Григорий Подольский

Кочерга

(продолжение. Начало см. в 28-м номере журнала «Артикль»)

Глава 3. Стражное судебно-психиатрическое отделение

- Встал! Ужин.

Кругленький "пончик" - милиционер очень напоминал привидение Каспера из одноименного мультфильма. Так его сами менты и прозвали – Каспер.

Лязгнул шпингалет "кормушки". Единственный «пассажир» первой камеры медленно поднялся из насиженного угла и неторопливо пошел к двери.  Миска с картофельным пюре, кружка сладкого чая и пара кусков серого хлеба ждали его на открытой дверце «кормушки».   «На пару – тройку недель хавка поприличней тюремной баланды, кровать вместо СИЗОвских шконок, врачи, никаких следаков – и по-о-лный покой", - с удовлетворением подумал Кочерга, посмотрев на свои с некоторых пор часы. Стрелки показывали шесть вечера.

***

Выезжая из больницы, я как правило кого-нибудь подбираю у ворот. Сегодня редкий случай – попутчиков не оказалось.  Но на повороте на Началовское шоссе притормаживаю, ибо вижу знакомый до боли силуэт.

- Пашка! Какими судьбами? Прыгай.

Интеллигентного вида очкарик садится на переднее сиденье и тут же узревает на полу длинный женский волос.

- Та-а-к ... Судя по длине волоса, по его не тронутому краской каштановому цвету – молодуха.  

Зачем-то нюхает волос.

- А жена в курсе? – спрашивает Пашка и хитро улыбается ...

- Ну, и чего ты лыбишься-то, Пинкертон? Что, место на переднем сиденье только для жены зафрахтовано?

- Ладно – ладно, пока закладывать тебя не буду. Но знай, долг платежом красен.

Я только хмыкаю.

Пашка вообще-то мой приятель. Я знал его задолго до того, как он стал оперативником в «убойном» отделе Кировского РОВД. Помню его бравым летчиком гражданской авиации и Иркиным мужем (Ирка – моя однокурсница, врач – педиатр, лечащий доктор нашей единственной и неповторимой дочуры).

Когда Пашкин отец-мент вернулся из Афгана, где, говорят, служил какой-то важной птицей, его сразу назначили заместителем начальника УВД по кадрам. Пашка ударился в «мажоры», начал пить «горькую» по кабакам и гулять с местной «золотой молодежью». В итоге  был по-тихому выперт из полка гражданской авиации. Естественно, без работы не остался - отец пристроил сынка в убойный отдел к полковнику по кличке "Салтык". Оперативником Пашка слывет безбашенным, но кличку имеет интеллигентную – Очкарик.

Иногда Очкарик честно «проставляется» мне за небольшие профессиональные консультации, бывает, что выступает протеже своих приятелей – следователей («Ну сделай ты ему экспертизу вне очереди, за ним не заржавеет»). Пару раз и он мне помогал со своими связями. Когда надо было машину «растаможить»  и с техосмотрами в ГАИ без очереди.

 -  Ой, не спроста ты, Паша, в моей машине оказался. Да еще и трезвый. И не волос каштановый тебя интересует. Говори, чего надо.

Пашка покосился на меня, блеснув "по-бериевски" стеклышком очков, и улыбка сошла с его лица.

- Не здесь, поехали в пивбар на Волге.

- Ну, как скажешь.

Припарковавшись на Стрелке, прямо напротив Дворца Бракосочетаний, мы спустились по набережной к бару, взяли по паре кружек бочкового "Жигулевского" и уселись за столик. Местные алкаши ментов за версту чуют, потому вокруг нас скоро не осталось ни души.

- Давай, выкладывай, Штирлиц, чего ты меня у больницы пас и в машине разговаривать боишься. Думаешь, у меня прослушка?

- Береженого бог бережет.

Пашка вновь посмотрел на меня искоса, зажег спичку, поджарил на ней соленый вобельный пузырь, протянул его мне и задал вопрос:

- Сколько Кочерга у тебя в стражном пробудет?

-  Кочерга? Хм-м... Не знаю. Там одних томов уголовного дела штук десять. Думаю, с месячишко.

 - Просьба есть. Сообщи мне за пару-тройку дней до спецконвоя.

- Ноу проблемз.

Сам Павел к делу Кочерги никак не пристегнут. И не был. Это я знаю точно. Но какой-то же интерес у него все-таки есть.  Впрочем, не важно. Человек я не любопытный. В таких делах меньше знаешь – лучше спишь. Да и информация эта не секретная. Кочерга в наше СИЗО не вернется, а спецконвоем отправится в Ростов-на-Дону.

А Пашка вновь залыбился.

- Заметано, не забудь. Но пассию с каштановыми волосами я всё равно вычислю. Так, из профессионального интереса. Чтобы интуицию свою проверить.

- Ага – ага ... Давай-давай, Очкарик, вперед и с песней.

Глава 4. Дорога на Белую Церковь

 Полдень. Краденый в Тирасполе мотоцикл «Ява» с коляской чихнул и заглох. Будто по закону подлости, бензин закончился километров за пять до Червонознаменки.

Бросить мотоцикл – не жалко, но вот тащить в руках сумку с оружием – тяжеленько. Рейсовый автобус тоже не подойдет – милиция кругом и «стукачи» везде шастают. Как – никак недалеко война.

- Будем тачку брать, - решил Кочерга.

Первая «Волга» пролетела, не остановившись. Сразу за ней – белые «Жигули» - шестерка. Тоже мимо. Но вот на горизонте показался старенький четыреста восьмой «Москвич». Афоня вышел на середину дороги и замахал руками. Машина остановилась. За рулем сидел старичок в соломенной шляпе, по правую руку - бабуська, видать, жена. К багажнику на крыше привязаны ящики со спелыми яблоками.

- Отец, до Червонознаменки не подбросишь? – попросил жалобно Афоня.

- А почему нет? Садитесь, сынки, на заднее сиденье, а сумку свою - на колени. Фрукты везем, багажник полный.

Виталий подошел к машине со стороны водителя и наставил на старика пистолет.

- Выходи, – коротко приказал он.

Бабуська, увидев оружие, заголосила:

- Говорила, езжай себе, говорила!

- Цыц, старая!

Водитель медленно открыл дверь и вышел из машины.

- Пошли, - Кочерга указал в направлении стоящего недалеко  от дороги дерева.

- Вытаскивай бабку, - бросил через плечо Афоне.

Старики притихли и покорно ковыляли вперед. Отойдя подальше от шоссе, Виталий молча выпустил по три пули в спину каждого, а потом сделал по контрольному выстрелу в голову. Обыскав одежду старика, не нашел ничего стоящего, кроме паспорта и водительских прав. Сунул в карман. Порывшись в платье старухи, вытащил узелок с деньгами. Деньги забрал, платок бросил в траву. Вернувшись к машине, заглянул в багажник, выбросил все ящики с яблоками, переложив один в кабину  - «по дороге погрызем».

Афоня всё это время стоял как вкопанный. Потом прошептал:

- Зачем? Они же согласились подвезти. Или ... Можно ж было просто взять их машину и укатить. Стариков не убивать. Зачем?

- Дурак ты, Афоня, - с хрустом откусив от яблочного бока большой кусок, процедил сквозь зубы Кочерга, – садись за руль. Поехали. "Москвич" тронул с места и покатил, оставляя за собой клубы пыли. День был сухой и жаркий ...

***

Семь утра. Охрана не разрешила мне загнать внутрь периметра машину – помешает принятию конвоя. А это значит, что моя "девятка" весь день будет жариться под лучами нещадного южного солнца. Ну, да делать нечего. Таков порядок.

Одна за другой лязгнули, закрывясь, металлические двери и решетки отделения. Вот и мой кабинет. Включаю кондиционер, компьютер, чайник, затем достаю из оклеенного сигаретными этикетками (наследство от прежнего заведующего отделением) сейфа первый том уголовного дела. На обложке пухлой коричневой картонной папки выведено черной тушью от руки:

"Уголовное дело №… по обвинению Кочерги Виталия Николаевича, 1969 года рождения, по статьям 105,115, 158, 162, 167, 205, 209, 213 …Уголовного Кодекса Российской Федерации". Более 20 эпизодов обвинений в умышленных убийствах на территории России и Украины, в разбое, грабежах, хулиганстве, хранении и продаже оружия...

Глава 5. Белая Церковь

Белая Церковь – небольшой симпатичный городишко у берегов реки Рось, всего в нескольких часах езды до Киева. В прошлом город назывался Юрьев. Жители гордятся историей Белой Церкви, ведь городу почти тысяча лет (!). Не забывают  они свои корни, и казацкие, и еврейские.

В этом-то городишке появился на свет мальчик. Родители назвали его Виталиком. Семья простая  - мать и отец всю жизнь по стройкам вкалывали. Жили без большого достатка, в однокомнатной квартирке на улице Шолом Алейхема, недалеко от Торговой площади.

Отец умер рано, вернее, погиб. Упал по пьяной лавочке с лестничного пролета. Виталик его и не помнил. А мать – женщина тихая, скромная, так подсобницей и работала. Замуж больше не вышла, с трудом воспитывая двоих детей.

Виталий рос злым, холодным, шкодливым. Учился «из-под палки», дружбу с хулиганами водил, любил помучить кошек и собак. Школу так и не закончил - был осужден «по малолетке» за кражу.

В колонии для несовершеннолетних под Киевом Виталия недолюбливали, но побаивались. Сам он чурался «общества», «понятия» не соблюдал, хотя с другой стороны - особо не "борзел". Драться не боялся, можно даже сказать, любил. Надо – не надо - бился как бешеный - в кровь, боли будто не чувствуя. В такой вот драке и сблизился  Виталий с Афоней и Гераклом, двумя братьями – его земляками из Белой Церкви. Тех мутузили сразу четыре поляка, а Кочерга за «земель» «впрягся». Наркотиками друзья никогда не баловали, но  водку и чифир жаловали.

Освободились почти одновременно. Братья устроились разнорабочими в местный дендропарк "Александрия", а Виталий работать не хотел («от работы кони дохнут»), большую часть времени околачиваясь в центре города.  Днем – в пивной, вечером – на танцах. Там он и познакомился с Олесей. Девушке тогда было семнадцать. Кареглазая, чернобровая, статная украинка с двумя тугими жгутами кос, она стояла в стороне от танцующих, явно стесняясь. Виталий взял ее за руку и, не спрашивая, повел в круг танцующих.

Как потом выяснилось, девушка училась и подрабатывала в местной больнице нянечкой, жила с пьющей горькую после смерти мужа матерью и прикованной к постели недугом бабушкой. Пенсий погибшего отца и бабушки едва хватало на жизнь.

На третий же день знакомства Виталий грубо изнасиловал Олесю. Беззащитная девчонка никому об этом не рассказала. Побоялась Виталия. Да и кому жаловаться? Не просыхающей же от водки матери или умирающей бабушке?

Так оно и пошло - поехало. Кочерга не отстал, начал приходить к Олесе домой, не стесняясь. А через год, когда девушке исполнилось 18 – вовсе перебрался жить к ней. Возражать было некому. Матери не до дочери, а бабушка к тому времени уже умерла.

   В марте 1992 прослышал Валерий о событиях в Приднестровье, о том, что в Кишиневе набирают вольнонаемных бойцов. Подбив корешей-братьев отправиться на войну вместе, подался Кочерга в Молдову, а оттуда, с такими же как он  – воевать в Дубоссары. Вот и навоевался …

Сумку с собранным в Дубоссарах оружием Виталий и Афоня схоронили на старом кладбище на Песчаном. «Москвич» утопили в реке. Здесь ведь их каждая собака знает – откуда у Кочерги или Афони машина?

До Заречья шли минут десять пехом. Олеся встретила сожителя без радости, но смиренно. Поставила на стол миску с картошкой «в мундирах», пучок зеленого лука, солонку, хлеба отрезала. Чайник вскипятила. Всё молча. Да и самому Виталию было не до нее. Другие думы его одолевали. Поел, переоделся в чистое белье и ушел в баню. По дороге купил пивка и сигарет. Попарился славно, расслабился душой и телом впервые за месяц с лишним. Вернувшись затемно, грубо "взял" Олесю, повалив ее на сундук умершей бабки, а потом оставил ее там спать, сам улегшись в ее кровати:

- Пошла! Чапай думать будет!

Виталий откинулся на подушку и закурил. Что же делать теперь? Ехать к «азерам» воевать? Приднестровье близко, всё более - менее понятно, а и то чуть не убили. В Карабахе же – законы гор. Рыпаться опасно. А ну еще прирежут ни за что? И вообще, надоело подставляться под пули.  Вот оружие надо где-то продать. Но не в Церкви же. Кому здесь продашь АКМ и гранаты? Ехать в Россию... В Москву? Хм-м…Туда опасно – с оружием-то. Нет, лучше, пожалуй, на Северный Кавказ – в Мин. Воды, Кисловодск. Только новую тачку надыбать надо. Ну, за этим-то дело не станет.

Кочерга осклабился, внимая своим мыслям, закусил желтым зубом мундштук сигареты, потом затянулся глубоко, затушил окурок, отщелкнул его в угол и, повернувшись на бок, крепко заснул.

Глава 6. Кладбище

Полдень. Чуть ли не уткнувшись бампером в ржавую ограду кладбища, я припарковался между какой-то зеленой бочкой и полуобгоревшей покрышкой грузовика. Заперев дверцу машины,  осторожно направился по тропинке к сбитой с петель калитке погоста. Вообще-то здесь уже несколько лет не хоронят. На холме места не осталось, а в солончаковые лужи в низине покойника опускать жалко.

Прохожу мимо остова сгоревшей несколько лет назад синагоги. Городу давно не нужно это старое еврейское кладбище и обугленный скелет двухэтажного деревянного домика.  Дорожки между могилами едва видно. Их по сути и нет – могильные плиты лежат вплотную - одна к одной. В щели бурно прорываются бурьян, лебеда и верблюжья колючка. Невольно вспоминаю ухоженные прибалтийские кладбища.

С трудом перехожу от могилы к могиле в поисках нужных мне захоронений. Здесь лежат все мои предки. Кто ушел раньше, а кто относительно недавно.

Мраморный обелиск на бабушкиной могиле раздолбан, вместо красивой чугунной ограды, специально заказанной в литейке, валяются лишь обломки.  Мне сообщили об этом по телефону знакомые. На прошлой неделе какие-то вандалы порушили много памятников, а отвечать за это некому. До живых дела нет, а тут еще мертвые …

Собственно, именно поэтому я и пришел – посмотреть, как отремонтировать памятник и ограду. Есть у меня такая привычка - когда посещаю захоронения родственников, разговариваю с ними, рассказываю о том, о сем … Совета прошу. А сегодня что-то не хочется. Памятник – то  поправим, но трещина в душе останется.

Невольно бросаю взгляд вперед. Буквально в полукилометре, за забором – корпуса больницы, видно даже синие ворота моего  отделения. Нужно бы и туда заехать, раз оказия выдалась. Но настроения нет. Бросив камушек через плечо, выхожу за ограду, отряхнув брюки от пыльцы лебеды и колючек.  На улице Куйбышева есть неплохой пивной бар. Пожалуй, загляну - ка я туда …

***

Виталий шел между могилами, вооружившись металлической трубой, с силой ударяя ею то по шишкам чугунных оград, то по мрамору или граниту возвышающихся по обоим сторонам памятников. Афоня и водитель нанятой ими до Киева машины поджидали у ворот.

Вот он, этот старый склеп. Со скрипом открыв заржавленную от времени дверцу, Кочерга, пригнувшись,  вошел внутрь. Под обломком памятника он спрятал сумку с оружием. Отодвинуть тяжелую мраморную глыбу не всякому под силу. Подсунув трубу как рычаг, Кочерга сдвинул камень в сторону и достал большую спортивную сумку. Взвалив ее на плечо, отбросил ненужную более железяку, которая со звоном упала в темном углу усыпальницы.

 Видавший виды красный жигуленок – «копейка», урча, резво катил в сторону стольного Киев - града. Лысина толстого водителя блестела перед глазами Виталия в лучах заходящего солнца. Афоня сидел рядом с водилой.

Заткнутый за пояс пистолет впивался под ребро, и Кочерга незаметно от водилы положил его на сиденье по правую руку.

Вечерняя дорога была почти пустынна, только на редких автобусных остановках местные бабуси еще торговали с земли овощами, паленой водкой и сигаретами.

За очередным поворотом «голосовала» у обочины девушка. Высокая, стройная, с волнистыми, развевающимися на ветерке  длинными каштановыми волосами,  в свете фар она смотрелась статуэткой,  вылепленной искусной рукой мастера.

- Останови, - процедил водителю Кочерга. Тот пожал плечами и повиновался. «Жигуль» притормозил метрах в трех от голосовавшей «фемины». Та не спеша подошла к задней дверце и, наклонившись к открытому заднему стеклу, приятным грудным голосом спросила, обращаясь именно к Виталию:

- Подвезешь?

Круглое, с калмыцкими скулами лицо, необычного разреза огромные карие глаза, смотрящие холодно и оценивающе, полураскрытые пухлые губы, изящная шея с бьющейся жилкой – всё это было притягивающе - блядским, откровенно зовущим. Ну этакий сучий запах, от которого впадают в раж кобели.

 - Куда? – внезапно охрипшим голосом спросил Виталий.

- Туда, - махнула рукой в сторону горизонта девушка.

-  Садись, - он подвинулся влево, освобождая часть сиденья. Небрежно бросив спортивную сумку ему на колени, попутчица сначала села на сиденье, демонстрируя при этом умопомрачительную попку, а потом закинула в машину и свои длинные ноги. Посмотрела вниз, ничуть не смутившись видом оружия, пальцем отодвинула ствол в сторону Кочерги.

- Наташа, - назвалась она.

Кочерга, ухмыльнувшись, ответил: «Виталий».

 - Афоня, - вывернувшись  назад  всем телом и откровенно пялясь на соблазнительно выпирающие из – под выреза платья наташины грудки, представился дружок.

- Афоня-я, - зло, в растяжку процедил Кочерга. И, похлопав водилу по плечу, бросил ему по-барски: «Трогай».

Темнело быстро.  Дорога стелилась нескончаемой пустой лентой. По радио шли в основном политические новости – Приднестровье, генерал Лебедь, Молдова … Виталий приказал водиле «вырубить балалайку». Рука бандита уже властно сжимала круглое колено попутчицы, но та, будто это и не ее колено щупают, с прищуром смотрела вперед на дорогу. От нее пахло недорогими духами, и длинный каштановый локон волос девушки, теребимый ветерком, иногда касался щеки Кочерги.

Последние пару месяцев у Виталия не было женщины. Олеся как на зло забеременела. Ее без конца тошнило, лицо оплыло и покрылось пигментными пятнами.  Кочерга, видя ее страдания, не испытывал ничего, кроме брезгливости. И настал день, когда забрав из трюмо небогатые Олесины сбережения, он решил – пора уезжать.

 Внутри Кочерги поднималось двойное чувство – с одной стороны, жажда остановиться и немедленно, грубо «отыметь» Наташу, с другой – необъяснимая ненависть к  маячившиему перед ним плоскому затылку водилы, его покрытой капельками пота лысине и редким сосулькам седоватых волос.

Девушка прервала молчание и спросила, кивнув в сторону пистолета:

 - Зачем тебе это?

- Сейчас увидишь, - как будто ждал вопроса, осклабился желтыми зубами Виталий и властно бросил водителю: «Здесь встань. Надо отлить».

Колеса «Жигулей» зашуршали по придорожному гравию. Машина остановилась. Ничего не подозревающий водила спустился к деревьям. Кочерга приблизился к нему сзади и выстрелил прямо в ненавистный затылок.

- Оттащи ублюдка, - приказал он Афоне.

Наташа, будто ничего не произошло, сидела на заднем сиденье. Засунув пистолет под ремень брюк, Виталий посмотрел на часы. Секундная стрелка "Командирских" привычно описывала очередной круг. Кочерга повернулся к  Афоне: «Погуляй трошки». Тот кивнул, и нервно хохотнув, поволок труп в близлежащий овраг.

Когда Валерий вернулся к «Жигулям», девушка уже сидела на переднем сиденье со стороны водителя. Кочерга устроился рядом и, открыв бардачок машины, сунул в него пистолет. Наташа  нащупала пальчиками молнию на брюках Виталия. Проникнув внутрь, она  наклонилась к его уху, коснулась мочки пухлыми губами и прошептала: «Я сама тебя выбрала».

Афоня уже битый час слонялся вдоль дороги, когда из машины раздался непрерывный и громкий сигнал. Открыв дверцу водителя, он разглядел два влажных, слившихся в истовой любви  тела. Нога Наташи упиралась прямо в кнопку клаксона ...

Глава 7. Поезд Волгоград - Астрахань

Поезд медленно набирал ход. Афоня сразу вскарабкался  на верхнюю полку и пялился в окно на объятый вечерними огнями волжский город.  Наташка с Кочергой уселись внизу, обсуждая, разрезать им волгоградский арбуз сразу или подождать.

 В закрытую дверь постучали.

- Да, - гаркнул Виталий.

- К вам пассажир,  - просунула голову в щель проводница.

Дверь отъехала и в купе ввалился длинный, тощий парень в потертом джинсовом костюме «Ливайс». В руках–холощевая сумка с портретом  «Женщины, которая поет».

- Привет честной компании! Я Славик. О, арбузик! А у меня тоже кой-чо найдется! Как говорится, от нашего стола к вашему столу. Двинься-ка, красавица, - зачастил попутчик, налегая на астраханское «а». Наташа, переложив подушку за спину, неохотно сдвинула к окну свою аккуратную попку. Славик, вывалил из сумки на стол чалку икряной астраханской воблы, за нею на стол явилась вереница бутылок «Жигулевского».

Виталик хмуро взирал на свалившегося на их голову шумного попутчика, но делать было нечего. Что ж, хоть пива с воблой на халяву. Выбрав самую крупную рыбину, он оторвал ей башку и попытался порвать надвое. Не тут-то было.

- Э, братан, ты видать нездешний. Дай помогу, - вытащил у него из рук воблешку Славик.

Споро оторвав у рыбы пузо, он в один миг почистил ее, достал и разломил надвое оранжевую икру, положил на газету.

- Угощайтесь. А это самый цимус, - поджарив пузырь на спичке, подал его Наташке астраханец.

Поезд шел ни шатко, ни валко. За черным окном мелькали редкие огоньки. Афоня и Наташка спали на верхних полках, а Славик и Виталий вот уже несколько часов резались в «очко». Кочерга злился – карта не шла. Бросив на кон очередной «червонец», он вылил остаток «Столичной» в граненый стакан, поставил пустую  бутылку под стол  и залпом принял водяру. 

Славик снова выиграл.

- Сссуккааа … - бросив карты, процедил Кочерга.

Партнер кивнул на «Командирские» на руке Виталия:

- На кон поставишь?

- А фули? Давай …

Через пять минут Славик застегивал браслет у себя на руке.

- Всё, братан, давай спать. Завтра рано в Астрахань прибудем.

Картежник бросил комковатую подушку без наволочки к окну и не раздеваясь растянулся на нижней полке, небрежно укрывшись поездным одеялом. Через минуту он уже спал. Стекло выигранных «Командирскихтускло поблескивало в свете ночного освещения купе.

- Ссуукка, - сквозь сжатые в ненависти зубы  прошипел Кочерга. Взяв со стола  нож, он зачем-то стер  пальцами с лезвия вобельную чешую и склонился над спящим Славиком.

***

Труп молодого человека, найденного проводницей лежащим на нижней полке укрытым с головой одеялом, уже унесли. У убитого не было при себе ни документов, ни денег. В купе работали криминалисты, а за окном деловито бурлил астраханский вокзал.

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива