Константин Кикоин

Этой осенью, в дождливом израильском ноябре умер Константин Кикоин – известный физик, профессор Тель-Авивского университета. И – талантливый русский поэт. У Кикоина нажитое странст-
виями, начитанное жизнью, пропитанное собственным опытом, питерской осенью, израильской просинью, серьезной физикой, цельною лирикой – пронзительно сплетается в озвученных значках стихов. Мелос его смело смешивает скороговорку невского дождя и тяжелое запыхавшееся дыхание негевской жары, подмигивающую чечетку первичного понимания и расчисленное марево авторского герметизма. Никаких констант – все дрожит и колышется, течет и меняется. Окна Кикоина изредка распахнуты, временами прикрыты, а порой – зашторены наглухо. Что ж, участь читателя – достучаться в ставни...

(Михаил Юдсон)

МОРЕПЛАВАЮЩИЕ

Расстегнем пуговицы у ворота,
раскроем чакры,
очки поправим,
наверху повернули штурвал Фортуны,
у нас просигналило,
будем готовы
по медному звону тревоги выскочить на палубу
в полном сознаньи
или вообще без оного,
боцман рявкнет, за какой хвататься леер,
или в воду кидаться,
или ждать пока капитан
сверится с лоцией, прочистит горло,
примет решенье,
радисту прошепчет
s.o.s.
В конце концов, он на пароходе начальник,
мы билеты купили,
а дальше – как выйдет
или не выйдет.
Спаси мореплавающих,
Христос.

* * *
Эта лестница, если на нее вступил,
доведет тебя до самого низа
шаг за шагом, оставляя снапшоты
после каждого поворота.
Ветер снизу навевает изморозь
на остатки шевелюры,
время долепливает рельеф лица,
воздух постепенно сменяется
настоем тьмы и полыни,
верхние голоса
уходят за пределы пятой октавы,
нижние в суб-контр занимают тылы.
Манометр, термометр, барометр,
хронометр – все показывают
одно и то же. Конец шкалы.
 

* * *

Кинь мне метафору, кинематограф,
Камнеметатель с пустого экрана.
Дар мефистофелев в камеру вогнан.
Женщину пыткой переднего плана
Ты искушаешь. Актриска готова,
Как мотылек перед свечкой дрожащей.
Запах попкорна, смех шелестящий.
Дева покорна в последнем ряду. Ей клёво.
 

* * *
Здесь на земле
я пред ним обреченно немею,
там наверху
все слагатели строчек пируют на равных.

* * *
О, мой Господь без вида и без облика,
Я шлю к Тебе посланья, мною сложенные,
По водам, как бумажные кораблики,
По небу, как журавлики бумажные.

КЕМ БЫТЬ

I
Полуголым аборигеном, умеющим различить
источник каждого звука в родной амазонской сельве?

Рыболовом, понимающим на что клюет
любая рыбка в пруду на краю деревни?

Отпрыском династии виноделов, пять веков возделывающих
один и тот же виноградник на семейном склоне?

Придворным, знающим сто ходов
к бронированному сердцу своего державного повелителя?

Библиотекарем, помнящим наизусть написанное на корешках
изданий, пылящихся на всех десяти этажах книгохранилища?

Дирижером, слышащим каждую тему и каждый аккорд
в каждой партии симфонического опуса без подсказки оркестрантов?

Демиургом, шутя создающим миры
из пустого пространства и равномерно текущего времени?

Уловителем строк и строф, рифм и ритмов, еще не созданных
на единственном до донышка известном тебе языке –

вот с этого места в предпоследней строке,
пожалуйста, поподробнее.

II
Есть еще интересные профессии,
кроме водителя трамвая
и члена президиума –

огранщик самоцветов,
сочинитель рамок для картин,
переплетчик лирики,
обуватель женских ножек,
наклеиватель звездочек на колпаки магов,
мойщик слонов,
разносчик billets douce,

надзиратель за мужскими и женскими рифмами
в серале Аполлона,
любимый учитель Саши Пушкина.

ПЕРЕМЕНЧИВАЯ ФОРТУНА

Переменчивая фортуна,
будучи женщиной,
часто забывает,
почему она от тебя отвернулась,
возвращается, не объясняя причины,
обнимает и одаряет, не объясняя причины,
просто потому, что она женщина,
а ты мужчина.

ПРИЗЫВ К НЕПОВИНОВЕНИЮ

The single one on earth
That ever broke a net
John Donne

Призыв к неповиновению,
как и любой иной крик,
есть призыв к неповиновению.
Молчание при внутреннем несогласии
есть внутренний крик,
то есть внутренний призыв
к неповиновению.

Знак согласия вместо согласия
в сущности тоже означает
неполное согласие,
то есть неповиновение.
Настоящее согласие
наступает лишь в последнее мгновение,
когда душа покидает тело навсегда,
так и не добившись от него
согласия на исчезновение.

КАМЕНЬ ПЛАЧЕТ, КАМЕНЬ ПЛАЧЕТ...

А Моисей источник покаянья
Иссек из камня. Больше негде взять.

Камень плачет, камень плачет,
По погоде слезы льет,
В кулачок слезу запрячет –
После нищим подает.

Камень трезвому подножкой
Обернуться норовит,
Камень пьяному подушкой –
Дрыхни, воздухом укрыт.

Камень истине послушен,
Камню истины не жаль,
Молчаливо-равнодушен,
Лоб подставит под скрижаль.

Мы пророку в долг не верим,
Эллин он иль иудей,
Мы булыжничком проверим
Чистоту его идей.

Камень истину не прячет –
По почину и почет.
Имя ничего не значит,
Надпись мало кто прочтет.
Камень-город много знает,
Камень-храм перстом грозит,
Камень-Петр ключом играет,
Камень-смерть в висок разит.

СКАЗКА О РОЗЕ ВЕТРОВ

Войдем туда, где роза наших
Ветров шипами шелестит,
Где рощ березовая каша
За каждым полустанком спит.

Сойдем на этом полустанке.
Здесь я родился и возрос,
Мои сутулые останки
Исправит тутошний погост.

Здесь каждый временщик – мессия,
Здесь нет людей, а есть народ,
Здесь мойшей кличут Моисея,
А раб законы издает.

Здесь переделали природу,
Кто был ничем, тот правит всем,
А мы за них – в огонь и воду,
А нас за то – в отвал, в породу.
Кто стал ничем, тот платит всем.

Согнав орла с гербов и башен,
Жить стали лучше-веселей.
Размашист серп, а молот страшен
Друзьям врагов, врагам друзей.

Хоть широка моя родная,
Мала ей матушка-земля.
Своих соседей опекая,
Им пашем танками поля.

Эпоху новую приемлю:
В орлянку объегорим всех.
И каждый раз – орлом о землю,
И каждый раз – ценою вверх.

Russie, Россия, Russland, Russia –
Музей поверий и потерь.
Войдем сюда. Здесь место наше.
И за собой закроем дверь.

ТЕАТР ЛЕТУЧЕЙ МЫШИ

Все вы, чтицы, лгать охотницы...
Б. Пастернак

Как цезура в строке, застывает над трупом Рашель,
Громко каркает в зал по-английски трагический Гаррик.
Дайте, что ли, мне свечку, а лучше вручите фонарик –
Я пойду, поищу, где кончается слов канитель.

Я увижу за сценой потемки. Летучая мышь,
Уцепившись когтём за стропила и плотно укрывшись ушами,
Ждет, когда на рукастых актеров с раскатистыми голосами
Упадет многоскладчатый занавес, молча скомандовав: ш-ш-ш-ш.

И когда рукокрыл, отцепившись от балки, откроет глаза,
Развернет за спиной перепончатую пелерину,
Я фонарь потушу и ночные кулисы покину.
Спит Расин, спит Шекспир, Мусагет колесницу поставил на тормоза.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива