Ирина Власова

ЧАШКА С ИМЕНЕМ

В провинциальной богеме

Каждый избран и каждый постыл.

И волочится тяжко артритное бремя

Неподъемных прокуренных крыл.

 

Пахнет бедностью и скипидаром,

Сходит краска с лица на холсты.

А предутренний стражник разбудит: «Недаром?»

И под сердце воткнет мастихин.

 

Каждый – сам себе тьма и мессия,

Каждый первый – последний герой.

Сделай так, чтобы было красиво,

Несуразный, беззубый и злой.

 

Там, где тонко, все рвется и рвется.

И стучишься в свои потолки.

Ну, а хули, мазила, тебе не живется?

Не пошел бы ворочать мешки?

 

Но рукав прожигает закрытая карта:

Или в масть, и встать на крыло,

Или в поле упасть неизвестным солдатом,

Чтобы новое сверху взошло.

 

* * *

Жизнь в окружении привычных и надоевших вещей:

Будильник, прядущий время, сторожевой торшер,

Черноморская раковина, нелепая детская поделка,

Безобразная чайная пара – подарок хорошего человека,

Мамина вазочка с отколовшейся эмалью,

Подушка с розами, некогда бывшая шалью…

Хлам, который едва ли переживет тебя на неделю.

 

Если очередное начало требует жертв и свобод,

Ты легко расстаешься со всякой безделицей –

Главное – смотреть не вслед, а вперед.

Но, зависая над бездной или собирая себя по крупицам,

Ты ищешь, как удержаться, за что зацепиться,

И первым, что попадается под руку, всегда

Оказывается какая-нибудь ерунда,

 

Какая-нибудь бессмысленная вещица,

                                                 говорящая только с тобой:

Черноморская раковина, запомнившая прибой,

Чашка с именем, плюшевый зверь с сердечком,

Подругина вышивка гладью, серебряное колечко,

Детская энциклопедия с надписью «от родителей» –

Спутники, очевидцы, посланники и хранители.

Хлам, который едва ли переживет тебя на неделю.

 

Вор

 

Прорастает любое зерно.

Что посеял – попробуй, пожни.

Темным лесом взошли за спиной

Черновые, пропащие дни.

 

А за лесом, в обратном конце,

В утекающей речке рябя,

Образ божий на детском лице

Прожигает в затылок тебя.

Кто однажды свернул не туда,

Тот шагает, не чуя пути.

В утекающей речке вода

Отражает чужие черты.

 

Только детский мечтательный взгляд

За тобою следит не в укор.

Обернуться боишься назад,

Как по имени названный вор.

 

Фламандская шпалера

 

Закрой глаза, я тебе расскажу… Путь задернут зыбучей  далью,

Вдоль прошита сквозистая – нитью суровой по грозовым облакам

Мережка деревьев, траченных солью, тронутых медной сусалью. 

В Низкие земли когда-то пришла река, обласкав

Серебристым шёлком холщовые берега.  Полнея,

Расплылась, пролизала зеркальные линзы в лугах заливных,

Разлеглась, растеклась стеклянистой гладью в полнеба,

Проглотила гладкие камни, распробовав мертвые сны

Разоренных временем городов. Поёжилась рябью легко,

Потянулась, играя, то зыбью ерошась, то слюдянея,

И достала из рукава раковины и пёстрых куриных богов,

Принесённых из кладовой моря, что холодно зеленеет,

Целиком погрузившись в себя, у самого горизонта, неблизко.

А вот, кому рябенькое божество ручное, с дырочкой –

Защищает от льва, и аспида, и василиска.

Возьми и повесь на шею – в любой беде выручит.

 

Из чего же, из чего же сделан ты?

Из молитвы матери, из юной мечты

Женщины, положенной по судьбе,

Из тоски отца по самому себе,

Из усталости, из радости, из беды,

Из земли, из неба, из речной воды,

Из пьянящей думы, из взгляда трезвого,

Из смешного, жалкого, из болезного,

Из широких рвов и высоких стен,

Из «Элои!», повисшего в пустоте,

Из толчков разбитого, но живого

Сердца, сердца детского твоего.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива