Борис Херсонский

С той поры они не виделись

1.
Он весь затрясся и покраснел
и, сбиваясь на крик, сказал:
никогда, ты слышишь, никогда
не забывай кто я, а кто ты.

2.

За  рюмочкой он сказал -
ты ведь знаешь,
что я никогда тебя не любил,
но все же
ты дорога мне как память
о моей жизни в Санкт Петербурге

3

Если ты хочешь увидеть меня,-
говорил он в трубку голосом автоответчика, -
ты должна встретить меня
у моей конторы в час окончания моего рабочего дня
и проводить меня до метро,
другого времени у меня для тебя нет.

4

У гроба общей подруги он говорил:
я не сержусь на тебя,
я не звоню тебе, потому что
ты мне стала неинтересна.

Если хочешь давай встретимся
за чашечкой кофе,
и я объясню тебе это подробнее.

5.

Ты можешь понять,
что любовь прошла, совсем прошла,
но продолжать жить со мной,
потому что так удобнее нам обоим? -
сказала она.

Или ты не способен понять даже это?

6.

Да пошел ты на хер! - закричала она
и запустила в него
японской фарфоровой чашкой
конца девятнадцатого века
с прекрасной росписью.

***

наши трудные года
не труднее чем всегда
если время как вода
то в воде невода

ты плыви не попадись
рыбари утянут ввысь
был как рыба в воде
стал душа в нигде

старики отставники
чешуя да плавники
круглый рыбий глаз
да беззвучный глас

рыбий глаз и рыбий рот
крик никто не разберет
а внизу река текла
призрачна тепла

мы в ней плыли до поры
знали лучшие миры
странно что без нас вода
та же что всегда

***
Мычит стадо варваров. Растет его поголовье.
Бугристые спины, отточенные рога.
Они растопчут античность для возврата в средневековье.
Боюсь, что и нам отломится от этого пирога.

Потому что варварство, как и смерть, неизбежно.
Потому что бессмертно желание вытоптать или втоптать.
Потому что нелюди вышли на новый рубеж, но
не остановятся суки - им некуда отступать.

Вот кричит красный петух с огненным гребнем.
Вот мычит огромное стадо, приближается к нам,
вот ступают копыта по земле, покрытой золою и щебнем,
вот грядет безвременье - смена канувшим временам.

***
Ранее тут был книжный. Теперь тут обувь и сумки..
Раньше тут был монастырь, потом - планетарий, теперь - опять монастырь.
Раньше тут пили чай. Теперь пропускают по рюмке.
Раньше тут был базарчик, теперь - пустырь.

Тут продавали винил. Теперь тут суши и пицца.
Тут шили брюки. Теперь тут морская еда.
И только пивному киоску удалось в эту землю вцепиться,
и он остался на том же месте, где был всегда.

Он стоял тут, когда жизнь была скудна и нетороплива,
когда рабочий трудился, не прикладая рук.
А потом он стоял у киоска, пену сдувая с пива,
и там же стоял профессор, а рядом с ним военрук.

Говорят, им не нужно было импортное богатство,
ни обувь немецкая, ни финский мягкий сырок.
Это было мужское, потное, летнее братство,
и оно пережило всех, сохранило пивной мирок

***
в небесных чертогах сидит у окна
в задумчивой позе святая одна
и свет невечерний сияет над ней
и нет в ее мире ни тьмы ни теней

лишь свет проливной словно ливень весной
как тихое пенье псалма на страстной
и чудно ей в мире лишенном скорбей
не скажет никто ни солги ни убей

лишь теплая Божия милость вокруг
и воздух прозрачен и ветер упруг
но смертная память о муках жива
о том как сминали людей жернова

о том как катилось судьбы колесо
о том как смеялись плевали в лицо
как жадно глазели от злобы дрожа
на дело веревки огня и ножа

и с памятью этой и свет  ей не в свет
и даже в раю утешения нет

***

Он спросил: что ты слушаешь? Я ответил: орган.
Колоссальный аккордеон! - он сказал, подумав немного.
Я знал его в детстве. Он был озорной мальчуган.
Немного шалил, но отец его наказывал строго.
И он стал военным. Конечно, прошел афган,
в крови по колено и с героином в вене.
В девяностые был в бригаде, потом оказался в Вене

В Вене много органов, в каждой церкви, но он
не знал, что такое орган, но помнил аккордеон,
инструмент духовой, не трубный, но язычковый.
Оказавшись в Австрии он уважал закон.
Он был богат. Для него я был чудак бестолковый,
но речь не о нем - об органе, поскольку ряды
огромных труб, как складки мехов гармони.
Я подумал что Бог, завершив дневные труды,
берет орган, как аккордеон. Натруженные ладони
упираются сбоку, пальцы переключают лады,
бегут по клавишам, нажимают на кнопки, и звуки
хоральной прелюдии Баха оставляют следы
на том, что создало Господне Слово и Божьи руки.

***
неклеймленному страшно попасть в толпу
людей подневольных с печатью зверя на лбу
лишь завидят они тебя и сразу кричать
покажи свой лоб расскажи где твоя печать
и ты в ответ притворяешься жалуешься на судьбу
говоришь что зверя не довелось повстречать

чудак человек говорят зверь отсюда в пяти минутах ходьбы
иди через кладбище смотри не споткнись о гробы
раздвинь кусты вглядись в темноту вот тебе и зверь
сколько пядей во лбу у тебя заранее лоб измерь
и зверь завалит тебя после короткой борьбы
печатью украсит твой лоб и будешь как мы теперь

***

чем строить тюрьмы лучше страну превратить в тюрьму
говорил же гамлет шекспир что дания это тюрьма
причем не из самых комфортных зачем возражать ему
литгерой не умеет спорить не тратьте сил задарма

лучше тратьте деньги в пустом загородном кафе
где плакучая ива склоняется как положено над водой
куда входишь тверезым удаляешься подшофе
заплетаясь ногами тряся седой бородой

так и идешь подымая замутненный взор к облакам
видишь небо в крупную клеточку и слышишь скрипит засов
воют волки в ближнем леске и ты подпеваешь волкам
ангел держит весы и твои грехи на чаше весов

и незачем было затевать революцию кутерьму
и незачем было ее подавлять каблуком кирзового сапога
пограничник думает что хранит границу а он сторожит тюрьму
а ты возвращаешься в камеру запер двери и вся недолга

Июнь 2015

Оглавление журнала "Артикль"               Клуб литераторов Тель-Авива