С польского ( переводы А. Ситницкого)

 

Тадеуш Гайцы

 

 

 

 

 Сказка

 

В гробу расписном Император Китая 
смежил глаза, косые, как лодки,
волнистые косы в руке сжимая,
власы охраняли олени малютки.

слезы последние падали долу,
черный монашек склонился над лентой,
когда в башмачках небесных Л
oйола 
еле стояла, плакала горько.

локон легкий  Лойолы, легкий локон
к мертвому кимоно прижимал император,
и звенел колокольчик лилейной пряди
о,
 Лойола, Лойола, Лойола!

Будто зернышко риса, листик чая,
дождика капля, но прозрачней и легче.
 
ах, как играла она ночами
жезлом его больше самой игруньи!

песни из шелка пела такие,
что соловей
  внимал ей в клетке,
а
  Император, луны желтее,
щурил глаза, косые, как лодки.

пальцами локоны перебирая,
в гробу расписном остывало тело,
 а Лойола
                 - с мандарина сдирала шкурки.

 Сказка вторая

 

Кони  градом буланым

двоили топот в подобья-

а над ручьем за семью лесами

белопенные руки мыли 

бледные пани

обуянные скорбью.

В ушах у них по семь радуг

семь сумерек над ресницами

в  лесу за семью горами

над сонной водицей.

А в покоях стеклянного замка

у  колон задумчивых цветы увядали,

воском стекая ярко

над гробом.

Яблоко в нем лежало

морщинистей  лица,

душок был такой мощный

что прикрывали очи

стражи  дворца.


А за окнами светлыми

на стульчиках золоченных

семь горбунков  следили за поплавками -

фарфоровые короны склонились

пред паннами,  обуянными скорбью.

 

Б.Лесьмян    

Есть я....

 

Есть я во мраке этом земном, и там еще есть я

В шуме звезд, в божьем тумане, где я не уместен,

Где воздух, сном дрожа на устах, играет нами,                        

И сам я все дальше и дальше за этими снами.

 

К себе я иду отовсюду, везде ожидаю себя я.

Тут я как песня спешу, там медлю, губы сжимая,

И, как молитву, я ту от скорби отторгнув, укрою,

Что сбываться не хочет, желая остаться собою.

 

 

 

Переводы А. Ситницкого совместно с Е.Калявиной

 

***

Когда я несу страду своей жизни лесу,
Лицом не похож на того, кто лесом вскормлен.
Вижу, как бездна, скуля, мечется бесом,
О сучья ранит бескрайние свои скорби.

Сотрясаясь в зеленом, полном росы плаче,
Ужасаясь близости неба ли, смертной тоски ли,
О чём – неизвестно, не может она иначе –
На землю пасть, руки крестом раскинув.

Не зная, как должно спать, снов каких ради,
Болью принюхиваясь – яра ли, лога ищет,
Ненадолго в покое забыться, с миром ладя,
Под безмерность свою приспособить жилище.

Чую голод босой ее, чую нагое отчаяние,
Бездомность ее, сколь бы листья ни шелестели.
Сквозь мутные стёкла рос предстаю очам её,
Кем-то иным – не тем, кто на самом деле.

 



 

 

 

Тадеуш Ружевич


1

в гостинице

жаворонок заливается
на струне
под потолком
человек качается
черный
дни миновали
осенние зимние
весенние
есенина
слишком далекие
как туманность
как старомодная
страсть к женщине этой
губы которой
садились в ладони поэту
зыбкие губы
как мотылька крылья
ничто не вечно
и минуты сплыли
прекрасно
и страшно

2

щепка

В Смелове
Тястося(1) варит кофе
и аромат его дивный
струится по дому
господ Костоловских
от дуба Мицкевича
осталась щепка
щепка
из которой взрастает
за окнами дуб
мхом бородатый
пять столетий на шею
взвалил горбатый
я глаза закрываю
слышен скрип половиц деревянных
это к пану Мюлу(2)
крадется ночью
пани Констанция (3)
я усмехаюсь
не дай Боже подумать
чего плохого
после… Адам хотел
причислиться к сану духовному
на ладони щепка от дуба
ни ствола у дуба ни кроны
за окном шелестит дуб зелёный
живой могучий Баублис (4)
в дупле его недюжинном
веками долблённом
могли за ужином
двенадцать сойтись
к столу как в просторном доме
возвращаю щепку
сжимаю ладонь
выхожу
перебежал мне дорогу
кот учёный
падают листья с древа
и меж временами препоны

3

при свете ламп чадящих

при свете ламп чадящих
мир выглядел иначе

лица живых умерших
и спящих
затылки сонные

головы юные друг к другу
склоненные

при свете ламп коптящих
человек был домашним уютным
крепче в радости
глубже в грусти
тени метались
отступив возвращались долгие
слова были теплее
тише
дом покачивался
уплывал с колыбелью и гробом

при свете ламп чадящих
бесконечность была конечна
время очерчено
замкнуто пространство
четырьмя стенами
только глаза закроешь
тут же очутишься

в четвертом измерении
только откроешь двери
тут же окажешься
на дороге в Эммаус
встретишь Иисуса живого
никем не узнанный
заедает он печеную рыбу
хлебом и медом

жизнь проживалась
бредя спотыкаясь

при свете ламп керосиновых
когда завели часы и
на стене начертались знаки
рисованная поэзия Бруно(5)
Мане — Текел — Фарес

об этих лампах
чуть ли не все знал
поэт из Дрогобыча
«чуть ли не»
ведь всего никто
знать не может
ни о своем рождении
ни о смерти

когда я о нем думаю
и о его книге
вижу его
при свете лампы коптящей
с растущей тенью
простреленной головы
на стене



примечания
1) В усадьбе в Смелове, где Мицкевич останавливался во время тайного приезда в великопольские земли в 1831 году, была служанка по фамилии Тястовська — «Тястося», в обязанности которой входило только приготовление кофе
2) Адам Мюл — вымышленное имя, под которым Адам Мицкевич скрывался от прусской полиции
3) Констанция Любеньська — подруга Мицкевича, сестра хозяйки дома, в котором он останавливался в Смелове. Некоторые исследователи утверждали, что именно она послужила прообразом Телимены в поэме «Пан Тадеуш»
4) Баублис — легендарный громадный 1000-летний дуб, посвященный славянским богам, служивший предметом религиозного поклонения, воспетый Аламом Мицкевичнм в поэме «Пан Тадеуш»
5) Бруно Шульц (1892 – 1942) — польский поэт, художник, литературный критик родом из Дрогобыча, застреленный нацистским офицером во время оккупации.
назад Тракль умер (нем.)



Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива

 

 

 

 


Объявления: