Илья Абель

Возвышенное освоение священного

Вечером 25 мая, в канун веселого еврейского праздника Лаг ба Омер, выпадающего между Песахом и Шавуотом, в Музее Востока открылась выставка израильской художницы Маргариты Левин «Иерусалим земной и небесный» (куратор – старший научный сотрудник Музея искусств народов Востока Млада Хомутова).

По своему содержанию выставка эта знакомая как для ее автора, так и для ее зрителей. И потому стоит подробнее рассказать о ней в контексте плодотворного творчества мастера живописи, выбравшего возвращение на историческую Родину, что стало возвращением и к своим корням в творчестве.

В 1990 году, будучи в СССР востребованным художником, имея свою школу, где учила подростков живописи, Маргарита Левин с пожилой матерью и двумя дочерьми-подростками перебралась на постоянное место жительства в Израиль, на  историческую Родину. В тот год она еще искала свой путь в вере, не являясь тогда религиозным человеком, каким стала через несколько лет пребывания в Стране, на Святой Земле. Ей важно было оказаться там, куда звала ее душа, куда стремилось ее сердце, где в бытовых ситуациях и в творчестве требовалось начинать многое  и доказывать, что возникающие трудности и проблемы – не препятствия, а испытания.

Она и сейчас, через четверть века после тех событий, отчетливо помнит и дни пребывания в Будапеште, и то, как приехала в Израиль с 5-ю долларами в кармане, и то, как почувствовала, что картины – уже рядом. По техническим причинам багаж пришел с опозданием. И это были не простые для творческого человека минуты и часы ожидания. Она сидела в классе с другими эмигрантами той волны. И вдруг почувствовала, что и картины на израильской земле.

Возможно, это ощущение стало для нее точкой отсчета, тем , что разделило ее жизнь на две неравные часты – до бытия в Израиле и годы, десятилетия полноценной, самодостаточной жизни в нем вплоть до наших дней, не сглазить, и на долгую перспективу.

А потом все сложилось как бы само собой: возврашение не только в географическое место родства со своим народом и его традицией, а и вхождение в веру наших праотцев, что топографически проявилось переездом из Тель-Авива в Иерусалим, пусть и на окраину святого города, в творческом же плане в воспроизведении на холстах и города -Иерусалима, и того, что связано с ним  в Пятикнижии Моисеевом, Торе, главной книге еврейской мудрости.

Важно подчеркнуть, что Маргарита Левин рисует не только Иерусалим и воссоздает эпизоды, описанные в еврейской Библии. В ее картинах оживают литературные произведения (например, книга об Алисе), ее интересует нумерология, удаются ей и натюрморты, поразителен ее продолжающийся успешно цикл «Цветоцитаты», где она только колоритом показывает образы и менталитет любимых ею художников разных стран и времен.

И все же – реально, действенно и программно именно Иерусалим стал главным местом приложения живописных интересов Маргариты Левин, вечный , метафизический город, соединяющий в себе небесное, ставшее земным, и земное, несущее в себе печать небесного.

Несколько лет назад на Международной выставке в Париже картина Маргариты Левин «Золотой Иерусалим» была отмечана второй премией за художественность. Это именно золотой по облику домов и солнцу город, вернее, символ города, его душа, его измерение и проекция в наши дни. (В связи с этим можно вспомнить песню «Ерушалаим шель загав» ( Иерусалим золотой), ставшую своеобразным гимном священного города в исполнении замечательной израильской певицы Офры Хаза.

На картинах Маргариты Левин, где изображен Иерусалим, реалистическое переходит в обобщение, а то, каким город представляется сознанию всех, кто знаком с его историей, с историей человечества, выражено искренно, музыкально( Маргарита Левин получила музыкльное образование), возвышенно и символично.

Здесь есть вполне реалистическая вещь, как например, «Дорога к Храму». Мы видим только часть стены, оставшуюся от Иерусалимского Храма. И дорогу, которая , огибая ее, поднимается в гору. Видим – возвышение с какими-то то ли постройками, то ли оврагами, занесенными снегом. И вспоминаем, что город возник на возвышении. При том, что географическое сосуществует здесь на равных с религиозным, духовным измерением данного обстоятельства.

На другой картине видим, как молящиеся буквально стекаются к Западной Стене Храма, собираясь на богослужение. И отдельно – часть молящихся у той же Стены, показанных в отрешении, в экстазе, в самозабвении в момент диалога со Всевышним.

Для Маргариты Левин то, что есть Иерусалим – координаты духовного бытования, место, где человек оказывается в момент своего общения с Высшим, потому картины, связанные с Иерусалимом( как и те, что написанные о Цфате, городе каббалистов) есть не фотографическая фактичность, а симфония единения земного с небесным. И потому здесь заметна в композиции и в колорите экспрессия, целеустремленность, само ощущение зыбкости одного и вечности другого, вектор обращения к Тому, Кто устроил этот мир, Вселенную, Землю и людей на ней вне зависимости от вероисповедания.

Несомненно и то, что город показан Маргаритой Левин как философская данность, соединяющая в себе религиозное, повседневное, прошлое, настоящее и будущее, то, что практически невыразимо. Но удивительным порывом представлено в фантазиях на тему Иерусалима выдающимся израильским художником Маргаритой Левин.

Этот порыв быть правдивым и предельно искренним и есть, наряду с несомненным талантом, безукоризненным вкусом и уникальной одаренностью той особенностью, которая и отличает написанные об Иерусалиме картины Маргариты Левин.

В конце концов, дело тут не в технике письма. Кого сейчас удивишь инсталяциями на ту или иную тему, свободным сочетанием красок и линий на одном полотне. Отличие Маргариты Левин в том, что особенно выявляется в картинах об Иерусалиме и религиозного содержания, что личное, творческое, навык, школа и все, что наработано мастерством и опытом существует не само по себе, а выражает в себе то, что для Маргариты Левин первостепенно и значимо.

Таким образом, между ее художественным посылом и тем, как содержательно, изобразительно он находит себе воплощение, нет дистанции, нет разрыва, нет рациональности и паузы. Потому, что правит здесь не только талант, а и душа. И именно это – совпадение персонального с надмирным – более всего привлекает и трогает в картинах Маргариты Левин, обращает на себя внимание как степенью самоотрешенности автора картин, так и ее очевидным, индивидуальным в меру возможного и допустимого, присутствием в них.

Говоря о собственном творчестве, Маргарита Левин постоянно повторяет, что она воспринимает себя кисточкой Всевышнего, что говорит не только о правильном осознании дистанции между человеческим и высшим, но все так же – о том, что намерения художника не входят в противоречия с ее убеждениями, и одно сосуществует с другим гармонично, воодушевленно и радостно, что заметно как в отдельных работах об Иерусалиме, так и в цикле картин – серии работ о священном городе.

Иерусалим показан Маргаритой Левин не только местом возвышения души, пронизанным святостью и светом, а и зимним городом, где силуэты его домов и улиц только угадываются. ( Это в какой-то мере есть отсыл к принципу Владимира Вейсберга, известного знатокам живописи представителя так называемого искусства, одной из любимых учениц которого была и Маргарита Левин. Его не стало в 1985, накануне перестройки в СССР, когда любое искусство стало модным и возможным в зашоренной идеологией стране, за пять лет до отъезда его взрослой и самодостаточной к тому времени последовательницы в Израиль. Владимир Вейсберг декларировал принцип выявления «белого на белом», который в приближенной и несколько упрощенной передаче можно передать так: раскрывать в картине не только контур объектов, сразу видимое глазу, а их суть, то, что, вероятно, можно интерпретировать как психологию объекта, душу его. Как раз этим и занимается Маргарита Левина на протяжении десятилетий своего плодотворного и последовательно развивающегося творчества. Что особенно заметно именно в ее произведениях, написанных по впечатлениям об Иерусалиме и после прочтения библейских текстов.)

Зимний Иерусалим Маргариты Левин несколько загадочен, в чем-то ностальгичен. Может быть, есть здесь , как ни странно, и намек на русскую зиму, то, что знакомо автору картин с детства, то, что сохранилось в живой и трепетной памяти, не исчезло, как художественное преломление действительности, удивительным способом сосуществующее с принципом « белое на белом». (Одна из первых серий картин, которую Маргарита Левин завершила после переезда в Израиль, называлась «Зима». Белая поверхность холста пересечена здесь прямой, но и по колориту нервной диагональю, что эмоционально выражало то настроение, то ощущение встречи со Страной, с Землей Обетованной, которое характерно было для автора серии в тот период ее жизни в Стране – сложный с разных точек зрения.)

Теперь же – белый по колориту облик Иерусалима обозначает не дискомфорт между тем, что ожидалось, и тем, что сразу возникло, как неурядицы и встречи с новыми обстоятельствами жизни. Теперь нет нервного накала, есть умиротворенность и совершенство все того же невыразимого, что подспудно, как бы само собой прорастает зрительно и мысленно в поверхности холста, записанной белым цветом. Это опять же – уже не память души, а осознание величия святого города, который не поддается высказыванию словом, но уместен при переводе его на язык красок и живописных поисков равновесия сущего с надмирным.

Это только на первый взгляд солнечный и зимний Иерусалим – идилличен. В картинах Маргариты Левин, посвященных вечному городу, заметна динамика, напряженность, движение мыслей и чувств, так что о тихой и самозабвенной умиротворенности тут говорить не приходится. Но все описанное уже выражает не конфликт частного и всеобщего, а единение одного с другим в масштабе города и всего того, что с ним связано в еврейской традиции.

Подобный же динамизм характерен и для картин Маргариты Левин на библейские сюжеты. Амальгама красок, мощь и сила того, что передано живописно от Сотворения Мира до Дарования Торы, события поистине вселенского масштаба – все это находит себе существование на картинах израильской художницы. Когда смотришь на них, то воспринимаешь их не как живопись в чистом виде, а как воссозданное с поразительной конкретностью и точностью свидетельство. Не покидает впечатления, когда смотришь на картины названного цикла, что так именно все могло быть, примерно так и было, потому что как бы значителен ни был художник, ему дано передать только личное восприятие о поворотных событиях времен Творения Мира. Но именно в личном отношении к написанному о библейском Маргарита Левин правдива ровно настолько, насколько возможно для человека, говорящего о божественном, не забывая при том, что он является малой частью масштабного, невероятного, величайшего Творения всего и вся по воле Всевышнего и при его непосредственном участии.

В картинах Маргариты Левин библейского цикла радует соотнесенность событий, которые были тысячелетия назад, с нашим днем. В них, в изображениях их нет буквализма, иллюстраторства (Маргарита Левин закончила в Москве Полиграфический институт и работала художником на  договоре в издательстве «Искусство».) Именно иллюстративность вызывает неприятие в том, как оформляют Библию в переводах ее на разные языки.

В том заведомое и уникальное отличие сделанного Маргаритой Левин от прикладных работ, имеющих отношение к переложениям библейского текста, что она не сводит живописное описание эпохальных событий к простой конкретизации их красками и композией. Нет, и еще раз нет. Своеобразие мастерства и религиозного чувства Маргариты Левин отражается тут исключительно в том, что она полностью доверяет своей интуиции, идет за ней и выписывает только то, что подсказывает ей не сколько разум, сколько сердце, не один ум, а и преданное вере сердце.

И поэтому, в отличие от иерусалимских серий, здесь каждая ее картина самостоятельна в рамках серии-цикла. Как потому, что воспроизводит наглядно явление практически внеземного порядка, так и потому, что происходит это с такой самоотдачей и преданностью духу еврейской Библии, что совершенство изображен-

ного воспринимается уже не достоинством и культурой художественного мышления, а само собой разумеющейся данностью, которая для Маргариты Левин, для нее, как конкретного художника и человека, не могла быть иной.

В заметной одухотворенности ее работ, в том, что они пронизаны не декларируемой назидательно и прямолинейно верой, как это свойственно картинам религиозного содержания в истории мировой живописи и до наших дней без исключения, а верой истинной, возникающей спонтанно и ясно, без принуждения и деклара-

тивности. Именно поэтому же картины Маргариты Левин на библейские темы есть не религизная живопись в стандартном восприятии данного понятия и определения, а подлинная, свободная и самобытная живопись зрелого мастера, пронизанная настоящим религиозным чувством ровно в той мере, которая делает картины искусством и примером успешного соединения мысли, чувства и таланта на поприще постижения возвышенного и вневременного по сути своей.

Иерусалим и библейское в произведениях Маргариты Левин поэтично  и живо, современно и насыщено токами повседневности, не теряя своего величия, своей значительности, отпущенной им меры красоты и совершенства. В чем убеждает знакомство как с отдельными работами названных циклов, так и с тем, что бывает собрано в одном зале и объединено любовью автора их к городу и священному тексту, к тому, что в жизни и в творчестве Маргариты Левин стало точкой приложения ее сил, стремлений и способностей на протяжении десятилетий пребывания на Земле Обетованной.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива