вам угодно?

– Мне бы кофе, –  взмолилась я.

– Вы не можете получить кофе, – сказал Смерть.

– Хорошо. Нет, так нет.

– Нет, вы постойте. Я вам  объясню. Вы заплатили только за комнату. Room rent only. Поэтому вам не положена никакая еда. Когда придет вся ваша группа, вы получили свой кофе, из вашего бака с кипятком, и вашей посуды. 

Наконец, наступило намеченное время завтрака, которое Йоси, как всегда, профукал. Я села у пустого стола и уставилась в пустую одноразовую чашку.

Смерть заметил это, и ему вдруг стало  жалко меня. Он свистнул пузатого официанта, тот подкатился и замер, как биллиардный шар у лунки. Смерть что-то сказал ему по-гречески. Официант взял со столика в углу кофейник и подкатился ко мне.

– Мадам хочет кофе?

Я величаво кивнула. Мне налили немного черной сладкой жижи. Теперь я могла потихоньку просыпаться и ждать, пока Йоси соизволит подать завтрак.

На следующий день за завтраком и ужином Смерть уже улыбался мне, как родной. 

Еще одно пояснение: сколько бы звезд ни было на израильской гостинице, хоть ноль, хоть две, хоть четыре, и сколько бы вы ни заплатили за нее – кофе вам подадут всегда. Бесплатно, за счет заведения. А вероятнее всего, просто поставят в вашей комнате чайник и поднос с пакетиками чая, кофе, сахара и сахарина. Да, наши гостиницы не дешевы. Но они очень, очень гостеприимны. Не то, что в Европе.

5. Линдос

Йоси опоздал с завтраком, но велел всем немедленно собраться и рвануть к пристани, потому что кораблик ждать не будет.

– Куда мы плывем? – спрашивали все.

– На Линдос, – туманно отвечал Йоси.

Что такое Линдос, он не удосужился объяснить.  Чего там объяснять? У всех смартфоны. Если надо, погуглят и сами увидят.

Смартфоны были не у всех. Особенно их не было у двух дам в возрасте за восемьдесят, которые никогда в жизни не пользовались интернетом.  Эстер познакомилась с обеими и душевно поговорила на идише (она знает шесть языков). Оказалось, что у старшей старушки уже есть  праправнук. 

Мы сели на белый кораблик под названием “Дискавери”  и вышли в море.  Родос омывается двумя морями – тихим лазурным Средиземным  и бурным Эгейским,  бирюзовым у берега и ультрамариновым ближе к горизонту.  Мы двинулись по Средиземному прямо на юг. Погода стояла  ясная, солнечная, не сулящая никаких приключений. 

При посадке мои сотоварищи по экспериментам Дрейдла над живыми людьми резво побежали вперед, чтобы занять места на открытой палубе. Там виды виднее, и ласковый ветерок ласковее. Я со своей черепашьей скоростью уселась в кают-компании.   Дискавери проплывал мимо гор, на  каждой из которых высился то Акрополь, то средневековая крепость, то монастырь.  Глядя на зеленые склоны гор, я  вновь спросила себя: ну, почему у них все растет без компьютера?

 В пути туристы проголодались.  Сарочка предложила нам консервированного тунца из большой миски, выставленной на барной стойке  кают-компании. Все принялись накладывать тунец в кошерные багеты, испеченные в Доме Хабада. Кораблик качался на волнах, люди с трудом удерживали равновесие, тунец летал по воздуху, приземляясь в самых неожиданных местах. Когда подошла моя очередь, на меня набросился матрос из команды корабля. 

– Что это такое? – грозно спросил он.

– Тунец, – отвечала я.

– А вот это, вот это что? –  вопросил он,  тыча пальцем в горки комковатой рыбьей плоти на барной стойке и на полу.

“Да, вот мы все жалуемся, что нас не любят, – подумала я, – а за что нас любить? Куда бы мы ни вперлись с нашим кашрутом, нашими особыми запросами и привычками – везде мы создаем “а ганцер тарарам”.

Пока я рассуждала таким  образом, резвая Эстерка сбегала в трюм, принесла из бара салфетки и с их помощью убрала места, куда приземлился летающий тунец.

А меж тем над нашими головами сгущались тучи. Небо и море потемнели, и вдруг хлынул  серьезный такой ливень. Не стало ни эллина, ни иудея – всех заштриховали  косые линии дождя. “Так вот почему у них все растет! – поняла я. – Просто сезон дождей длиннее!” 

Наш гусь-за-все-берусь   сховался в углу. До поездки он уверял, что погода на Родосе такая же, как в Израиле в это время года – ясная и солнечная, так что зонтики и плащи  мы оставили дома.  Йоси был уже на волосок от вспышки народного гнева.

Туристы, которые двумя часами раньше   боролись за места на открытой палубе, рванули в кают-компанию, где важно расселись я и две бабушки, не знающие интернета. Теперь все зайцы столпились в проходе и с завистью поглядывали в сторону вальяжных черепах.

Мы причалили к дрожащему  от дождя Линдосу. Городишко белым ожерельем опоясывал гору, на самой вершине которой  неясно  обозначалась то ли крепость, то ли монастырь – никаких пояснений мы так и не дождались. Я сползла  вниз по мокрым  мосткам и, оскальзываясь,  полезла  вперед. Там, на деревянных настилах, по которым  упруго скакали дождевые капли, мокли столики прибрежных кафешек. Я пробралась  сквозь них и нашла, то, что нужно – киоск со складными зонтиками и курортной дребеденью, одинаковой в любой стране.   Счастливая гречанка продала мне зонтик за пять евро – должно быть, она благословляла этот дождь, как Одиссей – попутный ветер, мчащий его к родной Итаке.

Чуть выше, в двух  рукотворных пещерах, вырытых в мягком склоне глинистой рыжей горы, прятались от дождя милые ухоженные ослики.

– Мадам, такси! – крикнул погонщик.

– Я для твоего осла слишком тяжелая. Жалко бедное животное.

Он заулыбался и потрепал меня по предплечью – обычный для грека знак дружеского расположения.

Я лезла вверх по мокрой дорожке, а позади меня  питомцы Дрейдла спорили с погонщиками ослов.  Дрейдл  пообещал бесплатный проезд на живом транспорте  до центра Линдоса, но никто из ословодов  ничего не слышал ни о каком Йоси, и никаких денег не получал.  Сам Йоси затаился где-то, боясь показаться на глаза обманутым туристам.

Дождь закончился, и мир просох так же внезапно, как  и намок.   Я шла по белым улочкам Линдоса, а дождевая вода стекала мне под ноги. На что же это похоже? Да на старый Самарканд, только выкрашенный в белый цвет!  Те же узкие извилистые улочки, те же глухие стены почти без окон. Так же журчит мостовая, только здесь это дождевая вода, а там – канализация в арыке. 

Все дети спорят, какой цвет самый главный на свете. Мои дети когда-то тоже спорили о цветах. Сын уверял, что главный цвет – черный, а старшая дочка отстаивала права белого и голубого.   Тогда я подумала, что выбор идеологического направления   не зависит от моральных или интеллектуальных соображений. Человек, скорее, делает эстетический выбор. Одним нравится черное, другим – белое и голубое. 

Наверное,  если спросить у маленьких греков о главном цвете, то они  выберут белый. Белые дома, белые корабли, набережные Родоса, мощенные белесыми камушками-голышами и украшенные мозаикой из мелкого черного  гравия. Белые облака, белая пена на пиве (сегодня же попробую), и даже голуби  приспособились к окружающей среде и выкрасили сами себя в белый цвет. 

Ослы под пассажирскими седлами с восседавшими на них туристами  ходили по улицам Линдоса вместо такси. Машины просто не разошлись  бы на проезжей части такой ширины. Я еле успевала  отскакивать   от встречного ушастого транспорта. Как-то осел шел мне навстречу, а из боковой улочки выбежал подросток,  толкавший трехколесную садовую тачку. Осел испуганно шарахнулся в сторону, чуть не размазав меня по белой стенке. Погонщик еле успел удержать его, схватив под уздцы. 

Вечером Эстер сказала: “У меня на этом Линдосе образовался синдром Билама”.  Странно, и я тоже вспомнила Билама, пока гуляла по Линдосу. 

Напомню: царь Балак нанял пророка Билама-Валаама проклясть сынов Израиля.  Билам ехал к месту исполнения заказа на ослице (самый дорогой в древние времена вид транспорта). Ослица шла по тропе, с одной стороны которой тянулся  обрыв, а с другой стена. Дорогу  ей преградил ангел, которого видела только она, но не Билам. Чуткая тварь шарахнулась в сторону и прижалась к стене, едва  не размазав Билама, за что была нещадно бита. И тогда Валаамова ослица заговорила человеческим голосом и объяснила, почему жмется к стенке.  Но Билам считал, что он, типа, крутой пацан, раз едет на новой модели Мерса. И поперся дальше проклинать сынов Израиля. Но Всевышний превратил его в мегафон. Билам раскрыл рот, однако вместо проклятия из него вырвалось благословение. “Как хороши шатры твои, Яаков, жилища твои, Израиль! –  воскликнул Билам.

Представляю, как ту же историю рассказали бы греки. Царь минойцев решил проклясть ахейцев. Он нанял пророка Валаама, а тот купил себе на базаре осла по кличке Апулей. В это время бессмертные боги решили, что  примут сторону ахейцев, потому что те регулярно радовали их хорошими и щедрыми жертвоприношениями. Зевс послал навстречу Валааму свою дочь Афину, превратившуюся в орла.  И вот едет Валаам на Апулее и вдруг видит – над дорогой нависает ветка, а на ней – орел. Ну, натурально, Апулей – не просто осел. Он сын нимфы, принявшей вид ослицы, и Зевса, принявшего вид золотого дождя. (За это  его и зовут золотым ослом). Апулей видит в орле Афину, а Валаам думает, что это просто птичка на веточке, и хочет проехать вперед, а Апулей – ни тпру, ни ну. И тут Афина принимает свой обычный облик и заворачивает пророка обратно, потому что так решили бессмертные боги на Олимпе.  

Глухие улицы без окон кончились, и начались торговые кварталы Линдоса, больше похожие на беленый Цфат (настоящий, как и все древние города Израиля, золотисто-желтого цвета).   Распахнутые двери лавчонок, товар, вывешенный на дверях и в окнах, расставленный на низких прилавках вдоль стен. Стоит проявить интерес к сувенирам, как тебя приглашают внутрь, да так вежливо, так обходительно и учтиво, что отказаться просто невозможно. Я познакомилась с симпатичной лавочницей,  которую сразу  же прозвала про себя Далилой.  Дело в том, что филистимляне, по-нашему, плиштим, были  древним племенем эгейского происхожде-

ния, прибившим на Ближний Восток с территории архипелага Додеканес, где находится  Родос. Недавно  археологи нашли под Ашкелоном  череп филистимлянской женщины, которую, конечно же, прозвали Далилой. Ее внешний облик восстанавливали двое – скульптор и компьютер. Получилось у них примерно одно и то же: круглые щечки, круглые глаза, длинный чувственный рот, изогнутый наподобие лука. Вот так и выглядела эгейская гречанка, у которой я купила нитку крашеных бус из местных пород дерева.

– Как на вашем языке “спасибо”? – спросила она.

– Тода.

– Такое короткое слово? А по-нашему – эвхаристо. Никто не может запомнить.

Но я, конечно, запомнила, потому что в моем словарном бардачке  завалялось церковное слово “евхаристия”, неизвестно как залетевшее туда в период беспорядочного девичьего чтения. 

Близилось время отхода корабля назад к столице.  Я заторопилась в гавань.  Мне снова нужно было пройти через кафешки и бары у пристани.  Бдительные официанты были начеку.

– Мадам! – крикнул один из них.

– Пиво у вас есть? – спросила я.

– Ха-ха-ха! Вы еще спрашиваете! Хотите бутылку?

– Нет, хочу светлое, длинное, бочковое пиво. Просто shot.

Я уселась за столиком с видом на идеально полукруглый залив. До отплытия оставалось полчаса,  мне некуда было торопиться. Официант принес пива.  Я попробовала и была страшно разочарована.

Ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Просто газировка с алкоголем, закрашенная сиропом цвета сусла. Мне вспомнилось жигулевское пиво советских времен – его резкий горький вкус, который мне не нравился по тогдашней моей дурости. На второй день уже выпадал осадок – темные хлопья пивных дрожжей, и это – верный признак натуральности продукта. А израильские пивоварни-бутики? Джемс, Шапира, Аяла!  Наверное, греки не умеют варить пиво.  Ведь Греция – страна вина.  

Гусь-за-все-берусь не поднялся на борт “Дискавери”.  Вероятно, он нашел погонщика, которому заплатил за наше коллективное катание, и покатался на осле  на все деньги.  А может быть, и он  с голодухи решил выпить пива, и, захмелев, упал на белый пляжный лежак под белым полотняным зонтом, да так и уснул на чужом берегу.

6.  Среди торосов и пенисов

На вечер Йоси запланировал необычное для хабадника мероприятие – посещение местной  “атмосферной” таверны. Он не объяснил, что именно мы будет делать в таверне, и  люди строили самые разнообразные предположения. Там будет живая музыка. А может, Йоси приготовил кошерную закусь к пиву.

Я примкнула к кучке  туристов, сплотившихся вокруг единственного среди нас гурского хасида. Это был технологически продвинутый хасид со смартфоном. Он раскрыл приложение ways, забил туда название улицы, которое ему прислал Йоси –  улица Гаврила. Приложение не нашло в городе Родосе никакой Гаврилы. Мы бестолково слонялись по набережной,  гурский хасид ковырялся в смартфоне, а потом на нас наткнулась молодая женщина с огромной копной кудрявых волос. Она заговорила на иврите.

– Вам нужна помощь?

Оказалось, что улица называется Грива, а не Гаврила, и женщина знает ее, потому что там находится Дом Хабада.

– Меня зовут Меликсена,  – сказала  кудрявая дама, – я израильтянка, но постоянно живу на Родосе и знаю греческий. Я работаю в  израильской туристической компании.  Сейчас позвоню в Бейт Хабад, к вам придет кто-нибудь из сотрудников. Ну ладно, я пошла.

– А как же сотрудник нас узнает? – испуганно вскричал гурский хасид, одетый в длинную черную капоту, черную кипу,  талес навыпуск и средневековые башмаки с пряжками.  Довершали картину туго закрученные пейсы и полуседая борода.

– Да уж как-нибудь узнает, – хмыкнула Меликсена.  

Сотрудником оказался молодой грек. Как положено греку, он путал шипящие звуки.  

– Ну сто, хотите кусать? Да, там много хоросей еды. Посли шо мной, цто ли. 

Когда мы  дошли до таверны, оказалось, что половина группы уже расселась на низких диванах в полутемном зале, а таверна совсем  крошечная,  так что  более удачливые наши попутчики заняли все свободные места. Они бестолково смотрели друг на друга, не понимая, зачем пришли в это странное гойское место. Только двое решились заказать себе пива. Другие то ли не любили пиво, то ли боялись, что пивная посуда мылась в раковине вместе с некошерными   тарелками.  Гуся, придумавшего всю эту катавасию, не оказалось на месте.

– Передавайте Йоси горячий привет! – рассвирепела я. – Такой горячий, как в печке!

В предпоследний день на Родосе, накануне отъезда я решила еще раз пройти по улице Грива. Она шла от Средиземного моря к Эгейскому, поперек узкого мыса, которым оканчивается северная часть острова. Вдоль всей улицы тянулись  киоски и лотки, а на них были грудами навалены какие-то фольклорные по виду деревянные изделия. Я взяла одно в руки и поняла, что это очень реалистично выполненный фаллос. То есть, реалистично было все, кроме расцветки: зелененькая в красный цветочек. Остальные изделия тоже оказались фаллосами и пенисами. Маленькие, детского размера, служили брелоками для ключей, большие – ручками для штопоров и консервных ножей. Зеленые, розовые в красный горошек, натурально-деревянные, отлакированные и угрожающе черные – во всех лавках, на всех лотках и витринах. Может быть, Родос в древности был центром фаллического культа, о чем умолчали путеводители? Или это специально для Йоси: если туристы пошлют его на три буквы, он просто пойдет к себе в Дом Хабада?

Через несколько сотен метров лотки с пенисами кончились, показалась таверна, стоящая строго напротив Дома Хабада. Затем потянулись  магазины совсем другого содержания: с витрин строго смотрели маленькие темные иконы в тяжелых золоченых окладах, в окружении деревянных крестиков. Стиснутый со всех сторон фаллосами и крестиками, Дом Хабада  стоял на страже  одиноко, как вулканический еврейский остров в чужом море. 

Вечером я встретила Эстер в холле гостиницы и тут же радостно поделилась:

– А на улице Грива продаются фаллосы!

– Тише говори, – ответила она, – фаллос – греческое слово.

7. Поколение смартфонов

Наутро Йоси провалил очередную экскурсию. Он собирался посадить народ на квадроциклы и покатать по берегу моря вокруг острова. Но оказалось, что фирма, у которой он арендовал транспорт, допустит  к рулю только тех,  у кого есть водительские права. Половину группы составляли молодые девчонки-хабадницы, которые успели окончить семинарии, но не успели еще выйти замуж. Водительских прав у них не было. Не было прав и у нас с Эстеркой, и у тех двух старушек, которые не пользовались интернетом.  Две свежеиспеченные выпускницы семинарий потребовали у Йоси возврата денег за экскурсию.  “Мы сами себе все организуем, – заявили они, – только деньги верни”. Остальные терпеливо ждали, пока Сарочка  посадит их на городской экскурсионный автобус: она пообещала  заплатить за экскурсию из денег, неизрасходованных на квадроциклы.  Подошедший автобус оказался забит, следующего ждали через час.

В моем мозгу мелькнула странная догадка:  Йоси – аутист. Я уже пыталась говорить с ним и давать какие-то советы на основе личного опыта организации семинаров за границей. Йоси смотрел либо поверх моей головы, либо сквозь меня. Через минуту возникало ощущение, что он слепоглухонемой, и у меня кончались слова. 

Невзирая на то, что смартфоны были не у всех, Йоси упорно пытался держать связь с группой через воцап. Это был представитель нового, малоизученного поколения ортодоксов: ортодокс со смартфоном. Так же, как кочевники монголы уверены, что сотовую связь изобрели специально для них (пастух может разговаривать со стойбищем, одно племя общаться с другим), так же и осмартфоненный религиозный еврей твердо знает, что это изобретение сделано лично ради  него.    Теперь он может не грешить, взирая на клиенток, но общаться с ними по смартфону, и так оно как-то кошернее выходит. Ему не надо носить с собой молитвенник и книгу Псалмов: есть мобильное приложение “Молитвенник” и мобильное приложение  “Псалмы”. В результате покупки Йосиного  тура я теперь получаю эсэмэски  с рекламой мобильного приложения, напоминающего  о времени зажигании субботних свечей.  Смартфона у меня по-прежнему нет, и оттого я ощущаю себя еврейкой,  неполноценной в ритуальном отношении.

8.  Принцип яблоньки

Оставив взмыленную и измученную Сарочку на автобусной остановке, я потащилась в город, не разбирая дороги. В столице Родоса живет всего 42 тысячи человек  – раз в пять меньше, чем в нашем Бней-Браке. “Не заблужусь”, – решила я. Вскоре я налетела на парк, внутри которого обнаружила детскую площадку и просторное , совершенно пустое летнее кафе.

С первого дня я выработала стратегию общения с греками. Называется “поешь моего яблочка”. Помните историю про девочку, у которой Баба-Яга украла братца? Чтобы получить у яблоньки и одиноко стоящей печки нужное направление (они работали вместо приложения ways), девочка должна сначала съесть яблочко, а потом – горячий пирожок. Вот так же действовала и я. Заходила в кафе или в магазин, покупала грошовый сувенир или чашку кофе за три евро, и получала разъяснение, куда идти, а также искренние уверения в любви к Израилю и израильтянам. “You are very good people!” – говорили греки. Кто б сомневался!  Нет, часть Йосиных подопечных нашла на Родосе антисемитов, но эти сами виноваты: хоть и называются “подопечные”, а пирожка из печки не едят. 

Я села за столик в пустом кафе. Официантка не говорила по-английски, а это означало, что кафешка лежит в стороне от туристической тропы. Она принесла мне бутылку пива Mythos.  Пиво оказалось вполне сносным, лучше пойла, которым угощали в Линдосе. К пиву была приложена  алюминиевая вазочка на высокой ножке, наполненная соленым арахисом.  В парке Сокольники  времен  моего детства в таких  подавали мороженое. Я огляделась вокруг: и вправду похоже на Сокольники. С площадки раздаются детские голоса, кругом колышется широколиственная европейская зелень.  Ну, разве что как-то слишком чисто. Ни крошек на столах, ни остатков еды в проходах. И поэтому воробьи не слетают с веток, не галдят на столиках и не устраивают шумных драк в проходах.  Вот и вся разница.

– Where is the Castle? – спросила я у официантки. Это была ошибка. Средневековый замок, построенный на Родосе рыцарями, называют просто Старым городом. Девушка не поняла меня.

– Castro? – переспросила она и махнула рукой вверх, в гору. Как оказалось  потом, в сторону Акрополя. А до Акрополя просто так не дойдешь. Даже неутомимая Эстер сломалась и в итоге доехала на такси. 

Я шла очень долго. Забегая вперед, скажу, что на Родосе я побывала, а Акрополя так и не видела. Это к лучшему. Веничка Ерофеев не видел Кремля, а как увидел, так и смерть его пришла. Впрочем, со Смертью мы друзья. Теперь, если я снова окажусь на Родосе в той же гостинице, он по старой дружбе нальет мне кофе.  

 Я сменила направление, поползла  вниз и относительно быстро дошла до земляного вала, поросшего лесом.  За лесом, через невысокую ограду открывался вид на мощную крепость, построенную рыцарями-иоаннитами, называемыми также госпитальерами. Между леском и крепостью зиял ров, такой глубокий, что в него было страшно заглядывать. Позже я прочитала, что госпитальеры пытались наполнить ров водой, но она просачивалась сквозь почву и утекала в  Средиземное море, расположенное ниже крепости.

Внутри крепости находится Старый город Родоса, где до сих пор живет пять тысяч человек. Они живут в домах, полученных в наследство от отцов и дедов, и, глядя на них, можно вообразить, какими были бы евреи Старого города Иерусалима, если бы  никто и никогда не изгонял их оттуда.

Войдя в Старый город, я первым делом купила путеводитель. Теперь нужно было сесть где-нибудь и почитать, наконец, историю места, куда нас занес Йоси-гусь, не объяснив, где мы находимся, и чем славен Родос.

На уютной площади в густой тени  лиственных деревьев, которые  не знающая ботаники я для простоты назову платанами,  располагалось кафе. Зазывала крикнул “Мадам!”, и я без спора присела за столик. Мне принесли  горячий турецкий кофе  и стакан ледяной воды. Потягивая то густой кофе, то хрустально-искрящуюся воду, я углубилась в чтение.

Еще накануне я заметила, что новые знания роятся вокруг головы моей подружки Эстер, как воздушные шарики. Она ловит их и подвязывает к уже имеющимся сведениям о том же предмете. Только так можно навести порядок в картине мира, если ты получил широкое и поверхностное русское образование, суть которого сформулировал еще Наше Все: “понемногу, чему-нибудь и как-нибудь”. И я поступала аналогичным образом: получив новое знание, запихивала его в уже имеющийся карман сознания, как запихиваю предметы в карманы моей сумки: ключи – сюда, телефон – туда, электронный билет на автобус – еще куда. 

В карман под называнием “Исход из Египта” я запихнула начало греческого поселения на Родосе. Те, кого мы сегодня называем греками, прибыли на Родос лет на сто раньше Исхода. До них здесь жили племена, которые я условно называю “хананеями”, потому что о них греки говорили, что они дикари, не почитающие богов. Первое греческое государство на Родосе легко попадает в карман “государство Саула, Давида и Соломона”, так как все это имело место в десятом веке до новой эры. Период ранней античности, который в еврейской истории называется периодом Первого Храма, я опущу: Родос тогда не играл значительной роли в хозяйстве Средиземноморья. А вот период поздней античности, он же наш период Второго Храма,  был ознаменован славными делами. Родосцы  построили статую бога Гелиоса, иначе Колосса, высотой в 37 метров. Колосс затем свалился и лежал на земле аж до десятого века новой эры. Еще Родос был славен морским кодексом, который так и называется “Родосским”.  Римский период в истории острова я запихнула в карман под названием “Иудея под властью Рима” – и там, и здесь случилась потеря независимости и упадок. Средние века, когда на Родосе правили рыцари, легко упаковались в карман под названием “Иерусалим в средние века и крестоносцы”: Иоаннитский орден, он же орден госпитальеров, возник в Иерусалиме и должен был помогать христианским паломникам в Святом городе. Затем орден укрепился благодаря крестоносцам, а изгнали  его из Иерусалима завоеватели-мусульма-

не. После чего иоанниты  обосновались сначала в Акко на севере Израиля, а затем переселились на Родос. На острове они выстроили ту самую мощную крепость, внутри которой я теперь сидела и попивала турецкий кофе с холодной водой. 

Рыцарей с Родоса выгнал  султан Сулейман Великолепный (в этом кармане помещается стена вокруг Старого города Иерусалима и сериал “Великолепный век)”. После этого рыцари переселились на  Мальту, и орден  навеки получил  называние мальтий-

ского.

Я заплатила три евро, обрела взамен направление на музей археологии, и решила еще посидеть и поглазеть на людей вокруг, а также почитать путеводитель. Заполнение карманов  продолжалось.  Родосцы пожили какое-то время под властью турок, как и Святая Земля, в 1912 году их освободили итальянцы (или захватили?), а в 1917 году Родос вошел в состав Британской империи, как и Святая земля, названная англичанами (вослед римлянам) “Палестиной”. В кармане под называнием “Британский мандат” и Родос, и Палестина пролежали до 1948 года. В марте 1948-го обрел независимость (и стал частью Греции) Родос, а в мае 1948 года Бен-Гурион огласил Декларацию Независимости Израиля. Дальше наши пути-дороженьки расходятся. Никто не сомневается в том, что Родос – часть Греции, а вот на нашу землю претендуют арабы, поэтому мы постоянно воюем. В результате Родос, как и вся Греция, стоит на коленях перед Евросоюзом, а мы, при всех войнах, сумели создать крошечное и сильное государство.

9. Улисс

Я долго плутала по Старому городу в поисках археологического музея. По пути купила несколько сувениров и выслушала, как прекрасны шатры Израиля и жилища Яакова, не говоря уже об их населении. Особенно прекрасны мы стали после того, как я заполировала чашку кофе новой порцией холодного пузырчатого пива.

Теперь в моей крови бурлили и переливались два разных напитка. Кофе (сильный афродизиак) звало влюбиться, пиво (напиток богов) возносило  на Олимп, где пьют нектар и амброзию бессмертные тени грозных божеств.

И вдруг я услышала такой греческий, такой романтичный перезвон бузуки. Да, там, за лаврами и олеандрами стоит, должно быть, златокудрый юноша и перебирает струны кифары.  К черту сопляков! Там стоит многомудрый Одиссей с сединой в бороде и бесом в ребре. А ну, посмотрим, что из двух предположений верно.

Я прошла вперед по узкой улице. Мне открылся палисадник, обнесенный широким и низким забором. На заборе  восседал мужчина моих лет. Он перебирал струны гитары и пел на чистейшем русском языке:

И носило меня, как осенний листок,

Я менял города, я менял имена...

Воистину Улисс! Он был очень похож на Мишу Юдсона, главного редактора журнала, где мы с Эстеркой спим под одной обложкой.  Мишу Юдсона еще называют “русским Джойсом” за его сложные постмодернистские тексты.  У незнакомца было то же сухощавое телосложение, те же тонкие черты, то же хитроватое выражение интеллигентного лица и та же маленькая китайская бородка. Рядом сидел темнолицый сгорбленный ханурик, который  явно страдал без выпивки и ждал, пока Одиссей  напоет на новую порцию метаксы и какую-никакую к ней закусь.

Я подала клону Юдсона один евро и спросила, интимно наклонившись  к нему:

– А Мурку можешь?

Он запел и заиграл. Боже, как вдохновенно он пел! Сам Орфей был бы посрамлен, если бы музы предложили ему принять участие в состязании воспевателей  Мурки!

Влюбилась я в этого Одиссея. На целых пять минут. Удовольствие было совершенным, поэтому пять минут длились вечно. Это была первая и последняя вечная любовь в моей жизни.

Я села на забор. Припев мы спели хором:

Мурка, ты мой муреночек,

Мурка, ты мой котеночек,

Мурка, Маруська Климова,

Прости любимого!!!

И тут я увидела себя со стороны. Тетка, похожая на стареющего пирата, с головой, по-пиратски обмотанной шарфом и в пестрых греческих бусах из Линдоса, сидит на заборе и поет Мурку в обществе бродяги и ханурика на улице одного из старейших  городов Европы. У меня случилась смеховая истерика. Вот это и называется “гомерический хохот”. Так смеяться можно только в стране Гомера.

Я быстро сбежала, потому что мне одновременно хотелось плакать, смеяться и пИсать.  Улисс не смеялся. Он муркал так с самого утра, но еще не намуркал на метаксу и закусь. Не исключено, что его мучали сушняк и головная боль. И еще – это и вправду мог быть сам Юдсон. Ведь он же предупреждал в своей песне, что меняет города и имена.

10. В греческом зале

Поразительна и безошибочна интуиция человека, которому очень хочется пописать. Даже в незнакомом городе он может с ходу отыскать туалет, совершенно не запутавшись,  и не наделав лишних движений. Моя московская подружка Кирочка говорила обо мне так: “Когда Энн (это я) хочет в туалет, она способна забежать в здание КГБ на Лубянке”.

Это неправда. Дело в том, что любое животное метит территорию, когда писает. А КГБ-ФСБ  – не моя территория. В ужасном здании на Лубянке я не писала ни разу. По-моему, для этой цели отлично подходят пивбары, музеи и другие  культурные учреждения. Вот и сейчас я безошибочно вышла на музей археологии города Родоса, который до этого битый час не могла найти в переплетении улочек Старого города.

Это было здание готической эпохи, в котором изначально размещался госпиталь иоаннитов, прозванных госпитальерами  именно за такую вот  гуманитарную деятельность. Все помещения больницы были рассчитаны на армию раненых крестоносцев.  Я пометила территорию туалета размером с бальную залу эпохи классицизма,  и вышла в огромный внутренний двор, окаймленный галереей со сводчатыми потолками. Сидя на мощной каменной скамье, я разглядывала горы крошащихся каменных ядер  для пушек. Жаль, что греки по своему обыкновению не выкрасили их в белый цвет, а то ядра можно было бы сравнить с горкой клюквы в сахаре. Эх, греки! Такое сравнение пропало!

Потом я поднялась на второй этаж и оказалась в греческом зале. Музей археологии представляет собой внушительное собрание древнегреческой скульптуры, которую итальянцы свезли со всех островов Додеканеса после того, как освободили Родос от турок (или завоевали). Статуи не отличались гладкостью Венеры Милосской.  Остатки рыжеватого краснозема застряли в складках каменных одежд богов и богинь, придавая им землистую подлинность. Я походила по залам, почитала таблички у скульптур и удивилась, что прочие туристы ходят по музею без гида, и даже таблички ленятся читать.

И вдруг я увидела одного неленивого. Это был наш технологически продвинутый гурский хасид в своих средневековых башмаках, черной капоте и со смартфоном. Он нанял себе гида, который на хорошем английском объяснял  ему, и только ему одному, какого бога или богиню изображает та или иная статуя.  Наверное, хасид нашел гида  с помощью какого-нибудь специального приложения к смартфону.

Я тихой сапой пристроилась за спиной “гура”. Не потому, что он заплатил, а я – нет. Просто гурские хасиды не смотрят на женщин, так что я смутила бы его, мелькнув у него  перед носом. Да, на живых женщин наш хасид не смотрел, но без всякого смущения разглядывал тела ископаемых богинь, красиво обрисованные складками белых каменных одежд.

Известная заповедь “не сотвори себе кумира” в буквальном переводе с иврита звучит как “не делай себе ни статуи, ни картины”.  Средневековые мудрецы страны Ашкеназ объяснили, что речь идет о полном и реалистичном изображении человека. То есть, если на картине голова человека заменена птичьей, а у статуи не хватает носа или уха – это кошерное изображение. Греческие статуи Родосского музея выглядели вполне кошерно – одна вылезла из-под земли без уха, другая – без носа, у третьей не хватало руки. Гурский хасид мог взирать на них совершенно безбоязненно.  

Гид указал на известный портрет Александра Македонского и сказал:

– Это скульптурный  портрет бога солнца Гелиоса, покровителя Родоса. Во  времена, когда была сделана эта статуя, скульпторы старались изображать только красивых мужчин, а идеалом красоты считался бог искусств Аполлон. Поэтому все портреты той эпохи сделаны с известной статуи Аполлона. Например, вот этот Гелиос, или портрет Александра Македонского.

Я посмотрела на гида: у него было волевое лицо с резкими и сильными чертами, квадратный подбородок, крупный нос. Он было очень похож на метрдотеля нашей гостиницы, и немного напоминал актера Александра Филиппенко в роли Смерти из фильма “Звезда и смерть Хоакина Мурьеты”. Похоже, со Смерти слепили многих мужчин острова Родос. 

Эта мысль была столь ошеломительной и глубокой, что я решила немедленно  обдумать увиденное, завалившись на кровать в гостиничном номере. 

11. Приключения Эстер

Эстер ввалилась в номер с новой порцией осколков древних амфор, сморщенных оливок, камней и других подножных сувениров. У нее был простой способ знакомства с греками: не покупать всякую муру, а просто  заговаривать со всеми  обо всем. Однако и она  позволяла себе пропустить иногда стаканчик пива.

– Мне сегодня дали сдачу  не евроцентами, а  местной мелочью, – радостно заявила она, – и ты знаешь, как называется мелкая греческая монета? Лепта! Я теперь знаю, что означает  “внести свою лепту”!

– И еще  нашла квартиру! На улице царя Леонида! – Эстер тараторила, бегала по номеру и чуть не прыгала от восторга, – всего десять тысяч евро!  Или восемь. Они отказываются называть точную сумму.   Хитрые страшно. Три комнаты, восемьдесят метров. Они зазвали меня к себе и  пытались угощать. Я видела, как живут греки! Такую сумму можно взять в кредит, а потом сдавать квартиру туристам.

Она отдышалась и продолжила:

– Они звали меня к себе сегодня вечером.  Пообещали назвать точную цену. Но я боюсь. Ведь, если пойду, то наверняка подпишу договор. Они меня убедят. Ты себе даже не представляешь, какие они хитрые восточные люди.

– Не ходи, – сказала я.

– Да, ну как же я не пойду. Я ведь обещала. И потом, если я не пойду, то не узнаю, сколько это стоит.

– Послушай, Эстер, – сказала я, – у тебя нет местного адвоката, и местных законов ты не знаешь. Десять тысяч евро – сумма небольшая, но у тебя ее нет. А ты не знаешь, дают ли наши банки ипотеку под собственность в Греции.  Так что не ходи никуда.

– Да, но в следующий раз я буду на Родосе только через год. Если вообще.

– Вот и пойди к ним через год. Они либо продадут квартиру, либо отчаются ее продать. И тогда ты получишь действительно хорошую цену. К тому же за год успеешь подготовиться – узнаешь законы, найдешь подходящего адвоката.

– Вот хорошо, что ты тут, – успокоилась Эстер.  Каждому зайцу бывает нужна тормозящая его бег черепаха. 

12. Синагога – греческое слово

Наутро выяснилось, что бедный зайчик натер ножку сандаликом и никуда не может бежать. Рано или поздно черепаха оказывается впереди  – я отправилась с Йоси в Старый город, а Эстер осталась в номере. А она так хотела побывать в синагоге!  

Йоси привел гида – еврея с желтой бородой и в мятой рубашке цвета пергамента.  У него были испуганные глаза человека, занятого не своим делом.  Не сказав ни слова о предстоящей экскурсии, он повел туристов в город. В районе порта человек в мятой рубашке остановился подождать отставших.

– Расскажите нам о Родосе, – потребовала Шира, разбитная сефардка в бейсбольной  кепке вместо шляпы.

– Когда придем в синагогу, я расскажу вам еврейскую историю острова, – пообещал человек в несвежей рубашке, особенно желтой на фоне кипельной белизны Родоса.

– А общую историю? – наседала Шира. Она работала в социальной службе одного неблагополучного городка на севере Израиля и не привыкла отступать.

– Общую я не знаю, – пергаментный человек испугался еще больше. Что она хочет от кошерного еврея? Разве ему положено знать гойские сказки? Нам оно совершенно ни к чему!

– Если бы мы хотели просто купить кошерное питание и три молитвы в день, – заорала  я, – то поехали бы  по дешевке в Иерусалим на уик-энд.  Для чего вы нас сюда привезли?

Я орала это все не мятому гиду, а стоявшему неподалеку Йоси. Конечно, на Йоси я не смотрела. Тем более, что он, как всегда,  копался в смартфоне.

– Ладно, идите все сюда, – приказала я, – сейчас я расскажу вам о Родосе. Я тут купила путеводитель и всю ночь его изучала специально для вас. 

Йосины подопечные выстроились вокруг меня идеально ровным греческим амфитеатром. Разумеется, только женщины. Мужчины отошли в сторонку, чтобы не слушать вредные слова о чужой истории и культуре, да еще, не дай Бог, из уст женщины.

Я старалась говорить так, чтобы новые знания падали в карманы, уже образованные в уме моих слушательниц  обучением в школах Хабада.  У мужчин же, в отличие от меня, было фундаментальное образование, а не нахватанность по верхам. Их знание книг Пророков наслоилось на Пятикнижие, Мишна – на Тору, Пророков и Писания, Гемара – на Мишну, средневековые комментарии – на Гемару. Но в этом стройном здании нигде не было ни уголка, ни пристеночка, ни тупичка, куда втиснулись бы мифы и легенды Древней Греции. Правда, в разделе “Гемара” кое у кого хранились предания о спорах греческих философов с древнееврейскими мудрецами.   Но там не было ни Посейдона, ни Зевса, ни Гелиоса. Только Абсолют и Первопричина.

А с женщинами было проще: их готовили к практической жизни, к профессии и порядку в доме. Поэтому, хотя и они ничего не знали об Олимпе, их умы были  слегка приоткрыты для светской культуры.

– В древние времена, – начала я, – только евреи знали, что миром правит Всевышний. Другие народы верили в мелких божков. Если Всевышний правит миром, то Он везде с тобой, куда бы ты ни шел. И поэтому в чужой стране ты можешь оставаться  евреем. Везде есть Дома Хабада, ведь так?

А другие народы считали, что у каждой  земли – свой бог. Если ты переехал в другую страну, то приходится менять и религию, потому что у другой страны другой хозяйчик. И ты уже не можешь быть собой.

Но для такого миропорядка сначала  надо все страны и континенты  разделить между богами. И вот, согласно греческой легенде, верховный бог собрал богов на горе Олимп и стал делить между ними земли. Он созвал их при помощи воцапа (женщины засмеялись). Но у бога солнца не было смартфона, и он не пришел на собрание богов. Занятый солнечными пятнами и протуберанцами, он пропустил дележ земли.

 – Что же, я без страны останусь? – возмутился бог солнца.

– Не волнуйся, дорогой, – отвечал ему главный бог, – сейчас что-нибудь придумаем.

И тут из моря восстал красивый остров, весь покрытый зеленью, абсолютно весь. Не только зеленью, кстати, но и розами. Слово Родос недаром напоминает “roses”. Бог солнца женился на нимфе, которую тоже звали Родос, и зажили они счастливо.  У них родились дети и внуки. Одного из внуков звали Линд, и в его честь назван тот самый городишко, где мы так и не покатались на ослах.

Быстро перемахнув через раннюю античность, я подошла к поздней.

– Поздняя античность в еврейской истории называется “периодом Второго Храма”, – объяснила я женщинам, – и в ту эпоху шел процесс под названием “эллинизация”.  Греция тогда называлась Элладой, а греческая культура распространилась везде, и даже в Иудее. Ну, об этом вы знаете из истории Маккавеев и их войн с эллинистами. В ту эпоху Родос прославился  огромной статуей бога Солнца – покровителя острова. Ее еще называли Колоссом, то есть, великаном. Родосцы построили ее, продав осадные машины, при помощи которых полководец Деметр пытался завоевать город. У Колосса, как у человека, был скелет, мясо и кожа. Его скелет был сделан из железа, мясо – из глины, а кожа – из бронзы.  В высоту он достигал 37 метров, и его было видно со всех окрестных островов. Видите вон те колонны у входа в порт? На них еще стоят олень и олениха? Согласно преданию, они отмечают места, где когда-то стояли ноги Колосса.

Я быстро перемахнула через римский период и раннее средневековье, и подошла к рыцарям. 

– Во времена рыцарей Старый город Родоса делился на северную и южную часть – прямо как Тель-Авив. Как и в Тель-Авиве, в северном Родосе жили богатые и знатные, а в южном – простые люди. К богатым и знатным относились рыцари, а к беднякам – простые греки, другие европейцы, нашедшие здесь пристанище, а также евреи.   

Турки прогнали греков из города, потому что те были христиане. Но евреев они оставили. Евреи взяли на себя городскую торговлю, но и греки тоже не пропали. Они построили вокруг города Родос множество пригородов и деревень.

Тут меня прервал Йоси:

– Надо идти в синагогу, – напомнил он. 

В Старом городе Йоси потерялся.  Мы текли за ним тонкой струйкой, но мощный встречный поток туристов быстро разбил ее на молекулы. Владельцы смартфонов стали получать на воцап Йосины крики: “Я в книжном магазине, а вы где?” “В каком еще книжном магазине?” “За углом”.  “За каким?!!”

Через какое-то время сильно поредевшая группа собралась на площади Еврейских мучеников – небольшом пустом пространстве в окружении оттоманских домов с навесными балконами и лавчонками под полотняными навесами. Такие проплешины можно видеть и в других городах Европы: они возникли на месте разрушенных еврейских кварталов. Посреди площади на бетонном постаменте торчал фонтан – барабан с изображением рыб и морских гадов, увенчанный тремя целующимися морскими коньками. Какое отношение имели коньки к еврейским мученикам? Я вспомнила, что бирманские морские цыгане верят, будто после смерти душу человека забирает морской конек. Он отводит ее в другое, счастливое море, где не надо тяжело трудиться, ныряя за кальмарами. Похоже, памятник на площади Еврейских мучеников поручили морскому цыгану. Но тут я обернулась на зов Йоси, и все выяснилось.  Наш чудо-гид  стоял в тени условных платанов на другом углу площади, а позади него был еще один памятник – вполне логичная шестигранная призма из черного мрамора,  с изображением меноры.

– До второй мировой войны в Старом городе Родоса проживало  около полутора тысяч евреев, – вещал Йоси, –  немцы собрали их на этой площади, увезли в Афины, а оттуда – в Освенцим. Выжило  только 150 человек. Сейчас  в Старом городе  обитает всего 30 их потомков.

Проговорив это, он утратил интерес к публике и к еврейской истории. Йоси  отошел под деревья. Там стояли просторные и высокие клетки, и раздавалось скрипучее карканье двух мощных попугаев, похожих на орлов, разодетых для гей-парада. Вокруг услужливо сновал грек – сажал попугаев желающим на плечи, фотографировал, принимал деньги. 

Попугая усадили на плечо Йоси. Птичка стала топтаться влево-вправо, царапая нашего предводителя острыми когтями сквозь рубашку. Йоси стоически, как Прометей, переносил пытку Зевесовым орлом.  Глядя на него, я вдруг поняла, что он еще совсем мальчишка – вряд ли старше моего сына, который как раз тогда дослуживал последние дни в армии. Просто, когда мой сын ползал по грязи, защищая северную границу Израиля от Хизбаллы, Йоси затеял бизнес, причем без отрыва от  ешивы, а то и его призвали бы в армию.

Мы пошли к синагоге, и все опять потерялись по пути. Но окружающие, даже не зная английского, были рады показать, где synagogue, потому что синагога – греческое слово. Нам только кажется, что мы не знаем греческого языка. У каждого из нас такой запас слов на нем, что никакого воцапа не нужно.

Наконец все собрались в синагоге. Иоси влез на биму(2) и заговорил снова. Помятый человек, обещавший рассказ  об истории евреев Родоса, куда-то бесследно исчез.

– В Старом городе было четыре синагоги, – сообщил Йоси, – все четыре взорвали немцы, а эту удалось восстановить стараниями одной богатой семьи.

Это была типичная сефардская синагога, просторная и светлая, с высокими сводчатыми потолками и бимой посреди зала.  Скамьи располагались справа и слева от бимы, так что молящиеся сидели лицом друг к другу – не так, как в ашкеназских синагогах, где скамьи идут рядами, и все смотрят в сторону Святого Ковчега. Половину помещений синагоги отдали под музей общины. Миква(3), выкрашенная изнутри блестящей масляной краской,  тоже оказалась на бездействующей музейной стороне. Видно, в Старом городе не осталось ни одной еврейской женщины детородного возраста.

 13.  Прощание

Последний вечер на Родосе. Я сняла сандалии и зашла по щиколотку в Средиземное море. Вода была еще слишком холодной для купания. Войти в Эгейское мне вообще и не удалось. Когда, пройдя неприличную улицу Грива, я очутилась на Эгейской стороне острова, то убедилась, что вдоль берега тянутся валуны, отчасти острые, отчасти покрытые слизью.  Лезть на них у меня не было ровно никакого желания. А вот Средиземное море, ласково шурша, произносило свое греческое название, набегая на берег:

 – Таласса, таласса, таласса…

Песок был темным, крупнозернистым, то есть, вулканическим. Такой окрашенный лавой песок в Израиле можно увидеть только в Нагарии – неподалеку от потухших вулканов Голанских высот. Море намыло вдоль берега небольшую песчаную   гряду, усыпанную галькой, осколками ракушек и обкатанной до гладкости терракотой разных эпох.

Мне вспомнился Крым, и как папа учил меня, шестилетнюю, плавать и как заставлял ходить по гальке, исправляя плоскостопие.   А потом мы кидали в Черное море мелкие копейки, чтобы вернуться к нему снова.  Но сейчас не было смысла кидать в талассу лепты, потому что живу я у того же самого моря, только с другой стороны.

Я дошла до гостиницы, уселась в баре лицом к морю и заказала себе shot прощального пива Mythos. Мимо меня, возвращаясь с шоппинга, вереницей прошла вся наша группа, с любопытст-

вом глядя, как женщина в платке и длинной юбке заливает в себя, нисколько не стесняясь, немаленькую дозу  идеологически чуждого алкогольного напитка. Последним шел Йоси. Он впервые посмотрел не сквозь меня, а на меня, и в его глазах я прочитала сложное сообщение. Что-то вроде: “да вот ты какая” или “неизвестно чего от тебя ожидать” или “что удивительного в том, что ты недовольна моим кошерным туром”.  Я приветствовала его поднятием бокала. Сквозь пиво и на фоне заката Йоси казался золотым божком, не имеющим отношения к реальности, и мне уже не хотелось требовать  от него оплаченного мной пакета услуг.   

14. Акрополь

Накануне  отъезда Йоси осознал (или ему помогли осознать), что он зажал экскурсию на Акрополь, обещанную в программе. Поэтому он воззвал к народу во время завтрака:

– Быстрее садимся в автобус. По дороге в аэропорт я покажу вам Акрополь.

Все быстро сложили чемоданы в багажный ящик и уселись на свои места. Автобус пополз в гору. Через какое-то время Йоси сказал:

– Вон он там, Акрополь, в окне. Но выходить из автобуса нельзя. Мы опаздываем в аэропорт.

– Что такое Акрополь? Что такое Акрополь? – загалдели все разом.

– Место, где древние греки совершали идолослужение, – строго отрезала Эстер, и все тут же отвернулись от окна. Меня всегда искренне восхищает дисциплина ума, свойственная ортодоксальным евреям. Они мгновенно перестают интересоваться запретными плодами, не тратя ни секунды на пустые колебания.

Я же посмотрела в окно, но ничего не увидела. Половину Акрополя заслоняла зелень, другая половина неясно читалась вдалеке,  окутанная строительными лесами.  Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу, но ему  повезло и на этот раз –  ведь он зажал экскурсию, которая в любом случае не состоялась бы из-за ремонтных работ на Акрополе.  

15. Мамка

В дьюти-фри я купила, наконец, сувениры и для мужа: бутылку виски Чивас Ригал  и магнитик на холодильник. На магнитике было изображено какое-то белое здание на фоне голубого неба. Потом, когда Шимон его рассмотрел, оказалось, что это церковь с крестом. Поэтому магнитик он сломал и выкинул в мусорное ведро. Чивас Ригал мы пьем до сих пор – еврейские пьяницы, что с нас взять.   И да, мы фанатики. Но мы никому не отрубаем голову, в отличие от других фанатиков Ближнего Востока. А если точнее, каждый наш фанатик рубит голову исключительно  самому себе. 

Мы взлетели. Мне несказанно повезло – впервые за многие годы досталось место  у иллюминатора. Домик,  деревья рядом с домиком, похожие сверху на соцветье брокколи. Участочек. Еще домик, еще деревья, еще участочек, деревенька, поля, другая деревенька.. Мы летели прямо к солнцу, как Икар. И вот в иллюминаторе показался круглый бок планеты Земля, облитый сверкаю-

щим морем.

Мы долго летели под облаками, которые совершали круговое движение, слово в центр неба кто-то вонзил поварешку и мешал ею голубой суп, а облака плавали по кругу, как белые клецки, подсвеченные солнцем. Наконец  мы оказались поверх облачного супа. Средиземное море теперь синело только в просветах  между кусками проплывающего тумана. Мы летели так совсем недолго, а потом снова нырнули под облака и подошли к израильскому берегу.

Израиль сверху совсем не похож на Родос.  Израиль сверху похож на материнскую плату компьютера: ровно расчерченные зеленые прямоугольники полей, проводки дорог, серые ленты шоссе, остро торчащие в небо шурупы высоток. Это было технологично и красиво, потому что шум, беспорядок и прочие несовершенства сверху не видны. Как  хороши шатры твои, Яаков, жилища твои, Израиль! Не говоря уже о населении.

И я подумала, что, если мир – это созданный Богом компьютер, то мировая мамка –  материнская плата – находится у нас. Но, чтобы увидеть это, нужно иногда слетать на Родос и вернуться обратно. 

Примечания: 

(1) Рабби Моше бен Нахман (Рамбан) – еврейский мудрец конца 12 – нач.13 века

 (2) Бима – возвышение в синагоге, откуда читают Тору

 (3) – Миква – искусственный водоем для ритуальных очищений. 

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива