Мария Дубиковская

Легкостих

Я решила жить без тяжести - 
И без тяжести живу.
Что во сне хорошим кажется - 
В то и верю наяву.

Потому с собой из прошлого
Не беру пудовый груз.
Здравствуй, пригоршня с морошкою!
До свиданья, черный груздь!

Не мадонною с  кошёлками - 
Бабья ересь, лук-салат, - 
Быть могу и гладко-шёлковой,
Если  рядом шелкопряд…

Вместо странного-туманного - 
Ярче страсть, ясней слова!
Коль зажечь сумеешь заново - 
Можешь свечи задувать!

Мне плечо твое без надобы - 
Мне достаточно руки.
До седьмого цвета радуги
Прыгнем за руку, легки - 

И увидим, как с утра блестит
Атлас  леса, рек атлАс…
Дай мне, Боже, легкорадостей,
Легкостиший, легколаск.

Питер: последствия

Что хорошего в северном городе? Я. 
В чистом виде, без примесей чата и быта;
Концентрация света - Давинчева Литта - 
И свободы, и это заметно по я-
мочкам смеха, бросающим якорь,
Но не в Лету, а в лето – на память. А значит,
Можно больше не мыкать, не выкать, а якать,
Чтобы в этом пространстве себя обозначить,
Проявиться до черточки - сразу и вся,
И смотреться на фоне, и в фон этот влиться, 
И заглядывать в окна салонов и в лица
Добрых каменных львов улыбающихся.
Свысока относиться ко всем новостям,
Лишь чуть-чуть волноваться от близости моря
И фантазии про невозможность, хотя
Это спорно (но будет ли кто-нибудь спорить?).
Не деля впечатлений на «как бы» и явь,
С каждым днем становиться смелее и легче...
Что хорошего в северном городе? Я
В чистом виде: в контексте прощанья и встречи.

Как странно…

Как странно позволять себя любить – 
Застывшую. Замерзшую. Немую.
Сдержать в себе еще одну весну и… 
Как странно позволять себя любить.

Как страшно позволять себе мечтать
О береге. О парусе. О чуде.
Глотнуть с мороза солнышка чуть-чуть и – 
Как страшно позволять себе мечтать. 

Как больно вырастать из ничего:
Из горечи – из хаоса – из праха…
Стыдясь, кривой побег пускает плаха.   
Как больно вырастать из ничего.

Как золотом горячим по щекам
Молчанья реки вытолкнуть наружу?
И силу разрешить свою разрушить
Как? Золотом горячим по щекам.

Как весело себя не узнавать!
Придумывать. Предчувствовать. Предвидеть,
Кто из чужих зеркал сегодня выйдет...
Как весело себя не узнавать.

Как странно позволять себя любить – 
Смелеть, смотреться молодо, смеяться,
Менять слова местами, изменяться…
Как странно позволять себе любить.

Сезонное

– Скажи мне что-нибудь хорошее! - 
Глаза туманятся, не высохнут – 
О том, что белые горошины
Еще нескоро небо высыплет,

О книгах свежеотпечатанных,
В которых – новое и давнее,
О том, что клены замечательны
В своем неспешном опадании.

О том, как ночью пели ставеньки,
Когда как вдарило, как дунуло!
О том, что ты – больной и старенький,
А я еще такая юная…

Скажи, что если будем сказкою,
То ты – солдатик тот, из олова;
Что мне к лицу сегодня красное,
И что еще милей – без оного.

Что стало тяжко править лирою,
Держась в одном пространстве-стремени – 
Скажи как есть, не рефлексируя - 
Как о сезонном обострении.
 
Скажи, что я тебя измучила!
Что надоело быть игрушкою!
Что ты меня ревнуешь к Тютчеву,
И придушить готов за Пушкина!

…Пришла негаданно-непрошенно,
Стою с распущенными косами…
Скажи мне что-нибудь хорошее! – 
Бесстыжей ветренице-осени.

Аскорбиновое лето                   

Ты моё лекарство от аскез –
Чистый лист да детская кроватка… –
Тает у меня на языке
Поцелуев лёгкая облатка.
 
От тревог,  сомнений и утрат,
Ревности и верности русальей
Щедрые на чудо доктора
Вовремя тебя мне прописали.
 
Пить от скорби терпкий порошок
Страсти аскорбиновой – нелепо,
Только до чего же хорошо
Продлевать  в объятьях это лето,
 
Где под  полукружием луны
Мы, забыв  о болях и недугах,
Нежности целительной полны,
Принимаем полностью друг друга.

Ветреная

А в моих волосах ветры свили гнездо,
Я безумная фея, мне десять и сто,
Я темнее младенца,  светлей мудреца,
Восемь рук у меня и четыре лица.

А на первом лице – смехота-красота,
Урожай – по шестнадцать веснушек с куста, 
На втором облака голубы-глубоки – 
В них дельфин журавлю подарил плавники.

А на третьем лице нарисована мать,
Чей удел отдавать, отнимать, обнимать.
А четвертое – зеркало, бог, колдовство,
Только самых родных я впускаю в него.

В восемь рук я летаю, плыву и рулю,
А когда устаю, устремляясь к нулю -
С головы непокорной, причёскам назло,
Новорожденный ветер встает на крыло.

Парижский шансон

Однажды ты какой-то город
Себе приснишь,
И  вот уже легко и гордо 
Над ним паришь,

И вертишь две случайных фразы 
На языке, 
И обнаруживаешь сразу
Себя – в строке.

И замечаешь прямо с трапа
Программы гвоздь:
Торчит изысканным жирафом 
Земная ось!

Но из-под юбки чудо-башни 
Узришь едва ль,
Как интересно девки пляшут
На пляс Пигаль!

И ты идешь туда по лужам,
Но с ветерком
Тебя всосёт в себя верблюжий 
Монмартрский холм,

Чтоб там какой-нибудь умелец
Сумел успеть
Тебя на фоне пыльных мельниц
Запечатлеть.

На живописцев глядя стильных,
Впадаешь в раж – 
Мечтаешь тоже взять Бастилью
На карандаш!

Нельзя не взять: цветут балконы,
В душе – июнь,
Прекраснозады аполлоны, 
Куда ни плюнь.

На древнекаменных ступенях
Сидишь, устав,
Пытаясь вишни и сирени
Читать с листа.

Прочистив клюв, плеснув на крылья
Кокошанель,
Опять летишь – на запах гриля, 
На рю Гренель,

Где беллетрист велит гарсону
Нести гляссе
И правит маркером лимонным 
Свое эссе.

Там лук исходит тихим супом
На карамель,
Там будут звать тебя преступно
«Мадмуазель!»

А в звуке, что светло и ясно
Струит струна,
Там перекрещены пространства
И времена. 

Потом каштаны гасят свечи,
Огни рябят, 
Вписав себя в парижский вечер
(Его – в себя),

На ус наматываешь устриц,
На шею – шарф,
И пьешь бордо с улиткой улиц 
На брудершафт.

Всё-таки звезда

В знак необъяснимого протеста,
В неизбежность – будь что будет пусть! – 
Сорвалась с насиженного места,
Сорвалась, но все-таки держусь.

Отрекаюсь, верую, страдаю – 
Потому что так сама хочу! – 
Падаю, от страха замирая.
Падаю, но все-таки лечу.

…Упаду, рассыпавшись  лучами, 
В твердь безоговорочного «да».
Падшая, но пойманная Вами.
Падшая, но все-таки звезда.

Температура

Грипп подарил неделю мёда и молока.
Девочки похудели к знаковым сорока.
Выросли из тусовок, вырастили герань.       
Славно сопится совам в невыходную рань.

Только разлепит утро розовых глаз прищур – 
Тянешь привычно внутрь совести чуткий щуп: 
Линий искать обрывы,  править путей прогиб…
Все  дорогие – живы, розданы все долги,

Выглажены рубашки.  В комнате – ни души.  
Хочешь – дыши ромашкой, хочешь – роман пиши.
Стук по стеклу – синица: нежишься? Баловство!
…Можно еще влюбиться, если найти – в кого.

Надо же, тридцать девять. Надо бы снизить жар.
Чаю с малиной сделать – и продолжать лежать.
Сколько ещё осталось? Дети приходят в три.
«Где вы берёте радость?» – Черпаем изнутри.

Небо окно верстает,  крася и голубя. 
Девочки кем-то стали – или ушли в себя. 
Взять записную книжку,  твёрдо поставить цель…  
Выдохни. Передышка: мёд, молоко, метель.

Разноголосица

Как хорошо нырять в слова, не зная броду,
Минуты не переводя на переводы,
И, стрекозвучия ловя чужих наречий,
Общаться, не переходя на человечий. 

Не потревожь, не расколдуй – молчи и слушай,  
Звездой раскинься и дрейфуй среди излучин,
Покуда музыку не вздыбят смыслов глыбы – 
Мы не рабы – рабы не мы – мы рыбы, рыбы.

Разнопевуч, разногремуч дельфиний  гомон.
Мы не одно и то же – слава Вавилону! – 
Как разноцветны свисты, клёкоты, курлыки,
Как разнолики – то есть как равноязыки!

Закрой глаза, плыви-рояль в звучащей чаще,
Не понимай, не разделяй слова на части,
Ведь чем чуднее молоточки бьют по жилам,
Тем больше верится, что мы – непостижимы.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива