Илья Корман
ГОРОД ОЖИВАЮЩИХ СЮЖЕТОВ
Три в тени двух
После «Двенадцати стульев» – но до «Золотого телёнка» – Ильф и Петров создали и опубликовали три художественно-сатирических произведения: повесть «Светлая личность», цикл новелл «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска» и цикл «1001 день, или Новая Шахерезада». Нас будут интересовать, в основном, первые два (и по преимуществу – «Необыкновенные истории…»).
У них разная судьба. Повесть, написанная соавторами всего за шесть дней, известна больше, и по ней в восьмидесятые годы был снят фильм.
«Необыкновенным историям» повезло меньше. Неприятности начались сразу же, в 1928-м году: после публикации первых 11-ти историй печатание дальнейших было запрещено по требованию цензуры. «Истории», в отличие от «Светлой личности», не вошли ни в пятитомное собрание сочинений Ильфа и Петрова (1961), ни в сборник «Одесская плеяда» (1990).
Но при всей разности судеб – общего у трёх вещей всё-таки больше. Общее прежде всего в их строении, в соотнесённости художественного пространства – и героев в нём. В обоих романах был явный главный герой, у него была явная цель – разбогатеть, ради этой цели он действовал, разъезжал, «комбинировал» – местом действия была «вся страна»! в этом-то и был главный читательский интерес!
В трёх составляющих сатирического триптиха – нет единства героя и цели (главного героя вообще нет; роль Шахерезады – не действовать, а рассказывать). Художественное пространство локализовано, ограничено вымышленным провинциальным городом (или одним вымышленным московским учреждением, как в «Новой Шахерезаде»).
Да! возрастает роль вымысла, роль абстракции. Сатира становится менее реалистически-узнаваемой, и при этом более действенно-разящей.
Но как будто какая-то сила побуждает исследователей замалчивать межроманные произведения соавторов. Пример такого замалчивания мы приведём ниже.
А те исследователи, кто об этих произведениях всё-таки писали – их недооценивали.
И только в 2012 году появляется работа К.С.Позднякова «Интертекстуальность повести И.Ильфа и Е.Петрова «Светлая личность», где трём недооценённым вещам соавторов, в особенности – первой из них, воздаётся должное. В самом начале статьи, ещё до начала анализа повести, автор замечает: «Удивительно, что данное произведение совершенно незаслуженно остаётся в тени «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка».
А завершив анализ (в частности, сопоставив «Светлую личность» с новеллой Ф.Кафки «Превращение»), автор приходит к выводу: «… становится очевидно, что повесть Ильфа и Петрова гораздо значимей, чем ранее представлялось исследователям творчества соавторов».
Присмотримся и мы к трём «затенённым» произведениям соавторов.
Прежде всего, отметим черты сходства между «Светлой личностью» и «Необыкновенными историями».
Черты сходства
1 Каждое произведение описывает один город – странный, «ужасный» ... и всё же существующий;
2 В каждом городе возвышается огромное, высоченное, пустующее, заброшенное здание – «клуб» или небоскрёб;
3 В каждом городе есть и жилой дом с определённым номером: «Светлая личность» – дом № 16 (где получает комнату Прозрачный), «Необыкновенные истории» – дом № 17 (где живёт чета Пферд). Своеобразная числовая преемственность!
4 Четвёртое структурное подразделение каждого из двух сравниваемых произведений – («Глава IV. История города Пищеслава»; новелла четвёртая: «Город и его окрестности») – посвящено описанию города.
(Об этом более подробно см. ниже в разделе «Число 4 и теоремы существования»);
5 В пятом структурном подразделении – («Глава V. «Юбилейная речь»; новелла пятая: «Страшный сон») – один из героев видит сон библейского происхождения. «Светлая личность»: «В эту ночь Евсей Львович Иоаннопольский спал и видел во сне семь управделами тучных и семь управделами тощих».
«Необыкновенные истории»: «Приснилось ему, что на стыке Единодушной и Единогласной улиц повстречались с ним трое партийных в кожаных куртках, кожаных шляпах и кожаных штанах.
– Тут я, конечно, хотел бежать, – рассказывал Завитков соседям, – а они стали посреди мостовой и поклонились мне в пояс.
– Партийные? – восклицали соседи.
– Партийные! Стояли и кланялись. Стояли и кланялись».
(Более подробно – в разделе «Продажа сновидца»).
И вообще, в обоих произведениях присутствуют и помимо снов отсылки к Ветхому Завету (чего совершенно нет в «Новой Шахерезаде»), а также, как мы покажем ниже, к литературным источникам (чего в «Новой Шахерезаде» очень мало).
Теперь присмотримся более внимательно к «Необыкновенным историям…».
Тропою Грома
(«Синий дьявол»)
Сюжет новеллы имеет, как минимум, два аналога в предшествующей художественной литературе. Во-первых, в «Преступлении и наказании», в части первой: «Но Раскольников уже выходил на улицу. На Николаевском мосту ему пришлось еще раз вполне очнуться вследствие одного весьма неприятного для него случая. Его плотно хлестнул кнутом по спине кучер одной коляски за то, что он чуть-чуть не попал под лошадей, несмотря на то, что кучер раза три или четыре ему кричал. Удар кнута так разозлил его, что он отскочил к перилам (неизвестно почему он шел по самой середине моста, где ездят, а не ходят), злобно заскрежетал и защелкал зубами. Кругом, разумеется, раздавался смех.
– И за дело!
– Выжига какая-нибудь.
– Известно пьяным представится да нарочно и лезет под колеса; а ты за него отвечай.
– Тем промышляют, почтенный, тем промышляют…»
То есть, умышленно бросаются под колёса, чтобы получить денежную компенсацию.
Во-вторых, в новелле Мопассана «Верхом». Старуха, случайно сбитая с ног понёсшим конём, притворяется покалеченной и не могущей ходить, чтобы побольше взыскать с совестливого всадника и его столь же совестливой супруги, превращает их жизнь в ад – говоря метафорически, садится на них верхом.
Поясним: мы не утверждаем, что Ильф и Петров сознательно учитывали вышеупомянутые сюжеты Достоевского и Мопассана – так сказать, «танцевали» от них. Мы вполне допускаем, что сходство этих сюжетов с сюжетом «Синего дьявола» – случайно.
Но мы утверждаем, что Ильф и Петров сознательно учитывали древнюю христианскую легенду.
От столкновения с синим «паккардом» доктор Гром упал. Казалось бы: ну что тут христианского? что тут библейского? тривиальное дорожное происшествие. Но эта простота обманчива. Давайте рассмотрим падение в сочетании с другими деталями новеллы.
а) падение и фамилия Гром.
Гром исходит с неба, сверху, а воспринимается (слышится) на земле, внизу. Можно сказать, что гром падает с неба на землю.
б) падение и сияние.
«… фортуна, скрипя автомобильными шинами, повернулась лицом к доктору Грому. Сияние ее лица было столь ослепительно, что доктор упал». Словом, мы имеем картину падения Люцифера (светоносного) с неба на землю.
в) падение и хромота.
Христианская легенда приписывает дьяволу хромоту – как результат падения с неба. Обычно дьявол хромает на левую ногу (левая сторона считается более, чем правая, подверженной дьявольскому влиянию – ср. «плюнуть через левое плечо»). Ну, и доктор Гром после падения стал прихрамывать на левую ногу.
г) слово дьявол в заголовке новеллы относится, очевидно, к посольскому автомобилю. И определение синий – к нему же. Но в основном тексте новеллы слово синий и однокоренное синяк относятся к жителям Колоколамска:
«Особенно пристрастились к этому делу (попаданию под посольский автомобиль – И.К.) городские извозчики в синих жупанах. Одно время в Колоколамске не работал ни один извозчик. Все они уезжали на отхожий».
И: «Подлинник вернулся через два дня с забинтованной головой и большим, как расплывшееся чернильное пятно, синяком под глазом. Левой рукой он не владел».
Что ж: Гром пострадал на левую ногу, Подлинник – на левую руку. Этот левый уклон объясняется, конечно, не происками левой оппозиции, а дьявольским влиянием, излучаемым находящимся в заголовке словом дьявол.
Всё это позволяет считать дьяволом не только автомобиль, но и его первую жертву.
д) размер пенсии.
«Суд произошел на другой же день, и по приговору его клятвийское посольство повинно было выплачивать доктору за причиненное ему увечье по сто двадцать рублей в месяц».
Конечно, число (или, если угодно, числительное) сто двадцать может встретиться где угодно, и всё же, помимо этого «где угодно», у него есть специфическая библейская коннотация: «Пусть будут дни их сто двадцать лет».
«Давно ль по-испански вы начали речь?»
(«Гость из Южной Америки»)
И в первой новелле, и во второй появляются иностранцы: клятвийцы в первой, аргентинец во второй. Интересно отношение к ним автора (Ф.Толстоевского).
Он как будто ничего не знает о «враждебном капиталистическом окружении», о возможности шпионажа. Клятвийское посольство и страна Клятвия в целом – честно выполняют постановления московского (то есть, советского) суда и выплачивают хитрым жертвам наездов ежемесячные пенсии, что ставит Клятвию на грань финансового краха.
Благородное поведение капиталистической Клятвии резко контрастирует с алчным вымогательством «советских» жителей Колоколамска.
В «Синем дьяволе» иностранцы не произносят ни одного слова. Во второй новелле иностранец – говорящий. Вообще-то он чисто говорит по-русски, но в минуты волнения… «С непокрытой головой он стоял у парадных дверей, обшитых листовой медью, и кричал:
– Милициос!»
Или: «Постройкой верховодил сам Горацио. Он был одет в синий парусиновый комбинезон и деловито ругался на странной смеси русского и испанского языков».
Смесь (а выражаясь по-библейски: смешение) языков – есть причина, по которой не была достроена Вавилонская башня.
Тридцатидвухэтажный небоскрёб в Колоколамске есть аналог Вавилонской башни. Небоскрёб, в отличие от башни, был достроен и даже заселён, но в новоявленных жильцах (кроме мосье Подлинника. Об этом – ниже) взыграли разрушительные наклонности, и небоскрёб так же опустел и был заброшен, как когда-то Вавилонская башня. В частности, губернский город перестал отражаться в окнах 25-го этажа колоколамского небоскрёба.
Отметим активную (дурацко-активную) роль Никиты Псова как в заселении небоскрёба, так и в выселении из него. Сама фамилия Псов оказывается активно-творящей: вдруг выясняется, что у Псова есть цепная собака.
Напомним, что и в «Синем дьяволе» с Никитой Псовым связан самый критический момент сюжета: «Когда под клятвийскую машину попал тридцатый по счету гражданин города Колоколамска, Никита Псов, и для уплаты ему вознаграждения пришлось закрыть государственную оперу, волнение в стране достигло предела. Ожидали путча со стороны военной клики <…> Клятвии пришлось сделать внешний заем».
Интересно, что в этой новелле впервые появляется «Воронья слободка», которая потом перейдёт в «Золотой телёнок». Репутация её в новелле такая же, как потом в романе: «…квартиру воры очистили в ту же ночь. Подозрение падало на пятый этаж, этаж чрезвычайно подозрительный и уже названный Вороньей Слободкой».
И судьба её примерно такая же: «Когда же он (Никита Псов – И.К.) увидел свою опустошенную квартиру, то немедленно выселился из небоскреба в старую халупу, разбив предварительно камнями все стекла в ненавистной ему Вороньей Слободке».
(Вообще, похоже, что Никита Псов послужил прототипом для Никиты Пряхина в «Золотом телёнке»).
А в следующей новелле появится один из главных персонажей будущей романной Вороньей Слободки.
Лохань потопа
(«Васисуалий Лоханкин»)
Как только губернский город перестал отражаться – то есть, быть видимым – в Колоколамске, так сразу же над ним (если верить Лоханкину) «разверзлись хляби небесные. В губернском городе семь дней и семь ночей дождь хлещет».
В Библии из ковчега выпускают ворона, у Толстоевского – ворону. Но не забудем, что уже в предыдущей новелле появилась Воронья Слободка.
* * *
В конце новеллы: «Счеты с автором потопа граждане сводили до поздней ночи». В «Золотом телёнке» жители Вороньей Слободки тоже будут сводить счёты с незадачливым Лоханкиным.
А начинается сведение счётов вот с чего: «– Считаться не приходится! – загремел Похотилло. И ударил гробовщика вороной по румяному лицу».
Быть может, удар вороной по лицу отозвался потом, у другого писателя, ударом курицей по шее: «Затем рыжий разбойник ухватил за ногу курицу и всей этой курицей плашмя, крепко и страшно так ударил по шее Поплавского, что туловище курицы отскочило, а нога осталась в руках Азазелло».
* * *
Фамилия «Лоханкин» – водяная. И потому – является одним из источников потопа. Другим источником является профессия Лоханкина – гробовщик. Но чтобы это увидеть, надо вернуться к началу, к «Двенадцати стульям».
«В городе N люди умирали редко». В конце второй части бедный Безенчук привозит свои гробы в Москву, в наивном расчёте на эпидемию гриппа. А на что может рассчитывать Лоханкин? В «Светлой личности» мы находим замечательный пассаж, по сути означающий победу над смертью:
«Дивный и закономерный раскинулся над страною служебный небосклон. Мириады мерцающих отделов звездным кушаком протянулись от края до края, и еще большие мириады подотделов, сияющие электрической пылью, легли, как Млечный Путь. Финансовые туманности молочно светят и приманчиво мигают,привлекая к себе уповающие взоры. Хвостатыми кометами проносятся по небу комиссии. И тревожными августовскими ночами падают звезды – очевидно, сокращенные по штату. Иные из них, падающие метеоры, не успев сгореть и обратиться в пар, достигают суетной земли и шлепаются прямо на скамью подсудимых. Есть и блуждающие в командировках звезды, притягиваемые то одной, то другой звездной организацией, они носятся по небосклону, пока не погибают в хвосте какой-нибудь кометы с контрольными функциями».
В этой абстрактной модели бюрократизированного человечества – смерти нет! Место смерти заняло – увольнение!
На что же может рассчитывать гробовщик?
Правда, в «Светлой личности» наряду с абстракцией, победившей смерть, существует ещё и не прибранная к рукам жизнь, в которой люди всё-таки умирают: «И каждые похороны (пищеславцы их очень любили и праздновали с особенным умением и пышностью) неизменно останавливались у гранитной паперти объединенного клуба, где отслуживалась гражданская панихида». И ещё: «Постегиваемый нетерпеливыми жильцами, старик Гадинг тихо скончался».
Но уже в «Необыкновенных историях…» в славном городе Колоколамске умирает лишь один человек, «неизвестный частник», да и то – давно, «в начале нэпа». (А уж в «Новой Шахерезаде» – вообще никто не умирает).
Бедный гробовщик!
И тут – благодатные слухи! Конечно же, гробовщик становится рьяным проповедником идеи о потопе.
Иные радетели мечтают «загнать человечество в счастье»; ну, а Лоханкин – в гробы! Вот они и пригодились: «Крышу ковчега сделали из гробов Лоханкина, потому что не хватило лесоматериалов. Крыша блистала серебряным и золотым глазетом». Ноев гроб!
В новелле «Васисуалий Лоханкин» литературный (библейский в данном случае) источник узнаётся без труда. Тому причиной не столько говорящее имя (Ной Андреевич Похотилло), сколько слова потоп и ковчег, употребляемые не в каких-либо переносных, а в своих прямых, «библейских», явных смыслах.
Продажа сновидца
(«Страшный сон»)
В этой новелле тоже есть всё, что требуется для опознания его «библейского происхождения» – и говорящее имя Иосиф, и сны, содержание которых сновидец простодушно пересказывает согражданам, и «библейские» слова поклонились, продать, караван…
Пожалуй, для «опознания» есть даже больше, чем нужно: ведь название ваксы, «Африка», тоже – говорящее. Проданного Завиткова безвозвратно увозят куда-то далеко, как библейского проданного Иосифа увезли в Египет, в Африку.
И даже фамилию героя можно трактовать, как говорящую – завиток судьбы.
Но если и отвлечься от библейских аналогий, то всё равно в новелле остаётся кое-что интересное, не сразу различимое и нуждающееся в разъяснении.
Это – смысл взаимно-относительного расположения Никиты Псова, толпы, мосье Подлинника и кибитки с главрежем:
«– Какой город? – хрипло закричал главреж, высовываясь из кибитки.
– Колоколамск! – закричал из толпы Никита Псов. – Колоколамск, ваше сиятельство!
– Мне нужен типаж идиота. Идиоты есть?
– Есть один продажный, – вкрадчиво сказал мосье Подлинник, приближаясь к кибитке.
– Вот! Завитков!
Взор режиссера скользнул по толпе (от которой мосье Подлинник успел отдалиться, и, тем самым, с «типажем идиота» он уже как бы и не связан – И.К.) и выразил полное удовлетворение. Выбор нужного типажа был великолепен. Что же касается Завиткова, то главрежа он прямо-таки очаровал.
– Давай! – рявкнул главный.
Связанного Завиткова положили в кибитку».
Снова, как всегда, Подлиннику удаётся занять наивыгоднейшую позицию. Ну, а Никита Псов остаётся в толпе – олицетворять «типаж идиота».
Отступление об эпохе
Упоминаемые в новелле съёмки фильма «Избушка на Байкале» – не выдумка соавторов. Съёмки начались в 1925 году, а в следующем – фильм вышел на экраны. Это была попытка экранизации первого советского романа «Два мира» (1921). Автор романа – Владимир Зазубрин, он же и автор сценария к фильму – успел к 1921 году послужить, по заданию партии (ещё до Октября 17-го), секретным осведомителем жандармерии, а после Октября – послужить в армии Колчака (на сей раз – без задания партии), и перейти на сторону красных, и вот – написать роман, о котором одобрительно отозвались Ленин («Очень страшная книга, жуткая книга, конечно, не роман, но хорошая, нужная книга»), Горький, Луначарский.
«Таков уж был Зазубрин, наследник раннего Горького и позднего Л.Андреева. И верным учеником Достоевского, как бы ни отрицали это поздние советские исследователи его творчества», – пишет В.Яранцев, один из лучших толкователей творчества писателя.
В том самом 1928 году, когда новелла «Страшный сон» появилась в журнале «Чудак» – в том году Зазубрина исключили из ВКП(б) за участие в партийной оппозиции. И не то удивительно, что 1937 год поставил точку и в карьере Зазубрина, и в его жизни вообще. И даже не то, что его жестокая повесть «Щепка» (1923), о чекистских расстрелах, ждала публикации 66 лет!
Удивительно то, с какой точностью двойственность и жестокость революционной эпохи отразились и в самой личности Зазубрина, и в его литературном творчестве.
Продажа первородства
(«Пролетарий чистых кровей»)
Это последняя новелла «Необыкновенных историй», чей сюжет коренится в Библии: Исав продал первородство Иакову, а Досифей Взносов продаёт «первородство» (сиречь, пролетарское происхождение) мосье Подлиннику. Здесь надо отметить, что имя Досифей означает данный Богом.
И ещё один любопытный нюанс: «Для того чтобы устранить последние сомнения в чистоте своего происхождения, Подлинник нарисовал свое родословное древо. Ветви этого древа сгибались под тяжестью предков мосье.
По мужской линии род Подлинника восходил к Степану Разину, а по женской – Фердинанду Лассалю».
То, что род Подлинника восходил к Лассалю по женской линии, не случайно. Лассаль был не только идеологом и деятелем европейского социализма, но и любителем прекрасного пола, героем многочисленных любовных историй.
* * *
Для оставшихся пяти новелл кратко укажем происхождение их сюжетов:
«Золотой фарш»
1) Басня Эзопа «Гусыня, несущая золотые яйца»; болгарская и украинская народные сказки о курице, которая несла золотые яйца;
2) Опера Дж. Мейербера «Гугеноты». В частности, «поголовному избиению домашней птицы» в новелле – соответствует резня гугенотов в опере;
3) Биография Козьмы Пруткова: служба в Пробирной палатке.
«Красный калошник-галошник»
Жюль Верн, «Пять недель на воздушном шаре».
«Собачий поезд»
1) Экспедиция (1927 год) Леонида Кулика в район падения Тунгусского метеорита;
2) Э.Распе, «Приключения барона Мюнхаузена».
(Надо сказать, что новелла «Собачий поезд» очень похожа на фельетон, высмеивающий любительские, плохо организованные экспедиции с якобы научными целями).
«Вторая молодость»
Г.Ибсен, «Враг народа».
«Мореплаватель и плотник»
А.Пушкин, «Стансы».
Пример замалчивания
Приведём обещанный выше пример необъяснимого замалчивания трёх «промежуточных» (межроманных) произведений соавторов.
Перед нами – «Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы»
Издательство СО РАН
Новосибирск, 2003.
Романы Ильфа и Петрова отнюдь не замалчиваются. Вот, например, описывается сюжет «Имущество дьявола»:
Имущество дьявола: дьявол оставляет среди людей свое разрозненное, расчлененное имущество – герои пытаются собрать его
Н.В. Гоголь. “Сорочинская ярмарка” (1831) [история красной свитки]
И.Г. Эренбург. “Одиннадцатая” (“Тринадцать трубок”, 1922)
И.Ильф, Е. Петров. “Двенадцать стульев” (1927-1928)
М.А. Булгаков. “Мастер и Маргарита” (1929-1940) [сеанс черной магии и его последствия]
С.И.Кирсанов. «Неразменный рубль» (1939)
и так далее.
Но вот что касается межроманных произведений…
Вот раздел «Сюжеты библейские и апокрифические».
Среди подразделов находим: «Вавилонская башня»
«Потоп»
«Иосиф Прекрасный»
Берём «Вавилонскую башню» – и что же мы видим?
Вавилонская башня – строительство башни, дома для всех народов. В основе – два библейских предания: постройка города и смешение языков; возведение башни и рассеяние людей (Быт. 11: 1-9).
А.Ф. Мерзляков. “Ода на разрушение Вавилона” (1801)
Ф.М. Достоевский. “Записки из подполья” (1863), “Братья Карамазовы” (1879-1880) (“Легенда о великом инквизиторе”) [мотив]
М.Е. Салтыков-Щедрин. “Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил” (1869) [мотив]
С.Я.Надсон. «Вавилон» (1883)
В.Я.Брюсов. «В неоконченном здании» (1900), «Всхождение» (1914) [мотив]
и так далее. Ильфа и Петрова – нет. И в «Потопе» их не будет, и в «Иосифе Прекрасном».
Полюса уважения
Мосье Подлинник – герой десяти из одиннадцати новелл «Необыкновенных историй»; по частоте появления никто не может с ним сравниться. Он пользуется уважением всех горожан – «Председатель лжеартели своей рассудительностью завоевал в городе большое доверие». Он и в самом деле выделяется среди горожан: самый умный – во-первых, и наименее хищный (алчный) – во-вторых.
Пройдёмся по некоторым новеллам и проследим за поведением председателя лжеартели.
«Синий дьявол».
«С наступлением первых морозов из Колоколамска потащился в Москву председатель лжеартели “Личтруд” мосье Подлинник. Он долго колебался и хныкал. Но жена была беспощадна («Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены» – И.К.) Указывая мужу на быстрое обогащение сограждан, она сказала:
– Если ты не поедешь на отхожий, я брошусь под поезд».
То есть, «стану Анной Карениной». Сплошная литературность!
«Подлинника провожал весь город» – дань уважения.
«Вид мосье Подлинника (по возвращении из Москвы – И.К.) был настолько страшен, что колоколамцы на отхожий промысел больше не ходили.
И только этот случай спас Клятвию от окончательного разорения».
Можно – не слишком преувеличивая – сказать, что мосье Подлинник пожертвовал собой, чтобы спасти страну.
«Гость из Южной Америки».
Это мосье Подлинник обнаружил на площади плачущего незнакомца; это он, Подлинник, выведал удивительную историю сказочного обогащения бывшего земляка; и это Подлинник устроил многолюдное чествование земляка-миллионера, в ходе какового чествования растроганный миллионер решил возвести для земляков небоскрёб – на той самой Членской площади, на которой его впервые увидел председатель лжеартели.
Мосье Подлиннику достаётся квартира на самом верхнем – 32-ом – этаже небоскрёба. Что соответствует уровню уважения горожан к рассудительному мосье.
Во время проживания в небоскрёбе Подлинник не замечен ни в каких разрушительных, хулиганских или просто глупых действиях (каковыми, увы, отметились многие колоколамцы). Наоборот, он сам стал жертвой сограждан: на его квартиру «был произведён налёт».
«Страшный сон».
Пока можно было, Подлинник защищал Завиткова перед согражданами. Когда же защищать стало невозможно, Подлинник выдвинул деловое предложение: «Его надо продать! – заметил мосье Подлинник с обычной рассудительностью».
О хитроумном перемещении Подлинника от толпы к кибитке главрежа мы уже говорили.
«Золотой фарш».
Пока можно было, Подлинник защищал курицу, якобы снёсшую золотое яйцо, от желающего её зарезать хозяина. Когда же защищать стало невозможно («– Заре-езать! – закричали все»), он мигом перестроился: « – В таком случае я в долю! – воскликнул мосье Подлинник и ринулся за курицей…»
Практически не прилагая усилий, Подлинник приобретает «пролетарское первородство» («Пролетарий чистых кровей»); становится «главным директором» курорта («Вторая молодость»).
Если же он прилагает усилия («Мореплаватель и плотник»), то результат воистину грандиозен: «Речь гражданина Подлинника, выступившего от имени городской торговли и промышленности, надолго еще останется в памяти колоколамцев. Даже через тысячу лет речь Подлинника наряду с речами Цицерона и правозаступника Вакханальского будет почитаться образцом ораторского искусства».
На противоположном полюсе – полюсе неуважения – оказывается Никита Псов, «наименее умный» из колоколамцев и отмеченный дурацкой активностью, вредящей всем – и ему самому.
Число 4 и теоремы существования
В главе IV «Светлой личности» прерывается развитие сюжета повести, вместо него излагается история города Пищеслава и «доказывается», что Пищеслав действительно существует.
Но, хотя развитие сюжета прервано, интертекстуальность от этого не страдает. Именно в этой главе излагается история изобретения «скоропища» – машинки, производящей три миллиона пельменей в час, причём изобретатель уверяет, что производительность можно поднять (до пяти миллионов в час), но нельзя снизить. Улицы несчастного города завалены разлагающимися пельменями.
К.С.Поздняков говорит, в связи со скоропищем, о Рабле, о раблезианских масштабах. С этим можно согласиться, хотя нам изобретение пельменной машинки скорее напоминает сюжет «Ученика чародея». В любом случае, возможность столь разнородных истолкований следует отнести к «плюсам» ильфо-петровского текста.
В пятой главе развитие сюжета возобновляется, но интертекстуальность не ослабевает. Она даже становится более смелой – вплоть до того, что в шестой главе: «Призрак, олицетворяющий предельную добродетель, носился по городу, вызывая самые удивительные события».
Трудно тут не узнать первую фразу «Коммунистического манифеста».
И трудно не узнать смелого мальчика, воскликнувшего «А король-то голый», читая про другого – советского – мальчика: «К концу преобразившей город недели мальчишка-пионер, проходивший мимо Центрального объединенного клуба, громогласно заявил, что клуб, как ему уже давно кажется, ни к черту не годится и что строили его пребольшие дураки.
Вокруг мальчика собралась огромная толпа. Все в один голос заявили, что клуб действительно нехорош».
В «Необыкновенных историях» четвёртая по счёту «история» является опять-таки не новеллой с чётким сюжетом, а «теоремой существования» (математический термин) – города Колоколамска на сей раз.
Итак, как в «Светлой личности», так и в «Необыкновенных историях…» четвёртое по счёту структурное подразделение (глава или «история») является «теоремой существования» соответствующего города.
Структурная роль числа «4» обнаруживается и в новелле «Золотой фарш»:
«Председатель лжеартели ударил по оконной раме, как Рауль де-Нанжи в четвертом действии оперы “Гугеноты”, и предстал перед толпой.
– Граждане! – завопил он. – Что делать с курицей?»
Важную роль играет число «4» в «Новой Шахерезаде»:
1. Шахерезада Шайтанова предстаёт четвёртой по счёту перед комиссией по чистке (первым – бронеподросток Ваня Лапшин);
2. В рассказе (Шахерезады) «О выдвиженце на час» начальник поучает своих секретарей: «Знайте же, глупые секретари, что есть сорок способов, и на каждый способ сорок вариантов, и на каждый вариант сорок тонкостей, при помощи которых можно изжить любого выдвиженца в неделю...»
40 х 40 х 40 = 64000 (тонкостей);
3. В этом же рассказе начальник вручает новоприбывшему заместителю все свои печати, причём четыре из них названы, так сказать, поимённо: «сургучную, восьмиугольную, резиновую и квадратную»;
4. Свои рассказы Шахерезада предусмотрительно прерывает в четыре часа дня.
Живая и неживая
В «Светлой личности», в главе I, вся вселенная (неживая материя) описывается как вотчина победившего бюрократизма: «Мириады мерцающих отделов звездным кушаком протянулись от края до края», «Финансовые туманности молочно светят и приманчиво мигают», «Хвостатыми кометами проносятся по небу комиссии»… Кроме этой бюрократической вселенной – в мире нет ничего.
В «Необыкновенных историях», в новелле «Вторая молодость», бюрократизм как бы делает следущий шаг: теперь ему подвластны – птицы!
«Грачи прилетели в город Колоколамск.
Был светлый ледяной весенний день, и птицы кружили над городом, резкими голосами воздавая хвалу городским властям. Колоколамские птички, подобно гражданам, всей душой любили власть имущих».
Бюрократизм охватил и живую природу, и неживую.
Похвальное слово бюрократизму
Мы уже видели, во всех трёх вещах триптиха, настойчивую тенденцию отмены, преодоления смерти: замены смерти – увольнением. Одна из причин этого – у героев отсутствуют убеждения, ради которых можно идти (и посылать) на смерть.
Вся мировая литература переполнена благородными героями, сражающимися за Свободу Отечества или за Честь Дамы, они палят из пушек, красиво фехтуют на дуэлях, убивают других и умирают сами.
Но жители Пищеслава и Колоколамска, прохиндеи и бюрократы, не таковы. Они прежде всего – люди мирные: «никто из колоколамцев никогда не воевал».
Вот жилище мосье Подлинника: «Стена была увешана редчайшими портфелями. Они висели, как коллекция старинного оружия».
Если смерть заменяется увольнением, то оружие – портфелями.
А вот заключительная сцена «Новой Шахерезады»:
«Двери кабинета распахнулись, и в портале показалась мощная фигура товарища Сатанюка.
При нем были три портфеля. Один большой, нашейный, крокодиловый и два из свиной кожи в руках. И голос товарища Сатанюка был, как морской прибой в шестибалльный ветер.
– Кто сидит за моим столом? – спросил он, потряхивая какой-то бумажонкой («Кто сидел на моем стуле и сдвинул его с места!» – И.К.).
– Товарищ Фанатюк назначается в город Колоколамск на должность городского фотографа.
И еще никто в мире не сдавал дела с такой быстротой, как товарищ Фанатюк».
Бюрократически-аппаратный переворот! И причём, при всей своей «шестибалльности» – бескровный!
А вот во времена той, «настоящей» Шахерезады – если и случались перевороты, то вряд ли бескровные.
Разные, конечно, бывают бюрократизмы. В иных – составляются «расстрельные списки» и прочие несущие смерть бумаги. Но тот, чьи разновидности описаны в трёх «промежуточных» произведениях соавторов, можно назвать бюрократизмом с человеческим лицом.
Можно сколько угодно высмеивать бюрократические порядки и иные пороки Колоколамска, Пищеслава, «Когтей и Хвостов», но нельзя отрицать, что в этих нелепых и смешных мирах человеку всё-таки обеспечено его основное право – право на жизнь.
Оглавление журнала "Артикль"
Клуб
литераторов Тель-Авива