Тамара Ветрова

БЕЗ ОКОН БЕЗ ДВЕРЕЙ

Когда Лидия Петровна лежала в гробу, голова ее была самую малость повернута на бок, словно женщину не покидала надежда разглядеть какую-то ускользнувшую при жизни деталь и лишь после этого окончательно отдаться в руки смерти. Тем временем, пока покойница пристально, хотя и закрытыми глазами, смотрела в сторону, провожавшие тоже не бездействовали и в свою очередь так и пожирали взглядами мертвую, как будто силясь разгадать что-то сложное, вроде кроссворда в еженедельной газете. Быть может, Лидия Петровна поразила живых тем, что так мало походила на человека, будто никогда им не бывала? Но уж конечно, эта странная особенность не случайна, не в одних уловках смерти тут дело. Многие догадываются, а кое-кто верит, что – плох или хорош человек – после смерти он, не мешкая, выходит из своего тела, словно из дверей, и направляется в нижние помещения и коридоры, куда, уж конечно, живым доступа нет. Затем, лишившись владельца, покинутое тело обычно приобретает сиротливый вид нежилого помещения. Однако деваться некуда: до определенного момента, словно по тайному сговору, живые с горем пополам демонстрируют покойнику то, чего не успели проявить при жизни: участие и милосердие. Точно так все происходило и во время церемонии прощания с Лидией Петровной: некоторые плакали, удивляясь, почему слезы с небольшим стуком ударяются о каменный пол ритуального помещения. Но то-то и оно, что слезы, под воздействием низкой температуры ритуальной камеры, то и дело становились льдинками и производили стук, подобный ледяной капели в самом начале весны. Под эти звуки и проходило прощание. Все это время над небольшой очередью, обходившей гроб, висел круглый диск размером с подарочные часы; это и были часы, но идущие, в силу обстоятельств, не вперед, а назад. Тусклый циферблат имел цвет прокисшего молока и слабо светился, как луна, скатывающаяся за кромку леса. Стрелки бесшумно скользили справа налево, оказывая свидетелям траурного мероприятия бесплатную услугу: всякий желающий, стоило лишь немного напрячь зрение и внутренние силы, мог уловить призрачные, как на переводной картинке, следы закончившейся жизни.

Видел ли кто-то из присутствующих волшебные часы? Ощутил или нет тающие в густом тумане  следы? По лицу покойницы, во всяком случае, было ничего не разобрать, восковое личико таяло в сумраке и мало что говорило живым.

Долго ли коротко ли, но, в конце концов, время прощания истекло. Дети Лидии Петровны – два сына-богатыря с растерянными лицами и похожая на сгорбленную старушку дочка, во время прощания не поднимавшаяся со стула, а также и другие участники церемонии несколько приободрились, потому что все-таки живым приятнее быть с живыми, вот всем и хотелось  покончить с тягостным ритуалом и выйти на свежий воздух. Между тем часы продолжали свой ровный ход в обратную сторону, и волей-неволей невидимый механизм утягивал уставших и замерзших свидетелей в таинственную воронку прошлого. Надо ли объяснять, что тихое пламя волшебного циферблата освещало прежде всего восковую Лидию Петровну, поскольку этот апрельский день – день похорон – был, если можно так выразиться, ее днем, наподобие какого-то, пусть и мрачного, юбилейного торжества. И вот, будто на экране, проявлялись удивительные и как будто не связанные между собою картины. Вдруг показалась крошечная Лидия Петровна, прикрытая несвежей простыней, в самый канун своей смерти. Можно сказать, она мало отличалась от восковой женщины в гробу, но все-таки была еще жива. Ее выставившееся из-под простыни худое плечо пересекала довольно глубокая ссадина, кое-как прижженная йодом. Можно подумать, чей-то коготь или клюв вспороли руку умирающей, и, собственно, так оно и было. Царапину нанесла своими нестрижеными ногтями дочка Лидии Петровны, Верочка, пожилая, полубезумная и свирепая девица. Еще несколько лет назад Верочка была румяной, как маков цвет, с белой кожей и ярко-голубыми, довольно бессмысленными глазами. Но затем что-то такое с ней приключилось – то ли внезапно настиг бедняжку тяжелейший сахарный диабет, то ли поглядел на нее недобрый глаз – в общем, стала сахарная барышня сохнуть и, в конце концов, согнулась, как почерневший сук дерева. Вдобавок Верочка приобрела не свойственную ей прежде свирепость, и случалось, совершала необъяснимые поступки: швырялась в братьев какой-то тяжелой рухлядью, а мать вон исцарапала в кровь…

Между тем, светящиеся в сумраке ритуальной комнаты часы продолжали свой неутомимый обратный ход, и вскоре первая картина сменилась другой, более отдаленной. Теперь уже Лидия Петровна не лежала на кровати, а была довольно деятельна: возилась в своей квартире по улице Орджоникидзе, заваленной и страшной, будто свалка. Почему уж так получалось? Возможно, избыток старых вещей, которые давно следовало вынести за дверь, создавал впечатление нежилого помещения: какие-то табуретки, этажерки, не до конца скомплектованные, кровать с железными шишечками, кое-как прикрытая одеялом в цветастом пододеяльнике, телевизор «Рекорд», который почти совсем не показывал, зато страшно хрипел, стоило прибавить звук… Помимо прочего, в комнатах отвратительно пахло дешевым постным маслом и подгоревшей гречкой – не оттого ли глупая дочка Верочка, пришел час, расцарапал мать в кровь? Что-то перемешалось в ее больной голове, и вот она возненавидела и мать, и братьев – а виной всему гадкий запах подгоревшей гречневой каши?

Постепенно ритуальная комната опустела, и на смену провожающим туда вошли, тяжело ступая четверо мужчин, которым предстояло вынести гроб с легкой, как перышко, покойницей. Мужчины смотрели в пол, словно опасаясь запнуться о неожиданный порог и растянуться рядом с мертвой. Но, по совести говоря, много ли увидишь, уставившись себе под ноги? Поэтому нечего удивляться, что все четверо молча приблизились ко гробу, так-таки не приметив довольно яркую картину, дрожащую, как клочья тумана, над головой мертвой Лидии Петровны. В сумрачном воздухе ритуального помещения реял и сверкал цветущий яблоневый сад, а за кипящими цветами яблонь угадывалось двухэтажное светло-зеленое здание школы, к крылечку которого приближалась энергичной походкой Лидия Петровна, молодая и улыбающаяся, как на фотокарточке. В этом видении Лидия Петровна была крупной ширококостной женщиной, одетой в юбку до колен и плотный не по погоде пиджак. Светленькая блузочка под пиджаком намокла от пота, и лицо тоже блестело от пота, но улыбка все-таки не сходила с лица и выглядела посторонней деталью. Здороваясь с учениками, а затем с коллегами, Лидия Петровна продолжала судорожно улыбаться, показывая мелкие и острые зубы. Впрочем, ни яркий весенний день, ни внутреннее освещение школы не могли осветить довольно мрачное внутреннее устройство самой Лидии Петровны. Там внутри хозяйничал и ни на минуту не покидал воображение Лидии Петровны ее муж, больной, как она выражалась, человек – сроду нигде не работавший алкоголик, скандалист и мелочный тиран, за которым Лидия Петровна заботливо ходила, будто сестра милосердия за раненым. Да муж Валерик и был, если разобраться, раненым – собственная никчемность пробила его, будто татарская пика; так и жил с куском железа в груди и маялся соответственно, заедая свой и чужой век…

Не прошло и минуты с того момента, как последний провожающий покинул ритуальную комнату, а мужчины приступили к гробу, - а часы с удвоенной и даже утроенной скоростью закрутились назад, назад… Картины теснились над головой мертвой Лидии Петровны, как воздушные шарики в день последнего звонка…

Вот откуда ни возьмись какие-то несколько женщин – коллеги? приятельницы? – собирают грибы, и на Лидии Петровне повязана косынка в русском стиле с огромными оранжевыми цветами по черному фону – чистая крестьянка с картины «На пашне. Весна»… А ее младший сынишка – крупный и неуклюжий одиннадцатилетний подросток залез на березу, довольно тонкую, кстати говоря… И вот под толстым Васей береза согнулась в три погибели, а Вася все не слазил и раскачивался, будто гнездо непомерной величины…

А вот очередной выпускной, и Лидия Петровна с немного замученным видом и приклеенной улыбкой, с букетом герберов стоит на пороге школы… А дочь Верочка околачивается в воротах, потому что нынче была зарплата, и мать должна раскошелиться – кто больше-то, если не она?

Наконец, ритуальная комната опустела. Гроб на плечах носильщиков выплыл из дверей и был установлен на катафалк. Провожающие погрузились в большой автобус, а сыновья, дочка и двое или трое темных женщин с опущенными лицами вошли вслед за покойницей в маленький автобус-катафалк и исчезли за закрывшимися дверями. Так закончилась церемония прощания с Лидией Петровной, но часы, не отмеченные вниманием провожавших, продолжали светиться круглым, как луна, циферблатом. Понятно, что с уходом мертвой Лидии Петровны, картины ее жизни погасли одна за другой. Однако ритуальный зал, как можно было убедиться, бросив внутрь даже мимолетный взгляд, не был совершенно пуст. Темные и зловещие фигуры наполнили его – кто были эти незнакомцы? Чья воля привела их в зал скорби и заставила бестолково, словно сослепу, тыкаться в двери, занавешенные окна, в стены? Под бледным циферблатом теснились духи забот и печалей покойницы, принявшие, как это нередко случается, подобие живых существ. Отталкивая друг друга локтями и то и дело поворачивая слепые лица, они пытались обнаружить какую-нибудь щель или проход, по которому могли бы устремиться следом за покойницей. Но надо ли объяснять, что надежды этих темных духов были напрасны – ведь теперь дом Лидии Петровны был, что называется, без окон, без дверей, так что сколько ни усердствуй – внутрь не пролезешь.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива